Конференция

   КОНФЕРЕНЦИЯ

   Она продолжалась уже несколько часов, эта районная комсомольская конференция.
   На дворе стояла чудная погода, солнце пронизывало зал лучами, высвечивая столбики пыли и почтенные лысины отдельных почетных гостей, сидевших в президиуме; аудитория настолько устала от речей, что даже реплик о регламенте слышно не было, очередному выступающему предоставляли возможность отбубнить свое с трибуны: заверить, выдать порцию призывов и раствориться в публике. Вопросов к выступавшим не было. Делегаты не шептались, не жевали, не шелестели газетами, только в оазисах, где располагалась школьная комсомолия, пролетал легким ветерком смешок. Боролись с дремой в президиуме и на гостевых местах – там следили за ходом форума, - да бодрствовал корреспондент местной газеты: у него на коленях лежал блокнот в красной обложке с надписью» Делегату районной комсомольской конференции», в котором, кроме текста «Интернационала», повестки дня, списка выступающих, проекта решения и обращения конференции к комсомольцам и молодежи района, было записано без единой помарки и исправления: " «..комсомольцы района, выполняя постановления..., самоотверженно трудятся... руководствуясь решениями... активно включились... с полной отдачей сил и с сознанием…». Блокнот корреспонденту вручили на прошлой конференции, он пользовался им до сих пор, а новый, полученный сегодня, берег для освещения других важных заседаний, скажем, партийно-хозяйственных  активов.
    «Слово предоставляется делегату от Н-ской воинской части комсомольцу Рискову», - и на трибуне возник молодой лейтенантик.
-Товарищи делегаты! Комсомольцы Н-ской воинской части, руководствуясь решениями, активно включились…, выполняя постановления, самоотверженно…
    В зале оживились, когда лейтенант, рассказывая о жизни части и успехах воинов в боевой и политической подготовке, поделился заботами:
-Слабо вы работаете в массах, товарищи комсомольцы, в частности – среди гражданских лиц, проявляющих порой несознательность и даже политическую незрелость, - я бы назвал её преступной. Вот вам пример: когда в отчетный период разворачивалась наша часть, в её ряды на сборы призвали воинов запаса. В части их одели, обули, то есть обмундировали, распределили по подразделениям согласно штатному расписанию, вывезли в летние лагеря, поставили на котловое довольствие, организовали несение службы. А в первый же выходной в лагерь приехали женщины, жены то есть, проведать призванных на службу мужей, пришли на КПП, попросили мужей вызвать, фамилии назвали. Несколько солдат, тоже запасников, взялись проводить женщин к мужьям, завели их в лес и там изнасиловали, после чего избили и прогнали, а сами съели и выпили всё, что те мужьям привезли. Плохо вы воспитываете гражданскую молодежь, товарищи комсомольцы! Потому они – никудышные солдаты, пьяницы, развратники и даже преступники!
   -Не позволю!- в центре зала резко и решительно вскочила, взмахнув рукой, статная, эффектно одетая, удачно накрашенная женщина последних лет комсомольского возраста. – Нельзя же так! Что вы говорите? Куда смотрит президиум? Здесь же дети, школьники! Как можно о таких вещах, как  групповое изнасилование, говорить при детях, даже если они комсомольцы?

Это  травмирует их психику! Это удар по морали, по нашей морали, по комсомольским нравственным устоям! Лишите его слова, этого невоспитанного вояку! – и, пылая гневом, негодованием, взбудораженная чувством собственной правоты, под одобряющий ропот присутствующих, дама села.
   Смущенный лейтенант быстренько скомкал концовку выступления, запутался в призывах и исчез с трибуны.
   Выступление военного и пылкий порыв опытной комсомолки растормошили осовевших от духоты и множества речей делегатов, послужили толчком для оживленных дискуссий в зале, прерванных находчивым председательствующим:
-Объявляется перерыв на двадцать минут!
  Завершение конференции сопровождалось бурными продолжительными аплодисментами. Затем всех, вплоть до несовершеннолетних школьных и пэтэушных комсомолят, дружно рассадили по автобусам и доставили к ресторану то ли «Мечта», то ли «Звезда», где основная масса разместилась в большом зале, а избранные и «высокосидящие»  товарищи – в малом. Молодая комсомольская поросль была в неописуемом восторге от светлого зала, скатертей, приборов, салфеток, официантов, вежливо и сноровисто подающих вкусные обеды из четырех блюд. Ребята часто бегали в туалет, возле которого степенно покуривали гости из малого зала, заглядывали в зеркала, споласкивали руки под никелированными кранами, затем сушили их про горячей струей из электрополотенца перед возвращением в зал, из которого их, неотесанных, никто, кажется, вышибать не собирался. Благодать! Осмелев и уяснив, что обед действительно таки бесплатный, самые отчаянные пошептались, сбросились данными дома рублями, упросили официанта, и тот с оглядкой принес им в кофейнике вина. Развязались языки, послышались песни, мелодии большого и малого залов смешались: «Комсомольцы- добровольцы…не расстанусь с комсомолом…». Хорошие такие песни, открытые, бодрые, зовущие.
   Расходились делегаты сначала небольшими группками. Это были наиболее трезвые и осторожные: кому, мол, ехать далеко, кому «надо кое- кого проведать, по пути», иные ушли, боясь «в процессе» подмочить репутацию.
   Из фойе поднимался сизый табачный дым, разговоры слышались громкие, прерываемые раскатами смеха, лица мелькали порозовевшие, благодушные; пиджаки нараспашку, галстуки ослаблены, от официальности не осталось и следа: «первые лица» уехали в своих крутых «Волгах», щедро начиненных подношениями, их отъезд внес раскрепощенность в застолье.
   Взрослые делегаты стали удаляться и парами, считая, что никто этого не видит, да так оно, почитай, и было. Группки и кучки сбегались в танцевальном темпе и рассыпались, как стекляшки калейдоскопа. Комсомольские песни стихли, оркестр шпарил что-то сверхбодрое.
   На площадке второго этажа на четвереньках стояла та самая броская дама. Выступавшая против обсуждения при детях подробностей изнасилования; её только что вырвало, и она пыталась, упершись обессиленной рукой, оторваться лицом от зловонной лужи. За талию ее придерживал знакомый нам лейтенант. Он пытался что-то сказать, но оркестр заглушал слова, превращал их в лепет,
напоминавший его выступление с трибуны. Их не замечают и обходят,
 осторожно переступая лужу. Особи женского пола стыдливо отворачиваются. 
Победили мужская воля и военная закалка – пара исчезла.   
   Швейцар лениво зевает. Чаевых не будет – не те гости.
   На фасаде здания напротив вспыхивает неоновый лозунг: « Привет делегатам конференции!».
   Привет. От делегатов тоже.