Манпасейки

(Житейская история)
  …В тот год бабушка Ульяна в первый и единственный раз приехала к ним пожить на старости лет, и Липа, сразу прилепившись всем сердцем к своей «бабуленьке», почти не отходила от нее ни на шаг. Разве что когда в школу уходила, забывала немножко про бабу Улю, а когда дома была, то только и вилась около бабушки и все щебетала, щебетунья. Только и слышно было: «Баба Уля, а почему это…, а что то…, бабуля, а как это – «на старости лет?»
  В том году, когда приехала бабушка, Липа ходила во второй класс. Кстати, звали ее совсем не «деревянным» именем, как иногда ее дразнили в школе мальчишки. Полное ее имя – Олимпиада, а назвали ее так родители, потому что в год ее рождения как раз проходила очередная летняя всемирная олимпиада.
  Пока Липа подрастала, в небо полетел первый спутник земли, а потом и Юрий Гагарин совершил первый в мире полет в космос. За ним еще люди полетели, и когда Липа пошла в первый класс, в стране уже было несколько героев-космонавтов. Об этом очень много говорилось на школьных уроках, особенно когда учительница рассказывала про октябрятские правила, о том, что бога нет. А еще она учила, если у кого дома есть иконы, то надо родителям и бабушкам доказывать, что это просто доски, что наши космонавты летали и никакого бога в космосе не видели.
  Дома у Липы ничего такого, что говорило бы о боге, не было, иконка появилась только когда приехала баба Уля. Жила бабушка в маленькой комнатке, называя ее чуланчиком. Иконка стояла в углу, на треугольной полочке, спрятанная за красивой вышитой занавеской.
  Когда Липа, увидев впервые икону, спросила «кто это?», бабушка коротко, но с каким-то особым выражением в голосе и на лице, ответила – «Господь».
  Кто это такой за «господь», Липа не поняла, но допытываться, что странно, не стала, что-то ее смутило. Может быть то, что баба Уля в тот момент встала у кровати на свои сухонькие старушечьи коленки и, уставившись на икону невидящими глазами, из которых полились мелкие-мелкие слезки, что-то стала говорить на малопонятном языке, правой рукой делать какие-то странные движения, а потом вообще стала наклоняться лицом до пола. Увидев это, Липа потихоньку выскользнула за дверь.
  Потом уже, через несколько дней, бабушка, видимо, на что-то решившись, стала Липе объяснять, рассказывать о Боге, о вере, о Богоматери и о Рождестве Иисуса Христа. Липа, помня уроки своей любимой учительницы, попыталась ей что-то говорить о космонавтах. Но баба Уля, прижав Липу к себе и ласково поцеловав ее в макушку, попросила: «Ты, Липочка, не спорь со мной. Меня уже не переучишь, я старенькая. А ты, если не хочешь, не слушай меня».
  Как же могла Липа не слушать бабу Улю, уйти от нее? Бабушка столько сказок знала, столько историй, старинных былин. И вот что интересно, рассказывает бабушка вроде бы знакомую сказку, которую Липа сама уже читала, или в школе слышала, но у бабушки сказка интереснее получается, и везде у нее хорошему человеку Бог помогает! А про Илью Муромца баба Уля сказала, что он святой…
  Незаметно пролетели недели, осень прошла, все стали готовиться к Новому году. Все веселятся, разучивают песенки, стихи про елку, Деда Мороза и Снегурочку. И Липа участвует в общей подготовке к веселому празднику. А вот баба Уля стала вести себя как-то странно. Про Новый год ничего не говорит, часто стоит на коленках перед своей иконкой, а когда Липа спросила ее об этом, бабушка ответила одним словом – «пост».
  …Отшумел, отзвенел Новый год школьными утренниками, веселым застольем Липиных родителей и их друзей. В новогоднюю ночь Липа спала в бабушкином чуланчике, на ее большом сундуке. Спать они с бабой Улей легли рано, и в этот вечер она впервые в своей жизни вместе с бабушкой помолилась. Бабушка, как обычно, молилась на коленках, а Липа стояла рядышком, и оттого казалось ей, что она выше бабушки ростом, и сильнее ее. И когда баба Уля совершала земной поклон, сквозь тоненькую ткань ситцевой темно-синей ее кофты проступали позвонки сухонькой бабушкиной спины, отчего Липу пронизывало острое чувство жалости к «бабулечке», жалости и любви.
  …Был самый разгар зимних каникул, Липа днями пропадала на улице, а по вечерам слушала бабушкины сказки. Но, так как спала она уже не в бабушкином чуланчике, а на своем месте, то с бабой Улей она больше не молилась. Да бабушка ей и не предлагала, тем более, что однажды Липа, прибежав с улицы, случайно услышала окончание разговора бабушки с Липиным папой. Баба Уля, отвечая ему на что-то, сказала: «Ну хорошо, если вы так хотите, больше не буду».
  В тот день бабушка позвала Липу к себе с самого утра, только Липа проснулась, даже не дав ей как следует умыться. Липа, вбежав в чуланчик, увидела бабушку, стоящую у своего сундука в праздничной белой кофте, белом платочке с красивыми цветами и в длинной светло-зеленой юбке, из-под которой немного выглядывали белые же чесанки.
  «С Рождеством Христовым!» - сказала бабушка, и протянула Липе красиво расписанную яркими красками жестяную круглую коробочку и еще одну, картонную, тоже разрисованную, причудливой формы.
  «Ура, праздник!» - радостно взвизгнула Липа и, с разбега кинувшись к бабушке, прижалась к ее ногам. Бабушка тоже радостно засмеялась.
  «А что это?» - спросила Липа про коробки.
  «Будто не знаешь, - ответила баба Уля, - манпасейки!»
  Леденцы, которые назывались по-иностранному звучно «монпансье», Липе, конечно, уже доводилось пробовать. И она, с восторгом прокричав «знаю, знаю!», схватила и принялась раскрывать блестящую яркую бонбоньерку. Крышка плохо поддавалась маленьким пальчикам, но потом соскочила и на столик высыпалось несколько разноцветных леденцов треугольной и овальной формы. Бабушка подошла к столу и собрала все до единого леденца обратно в коробку.
  Вот это всегда поражало Липу. Дело в том, что баба Уля была совсем слепая, ничего не видела, но руки ее всегда двигались уверенно, быстро находя нужную вещь в ее комнате. Ходила она плохо, ноги почти не слушались ее, но руки, ее чудесные руки будто все сами видели!
  «А это, - сказала бабушка и показала на картонную коробку, которую Липа тоже поставила на стол, - вертеп. Посмотри в него».
  Липа взяла коробку в руки и увидела, что сбоку у нее небольшое овальное отверстие, с ее ладошку величиной, закрытое прозрачным целлулоидом. Липа посмотрела в него и почти ничего не увидела.
  «А ты направь звезду на лампочку» - посоветовала баба Уля.
  Липа повертела коробку, заметила вырезанную и тоже заклеенную целлулоидом восьмиугольную звездочку и направила ее на горевшую электрическую лампочку.
  О, чудо! Яркий луч от звезды пронзил темное нутро коробки и упал на искусно вырезанную фигурку младенца, прямо на его лицо. Отразившись от этого чудесного лица, от блестящего золотого нимба, что был вокруг головы младенца, луч осветил весь «вертеп». И Липе стали видны и фигурка женщины, у которой на коленях возлежал чудный младенец, и лица стоящих вокруг мужских фигурок, одетых в непривычные для Липы одежды. А еще были видны как бы парящие в воздухе, прикрепленные на золотых нитях, как на лучах света, фигурки каких-то похожих на людей, но с белыми крылышками, существ, в разноцветных полупрозрачных одеяниях.
  «Ангелы…» - на выдохе прошептала Липа, и снова замерла, не в силах оторваться от видения.
  Теперь она увидела белых овечек на полу у ног женщины, а еще увидела, что у женщины вокруг головы тоже есть блестящий золотой круг.
  «Кто это?» - спросила Липа, и бабушка, сразу поняв, о ком спрашивает внучка, тихо ответила – «Богородица, Дева Мария».
  Долго беседовали в то утро Липа и баба Уля. И никто им не мешал, все как будто понимали, что разговор тот их один из последних, и оттого еще более важный.
  «Вертеп этот, то есть образ пещеры, в которой воплотился Господь, - рассказывала баба Уля, - подарила мне на Рождество моя мама, еще до революции. И мне удалось сохранить его во все эти длинные годы до сего дня. И ты, Липочка, храни его».
  …Вспомнив сейчас эти бабушкины слова, Олимпиада Петровна с сожалением вздохнула и продолжила делать свое дело, которым занималась на кухне у буфета.
  А сожалела она о многом. И что вертеп не сберегла – тоже. Да и как ей было его сберечь? Сколько было переездов с места на место, вслед за родителями, которые искали свое счастье по всему Советскому Союзу. Потом Липа сама поехала учиться в институт, потом отправилась на край света по распределению, потом сразу замуж вышла, тоже переезд. В двадцать три родила дочь, через некоторое время Липа с мужем разошлась, переехала к своей новой любви.
  Второй муж потом от нее ушел, не оставив после себя детей, и Олимпиада Петровна продолжала растить свою единственную дочь одна. А в восемнадцать лет дочка, не закончив даже свою учебу в колледже, выскочила замуж и сейчас живет отдельно. Так и осталась Олимпиада Петровна одна.
  …Баба Уля умерла в тот же год, в конце зимы. Перед этим бабу Улю перевезли пожить к старшей ее дочери, на другой конец райцентра, где тогда жила Липа с родителями. Поэтому, как бабушка умерла, Липа не знала, увидела ее только уже в гробу, на похоронах.
  …А потом полетели годы…
  Олимпиада Петровна лица бабушкиного почти не помнит, помнит только ее общий облик. Сухонькую фигурку, старческий запах ее тела, слезки, текущие из глаз во время ее молитв. А еще помнит «манпасейки», разноцветные леденцы. Какие они были красивые и вкусные! Красные – кисло-сладенькие, барбарисовые, зеленые – мятные, с холодком, желтые – лимонные и медовые, и даже полосатенькие были, под перламутр или крыжовник, с привкусом смородины!
  …Окрестилась Олимпиада Петровна уже сама, в зрелом возрасте, когда ее дочка замуж вышла. Что-то толкнуло тогда взрослую Липу в грудь, проплакала она всю ночь, вспоминала свою жизнь, и бабушку вспоминала, и вертеп ее наивный, но такой чудесный. А наутро позвонила в местный православный приход, спросила у священника, когда можно окреститься. В назначенное время, все приготовив, пришла.
  Странно ей было сначала в храме, брало смущение. Когда батюшка впервые коснулся ее лба кисточкой с чем-то благоуханным и, начертав крест, произнес «Печать дара Духа Святаго!» - вздрогнула. И первое причастие приняла тоже с волнением. И тогда же, взглянув на алтарную икону Нерукотворного Спаса, впервые произнесла в уме «Господи!» с таким душевным трепетом, что слезы просто хлынули из глаз, и она, покачнувшись, с трудом удержалась на ногах.
  Во святом крещении оставили ей то же самое имя – Олимпиада. Но теперь она знает, что дано ей оно не в честь спортивных соревнований, а в честь святой девы, и означает это имя – «воспевающая Небо»…
  Дочь Олимпиады Петровны хождений матери в храм не понимает. Да и как ей понять? Живет вдалеке, в областном центре, занята своим «челночным бизнесом», и интересы у нее свои, уже как бы чуждые для Олимпиады Петровны.
  Вспомнив о дочери, Олимпиада Петровна снова тяжело вздохнула. Плохо, что нет пока внучки или внука, некому передать свои мысли и чувства…
  "Своих внучат нет, так хоть чужих приветить", – думает Олимпиада Петровна. Скоро Рождество, и будут бегать по подъездам малолетние ряженые, будут звонить в двери, неумело даже не петь, а проговаривать давно всеми забытые рождественские колядки. Вот и готовит им подарки Олимпиада Петровна, раскладывает по пакетикам карамельки, печенье, монетки стопками выкладывает. Придут дети – и она вместе с ними порадуется Рождеству, снова вспомнит бабушкины «манпасейки»…


Рецензии
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.