Домовой

Домовой жил в башне на окраине, на последнем этаже. Он был маленький, серенький, очень легкий и больше всего походил на клубок пыли, которая скапливается в углах редко подметаемых комнат. Только этот клубок был с маленькими поблескивающими глазками.
Домовой был молчалив. Он и вообще-то  не любил  попусту тратить слова, а со временем почти совсем перестал разговаривать и лишь иногда издавал разные странные  звуки, похожие на скрип рассыхающейся мебели или на завывания в водопроводных трубах. Но делал он это преимущественно по ночам и достаточно тихо. Когда он все же разговаривал (а разговаривал он всё больше со старой хозяйской кошкой), то неизменно вспоминал прежние времена, потому что родом был из снесенного, то есть отреставрированного до основания, арбатского особняка и нынешнюю жизнь ему было с чем сравнивать.
–– Знаешь, –– скрипуче начинал он, и кошка, насторожив уши, начинала подергивать хвостом, –– знаешь, прежде люди не селились рядом с облаками и воронами, им это в голову не приходило.
Кошка в  ответ только щурилась и задумчиво кивала, ибо была еще более неразговорчива, чем домовой.
В квартире на последнем этаже было неуютно. Домовой всеми силами старался обиходить две её комнаты, сделать человечнее кухню и лоджию. Но у него мало что получалось.  Кухня была наполнена воем и клекотом  настоящих водопроводных труб,  тех, которые он иногда передразнивал. Электрическая плита разогревалась долго и неохотно, все на ней либо недожаривалось, либо подгорало. Огромные оконные стекла вибрировали в такт проезжающим внизу грузовикам, и от этого преграда между улицей и квартирой казалась ненадежной, наполовину несуществующей. Но самое неприятное было то, что в  квартире жил еще один домовой. Точнее, это был не обычный домовой, а дух, гений всего этого места, этой дикой глинистой лощины, лишь несколько лет назад застроенной типовыми многоэтажками и превращенной в жилой микрорайон. И как раз эту башню возвели именно там, где от века было его логово. Вот он и вынужден был вселиться в отвратительное человечье жилище, ибо был все же гением именно этого места, и деваться ему отсюда было некуда.
Обычно он дремал, распластавшись еле заметной серой тенью на потолке большой комнаты. Он дремал и видел сны, и в снах этих людям не было места. Он видел пустые карьеры, выкорчеванные деревья, замусоренные, вытоптанные пустыри, растрескавшийся асфальт мостовых. И нигде ни одного человека. И от этих его снов тень вокруг люстры сгущалась, и люди, жившие в квартире, включали днем свет, недоумевая, отчего это так потемнело.
В квартире жили вечно занятая мама, вечно опаздывающий везде и всюду папа и их дочка Леночка, которая ходила во второй класс, была девочкой молчаливой, но наблюдательной, умела угадывать настроение старой  кошки и уже начинала подумывать, что в квартире у них не все ладно.         
Домовой пытался как-то наладить контакт с гением места, но тот то ли делал вид, то ли правда его не замечал, и с каждым днем в квартире становилось все сумрачнее и неуютнее. Мама и папа подолгу пропадали на работе и, кажется, даже радовались, что мало времени проводят дома и друг с другом. Леночку они справедливо считали самостоятельным ребенком и особенно за неё не переживали, кошку кормили и тут же о ней забывали. Дух места рос, протягивался во все стороны по потолку большой комнаты, где обитали мама с папой, и дошло до того, что даже в самый солнечный день воздух в этой комнате был какой-то серый, а люди чувствовали себя в ней зябко и неуютно.
Однажды вечером, когда мама с папой припозднились из гостей, Леночка решила  потренировать силу воли. Тренировка заключалась в том, чтобы зайти в комнату родителей и постоять там в темноте, стараясь как можно дольше не включать свет.
По потолку струились тени уличных фонарей, складки  оконных штор смотрели как-то угрюмо, очертания предметов казались в темноте незнакомыми и зловещими. Леночка мужественно стояла, заставляя себя не протягивать руку к выключателю. Время близилось к полуночи, мама с папой всё никак не возвращались. И вот, когда тишина в комнате стала особенно слышной, а воздух, кажется, сгустился и потемнел до предела, Леночка решилась наконец и стала нащупывать выключатель. Нашла не сразу, а когда нажала, то никакого эффекта не последовало. Темнота не взорвалась теплым электрическим сиянием, комната не отбросила в дальние углы все тени и страхи. По- прежнему качались на потолке отблески уличных фонарей, по-прежнему давила уши тишина. Леночка тревожно посмотрела на люстру, и в этот момент ей показалось, что тень посреди потолка шевельнулась, изогнулась в кольцо и посмотрела на неё. Леночка, конечно же, не верила ни в сказки, ни в Деда Мороза, ни в привидения,  была весьма современным и рациональным ребенком, выросшим при свете телевизора. Но она была уверена, да, уверена, что нечто, распластавшееся на потолке, смотрит сейчас прямо на неё. Она уже хотела закричать, но тут, наконец, свет сам собой зажегся, и она с облегчением выбежала из ставшей вновь знакомой комнаты.
Свет зажег домовой. Он поднатужился и припомнил бабушкино заветное слово. И хотя здесь были не свечи, не лучина и даже не керосиновая лампа-"молния", слово сработало. Он даже улыбнулся тайком. И услышал разочарованный вздох гения места. Ну конечно же!
–– Что ты хотел сделать? –– беззвучно крикнул домовой  серому монстру.
–– Так... ничего, –– лениво транслировал тот. Но домовой ясно услышал, что дух, поднакопивший сил, хотел не просто напугать девочку, но причинить ей какой-то вред. Например, сделать так, чтобы она больше никогда не улыбалась. Домовой рассердился и, несмотря на то, что был гораздо меньше и легче, взмыл к потолку и забарабанил призрачными кулачками по распластанной серой тени:
–– Не смей её пугать! Не смей отбирать у людей свет!
Дух места очень удивился, стряхнул с себя надоедливое создание и снова предался грезам о пустом  и разрушенном городе.
А домовой побежал в комнату Леночки ––  как там ребенок. Ребенок сидел на кровати. Горела люстра, включены были настольная лампа, бра, даже маленький ночник в виде белой полярной совы. На коленях Леночка держала кошку, сонную и недовольную. Домовой примостился около Леночкиного тапочка и постарался испустить как можно больше волн уюта. В комнатке стало как будто теплее,  воздух смягчился, запахло ванилью. Леночка, немного успокоившись, углубилась в чтение "Хоббита", кошка замурлыкала, а вскоре вернулись мама и папа. На следующий день Леночке уже казалось, что этот случай ей наполовину приснился. Родителям она говорить ничего не стала.
Домовой обсудил происшествие с кошкой, но это его не успокоило. Дело осложнялось еще и тем, что на весь микрорайон он был единственным старым домовым, а современные его коллеги ничего в своем деле не понимали и изо всех сил пытались подражать людям, так что ни помощи, ни совета от ждать от них было нечего.
 Во сне он явился Леночке и попросил сходить в церковь и принести немножко святой воды, чтобы побрызгать ею из пульверизатора на потолок в большой комнате. Проснувшись рано утром, Леночка решила на всякий случай последовать совету забавного существа, похожего на недоделанную мягкую зверушку китайского производства, и тут же отправилась в церковь, не заметив, что в квартире стало еще темнее. Уходя, она слышала, как мама долго и подробно ругала папу за то, что тот не выключил вовремя конфорку и сковородка чуть не сгорела, а там ведь и до пожара недалеко. Папа вяло оправдывался.
Леночка поспешила в церковь, одна она там еще никогда не была, но, как девочка серьезная и целеустремленная, вскоре добыла и святой воды, и несколько свечек –– на всякий случай, и маленький черный молитвенник. Она даже ухитрилась узнать у продававшей всё это старушки в платочке, какие молитвы самые действенные на случай столкновения с нечистой силой. Старушка, умилившись на "дитятко", проворковала, что читать лучше всего "Да воскреснет Бог", а то можно еще Псалом номер 90.
Вернувшись домой, она обнаружила, что мама с папой уже ушли на работу, так что удалось без помех и лишних расспросов отыскать стремянку. Когда первые капли святой воды окропили потолок, оттуда раздалось шипение, и стремянка угрожающе закачалась. Но Леночка не собиралась отступать. В окно ткнулась клювом ненормально огромная ворона, во дворе ни с того ни с сего взвыли противоугонные сирены, отчаянно залаяли собаки. Шипение нарастало, с потолка на ковер шлепались какие-то черные капли. Кажется (но Леночка не была уверена), на полу они начинали извиваться и вроде бы уползали в темные углы, за шкаф и под батарею. Домовой крепко держал шатающуюся стремянку и с ужасом глядел как корчится гений места, время от времени транслирующий на невербальном уровне страшные древние проклятия.
Те из них, что домовой сумел разобрать, относились к так называемому Проклятию Бесприютности –– самому страшному для любого домового. Ведь домовые очень давно живут рядом с людьми, они не могут без теплого домашнего мирка, где всё и все в ладу и в согласии, где скатерть всегда чистая,  а пирожки еще теплые, где чисто промытые окошки сверкают, герани и кактусы радуются жизни, люди смеются,  кошки и собаки улыбаются, а чайники и чашки гордо и чинно стоят на полках в ожидании  очередного чаепития. Настоящему домовому все это необходимо, это его среда обитания. И если его лишить этого, если в доме поселятся раздор и вражда, грязь и запустение, домовой начинает болеть, и даже может умереть, несмотря на то, что вообще-то домовые живут гораздо дольше людей.
Проклятие Бесприютности как раз и обрекает того, на кого оно обращено, на жизнь в выморочном, враждебном доме. А еще такого домового хозяева могут забыть взять с собой при переезде, и тогда он должен будет скитаться по белу свету, пока вновь не найдет пристанища, а ведь найти новый дом совсем не просто. К тому же, как всем известно, если домовой надолго остается без Дома, то он неминуемо умирает. И именно это Проклятие упало сейчас на нашего домового, пока Леночка заканчивала обрызгивать сероватый потолок святой водой.
Свесившись со стремянки, она подозрительно осмотрела ковер на предмет черных клякс, но их не было. "Странно, куда же они делись? Или мне опять показалось?" Но кляксы никуда не делись. Изрядно уменьшившийся в размерах дух глинистой лощины сейчас приходил в себя, втиснувшись в щель между стеной и шкафом, а "кляксы", точнее, сгустки черной энергии, втягивались обратно в него, собираясь в шарик, как капельки ртути.
Все же в комнате посветлело, и Леночка уже хотела улыбнуться, но потеряла равновесие и свалилась со стремянки на ковер. Дело в том, что в этот момент домовой безуспешно пытался выпихнуть ослабевшего и несколько обалдевшего гения места в открытую форточку и на секунду ослабил контроль. Мелкие злые духи, всегда ожидающие малейшей нашей оплошности, тут же пришли на помощь своему гонимому старшему собрату, уронили стремянку и сделали так, что, хотя Леночка ушиблась совсем чуть-чуть, даже шишки никакой на голове не было, она все-таки впала в глубокое забытье. Ей казалось, что темные воды смыкаются над нею, что какая-то огромная змея раскрывает пасть и шипит, что она погружается все глубже, глубже, и уже нечем дышать, и пасть все ближе, и чей-то голос всё время шепчет: "Уснеш-ш-шь –  уйдеш-ш-ш-шь... Уснеш-ш-шь –  уйдеш-ш-ш-шь..."
Очнулась Леночка от того, что что-то шершавое и маленькое ползало по щеке. Она уже хотела закричать, но, открыв глаза, поняла, что это старая кошка вылизывает ей лицо. За окном начинались сумерки. "Уже сумерки! –– удивилась Леночка. –– Сколько же я спала?" Погладив кошку –– та тихо замурлыкала, –– Леночка кое-как встала и поплелась в свою комнату. Зажгла церковные свечки, взяла молитвенник и стала старательно читать "Да воскреснет Бог". От этой мощной молитвы дух места совсем растерялся. Ему стало так же нехорошо, как нам, людям, становится нехорошо от внезапной острой зубной боли. Но, как и люди, демонические сущности умеют терпеть временные неприятности. К тому же нашему домовому от молитвы тоже не поздоровилось. Он закрыл глазки, свернулся в малюсенький клубочек и прижался к серому пушистому кошачьему боку. Вылизывать его кошка не могла, но мурлыканье все же отвлекало и успокаивало. "Что же это такое творится?" –– грустно спросил домовой кошку (мысленно, конечно). "Ничего. Терпи. Сейчас пройдет. Ты молодец," –– мягко прошелестело в ответ. Кошка была очень старая, она многое знала и понимала. С домовым она дружила давно и очень любила Леночку.
И тут из-за шкафа послышался резкий хохот очухавшегося гения места: "Еще до полной луны вас обоих здесь не будет!" Даже Леночка вскинула голову на неожиданный противный скрип, раздавшийся ниоткуда. Кошка и домовой молча посмотрели друг на друга. Кошка вздохнула.
Они оба знали, что это означает. Проклятие Бесприютности начало действовать.
Вскоре после этого родители Леночки поссорились в последний раз, папа ушел из дому, и пришлось разменивать квартиру. Леночка об этом особенно не жалела, вспоминая свои сны и случай со святой водой. Но тут стала болеть и тихо угасать кошка. Даже папа вновь возник ненадолго, приведя с собой знакомого ветеринара, защитившего диссертацию по кошачьим недугам. Кошке давали таблетки, делали уколы –– но ничего не помогало. Ей было больно. Она всё больше лежала, свернувшись клубком, на Леночкиной кровати и, прикрыв ясные зеленые глаза, ждала. Домовой почти все время сидел рядом с ней. Они молчали.
А в квартире начали происходить странные вещи. По ночам вдруг выстреливали сами собой половицы из паркетной доски. Упала и разбилась любимая мамина синяя ваза –– без всяких видимых причин. Треснуло зеркало в прихожей –– конечно, оно было очень старое, антикварное даже, но все же... Иногда пропадали всякие мелочи –– чашка там или книжка –– а потом обнаруживались в самых неожиданных местах. Или не обнаруживались вовсе. Несколько раз в большой комнате в сумерки не сразу включался свет (приходил электрик, выслушал маму и папу, все проверил, ничего не нашел, покачал головой, ушел недовольный). Домовой уже не мог за этим  всем уследить, ведь он был такой маленький и такой усталый.
Наступил ноябрь. У Леночки было полным-полно забот в её продвинутой гимназии, она уходила на весь день, потом скрупулезно делала уроки и валилась спать как убитая, иногда даже забывая поужинать. Мама и папа оформляли развод. К кошке иногда по целым дням никто, кроме домового, не подходил, но она не обижалась, потому что слишком давно жила на свете и знала людей. А в большой комнате вновь стала нависать днем темнота, но из-за того, что и так был ноябрь, а ноябрь, как известно, самый темный месяц в году, никто не обращал на это внимания. Лишь кошка и домовой все дольше засматривались в незанавешенное окно на прибывающую, растущую, распухающую белую дымную луну.
А гений места, оправившись от воздействия молитв и святой воды, поднакопив сил в ноябрьском тумане и подпитавшись семейными ссорами, по ночам все шептал-нашептывал: "Уснеш-ш-шь – уйдеш-ш-шь, навсегда умреш-ш-шь..." Леночка иногда кричала во сне, и тогда стерегущие её сон кошка и домовой обменивались взглядами. Кошка все больше слабела, но, когда Леночка её гладила, все же умудрялась мурлыкать. "Как это у тебя получается?" –– спрашивал её домовой. "Сама удивляюсь," –– еле слышно шептала в ответ кошка. На невербальном уровне, разумеется.
И вот однажды, когда Леночка еще не пришла с очередного гимназического мероприятия, а мама уже ушла к подруге обсуждать перипетии развода и размена, когда серые тучи нависли над самой крышей многоэтажки, задевая телевизионные антенны, когда ветер особенно уныло свистел во всех щелях, и рассохшиеся половицы скрипели особенно безрадостно, кошка вдруг вскрикнула –– совсем не по-кошачьи, громко и жалобно, потом еще раз –– и в квартире повисла тишина. Домовой слишком поздно почувствовал неладное, ведь он был очень занят –– пытался заделать оконную раму в Леночкиной комнате, чтобы ребенок не простудился. Он стремглав покатился в большую комнату и услышал злорадный шипящий смех духа места. Кошка серым и очень неподвижным комочком лежала на ковре. Домовой пожалел, что не умеет плакать.
Потом все вернулись, было много слез, кошку похоронили во дворе и деятельно занялись переездом. У Леночки начались каникулы, она тщательно упаковывала свои книжки и игрушки, но иногда словно к чему-то прислушивалась. Она еще не могла видеть домового, но чувствовала его присутствие. Как и присутствие духа места. Домовой еще раз приснился Леночке и сказал, что она хорошая девочка и что на новом месте у неё в комнате всегда будет светло днем и не страшно ночью. Во сне Леночка плакала, спрашивала домового (который уже не напоминал ей недоделанную китайскую игрушку, а был скорее похож на  маленькое мягкое облачко), почему ей никогда не снится кошка, почему мама не может жить с папой, почему в их доме так холодно и неуютно. Домовой  потерся о её щеку и повторил, что на новой квартире ей всегда будет весело и хорошо. Что еще он мог ей  сказать?
"А ты сам –– кто?" –– спросила его Леночка во сне. Но он только еще раз потерся о её щеку. Тут одновременно зазвонили будильник, телефон и домофон. "Леночка! Сними домофон! Это к нам по поводу квартиры!" –– крикнула из ванной мама. "Домофон... домо... домовой!" –– с Леночки разом слетел весь сон.
В энциклопедии суеверий, которую хмурая толстая библиотекарша  выдала ей с большим неудовольствием, Леночка прочитала всё о домовых. Что они охраняют и берегут дом. Что их называют также "дедушка" или "суседко". Что для хорошего настроения им достаточно любого подарка –– яркой тряпочки или кусочка хлеба ("Так вот куда иногда исчезали кукольные платьица," –– догадалась Леночка. Что питаются они, в основном,  молоком из кошачьей миски. Любят маленьких детей. Что домового  обязательно надо пригласить с собой в новый дом. Что переезжают домовые на новое место, в основном,  на кошках, а если кошки нет, то надо в ночь перед переездом положить рядом с блюдечком с молоком рукавичку и сказать: "Дедушка домовой, выходи домой, иди к нам жить!" Или смести на совок немного мусора на старом месте и высыпать его у порога нового жилища, произнося те же слова. Что бывают и злые домовые, которые ночью могут человека даже задавить, улегшись к нему на грудь (тут Леночка боязливо вспомнила нечто, глянувшее однажды на неё с потолка большой комнаты).  И что очень редким людям удается увидеть домового, напоминающего, как было сказано в энциклопедии, "небольшой обрубочек, весь покрытый седенькой шерсткой". "Или китайскую пушистую зверушку", –– прошептала про себя Леночка.
Переезд был назначен на завтра, и Леночка бросилась домой, чтобы подготовить переселение домового.
В большой комнате мама упаковывала книги под бормотание еще не отключенного телевизора. Захват заложников... землетрясение... авиакатастрофа... взрыв в супермаркете, количество жертв уточняется... –– Как всегда, ничего интересного. Леночка глянула на потолок –– вроде бы всё нормально. Вошла в свою комнату –– чисто, прибрано, тепло, из окна больше не дует. И ничего сверхъестественного. "А где же мой домовой? Он такой хороший!.." –– и тут Леночка почему-то заплакала. Уткнувшись в подушку она не сразу услышала мягкий, ласковый голосок, раздававшийся, казалось, прямо у неё в голове: "Ты ведь читала, домовые переезжают на кошках. А у нас кошки больше нет. А рукавички, совочки там разные –– это не для меня. Я уж здесь останусь, ведь есть еще тот... Вот въедут сюда скоро новые жильцы –– должен же кто-то их уберечь..." Леночка заплакала еще горше, и так, всхлипывая, заснула. На этот раз безо всяких снов.
На самом деле, домовой знал, что его век кончен, и не хотел огорчать Леночку. Он знал, что с гением места ему не справиться, как знал и то, что без прежних жильцов, один в пустой квартире он через несколько дней тихо умрет от голода –– и не от того, что не будет блюдечка с молоком или хлебных крошек, а от отсутствия смеха, радости, любви. От запустения, в которое вверг квартиру серый монстр, распластавшийся на потолке большой комнаты, серый монстр, чьи щупальца гасят солнечный свет. И даже  если он и протянет до появления новых жильцов, то (он знал и это тоже) они привезут с собой своего собственного домового, потому что в той семье была старенькая бабушка, ревностно хранившая традиции. "Вот оно, проклятие бесприютности, –– как-то отстраненно вспомнил домовой. –– И нету сил искать по белу свету нового пристанища... Тогда, когда снесли старый дом на Арбате, силы еще были. Но все когда-то кончается. Может, увижусь там с кошкой".
Но домовой знал, что никакого "там" для него, и так уже вполне потустороннего, не существует. Он просто растворится, его энергия потеряет временно обретенную форму и вновь вольется в мировое пространство.  Он еще раз пожалел, что не умеет плакать, но даже плакать уже не хотелось.
На потолке большой комнаты серая тень ворочалась, устраиваясь поудобнее, чтобы вновь грезить о пустынных улицах и оплавленных остовах домов, о заросших бурьяном мостовых и о том дне, когда от города останется только бетонная крошка да рыжая глина, и над опустевшим этим местом будет свистеть и завывать безжалостный и бесприютный  ветер.
...За окнами, в сырой ноябрьской мгле, всходила почти полная луна.


Рецензии