Диавольская собака

или Трагическая история, повествующая о прискорбном происшествии с отцом Михаилом


- Да, странный сегодня день, …очень странный… Слава тебе, Господи, что он закончился, - причитал отец Михаил, со всех сил налегая на двери храма.
Ураган, вырвавшийся из преисподней с последними лучами солнца, носился по деревне, стуча градом и мелкими камнями по крышам и срывая ставни, которые с тяжелым скрипом расставались с милыми им домами. Он неистово гудел, пытаясь прижать к земле, склонить перед своей мощью неподатливый лес. Опрокинув несколько молодых деревьев, подхватил их и понес над землей, не зная пока где бросить… Описав несколько кругов над стонущими домами, он обрушил стволы на несущуюся в диком вальсе по волнам реки старую лодку. Лодка закряхтела, лопнула пополам и опустилась навечно на тихое дно. Теперь разозленный ветер своими невидимыми руками распахивал храмовые двери, смеясь над тщетными усилиями отца Михаила затворить их. Священник, потеряв терпение, от досады выругался в адрес урагана словами, которых прежде не слышали эти места, и, обессилев, опустился на пол. Ветер, чувствующий безраздельное господство над этим миром, не удовлетворившийся разрушениями, с пугающим стоном ворвался в храм. Задув свечи и погрузив дом Божий в серый зловещий мрак, он вылетел наружу и понесся к дряхлому, постаревшему за десятки лет моcтику через реку, который крякнул, удивленно приподняв свои морщинистые бревна, и, отрезав путь к дому, рассыпался под отчаянное «Дьявол!» батюшки. Увидев, что все, что можно было разгромить, разрушено, а храм охраняется не подвластными ему силами, ураган сорвался с места и унесся через реку, уступив владения теплому тихому вечеру.

Отец Михаил, раздосадованный тем, что короткий путь к возвращению отрезан, громко запричитал, вставляя между возгласами и проклятиями мерзкие перед лицом Господа слова, и не заметил, как за его спиной возник  худой юноша с неестественно вытянутым лицом и недобрым взглядом в глазах. Михаил дернулся и подскочил от испуга и неожиданности.

- Как хорошо, что я вас застал! – пришедший, изо рта которого капала слюна, бросился целовать ему руку, вызывая отвратительные ощущения на коже. – Пойдемте, батюшка, умоляю! - возбужденный чем-то, он стал сильно дергать руку Михаила, таща его от храма.
- Да что случилось? – возмутился тот.
- Бабушка моя наказала, что б без вас я не возвращался.
- Она больна?
- Нет, но…
Михаил, раздраженный навязчивостью неожиданного собеседника, вырвал руку из цепких пальцев парня.

- Видишь ли, я должен не медля отправиться в Озерное, там тяжело больная женщина… надеюсь, еще не преставилась… - Михаил вспомнил широкие, полные горячих слез и мольбы глаза ребенка, прекратившего рыдать, только когда услышал, что батюшка выдвигается следом, «вот только соберется и храм закроет»…

На лице незнакомца сверкнул холодный огонек раздражения.
- Я очень хорошо заплачу… и потом, это здесь совсем рядом, - незнакомец, все время шмыгающий носом, ткнул пальцем в сторону леса.

 Батюшка, ковыряясь с тяжелым, вдруг покрывшимся влажной корочкой льда засовом на дверях храма, лихорадочно прикидывал, какую тропу избрать: ту, что вела десяток километров через неприветливую промозглую чащу по залитой дождем и превращенной в ледяную кашу просеке в жалкую, зияющую щелями лачугу (он содрогнулся от холода) к не нуждающейся, наверное, уже в покаянии… Он покосился на сломанный мост. Или… Михаил оценивающе обвел взглядом юношу. Этот точно заплатит… возможно, и немало. Пока два голоса вели спор в его душе, незнакомец добавил, что мать давно уже собрала на стол, и эта приятная ушам фраза заглушила недолгий внутренний диалог.

«Странно, - думал святой отец, спеша за припадающим на левую ногу и изредка принюхивающимся к морозному воздуху спутником и с удивлением рассматривая открывшийся взору чудный пейзаж. - Я и не знал, что около храма есть такая красивая роща». Белые стройные, тянущиеся к нежно-голубому прозрачному небу стволы молодых берез, неожиданно сменившие черные от сырости старые разлапистые ели, казалось, заполнили весь мир впереди. «Сказочно, просто сказочно», - восхищался батюшка, забывший обо всех тягостях и странностях клонящегося к завершению дня. «А его начало не предвещало ничего хорошего», - сказал он, видно, вслух, потому что хромой провожатый обернулся и вопросительно приподнял брови.
- Да, это я так, - махнул рукой Михаил, - говорю, день был странный. Народ, знаешь ли… стоит одному упомянуть о нечистом, как он всем непременно начинает мерещиться. С утра всю церковь забили так, что пришлось два часа только исповедовать.

Видя живой интерес собеседника к местным сплетням, батюшка продолжил:
- Один уверяет, что с домовым сцепился, у другого сосед на курей… тьфу ты… порчу навел… а потом все: и бабы, и мужики - наперебой кудахтать стали, что, прости, Господи, в лесу… собака диавольская объявилась!
- Какая собака? – захохотал парень.
- Диавольская, - вздохнул батюшка, - тебе смешно, а они наотрез отказываются на службу ходить, причитают все, что не пойдем более через лес, собака там... а я рискую паству потерять.
- А что это за собака-то?
- Да пес ее знает, говорят, бродит она по лесу и вынюхивает, кто с грехом… а кого вынюхала, тот на следующий день умрет!
Парень сверкнул глазами и шумно втянул носом воздух около плеча Михаила.
- Это неприлично, юноша, и не смешно! – возмутился батюшка.
Незнакомец покраснел, пробормотал: «…стите, …тюшка» -  и опустил голову.
Вскоре в белизне рощи показался дом, одинокое темное пятно, нарушающее чарующую гармонию.

Внутри дом выглядел приветливым и светлым и, пока Никос (они наконец-то познакомились), лежа на животе, вглядывался в черное чрево подпола, силясь рассмотреть в темноте бабушку, Михаил осмотрелся. Белую комнату портил разве что непонятно для чего висящий на стене ковер с нелепым изображением двери. Отец Михаил, раздираемый любопытством, приподнял краешек ковра, ожидая увидеть там какой-нибудь неисправимый дефект стены или укрытые от посторонних глаз сокровища, но разочаровался, обнаружив под ним лишь безупречно побеленную поверхность.
- А… это… Это причуды бабушки… – оклик Никоса заставил батюшку резко одернуть руку. - А вот и она…

По аккуратно сложенной лестнице из погреба вылезала бойкая милая старушка. Батюшка шагнул ей навстречу, сложив персты в благословляющем жесте, но она перебила:
- Слышу, слышу, батюшка пожаловал. Просим к столу, поди устал… потом уж и дела… что-что, а правила мне известны, не один десяток живу, - озорно подмигнула бабка.

…За столом, плотно уставленным всевозможными яствами, старушка поведала свою беду:
- Неспокойно, батюшка, что-то в доме стало, - она обернулась в пустоту и, наклоняясь к самому уху Михаила, прошептала, будто боясь, что кто услышит, - все мерещатся мне тени какие-то… черные… страшные… боюсь оставаться. А намедни какая-то прозрачная тень за горло сдавила так, что не продохнуть. – На лице старухи проступил страх. Боязливо озираясь и снизив голос до чуть различимого низкого шепота, она взмолилась:
- Побрызгай мне здесь батюшка, в долгу не останусь… спаси старую… беду чую…

Отец Михаил начал спрашивать, когда она в последний раз исповедовалась, но женщина отмахнулась:
- Да ладно тебе, батюшка, успеется… ты мне лучше побрызгай здесь все водой-то с заклинаниями.
Святой отец открыл рот, чтобы поведать о пользе исповеди, о разнице между заклинанием и обрядом церкви, но, перехватив безумный взгляд старухи, закрыл. Сетуя, что только ему могла достаться такая странная паства, да еще и в этих, забытых Богом, краях, Михаил начал готовиться к обряду.

…Когда дом был освящен, светлые, радующие глаз стволы березок за окном сменились серыми, с черными кляксами, а сквозь их ажурную некогда нежно-зеленую крону,  стремительно прорывался вечер. Радушные хозяева  начали почему-то поспешно прощаться с батюшкой, который искоса поглядывал в оконный проем на неприветливый пугающий пейзаж. Частые сопения Никоса вызвали у впечатлительного священника отвратительный образ дьявольской собаки, след в след бредущей за своей жертвой и жадно всасывающей холодный вечерний воздух, пахнущий грехом. Уже чувствуя на своем теле горячее дыхание из ее ноздрей, подписывающее смертный приговор, Михаил, еле справляясь с охватившей его дрожью, с надеждой посмотрел на обитателей лесного дома, но те делали вид, что не замечают его мольбы: старуха вручила внуку толстую свечу и подтолкнула его к выходу:
- Проводи гостя.

Михаил, замешкавшись у двери, не выдержал:
- Не найдется ли мне крохотное местечко? Мост сломан, а в обход полночи идти…
Хозяева недовольно переглянулись. «Ну, хорошо», - раздраженно протянула старуха и указала батюшке на лавку под окном.

***
Михаилу плохо спалось: он то просыпался, убегая во сне от дьявольской собаки,  то его трясло от холода, то накатывала волна жара, сменяющаяся непонятной тревогой. Поняв, что не сможет заснуть, он достал из кармана баночку со святой водой, налил в ладонь и, произнеся: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» - трижды умылся. Не рассчитав в темноте с количеством воды, он залил левый глаз и стал быстро моргать, освобождаясь от неприятного чувства. Сон окончательно пропал, и, когда созерцание темных силуэтов берез за окном наскучило, священник, перевернувшись на спину, уставился в темный потолок. …Что-то было не так!

Знакомое чувство расплывчатой непонятной тревоги разгоралось в нем с невероятной скоростью, формируясь в конкретный образ удушающего страха: левая сторона комнаты выглядела совсем не так, как правая. Это была ее АНТИСТОРОНА… Боясь пошевелиться и с трудом сдерживая участившееся дыхание, Михаил далеко, как только возможно, перевел взгляд влево и тысячу раз пожалел, что просто не сомкнул плотно веки до рассвета.

Черная от гари, с изъеденными жуками трухлявыми, покрытыми мхом и зловеще расползшейся плесенью стенами, комната съежилась в несколько раз, приблизив к очам батюшки свою сущность так близко, что он мог почти дотянуться до противоположной стены, шевелящейся от черной живой массы. На лавке, где лежала старуха, кишели черви и еще что-то, что ползало по высохшему сморщенному, как печеное яблоко, телу, беспрепятственно забираясь в ноздри, рот и выползая через глазницы. Но эта гниющая плоть дышала, мерно похрапывая и изредка сдувая то, что копошилось на лице. Горсти паутины с бегающими по ним мохнатыми жирными точками клочьями свисали с нависающего дырявого потолка так низко, что при каждом вздохе Михаила они  притягивались к нему. Несчастный, тихо застонав, перевел взгляд направо: белые нарядные шторки обрамляли тихий  умиротворенный пейзаж.

Михаил, отчаянно силясь понять, что происходит, хотел осенить себя спасительным знамением, но не смог поднять руки:  страх парализовал его члены, наполнив их свинцом и приковав к лавке, которую он ни за что на свете не хотел видеть левым глазом.

Ужас пожирал святого отца с такой силой, что капли ледяного пота, покрывшего его тело, подскакивали от мелкой сотрясающей его дрожи. В путающиеся раскаленные мысли влетело пугающее слово «ковер», и Михаил издал утробный звук, представляя, во что мог превратиться злосчастный и, как казалось, лишний в комнате кусок материи. Он знал, что слева шевелится иной мир, жуткий и непредсказуемо опасный, и не видеть его еще страшнее, чем смотреть ему прямо в лицо. Шепча одними лишь губами данную Богом молитву, Михаил постепенно овладел своим телом, его рука начала нервно выписывать крест один за другим, а в голове звонко запело: «Вода, святая вода». Прежде чем это окончательно сложилось в законченную мысль, руки машинально опустились под рясу и извлекли бутылочку с остатками воды. Батюшка широко раскрыл глаза и вылил всю ее на лицо так, что вода затекла в ухо. Теперь он и слышал! Звуки: стоны, царапанье, хрипы, завывания и много того, что нельзя определить, доносились из-под пола, где на месте люка подпола на ржавых петлях еле держалась железная крышка, сквозь щель в которой виднелось далекое звездное небо. Михаил неимоверным усилием воли заставил себя повернуться в сторону загадочного ковра и вздохнул почти с облегчением, увидев на его месте старую дверь-решетку, но колючий пот тут же окатил его: с той стороны на него, не мигая, смотрели два мутных белых глаза с заключенными в них всей злобой мира.

Михаил стал искать глазами беса, заманившего его в ловушку. Но что-то не складывалось: они же давали ему уйти… Никоса нигде не было. От волнения батюшка стал заикаться в своих мыслях: «Где этот Си… Никос… Кинос…». Еще одна волна пота. «Конечно! Кинос! «Собака»!». И он увидел его. Под лавкой со старухой лежал, положив морду на лапы, огромный черный оборотень, постоянно водящий носом, принюхивавшийся к грешникам даже во сне.
Михаил, задавленный животным страхом, не мог больше выносить вида открывшейся ему реальности и, не продумав свой следующий шаг, решился на побег.

Превозмогая отвращение, он опустил обе ноги в кишащую на полу склизкую массу и ощутил, что нечто, ползущее по его ногам, обвивает и затягивает его… Но куда? Он с силой выдернул ступню и сделал шаг… потом другой… третий. До спасительной двери оставалось два шага, он вытянул вперед руку и почувствовал уже холодный засов, как послышалось недовольное рычание и леденящий кровь голос:
- Батюшка, что это вы поднялись?
Михаил застыл, страшась повернуться, но и боясь ожидать в темноте своей участи.
- Отец Михаил, - проскрипела старуха, - воды, поди, хочешь, так сейчас подам.
За спиной заскрипели половицы. Батюшку внезапно осенило: «Они ничего не подозревают! Не знают! Соберись!» - и он медленно, превозмогая страх и отвращение, повернулся в нечисти:
- Да, пересохло что-то горло, но я уже попил…

Мерзкая гниющая тварь как ни в чем не бывало передвигалась по склепу мелкими шажками, давя огромными ступнями слизь на полу, разбрасывая при каждом движении отпадающих от нее червей. Собака подняла слюнявую морду, сверкнула красными злыми глазами и произнесла: «Тише, вы мне мешаете», - хотя Михаил мог поклясться, что в этот же самый момент она сказала: «Ты сорвала мне охоту». «Хорошо, хорошо», - заверещала старуха человеческим голосом, но он слышал и второй, вырывавшийся из оскалившегося с отвалившейся плотью рта: «Еще догонишь»…

Батюшка просил не беспокоиться и вернулся на свою лавку, закрыв глаза, перед тем как лечь. Избрав тактику непонимания и выжидания, он притворился, что заснул. Дьявольская парочка, обеспокоенная странным поведением гостя, начала совещаться, ничуть не сомневаясь, что их истинные голоса кто-то слышит.
- Ты помешала мне, - огрызнулся Кинос, - я почуял превосходную добычу и почти взял ее…
- Ничего, ты еще никого не упускал, - успокоила его старуха и вскинула костлявую руку в сторону решетки и, довольная, добавила, - а простак все-таки умудрился своими заклинаниями удержать эту тварь. Теперь, я думаю, все наладится.

Мутные глаза за решеткой вспыхнули и погасли.
- Я должен  отпустить священника?
- Да, раз мы уже нарушили много правил, - старуха прищурилась, вглядываясь в мертвую пустоту за решеткой. Тварь или ушла, или, желая заманить их на свою территорию, закрыла глаза. – Он нам еще пригодится: кто знает, как сильна эта его новая религия…
- Помилуйте, матушка, отстали от жизни, ей уже веков восемнадцать, - прохрипел Кинос, - помнится, гоняясь за неким Мартином, услышал, что…
- Кому восемнадцать, а кому и как один день, - старуха не отрывала взгляда от бездны за частыми толстыми прутьями, недоумевая, как вода сделала то, что они не могли за тысячелетия.

Когда все стихло и червяки спокойно продолжили свой путь по отверстиям лица старухи, ушедшей куда-то в иные пространства, Михаил, осознав, что пока он притворяется, что видит и слышит, как вчера, ему ничего не угрожает, незаметно для себя уснул.

Рассвет, пробудившийся где-то в мире яркими красками, упал темной белесой тенью на кишащей тварями пол сквозь прогрызанные доски стен. Здесь не было места свету.
Михаила грубо разбудили и, вручив маленький мешочек с чем-то, намекнули не задерживаться. Полностью разделяя мнение в этом вопросе с нечистой силой, святой отец моментально оказался у двери и, вежливо попрощавшись, схватился за ручку... Злобный оборотень возник между ним и путем к спасению из ниоткуда, оскалившись смрадной пастью и тыча ему в нос чей-то оторванный синий язык. Вздрогнув от неожиданности и отвращения, батюшка отмахнулся рукой, брезгливо отстранив мерзость.
- Не хотите, не надо, - пожал плечами Кинос и отошел.

Оказавшись снаружи и беспрестанно благодаря Господа за спасение, Михаил не сразу заметил перемен за стенами адского пристанища: роща, которой здесь никогда и не было, исчезла, и старый бурелом скрипел непроходимым нагромождением поваленных гнилых мощных стволов и сухих острых веток. Отвратительная шевелящаяся жижа покрывала серо-зеленым слоем землю, отчего та, казалось, дышала и постанывала в темноте не прекращающихся здесь сумерек.  «Ничего… ничего, - успокаивал себя отец Михаил, при каждом шаге проваливаясь по колено в разложившуюся, но все еще трепещущую плоть, - тут недалеко»...

Измученный, весь порезанный в кровь острыми ветками, с покусанными неизвестными тварями ногами, обезумев от страха, он целый день (судя по тому, что тьма стала сгущаться) пробирался сквозь смертоносную чащу, но когда ему хватило сил обернуться, батюшка с горечью обнаружил, что не продвинулся и настолько, чтобы потерять проклятую избу из виду. Несчастный не мог видеть, что как только он отдалялся от нечистого места, изба с окружающим ее миром, быстро приближалась к нему, сокращая пройденное им расстояние… Когда ночь плотной чернотой окружила потерявшего надежду на спасение путника, он услышал во тьме тяжелое дыхание и поступь четырех лап, спешащих по его следу. Михаил сдался и остановился. Перед ним вновь скалилась дьявольская собака.

- Ах, отец Михаил… а все ведь могла кончиться иначе, - начал оборотень.
Михаил продолжил свою игру, стараясь притворяться, но уже слабо веря в счастливую развязку:
- Что случилось?
- Хватит, батюшка, - огрызнулся зверь, - Вы совершили грубую ошибку…
Михаил смело взглянул глаза монстру:
- И какую?
- Там, - он кивнул мордой в сторону дома, - на выходе… я протянул вам крест, а вы отмахнулись, как от чего-то мерзкого… Старуху еще время от времени удается обмануть, но не меня… Место перехода в вечную обитель мертвых должно остаться тайной… Так уж не обессудьте,  святой отец…

Злые красные искры разгорелись в глазницах оборотня, и прежде чем Михаил попытался защититься, молниеносное движение длинных когтей ворвалось в его глаза, и нечеловеческая боль, пронзившая мозг, вырвала дикий рев из глубин души священника. Он рухнул на землю, прижав ладони к горящим глазам, и катался по ней, пока сознание не оставило страдающую плоть.
Кинос лег около неподвижного тела, терпеливо дожидаясь, когда выпрыгнувшая от нестерпимой боли душа вернется в него, и как только жертва пошевелилась и застонала, зверь продолжил:
- Боль утихнет. Я выведу вас отсюда, но помните… если хотите жить, не бросайте мешок, что дала вам старуха.

Кинос привел безмолвного и сломленного человека к кромке таинственного леса - перед ними расстилалась бескрайняя топь, изрыгающая из гиблого чрева желтые гнойные пузыри.
- Вот вы и пришли, святой отец, - прошипел монстр и легонько толкнул Михаила в спину.
Потеряв равновесие и глухо крикнув, Михаил в ужасе осознал, что ступает в пустоту. Доли секунд обернулись для слепого часами мучительного падения в бездонную пропасть неизвестности, но следующее ощущение едва не заставило сердце остановиться: его затягивало, засасывало, поглощало нечто в самые глубины ада…

***
Он очнулся в полной темноте и с еле теплящейся далекой надеждой поднес руки к глазам – увы!.. Но его жест разбудил вокруг звенящие чистые человеческие голоса: «Он жив, жив… сюда…». Михаил ничего не видел, лишь чувствовал, как легкий нежный ветерок доносил запах реки, цветов, он слышал столпившихся вокруг него людей и тех, кто бежал со всех ног на помощь. Он смеялся и плакал, ловя обрывки суеты:
-  Он вдруг вынырнул из-под воды… вон там… под мостом…
- Странно одет как-то… на монаха, что ли похож…
- Да не-е, они другие… если только на древнего…
- Батюшку позовите…
- Скорую вызовите…
Михаил, не выдержав разрывающей его радости, потерял сознание.

Он вернулся из забытья, ощущая чье-то доброе теплое прикосновение. Глубоко вздохнув, он безошибочно определил, что находится в церкви, но кто склонился над ним?
- Вот и хорошо, что вы очнулись! – отреагировал приятный голос. – Я отец Василий, служу в этом храме уже двадцать лет… да вы лежите, - он остановил пытку Михаила подняться.
- Где я? – совсем запутался батюшка.
- В «Лесном», а через пару автобусных остановок – Озерное…
- Погодите, - перебил его неожиданно разволновавшийся Михаил, пропустив мимо ушей загадочное слово «автобус» - Это же мой приход, я отец Михаил… в миру Афанасий Арсеньев…
Его дыхание участилось, и он крепко сжал руку собеседника. Отец Василий что-то неясное проронил и замолчал. Через несколько секунд повисшей в храме тишины, он каким-то жалеющим тоном начал:

- А… это вы про легенду…
- Какую легенду? – Михаил почувствовал, что опять потеряет сознание.
- Ну как же, - удивился Василий, - все ее знают... Почти триста лет назад в ураган странным образом пропал служитель этого храма отец Михаил, известный до своего служения Господу как Афанасий Арсеньев… Последний, кто его видел, была некая крестьянка Прасковья. Она видела, как к батюшке, когда тот закрывал храм, явился нечистый в образе огромной черной собаки, и они долго о чем-то беседовали. Там еще был и ангел, что отговаривал отца и просил пойти с ним в Озерное. Но… никто теперь не узнает, почему батюшка пошел с собакой… А дальше – еще не понятнее... Прасковья видела, как они подошли к мосту через реку, но не пошли по нему, а ступили прямо по воде и прыгнули в омут… Вот такая легенда…
- А женщина, - приподнялся слепой, - женщина больная в Озерном, с ней что стало?
- А, все-таки слышали историю… преставилась она в ту же секунду, когда отец Михаил с чертом в омуте сгинул. Местные, чтобы украсить историю, говорят, что это не женщина была, а покровительница сего храма, и не умерла она вовсе, а, не дождавшись батюшку, ушла с тем ангелом…

О последующих событиях Отец Василий поведал только на смертном одре.
Слепой, выловленный из реки, страшно закричал, а потом затих и попросил причащения. Такой жуткой исповеди Василий не мог даже представить, но он терпеливо выслушал обезумевшего незнакомца и отпустил ему грехи. Через час непрерывного бормотания молитв, слепой окликнул Василия и попросил вытащить из его кармана какой-то мешочек… Тот не мог отказать в просьбе…
За несколько секунд слепой безумец превратился из пятидесятилетнего мужчины в дряхлого старика и на глазах оторопевшего от ужаса Василия рассыпался в прах.