Лоскуты душ Петербурга

Когда откусываешь на морозе ананас, попадаешь на первую ступень души, она лежит скраю, тихо гниёт и источает ленивое и усталое неблагополучее. Там лежат воняющие особи у метро, даже не просят денег, цыганки по прежнему чёрные и ленивые, азиаты много говорят и про себя не думают, скрипачка на улице как всегда грустна.Апраксин двор на Сенной ждёт тех, кого можно схватить за куртку и заставить купить ещё одну под нежный запах Куры-гриль. Струясь единицей в вечном дневном потоке, пришедшим с утренних перегруженных эскалаторов, мы видим подобных себе манекенов, но они нам не подобны потому что у нас вид весь - от третьего лица. Не смотря по сторонам используя боковое зрение, люди действительно становятся манекенами, и даже пингвинья болезнь у лестниц превращается в сложную программу. Люди объединены одной мыслью. Доехать до точки, поэтому это большой супермаркет конечной - кассой, где выбираешь с кем вместе подумать, и кому посмотреть в глаза, чтобы увидеть часть первой степени души этого города. Конечно радостно, когда ты ведёшь себя как мячик-прыгун, купленный случайно за рубль: бегаешь, кричишь, ударяешься о тех кто тебя толкает в давке, разговариваешь с детьми, и это может легко поднять тебя и перенести в другую часть души этого города.
  Это самая глубокая и интересная часть, хотя вру. Физически она находится в самом что ни на есть верху. Будь ты на трубе завода, обдуваемого вечерней скукой Канонерского острова, или взломавшим несложный код у парадной, и после выныривания из тёмного сухого чердака, удачно скользящим летней обувью по зимней ледяной крыше. Антонимы часто являются на практике синонимами. Здесь видно всё, и все остальные души города отсюда можно пригреть за пазухой. Соседние крыши, как в многопользовательской игре учавствуют в твоём нахождении на твоей, втекают в тебя через воронку и ты почти стоишь на всех крышах одновременно. Вот, слева, в холодном утреннем тумане спрятался от туристов, обставленный историческими табличками и грозно цветной куполами - храм "Спас на крови". Стоит тебе уронить бутылку пива, как она немедленно покатится вниз к огораждениям, и ты вынужден нырять за ней, тем самым открывается иная сторона: за всеми перекатами, дождевыми канализациями ведущими к перевёрнутым коронам сосулек на водосточных трубах и лесенками макушек домов, видно, предположим - неуклюжую башню на Чёрной речке, перелевающуюся белым, белой вороной, нервно кричащей на остальной ансабль нереставрированных каменных силуэтов, забавных мостиков, соединяющих собой самые не соединяемые части душ.
  Когда плюя налево, подворачиваешь ногу на васильевском острове, тебе открывается морская душа города, и даже торчащая теле-башня на чёрной речке не может закрыть Петропавловку, потому что ты уже там. Мост в середине напоит тебя упоительным видом, почти таким же как с крыши, но сдувать будет гораздо сильней. Всё открыто, и даже если мост в разводе со второй половиной, то можно насладиться кораблём, с которым ему прелюдно изменяет вторая половина. Тепрерь представим день в предсумеречной агонии. Вернувшись на стрелу острова и, пройдя через тучков мост оглянувшись назад на Ваську, ты как раз застанешь картину: В дорожном пролёте между каменных сталинских ушей, всполыхнули брызги невы, пляшущие со снегом над дрожащими зонтами, что боялись дыма, тянущегося из труб прямиком к солнцу, и обволакивали его холодное и строгое морковно-багровое сердце. Огоньки за заливом приморской - зелёные, строится дамба, исполняя музыку постукиваний и перемигиваний далёких огней на макушках пыхтящих газовых труб. Это длинная часть души Петербурга. Старая деревня подмигивает Крестовскому острову, а тот, вспоминая минувшую отзеленевшую суету покоится мирно, и передаёт широкий привет через залив видимой части Приморской, со всеми её новомодными богатыми домами, придающими урбаничность общей картине этого берега. Снизу города, залив ещё заброшенней и отчуждённей, и,  вынужден заметить, судостроительные краны знают об этой душе Петербурга гораздо больше чем я.
  Если же ты ночью устал от оранжевых огней висящих на лесках меж домов, устал от мычащих прохожих, то ты уже столкнулся с ночным Петербургом - Тихой мышью, спрятавшейся в закрытом метро и иногда повизгивающей что-то, большой морде случайных лиц в наркотическом опьянении, других шумных компаний, или московской бело-лимузинной копотью на Невском, назойливо мелькающей по этому проспекту с голивудскими улыбками и позиционирующие притарную жизнью. Один мой приятель, даже назвал этих людей красивыми. Они всегда выходят откуда не возмись в розовых платьях, галстуках, бабочках, и их присутствие здесь отдельно, они как фотография "полароида", плохо проявленная и одновременно яркая. Но речь не об этом, не о моей далёкости от их образа мысли и течения жизни. Речь о душе. На этом лоскуте души Петербурга ты превращаешься из наблюдателя города в непосредственное физическое лицо, которое вправе менять город и подстраивать его под себя. Скользя по мостовым на необсыпанных тротуарах отражаются лица тех, кто скоро выйдет блевать из ночного клуба. А ты же просто пройдёшь, глубоко вдыхая ещё не искривлённый воздух, и при виде блюющего, откусываешь от ананаса ещё
кусочек.
  Одна из самых частопосещаемых душ - внутренняя. Если город представить как спичечный коробок для разжигания камина, или просто коробку большого объёма, то там часто бывает два отсека. Так вот, переходя из открытого отсека этого коробка во внутренний, пока ещё скрытый, ты оказываешься в домах этого прекрасного города. Может то, где ты сейчас - вечно клетчатая коммуналка с корридором, соединяющим парадный вход от чёрного, корридор носящий на своём отсыревшем и иногда поскрипывающем горбу ежедневно всех разношёрстных соседей, или это магазин необычных вещей с необычным названием. Например "Бобовая - на гороховой" или Парикмахерский салон на улице Бармалейской. Фасады домов смотрят и наружу и внутрь, отражая в комнаты свой внешний настрой. Парадные бывают очень разными, иногда с резными фигурами на потолке, широкие, разрисованные графитчиками, встречаются иногда витражи на стёклах, и стоя с наполовину стлевшей сигаретой у одного из таких окон, ощущаешь себя одной неподвижной частичкой каллейдоскопа. Во внутренней душе можно оказаться так-же, посмотрев на какой-нибудь памятник снаружи больше минуты, или же вообще остановив случайного прохожего с пыльным рюкзачком, странной внешности. Ты спросишь его об одном, а он расскажет тебе совершенно о другом, и ты об этом не пожалеешь, тем самым попадая в самую опасную ловушку внутренней души.
  Не менее интересный отрывок из разношёрстных душ Санкт-Петербурга - это Ленинград. Дух этого привидения будет летать здесь ещё очень долго, как бы этого не опасались люди в брюках, подпоясанные толстыми кожанными ремнями. Да, они хотят превратить Ленинград сразу в Москву, чтобы Петербург вообще исчез с лица земли. Безусловно, многочисленные и многозначные рисунки и граффити на стенах украшают город, для тех кто что-то в этом соображает и ценит. Но эти психоделичные птицы, рисунки города, кросовки, умело повешенные на высоте трёх этажей между двух домов - не из Ленинграда, и хорошо это или плохо, судите сами, судите по этой сплошной галлерее на обсыпающихся боках старых зданий. А Ленинград - это когда библиотека с деревянными стеллажами всё ещё работает, работает в приглушенном дневном свете за бежевыми шторами, Ленинград - это когда у этой библиотеки козырёк, с неоновой выгоревшей вывеской наверху, это когда стёкла на входе заправлены в чёрные деревянные рамы и внутри можно разглядеть женщин, с интеллигентными и усталыми лицами. Можно даже присесть в кресло на улице, на втором этаже козырька у какого-то института, и посмотрев наверх, сквозь белокафельную стену, вы увидите ленинградское клетчатое низкое небо. Оно может быть стерильным, но по краям, при этой видимой стерильности, обычно оно будет обрамлено в шарф из тёмно-серых облаков. Облака отдыхают друг на друге, и когда вздумается, могут проснуться и обоссать с ног до головы, а потом, убегая от одного из них, вы будете обоссаны повторно, потому что облако за вами буквально гонялось как маньяк. Ленинград в утрированном виде - это его вокзалы. В хорошем смысле значения слова вокзал. Это стены из белого мрамора, запах летающего от шпал к невидимым воротам города - криазота , это смешные старушки с извалявшимися пирогами и слезящимися глазами.


********

ЭПИЛОГ1. [Написано REne]

  Я созерцаю новых лиц мелканье,
Впивающихся в своды моих куполов,
Сердец горячих содроганье,
Друг к другу жмущихся и ждущих холодов..
Мысли.

Она не знала кто она до тех пор, пока не прочитала надпись на вокзале.. каким странным было это утро.. ей всюду чудился туман.. мысли путались и пугали одна другую..
"Здравствуйте!" – приветливо сказала она ранним утром, и эхом ей вторили крики чаек, мосты учтиво изгибали свои спины ей на встречу, мусорный ветер собирал для нее подарки по всему городу и спешил собрать все воедино - в один шуршащий и разящий пылью букет. Так было всегда..
Она всегда хотела только одного и так много одновременно - узнать кто она. С этим вопросом она каждое утро выгоняла на улицы дворников и они что-то небрежно мычали себе под нос.. в хорошую погоду в этой небрежности угадывался Фет. По осени она разбрасывала листья из заботливо смятенной кучи с одним лишь умыслом - заставить дворника говорить и не отпускала его к теплой водке, что ждала его дома до тех пор, пока он в очередной раз не охаит ее марочным матом, обвиняя за одно всех благопристойных соседей, за то, что никогда не попадали в урну, которой, в свою очередь, было не с руки пытаться поймать летящее мимо - имя обязывало быть смирной! Так и уходила она ни с чем, теряясь в нарастающей толпе, когда утро уже жаждало вырасти в озабоченный чужими делами день, словно ребенок, смотрящий на фото Гагарина, мечтал о такой же улыбке героя.
Путаясь в толпе, она вглядывалась в лица прохожих, пытаясь найти в глазах нечто родное долгожданное, но глаза отзывались стеклянным безразличием и уходили восвояси.. не было в них ничего родного, ничего близкого..
"Почему?" – спросила она, и шум маршрутных такси ехидно проглотил это слово по буквам.
"Почему все именно так, а не иначе? Кто я? Кто я среди вас и в час, когда я одна на весь город?.." – она думала почти вслух, и лишь только до надменных чаек доходило немое дуновение ветра, что уносил вдаль ее слова и мысли, опустошая, словно неразделенная любовь. Так, мимо каждого из нас, когда-то проносился ветер, тот, что кружит веками мимо знакомых стен, завывая в трубах и срывая недосохшее белье с балконов, расчесывая деревья в парке и в очередной раз, тревожа сон старой дворняги, что сегодня облаяла метлу удивительно вписывающегося в эту картину дворника.
..Что остается делать, когда ты никому не нужен? И она уходила. Уходила прочь от толпы, туристов снующих в поисках хорошего кадра для своих альбомов, подальше от машин, с приходом которых, ее возможность приласкать взглядом милую гнедую становилась все меньше, прочь от пересудов и молвы, туда, где даже не в самую "коммерческую" погоду.. можно быть не кем-то определенным, но самой собой. Что может быть занимательнее, чем идти сквозь кварталы, забываясь от вида домов облаченных в привычную старость и блеклое существование кирпичных стен, чья кладка давно позабыла прикосновенье руки.. и она шла, шла и думала о своем.. "Куда пойдет она сегодня и кого оставит без внимания еще надолго.."
..Она не знала кто она до тех пор, пока не прочитала надпись на вокзале.. каким странным было это утро.. ей всюду чудился туман.. мысли путались и пугали одна другую.
Со слезами на глазах она смотрела на стену вокзала, где привычно пылилось слово, отзывающееся в ней гулом и холодной дрожью, и что-то тронуло ее струны, разливая музыку благодатной волной, когда, следом за проводницей, из вагона с табличкой "Уфа – Санкт-Петербург" вышел мальчик лет восьми и, глядя в ее трехвековые глаза, с улыбкой героя на устах выстрелил "ПИТЕР!"..и мамина рука не заставила себя ждать, заботливо уводя за собой..
Ее звали - Питер.

***

Эпилог
Cкакать по душам как по прозрачным скользким льдинам Невы, попадающим под сиреневые, зелёные подсветки мостов. Цветно! Но куда бы не скакал кто-то, читающий эти строки, будь то морская душа или крыши, ему невольно придётся пройти промежуточность, назовём её склейкой. Простым и доступным языком это сложные дворовые системы.
Здесь можно заработать синяк, здесь можно зайти в несколько тупиков одновременно, и! Здесь обязательно мелькают озадаченные лица людей которые всё это придумали. Тяга к сравнению и сопоставлению для меня сразу выплюнуло готовый образ. Старый английский пиджак с карманами, потайными молниями, застёжками и янтарными запанками, за которыми может быть прикована булавка, и даже булавка может в трудный вечер пригодиться, блестяще исполняя чужую роль, сами понимаете. Карманы дворов идут друг в друга, однако медленное топанье шагов по их паркету это не обыск! Это акт свободы, ибо находясь в системе, мы всегда находимся в промежутке между ней и другой системой или же вообще приятной белой пустоты, поглощающей звук. Арка с секретным входом в чёрный ход, может уйти и наверх, видел одну такую, случайно подняв голову я увидел корридор в серое безразличное ко всему небо. Окна квартир там смотрели друг в друга, ровно четыре стороны на расстоянии квадратного метра друг от друга. И что же это? Думаю безвыходная шутка архитектуры над человеком, ещё раз доказывающая своё преобладание. Натыкаясь на случайное место можешь увидеть ночной город, нарисованный на всю стену, и сверху кто-то неуёмный обязательно оставил парочку своих тэгов, вроде бы и согласившись с красотой нарисованного, а вроде бы и нет. Открытые пространства дают нам настоящие выставки склеек. Склейки иногда зарешочены, можно даже стоять за одной из таких решёток и наблюдать за детской площадкой.
Там на круговой карусели с рулём резвится здоровый детина, расплёскивая содержимым своей бутылки, а ему радостно, и неважно. Порой, свернув с обычного маршрута попадаешь на одно из основных своих мест, прямо как у Карлоса. И это решающие моменты. Например: вышел и увидел страшное лицо: стёкла выбиты, и веки приоткрыты, сияют чёрные зрачки внутренней пустоты. Из окон может вылететь случайная обёртка от шоколада. Из пятого этажа снаружи выходят 5 дымовых труб, и на затылочной части дома одно узкое окно как на верху башни с законсервированной принцессой, причём опять же по правилу промежуточности оно между этажами и как туда попасть неясно когда ты снаружи, но не будем спрашивать у дома - почему оно между и в одиночестве... Он ведь уже и вовсе не дом, он с этими трубами звучит органом, влекущим на свою мессу. И это твоё место. Оставим его в смутном, размытом покое. Самое важное, находясь в склейке, понять что ты там, а сделать это поможет окно чьей-то кухни, тонущее в красном свете лампы торшера, или увидев чью-то ярко синюю комнату с большой белой вазой на подоконнике, вы вдруг обернётесь, пойдёте назад, вдруг увидите склейку насквозь, и тут-же найдёте свой выход. Да, и не забудьте крякнуть, если будете проходить мимо, вдруг от этого станет хорошо?
  Интересно порой походить по чужим ногам, если незаметно никому не больно. Например - у души Петербурга есть ноги. Я считаю ногами пригородную область. И эти ноги крепко стоят на земле, пока на них смотришь; Но стоит отвернуться, и они уже застрекотали куда-то, параллельно с отъезжающей электричкой. Ноги души очень разные, и Петербург буквально стоит в паховой области, так как конечности растянуты в шпагате. Одна смотрит на север и светлая, другая смотрит на юг, тёмная - это направление в сторону Купчино. Конечно там можно и грибов найти, но даже погода там обычно ощущается хуже, скажете сверх-субъективно? Да ничего подобного. Со мной согласится большинство побывавших там в трезвом и не только - уме. Даже подъезжая с Москвы на поезде ощущается чужеродная темнота и буквально обрезанные бурые стены-плечи домов. К вам в форточку может даже чёрный дрозд залететь и съесть остатки курицы в фольге, если будете особо разевать щетину на окрестности. Колпино - рассадник шпаны, оттуда можно выйти на одной ноге. Попав в Чудово, проедя середину пути - Тосно с его тёмным крестом основных уличных линий и зеленых лесных обоев по краям, всё немного приходит к светлому, однако низ есть низ. Есле же ехать со станции метро - Удельной - наверх, можно насладиться однообразностью и ровностью ландшафта, белёсым верхнем направлением, а позже очутиться в Выборге. Город, где я не был, но обязательно буду. Название заставляет выбирать именно поездку. Если же дать лево, смотря на карту города(а мыслю я именно так), то Петергоф или Петродворец, один внутри другого обольют вас лавой исторических байт и заодо орасят из красивых и грузных фонтанов. Залив, будучи ногой-придатком души, здесь, на берегу, показывает и кусок Санкт-Петербурга. Длинные аллеи, скамейки обманьщицы с удовольствием одурачат вас водой от того что вы наступаете кое-куда, туристы пройдут с мыльницами и горнисты обязательно сыграют вам какую-нибудь фугу. Железнодорожные станции сначала как в метро, короткие, как-бы прижимаются друг к другу,
чтобы согреться. Болота, поля с градацией в редкие леса, кочки - правильные и не правильные. Заброшеные заводы с изрисованными стенами огорождений, розовый дым, осевший на перилах опустевшей станции, странные индустриальные постройки с травой, пробивающейся на крышах; будочки, цестерны, всё вроде как и везде. Но стоит проехать 5 остановок, как станции убегают врассыпную, вскоре расстояние между
ними становится минут в 40, а потом уже и какая-нибудь Новогородская область началась нежданно - негаданно. Ноги души всегда хороши. Как, например, было бы приятно проснуться в вагоне с чашкой горячего чаю, выйти в заснеженное поле, чтобы поодаль светил шар, и чтобы снег как зеркало слепил глаза. А из чашки пусть идёт пар, зубы ломит от перепада
температуры, ноздри ломит от морозной стерильной чистоты, а душа всё равно освещена как полагается с утра.
  Во снах, души Петербурга смогут сыграть с вами в жмурки. Ни за что не догадаетсь, где вы и кто вы. Можно левитировать над ступенями эскалаторов, вылетать в город, а там - друой город. Дома будут похожи, и может быть вы узнаете что-то, но это никак не поможет сложить всё в ясную картину. Город улетает высоко на щёлкающих разводящихся мостах. И маятесь в этой игре - вы, а не он. Выиграть в эти жмурки - значит вовремя проснуться, или понять где вы. Звуки джамбея и конгов из под рук молодых растаманов на Невском размажут вас по подушке. Как в миксере, становишься изюминкой странного коктейля. Окраины во снах ещё больше напоминают Москву: широта, дворцы коммунизма, снежные горки на огромных площадях, проспекты, выкатывающиеся как шар из дорожных бабочек-связок, скрученых как серпантин и держащихся на колоннах.  Ну и конечно фонари. Любой отдельно взятый фонарь - это уже Санкт-Петербург.
  Любить этот город всё равно что люто его ненавидеть, но равнодушие - это не про него. Равнодушие может быть у того, кто живёт в нём, но в своей реальности находится в другом месте. Есть и такие люди, которые получают от города только негативную энергию, хронический насморк, танзелит, они постоянно депрессируют сидя на тёмных закопчённых кухнях, но остальным то что до них, даже если они сидят там-же? Ну да, погода - снег с дождём, солнце, ветер открывает окна без предупреждения. Лёд в считанные доли секунды становится едкой слизью, а родной ураганный ветер плавно переходит в пугающий штиль. Люди снуют, как водяные пузырьки на раскалённой сковородке, кто-то улетает... И опять он - ветер с запахом чешуи залива. Ветер дует,
а выбор стоит. Сачёк работает всегда, что бы ты не хотел им выловить из предоставленных игрушечных оков маленьких коробочек. Галлереи открыты для свободного просмотра авторских картин, фотографий, кинопоказы и постоянная музыкальная ночная щекотка. Хельсинки, Стокгольм, Прага, Венеция, Москва, всё это здесь, и по дешёвке, главное чтобы Нью-Йорка не было, если уж будет, то пусть будет южней, а здесь души срослись на площади, которая улыбается и сердится, озираясь на все 7 сторон.