Ласковые жернова -34

Весна на Севере не теплом является, а светом. Вдруг обнаружилось - встали в шесть утра, из палатки вылезли, а там светло. До восьми часов вечера наработались до того, что ноги подкашиваются. Возвращаются - снова светлынь кругом, будто и ночь не собирается свое дело свершить темное. Еще бы поработали - оттепели пойдут, снег валиться будет, отсыревшие лыжи спичками хрупкими ломаться начнут и щепаться - тогда бы и «сбавить обороты».
Но, глянешь на хохлят, будто каторжане заезженные. Их уже в короткие «разносы» только и засылают. «Километровку» с катушки размотают, перейдут на следующую точку и сматывают обратно. Туда-сюда сходил, потом балдей на центре установки, отдыхай. Но и это для них много¬вато оказывается. Без привычки лыжи колодами дубовыми к вечеру становятся.
Профили по 8 километров. Проводов надо распутать - четырнадцать. Два дня профиль отрабатывают, на третий провода по следующему разматывают. 28 бухт провода по полкилометра каждая надо растянуть. Концы соединяются так, чтобы и цепь была единой и чтобы потом, когда с электродом подойдешь при измерениях, можно было за неизолированное соединение «крокодил» зацепить. Электрод работяга заземлит и трубку слушает, как в ней потрескивает, спекаясь, уголь микрофона. Два раза щелкнуло, жди команды - «мать-перемать, поехали дальше». Электрод из земли выхватил, «крокодил» отцепил и вперед на короткую дистанцию в полкилометра.

Провода пошли разматывать - предпоследний профиль. В палатке вечером собрались, Сурнин «докладывает».

- Слышь, начальник… Я за магистраль две бухты размотал, а впереди просека и лыжня по ней - конвойный лесоповал дальше. Я остатки проводов спрятал в лесу и домой. Что делать то будем?

Ошарашил Вова известием. Конвойный лесоповал - дело серьезное. Заползешь туда, а там одни казахи с автоматами. Шарахнут - им отпуск, тебе гроб. И лезть в «зону» не хочется, и точки неотработанными оставлять тоже жаль. И материал полевой нужный, и заработок.
Ломают голову мужики. Первая мысль - ночью отработать профиль, когда лесорубов нет и охрана дрыхнет в своих казармах. Но по лесоповалу и днем пройти беда целая, глаза не выколешь, так ноги переломаешь. Ночью и вовсе живым не вылезешь.

Саня в обсуждении участия не принимал. С ружьем возился. Все же высказал свое мнение - он на электроразведке уже немало проработал. Всякого бывало.

- Что вы голову ломаете…. Надо взять большие катушки, на которых по полтора километра провода умещается и отработать по-быстрому профиля до трехкилометрового разноса с утра пораньше.

- Так ведь длины не хватит, - противится Пеньтюхов, а сам о том же думает. Кривые на графике все одинаковы, в конце задираются на больших разносах. До полутора километров по замерам нарисовать, а дальше «чуть-чуть фантазии».

Пауза возникла. Саня понял это, как несогласие.

- Как хотите, - и в свои ружейные дела погрузился.

- Да, нет… Ты, пожалуй, и прав. Только надо до приезда жулья успеть. Туда и обратно сбегать.

- Вот пусть Змей и идет, Сурнин, - Паша свое слово тоже должен сказать.
По темноте приползли на профиль, наматерившись и наплевавшись в адрес «лесов морей и рек». Профиль два ручейка пересекал и по его обрывистым берегам впотьмах пролезть «сплошной гималайский альпинизм».

Добрались до магистрали, где первую точку надо записать и сразу за дело, курить некогда. Паша обратно пошел с электродом, а Сурнин по своей лыжне в глубь леса.
Разошлись - точка записана. Перешли на следующую. Времени до приезда жуликов предостаточно. И тут - как это и бывает «по закону подлости» - с прибором что-то случилось. Разобрались. Надо точку записывать, а в питающей линии тока нет. А тут и шум машин послышался - «публику» везут. Надо провода сматывать. Шут с ней - с точкой. Пашин провод нормально скручивается - тяжеловато, но уверенно. А вот сурнинский конец провода заскользил как по маслу. Обрыв. Подумали, что Вова-Змей услышит машины - и прибежит. Но нет его. Саня побежал по лыжне Сурнина. Задний конец провода подматывают. Паша показался, а позади его два казаха с автоматами. Спустя еще несколько минут лейтенант прибежал.

Повозмущался, что своевольно заползли, не предупредили. Мол, поняли бы лесных шаромыг - сами почти в таком же положении - организовали бы работу. И подытожил.

- Ладно, мужики, собирайте свое добро и пойдемте, я вас провожу из «зоны».

Мнутся мужики. Пеньтюхов стал объяснять лейтенанту.

- Парень у нас ушел в «разнос», - и указал в сторону, где уже ревели бензопилы и тарахтели трелевочники.

- Да вы что…. И далеко он ушел туда?

- Километра на полтора отсюда….

- Ну вы даете…. А если он на другую сторону лесоповала вынырнул? Его же «жигиты» мои пристрелят. Им только и надо, чтоб дурень какой заполз в «зону». Я в Казахстане вырос, язык их понимаю. У них все разговоры про это…

- И что теперь?

- Ждите… А вы, - обратился к «жигитам», - будьте здесь. Ни сами, ни мужики чтоб не с места. Поняли?

- Так точно, товарищ лейтенант, - оттарабанил один из конвоиров - Никто, никуда…

Лейтенант побежал по лыжне. Минут пятнадцать прошло - возвращается в компании с Сурниным и Саней. Оказалось, что обрыв провода обнаружил он, когда услыхал шум машин. Стал дергать, чтоб сматывали, а провод тянется. Понял, что обрыв. Где украсть, не голова - «дом советов». А тут стал провод на руку наматывать. А его больше километра. Еще и торопится. Споткнулся в итоге. Провод с руки сорвался - комок бесформенный. Бросил бы - мало что ли его. А он нет - «спаситель колхозного добра Паша Ангелин» - провод стал распутывать. Тут его и отыскал Саня.

Но Сурнин уже не провода распутывал, а болтал о чем-то с «жуликами». Саня его еле уволок от собратьев. А провод так и принесли охапкой.

Собрались, наконец, все на центре возле катушек. Лейтенант выпроваживать незваных гостей стал.
Но у них заколодило - следующий профиль начнут отрабатывать, снова пересекут, не лесоповал уже, но дорогу, по которой жуликов возят. Мало ли какая незадача возникнет. О том и поведали лейтенанту.

Уговорили. Тот, видно по нему, и сам не рад, что слабинку дал бичам. Сопровдил их на следующий профиль. Даже предложил не по магистрали идти, по которой лыжня не натоптана, а по их границе. А у военных просека широкая, лыжня по ней струной вытянута, будто на грифе некоего однострунного инструмента.

На профиле лейтенант уточнил, где и когда геофизики пересекут их дорогу лесовозную, и ушел дальше службу служить.

После «приключений» работать сразу не стали. Решили чайку сначала хлебнуть. Душа просит - как ей противиться. Костер развели.

Сурнин - «змей поганый» - скалится, по роже масляность масленичная растекается. Видать, задумал что-то. Пока чай не закипел, разговор завел странный.

- Слушай, Петро, а мы на десять буты¬лок водки не разживемся?

- Так ведь только пьянку кончили….

- Это для дела.

- Какого?

- Я, пока по делянке ползал и провода распутывал…

- Ага, распутывал…. Будто шапка мономашья, - подцепил Паша.

- … Пока распутывал провода, с жуликами договорился. Мне они показали, куда ночью бензопилу прячут. Мы туда водки десять бутылок, а пилу себе.

- А еще лучше - пилу взять, а водку самим выпить, - подал голос оживший во время безделья и чаепития Вася-хохол.

- Ты, Вася, помолчи…. «Водку выпьем». Знаешь, что за это бывает?

- Пошутил я…

- Не шути так…. Не все шуток понимают, когда дело ладится.

Вася обиженный притих. Что, мол, сказал такого. Пошутил и пошутил. Не в лад - так что?

А Сурнин далее «ведет линию»:

- Пила - дефицит.

- Да…. Машина с продуктами пойдет, тогда и закажем. У меня с замначом договоренность есть на этот счет - попрошу манки.

- Что?

- Пароль такой - «вышли пять кило манки» - значит заказываю пять бутылок водки.

- Закажи тогда, Петро. Такая «манка» в «зоне» в цене.

Помолчали. А у Сурнина «зуд» не проходит.

- А что машину ждать? Может, так набе¬рем продуктов, без которых обойдемся и толк¬нем их.

- Так у нас продукты-то какие - борщи да щи в стеклянных банках, супы в пакетах. Ту¬шенки почти нет.

- И борщи пойдут. На продуктовой базе я договорюсь и сдадим весь лишний продукт туда. А взамен возьмем водку.

- Ну да…
- Организую, Петро. В лучшем виде организую Представлюсь вашим начальником - Владимиром Алексеевичем. И все. Тебе не западло будет, Петро?

- Нет… Мне то что…. На тебя и так глянешь, так в тебе начальник и видится.

- «Сырой кардинал», - Паша свой момент не опустил съязвить.

- Нет, пожалуй, не пойдет «начальником»…. Как произнесу это слов, так и врубятся, кто пред ними. Лучше я «главным инженером» назовусь.

- Ну и ладно….

- Только если что, «Змеем» меня не называйте.

- Не будем, Вова. Будем называть тебя по фамилии. Только ты предупреди товарищей на базе, что она у тебя «Подколодный», ладно?

- Паша, не язви. Дело серьезное…

- А что такого? - Саня подхватил идею - У нас в армии старшина с такой фамилией был.

- Во…. Слыхал? Мы тебе еще и звание дадим. Будешь не «гражданин», а «товарищ старшина Подколодный».

- Хоть горшком зовите, только не Змеем и в печь не толкайте…

Чай закипел. Тушенка разогрелась, жир через край банки брызжет. За трапезу принялись, но Паша, отыскав «словесную жилу», не успокаивается. Успевает и жевать, и чая хлебать, обжигаясь, и еще между чвырканьем фразы изрекать.

- Из тебя, Змеюшко, старшина классный бы получился. У тебя снега зимой не выпросишь, а уж умыкнуть у тебя что-то, так легче графой Монтекристой из замка каменного упорхнуть. Зато сам, со своим «послужным списком», что угодно достанешь. Тебе не в экспедишники надо, а в армию.

- Не возьмут в армию с судимостью, - заступается Ваня-хохол, как бывший военный, кули¬ком болото похваляя.

- А жаль, - Сурнин серьезно к словам об армии отнесся. - Я бы в старшины армейские из зон и призывал бы парней. А то что получается? По молодости ухарится парень, а к тридцати годам дурь то малость выветривается. За ум бы взяться, а где там. Судимость. В армию нельзя. А на гражданке всяк мент на него, как на злодея смотрит.

- Поэтому, - подытоживает, - Паша, кроме экспедиции деваться и некуда. Здесь хотя и работа похлеще, чем на лесоповале, но «начальников» нет и «кума».

Помолчал немного и добавил.

- А чаю где так попьешь вволю. Тут тебе и со «слоном», тут и «тридцать шестой».

Не унимается Паша. Новую зацепку нашел.

- А Петро Васильич не начальник что ли?

- Нет.

- Ты слышишь, Петро? Оказывается, что ты и не начальник здесь.

- Ну-у…. - Пеньтюхов и ответить на это не может. Вроде и тот прав, и другой. Какой он начальник, коли приказать ничего не может.

Сурнин и пришел на выручку.

- Не слушай, Петро, базар этот пустой. И не жалей, что начальника из тебя не получается. У них инфаркты в сорок лет и печень больная от забот-хлопот.

- Да я ничо….

- И правильно. Над каждым начальником еще начальник есть. До самого Брежнева.

- Что, больше и говорить не о чем, - Саня сидел смурной и не встревал в разговор, но и его достала тема «начальников».

- О бабах можно поговорить, - Паша новое направление разговору попытался придать.

- Или о деньгах….

- А лучше о музыке. Вася…. - обратился Паша к пареньку, чтоб зацепить и его своей словесной паутиной. Но тот сидел бледный, как полотно. Кружку поставил прямо на снег. Правую руку под фуфайку сунул. Неладно с парнем - даже Гончаров понял и осекся на полуслове.

- Ты что, Вась? - с тревогой в голосе к земляку Ваня обратился.

Тот выдохнул. Как будто стряхнул с себя что-то.

- Да нет…. Ничего…. - и чтоб совсем развеять опасения товарищей, про музыку заговорил: - Я тоже музыку люблю. И эстрадную, и нашу украинскую.

Увидев, что паренек ожил, ехидство вновь проснулось в Паше.

- Вась, а классическую музыку любишь?

- И классическую…

- А какую классическую?

- Всякую. Названия-то не запоминаются. А вот в детстве с дядькой на юг ездил отдыхать, так тогда и на концерты даже ходил музыкальные. В зале не по радио. Совсем по-другому музыка звучит. Прямо душу прихватывает и тянет будто вверх…

- Музыку не запоминаешь, а композиторов то знаешь каких?

- Знаю.

- И даже тех, которые раньше жили?

- А то…. Вот, с дядькой концерт слушали органный. Так там всю музыку почти Бахус понасочинял.

Дождался Паша своего. Заржал конем македонским. Даже слезы из глаз выступили.

- А что, музыка плохая? - затравленной зверушкой глянул на»коня» Вася.

- Нет, Вася…. Музыка нормальная…. Особенно у Бахуса, - говорит и слезы вытирает. Видно, сдерживается едва. На парня глянул, жалко стало его. Мол, за каким хреном так поддевать малого, и так ему на работе достается без привычки то.

- А я чо….

- Ничо, Вася, ничо… - Змей за парня вступился - Что на парня накинулся? Больше некого цеплять?

- А кого?

- Ну меня…. Или Саню, например.

- Ага, Саню… - Саня чай попил и ружьишко в руках крутит.

Паша замолк. Но ненадолго.

- Не прирежут, так пристрелят…. Изверги.

- Ты сам - изверг. Тебя не из Саниной одностволки, а из «трехствольного ружжа» стрелять надо.

- Я, чо, заговоренный, чтоб из «ружжа»?

- Кто тебя знает…. Столько живешь с таким длинным языком, что подумается о заговоренности твоей….

Апрель. Днем солнце припекает, загорать можно. Но другая сторона у этой «монеты» есть. Лыжи намокают. Проваливаются в снег неожиданно. Идешь по накатанной лыжне, и вдруг - нога куда то уходит. Лыжи ломаются. Причем посредине, по прорези для ремней. Какая тут работа. Шабашить надо. Однако заработать хочется. Приноровились.

Встанут под утро, часа в два ночи. Светать уж начинает. Пока солнце пригреет, можно и поработать. А потом костер поболее разложили, и на целый день - кто дремлет, кто чаевничает, кто лясы точит. А как солнце к вершинам леса начинает клониться, снова «в лямку». Еще три-четыре часа «отвоевали» у природы. А потом и в палатку. Несколько часов сна и снова на профиль.

Измучались от такого графика работы. Решили еще пару дней поработать и все. У костра днюют. Солнце припекает - рожу обжигает, как от пламени печи. Умаялись. Уснули дружно, как подрубленные. Уж не до бесед, не до внеочередного «чифирнуть». Сколько продрыхли, не знают. Проснулись от холода. Костер прогорел. Светило за елку спряталось. Повскакивали, стали гоношиться - костер ладить. Один Вася не подымается. Умаялся, видно. И холод его не берет. Не только Паша, но и остальные уже шуткой запустили в адрес дрыхнущего парня.
А тому - кол на башке теши, не слышит. Работать не хочется. Решили идти в палатку поспать «по-людски». Васю будить стали, а тот и не реагирует. И мало того - давно уж и не дышит.

Эх, мать честная, не состоялась судьбинушка Васюткина бичевская. И жизнь не состоя¬лась, и любовь. От хохлушки своей разлюбезной на полтора десятка писем получит писульку краткую и все. Подтруниавали на сей счет бичарки над ним, а тут вдруг жестокая правда таким вывертом оскалилась. Глаза заслезились у мужиков. Не знают, что делать.

Сурнин, благо, всякого навидался.

- Ментов надо вызывать, а то на нас повесят смерть парня.

Но как их вызвать. Непонятно. И полезут ли они в лес по такой лыжне. Решили все же вынести покойного на лесовозку, а там видно будет, что дальше делать.

Пару лыж связали вместе, вроде санок получилось. Поверх тентик положили, который таскали с собой, чтоб у костра постелить под себя, да потрапезничать на нем, как на самобранке, а не на снегу. Еще фуфайку приладили поверх тента. Уложили на эту волокушу Васю осторожно, будто боясь разбудить, и к лесовозке двинули. Один тащит, остальные позади шлепают молча. Лишь иногда подсказывают, чтоб не спешил возница.

На дорогу вышли, стемнело. Машин не видно. Потащили Васю к палатке на «волокуше». Оттуда по связи сообщили в контору о смерти Васи. Те в милицию. Под утро и служивые прикатили. Доктора с собой привезли.

Быстро загрузили покойного, как бревно, в кузов грузовика и укатили. Уезжая, предупредили, чтоб всей бригадой прибыли через день в райцентр для «снятия показаний». Легко сказать - прибыть. А как? Своего транспорта нет. Лес почти не возят. За день может машина пройти - две, а может и ни одной.

Сидят мужики в берлоге своей брезентовой и думают, как и когда в райцентр двинуть. На душе пусто, сказать - ничего не сказать. Муторно. В палатку и заходить не хочется, будто дух нехороший вселился в нее. Чтоб покурить на улицу выйти - и мысли такой не приходило никому. А тут через полчаса на свежий воздух выскакивают подымить.

До полуночи маялись. И вдруг, будто давно решили, собираться стали. Поезд по станции идет в четыре утра. До нее двадцать километров. Успеют и пешком добежать.

Успели. И не только на поезд, но и у железнодорожников бутылкой технического спирта разжились. В поезде «причастились» немного - и поуверенней почувствовали себя, и тяжесть на душу уж не так давила.

В райцентре, не задерживаясь ни на минуту даже для того, чтоб чаю выпить в буфете, к милиции направились. Надо же узнать, отчего Вася умер. Да и с самих ношу скинуть, объяснить, что к смерти товарища не причастны. Подтрунивали, было дело, но не злобно. Не по-дедовски, как в армии. И не как в зоне для малолеток.

Дежурному в милиции доложили - так, мол, и так. Явились для дачи объяснений. Тот звонить стал куда-то. Один камень с души снял.

- У товарища вашего порок сердца был….

Все ясно стало. Только вопрос сразу же возник. Все медкомиссию проходят перед устройством на работу. За один день всех врачей не обойти. Все что-то простукивают, прослушивают. А оказывется, ничего не видят и не слышат. На кой хрен тогда такая комиссия, коли болезнь сердечную не могут определить?

- А с нами что? - Пеньтюхов вопрошает.

- Вы покуда погуляйте. Следователь после обеда будет. К 14-00 подходите.

- Это где же нам шаромыжиться столько? Да мы к тому времени можем и ухайдакаться. Нам ведь стресс снять надо…- Паша попытался возмутиться.

- Ничего не знаю. Следователя нет.