Ласковые жернова -35

Вышли мужики. Закурили. Заговорили разом. Слышал только себя всяк.

- Какого черта поперло Василия в леса с его пороком….

- Сидел бы сейчас в Хохляндии своей да галушки с салом хавал….

- А сейчас вот….

- Так ведь….

- Стоп, мужики, - Саня здравую мысль изрек. - Помянуть надо парня то.

Помянули. Хорошо помянули Васютку. Вина много выпили, слезами закусили. Как время до 14-00 мимо них просвистало и не заметили. И как всей компанией в восемь вечера угодили в отрезвитель, тоже смутно помнили.

Утром зато допросили без всяких проволочек. С уважением - целая компания бичевская лесная угодила в «заведение». Целую неделю будут отрабатывать на своей работе «пребывание». И казне милицейской хорошо, и отдельным работникам, ибо только у вездесущего Сурнина в карманах ничего не убыло за время пребывания в отрезвителе. Правда, и не прибыло. У него правило четкое - «где сплю, там не ворую».

Еще у Пеньтюхова деньги, какие были, не выгребли. Видимо, уважили, как начальника. Да и он не пьян был. У него, как в «заведение» привезли, просветленье наступило. Он даже «по одной половице» прошел. Его, может, и отпустили бы. Но рассудили, что он один, в чужом городе может куда-нибудь угодить. Правда, Пеньтюхов уж и так угодил. Но, может, служивые и правы, «из огня да в полымя», где «хрен редьки не слаще», какая разница - «в лоб или по лбу» перепадет….

Возвращались из райцентра и вовсе удрученные. Водка была, но никто и пить не хотел ее. Все думали о смерти Васи. Вот она какова смерть бичевская! Будто проехала по человеку «Волга», за рулем которой сын «большого начальника». Переехала судьба-машина бичарку начинающего Василия, и, будто ничего не случилось. Никто не виноват, никто не в ответе. А человека нет. Не будет. И был ли - кто послезавтра скажет….

Все же по маленькой, по маленькой да по маленькой и отогрели слегка души водяркой. Стали разговаривать. Больше о грустном.

Слава Гудянский посетовал на то, что теща зеленью на рынке торгует.

- А что тут зазорного? - не понял Сурнин.

- А то, что внуку на сапоги зарабатывает. Мои алименты все жена со своими хахалями спускает. Я даже обращался в милицию - нельзя ли те деньги, что от меня отсылаются, чтоб на тещу приходили. Нельзя, сказали. И вот получается. Деньги шлю. Немалые. Можно роту солдат обуть. А внуку сапожонки бабушка покупает. И для этого на рынке приходится приторговывать. Вырастет парень, что подумает обо мне?

- А то и подумает, что батя не подлец был. Узнает и разберется.

- Сомневаюсь. Я далеко, а мать рядом. Всегда отбрешется гад-дюка…

- Вот, Паша, - Сурнин Гончарова в оборот берет. - Твоего бы «прадедушку» оживить. Да в нашу компанию. Про фрегат «Палладу» он здорово написал. Вот про наше житье бы поведал читателям….

- Не поднимешь, - Паша, на него не похоже, не хочет разговор поддержать, но все же отвечает с неохотой: - Он бы в нашу компанию и не захотел попасть. А про бичей я и сам бы написал.

- Ну?

- Да. Дилогию целую насочинял уже мысленно. Первую часть назвал «Ветры», вторую «Волки»…

- А при чем здесь мы….

- При том. В первой описал бы про то, как нас ветрами разными сюда занесло. Во второй части - про то, как нас здесь волчьи челюсти перемалывают.

- Тут ты прав, - согласился Сурнин - Везде этих «челюстей» сверх меры всякой. Вон, капиталисты фильм состряпали про акульи челюсти. А ты, Паша, про волчьи. А еще всяких сколько?

- Много… Собачьи - не хуже волчьих. Меня в детстве соседская дворняга за ногу хватила - до сих пор шрамы, - Ваня поддержал разговор.

Пеньтюхов в разговор этот не вступает. Отрывки слушает фраз. Но не соглашается. Какие волки, какие челюсти? Весна близко. И только про весну подумал, будто обушком по затылку:
«… тихая моя родина….» Пауза. И снова: «… тихая моя родина….».

Река вдруг привиделась. И подумалось с непонятной тоской.

- А на Реке сейчас самое половодье. С этими путешествиями уж лет восемь полых вод Реки не видел.

А как в детстве ждал этой поры! Не уходил бы целыми днями от разгульных струй, с луговых берегов Реки. И вот надо же, восемь лет без разливов, будто без важного чего-то в жизни.
Попытался успокоить себя.

«Зато сколько всего другого увидал за эти восемь лет».

Но даже сам в этих мыслях фальшь уловил. Только в чем она - понять не может. Лишь почувствовал какими-то самыми глубинами душевными несоответствие этого бодрого, подобного рапортованию успокоения и истинного состояния своего. Словно тронули струны некие в душе, а они зазвучали не музыкой сладкой, а печалью полилась мелодия дивная. И не об этом ли толкуют мужики, сравнивая жизнь свою со жвачкой, кою всякая тварь, имеющая челюсти, перемалывает?

В разговор стал вслушиваться. Но снова вопрос откуда-то наплыл в раскоряку мыслей.

- Да разве стоят все эти картины пьянок, смертей нелепых, работы до одури одного мига свободы среди полых вод Реки? Нет, конечно… Но….

Мужики меж тем пытают Пашу про его «ветры» и «волков». Петр Васильич только отдельные фразы слышит.

- Как же ты, Паша, работал на инженерной должности и вдруг бросил все? - допытывает Саня «писателя».

- Ветрами и сдуло…

- Как?

- А так…. Рассказывать долго.

- А, ты, расскажи… Послушаем. Может, и хмарь душевная отпустит.

- …. приехал я после ночной смены чуть пораньше. Не в восемь утра, как обычно, а в шестом часу. На кухню захожу, а там Костя сосед. Все бы ничего, сосед зашел, но времени-то несколько минут шестого. В майке и мои штаны спортивные на нем. На ногах мои же тапочки. Таращусь на это. После бессонной ночи туго доходит смысл происходящего. И еще…. Пьет Костя не самогон, что для утреннего моциона алкаша было бы нормально. Но он чай, зараза такой, из моего же бокала, на котором корабль изображен «Аврора». Нам на работе ко Дню авиации подарили всем мужикам. Непонятно почему. Авиаторам - пароход. Морякам, наверное, самолеты….

- И ты, как истинный джельтимент, развернулся и в бичи…

- Почти так, но не сразу. Я на Костю гляжу. А тут еще и Люська моя крутится. «Вот, говорит, Костя, завернул на чаек». Будто дураку безмозглому мне «лапшу» вешает. Сосед в пять утра зашел чаю попить, когда муж на работе в ночную смену. Не чай надо пить, а в шкаф нырять по логике прелюбодейского действия. А он чаек потягивает.

- Ты ему, конечно, врезал….

- Нет… Подумал, что бокал разобьется дареный. Как был с авоськой в руках, в которой термос и «тормозок» на работу носил, так и ушел

- Сбежал все же….

- Не сразу. Я же говорю…. Раз Костя у меня на кухне чаи гоняет, значит, я должен у него на кухне тем же заниматься. Логично?

- У тебя, Паша, во всем логика железная…..

- Вот с этой логикой да с авоськой в руке и пошел к соседке. Стучу. Не слышит. Я ногой, что есть дури хлещу. Проснулась. Дверь открыла. Заспанная курица ничего не соображает. Даже не спросила - кто и зачем. Дверь открыла и в дом направилась. Меня, верно, за Костю приняла спросонья. Я за ней следом. На кухню захожу. Соседка развернулась. Смотрит на меня, глаза по ложке. Я ей приказываю: - «Ставь, чаю, Лена». Не реагирует. Смотрит на меня, как на чумного. Объясняю ей, что Костя еённый на моей кухне с моей женой чаи распивает, следовательно, я должен чай пить на их кухне. Доходить до бабы стало. Чертыхнулась. Он же, паразит, вчера в командировку уехал, объясняет.

- Так и поменялись женками с соседом?

- Кабы так…. Тут Костя заходит. А у баб же импульсность повышенная. Хвать баба кочергу и меж глаз ему. Тот с копыт. Я урезонить ее попытался. Она на меня с кочергой двинула. Все вы, мужики, говорит, одинаковы. Я отступаю, на Костю гляжу. И представил, что если меня также огреет баба кочергой, то и я рядом скопычусь с ним. За что, спрашивается? За то, что междуженственное равенство хотел установить? Нет уж…. Увернулся я от бабы, когда она меня попыталась оглушить, отнял кочергу, а ее оттолкнул легонько. Она шаг назад сделала, за Костю споткнулась и шваркнулась поперек мужика своего. Что-то хлюпнуло в ней только. Вижу, и здесь меня чаем не попоят. Так с кочергой в руках и вышел на улицу. Авоську же так и оставил у соседки. На улицу вышел, кочергу в огород зашвырнул и домой. Моя уже унеслась куда то. В холодильник глянул. Там водка стоит - полбутылки. И винцо какое то. Водку выпил, винцом залакал. И спать завалился. Разбудил меня участковый наш. Пришел «реагировать на жалобу трудящихся». Дурища соседка ему заявление принесла. Все там складно изложила. И получилось, что я пьяный к ним утром ворвался. Ее и мужа избил. У них и доказательства - кочерга «с оппечатками пальцев» и «сумка хозяйственная, в которой термос и половина кирпича». Вот, значит, я их и чихвостил ко-чергой и авоськой, в которой полкирпича лежит. Вещьдоказательства, естественно, в милиции. А мне так термос жалко…. Китайский…. Люську любил, конечно…. Но не столько семейную жизнь потерянную жалел, а термос, что ментам вещь из доказательства в собственность перешла….

- Посадили?

- Нет… С участковым росли вместе. Даже гостеванились семьями, покуда неоребятились они. У них четверо и все пацаны. Участковый и посоветовал мне уехать куда-нибудь на время. Уехал на время, а получилось вот…

- Тогда и про «ветры» подумал?

- Нет… Уже здесь… Когда Ваську тащили…

- Его где похоронят-то? - Ваня все молчал, а тут и он свое слово сказал. Три дня почти не говорил. Переживал мужик крепко. Даже после водки взгляд его остекленевший не теплел и не слезился, а лишь наливался холодной безжизненной серостью.

- Пока мы до допроса допивались, с конторы машина приезжала за ним. Если родные расстараются, то увезут домой. А нет, так здесь похоронят, - просветил мужиков Сурнин.

- Плохо, если здесь…. Через год могила с землей сравняется….

- А все могилы сравниваются с землей, - Пеньтюхов вспомнил вдруг кунгурское старинное кладбище, по которому армейский бульдозер елозил, ровняя площадку стадиона. Детский гробик вспомнил, с которого могучая машина аккуратно крышку срезала. А затем все - и доски, и останки детские - в отвал утолкал бульдозер. К чему бы? - подумал еще.

Ваня меж тем на водку налегал. Когда Паша еще и про свои беды рассказал. Про «ветры» свои. Да итог подвел, что во всех бедах «бабье племя виновато». Ваня икнул пьяно.

- Паш-ша…. Паша…. Ты - с-сила…. Раз двух баб лбами столкнул… Это так и надо…

- Никого не толкал. Кочергу отобрал - и всего-то. Больше и не видел ее. А своя письма потом долго посылала слезливые. Мол, прости, Паша…. И все такое…. Дело, слышь, закрыли. Заставил участковый бабу Костину заяву обратно забрать. Припугнул еще малость. Что, мол, свидетели есть того, что я всю ночь на работе был. Трезвый. А потому колошматить их кочергой не мог.

- И что ты женке ответил?

- Ничего не ответил. В другое место перебрался. Хотя собирался съездить и разобраться во всем. Но не получилось. Подвел известный «магазин№49». Я на буровой работал. На отгулы вывезли нас. Деньги получили. Из конторы выходим, у каждого по тыще и более. У меня без северных надбавок чуть поменее, но тоже предостаточно, чтоб съездить и отдохнуть. А тут прямо против крыльца экспедиционного, будто шпынь на дороге, магазин этот. Святое дело взять «пузырек» по случаю завершения великих дел. Взяли, конечно, ящик, как полагается и в общагу. А там, сами знаете, конвейер. В туалет вышел, возвращаюсь, а моих товарищей уже гребут. Выводят и в «чумовоз» грузят. Я заметался по коридору, а тут бабенка из комнаты высунула башку и к себе зазывает. Я и рад. После буровой то да года без бабы очень ладно было. И нежился, и бухал, за год будто прошедший и с запасом на будущий. Целый месяц в этом «раю» пребывал. Деньги кончаются. Уже крохи подгребаем. Бутылки пошел сдавать. Возвращаюсь, а моя «душенька» после «стакана» и заявляет, мол, мужик с зоны возвращается. Потому, слышь, освобождай теплое место….

- Короче, выпроводила….

- Нет… Очень слезно со мной прощалась. Мол, и со мной не хочет расставаться, и мужу все равно доложат «доброжелатели» о ее аморальности. Бить будет, дескать. Я предложил уехать куда-нибудь. Не согласилась. И с мужиком собачится, и со мной, когда удается вырваться, тешится. Сейчас муж у нее снова под следствием. Меньше «десятки» не дадут по статье его. Вот и поживем. За десять-то лет либо мужика в «зоне» ухайдакают, либо меня «волки» захавают, либо Ленка путнего мужика найдет.

- Да, дела….

- Нет… Паша… Ты - сила….- Ваня опять слезливо бубнит. - Я вот с тремя прожил в браке и без него. А спроси, которая лучше, отвечу - первая. Те две дуры. А эта…. А к этой…. На коленях приполз бы… Но не зовет. А когда приезжаю, на порог не пускает…. Говорит - любит, но не простит. Почему так? Мало ли куда Пашкины «ветра» человека занесут, но ведь вернуться мы имеем право….

- Нет, Ваня…. Не всегда…. - Сурнин на вопрос несуразный взялся ответить - Я по «малолетке» первый раз угодил в места известные. Потом еще раз. И еще раз. На «химию» вышел и на поселении Машку встретил. Все у нас с ней ладиться стало. Ну, думаю, завязываю со всеми делами, а мне не верят. Мы расписались с ней. Сын у нас родился. Переехали жить ко мне. Отец рад, мать тоже. Радоваться бы и жить. Но нет. Менты, как где кража, так меня трясти начнают. Если не ты, то знаешь кто. Не скажешь, узнаем и на тебя укажем, что ты сдал. «Сукой» будешь. А оно мне надо? Ни вором, ни «сукой» не хочу быть. Жить по-человечески - всего то. Оказывается, это так много. Потому и на Север смотался. Поработаю сколько, а там видно будет. Жить здесь можно. «Начальников» нет, хотя и работы похлеще, чем на лесоповале. И чай без меры можно пить.

Молчание воцарилось в купе. Прервал его Сурнин.

- Ладно, мы…. Кто «зэк» откинувшийся, кто от алиментиов, кто от судимости убегают сю-да. А вас, - к Петру и Сане обратился - какая нелегкая сюда гонит? Один инженер, другой тоже почти что…. Ты-то, Петро, деревенский ведь?

- Да… Из Ершей… - давно никому не говорил Пенньтюхов своей «приставки» - из Ершей. Даже сам это отметил. Но прозвучала приставка певуче и ладно.

- Из Ершей…. А ершистости в тебе, как в мыше малом.

- Дак я что….

- Погоди, Вов, - Паша вступился за парня - Появится в нем и ершистость, и еще многое, когда начальником станет.

- Петро - начальником? - вскрикнул Сурнин. И тихо уже договорил: - Из таких Пеньтюховых начальники бывают, конечно. Но спиваются. Нет, Петро, не рвись в начальники. Инженером будь. А к должностям не стремись. Они, погоди, сами за тобой гоняться начнут.

- Кто?

- Должности….

- Так я это…. Не лезу пока никуда.

- «Пока» не лезь. И после тоже…

- А зря, - не согласился с этим Ваня-хохол. - Зря…. Я ведь военный бывший. Десять лет прослужил. Капитан. И что скажу…. Мы с Васькой в леспромхозе познакомились. Скорифанились. Земляки все же. Потом в другой леспромхоз перебрались. Потом еще блудили. Но здесь лучше… Здесь, как в армии порядок…

- Какой порядок? Ты что, Ваня. Не пей больше, - Паша ожил.

- Пор-рядок, - не сдается капитан.

- Ага…. Всей бригадой в отрезвитель. Всей из него. Всей бригадой и парня, вон - Ваську, ухайдакали.

- Это верно все. Но двушности здесь нет, что на словах одно, а на деле обратное… Нет этой пол-лит-грамот-ты…

- Ну это исправимо…. Петро, ты бы нам лекцию о текущем моменте провел. Как там капиталиста в Америке над неграми да индейцами изгаляются. Раз в неделю - обязан, как на всяком производстве….

- Ты, Паша, где видишь производство? И я не политграмотей, - Пеньтюхов повеселел вдруг. За ним и другие посветлели ликом.

То ли оттого, что представили Пеньтюхова, проводящего политинформацию. То ли водярка отогрела нутро бичевское. Повеселели мужики. Всяк свою тему «политинформаций» предлагает.

- Что негры? Тут Китаю Даманский остров - то ли отдавать, то нет - решать надо. - Это Паша вспомнил брата, служившего там во время боев на острове и вернувшегося из армии с боевым ранением.

- Луиса Корвалола на Анжеле Дэвис женить. А свадьбу в космосе устроить.

- Продовольственную программу решать надо….

- Ваня - капитан - каким боком к военному искусству прилагаема эта тема?

Один Саня молчал и не участвовал в этой словесной игре «в слона». Он числился комсоргом парии (в смысле геофизической), должность ни к чему его не обязывала, но тема для подковырок знатная.

Шилом в мешке не отсидишься, вспомнили всё же о Саниной должности. Пеньтюхов на него «стрелку» перевел.

- Я же не партейный проводить политзанятия. Даже не комсомолец. А вот Сане - в самый аккурат этим заняться, как главному комсейцу партии.

- У комсомола не главные комсейцы, а секретари.

- Хрен редьки не слаще….

Только молвил Пеньтюхов слова про дикорастущие и огородные «фрукты», как в проеме купе милиционер вырисовался портретом в полный рост.

- Это кто тут партию с хреном сравнивает?

- Да они и водочку тут попивают, - «портрет» в проеме стал уже групповым - еще один служивай возник рядом с первым милиционером, чином постарше - старшина.

Ничего нового в таком «подходе» к пьющей компании не было. Но мужики не так и пьяны были. Кроме Вани. Но и он при виде служивых попытался прогнать с лица хмарь серую.
Однако нарушение на лицо. Поплакались. Что на допрос ездили, что там в «заведении» переночевали. «Протокол о мелком правонарушении» составили. Отвалили им по «десятке» на бра-та. Даже квитанцию мужикам выписали. Но по какому ведомству те квитанции числятся, так и не определили. Паша сказал, что в прачечных такие дают, Саня не согласился - в телеателье, говорит. Какая разница - деньги отдали и ладно. То ли за то, что «отутюжили», то ли за то, что кино бесплатное посмотрели.

Отделались от стражей порядка, а тут и станция нужная. Сошли с поезда, надо добираться до палатки. Двадцать километров по зимнику. Там лыжи откопать надо и по лесу еще метров триста топать.