Свадьба

(цикл рассказов)

Явление грузинского гостя

Я работал в институте социологии. Ездил много. Побывал и в Р-кой области. Опрашивал колхозников. Стояла летняя страда и народ работал в поле. Людей трудно было усадить и заполнить нудную анкету. Запомнилось, как мимо стана прогромыхал комбайн. Из кабины выглядывал комбайнер с пшеничного цвета усами и чубом, весь в пыли. Сопровождавший меня бригадир крикнул ему, мол, спускайся, «брошюрку» надо заполнить. А в ответ послышалось:
- Опять городские балуют, некогда хернёй  заниматься.

В субботу я встал поздно, к обеду. Привёл себя в порядок и спустился в ресторан гостиницы, в которой жил. Там шли приготовления. Официанты накрывали столы. На стенках были развешены дежурные украшения, голубки с кольцами и всякий инвентарь. Явно по случаю свадьбы. На сцене репетировал оркестр. Я обратил внимание на крепыша с трубой. Он дул в неё с остервенением, и у меня возникло опасение, что его щёки вот-вот лопнут. Некоторое время рассмотреть его мне мешала тощая спина дирижёра. Высоченный и веснушчатый, он размахивал длинными руками перед самым носом трубача.
- Этот тип не соблюдает шабад, - сделал я заключение о национальности дирижёра.
Репертуар была «а ля» очень молодых Пугачёвой и Ротару, которых изображала одна неказистая писклявая девица в блёстках.

Я сел за незанятый стол сбоку от сцены. Готовкой заправляла одна особа – по виду из тех, которых продвигают по служебной линии,  женщина в очках. Один из официантов отвлёкся от суматохи и обратился ко мне - сегодня они не обслуживают и уточнил, а не на свадьбу ли я явился.
- А этого товарища я не знаю, - подключилась надзирающая особа. Ситуация напряглась.
Я ответил, что живу в гостинице, приехал из Москвы. Последнее обстоятельство возымело действие.
- Извините нас, но сами понимаете, сколько халявщков на свадьбах бывает, - сказал  официант.
Мой стол быстро накрыли. От водки я отказался, предпочёл фруктовый сок. Решил посидеть, понаблюдать. В командировку я прихватил с собой журнал, чтоб прочесть на досуге. Но усталость донимала, засыпал при чтении.

Поднялся шум во дворе.
- Швадьба прибила, - прошепелявил со стороны сцены веснушчатый дирижёр.
 
В зал торжественно, с гамом ввалилась свадьба. Во всю жарил оркестр. Играли марш Мендельсона. Во всеобщей сумятице я попытался разглядеть невесту. Из-под фаты с некоторой хитринкой взирала на происходящее сильно напомаженная девица лет 25-26. С ней говорил друг жениха, что-то на ухо нашёптывал. Сам новобрачный показался мне более непосредственным. Он разделял всеобщее веселье, но моментами поглядывал на ручные часы. Мне понравилась подружка его жены – девушка кровь с молоком. Та бдительная особа что-то докладывала на ухо пожилому мужчине – как выяснилось, отцу жениха. Он одобрительно кивал головой. Народ мне показался простым, без претензий.

После того, как гости расселись, возникла пауза. На ноги встал отец жениха и хотел было сказать что-то. Тут его прервал сын.
- Отец, подождём минут пять, друг по армии, сержант, должен приехать. Я ему обещал, что он у меня на свадьбе тамадой будет, - сказал он просительно и при этом смотрел на часы.
- Подождём, раз молодёжь просит, - заявил родитель с подчёркнутым снисхождением, - а то я нашего уважаемого «Иванныча» собирался назначить тамадой. А вы, гости, угощайтесь!
Мать и отец невесты сидели чуть поодаль от новых родственников. Неподвижные как истуканы. Вид был у них такой, какой бывает гипертоника, у которого резко упало давление. Видно, старики перебрали с лекарствами.
 
Новый гость не заставил себя долго ждать. Сначала не все обратили внимание, как к ресторану подкатила, притормозив, легковушка. Застучали двери. Но в зале никто не появился. У входа засуетились официанты, потом двое из них вышли. Со двора спешно позвали третьего. Через некоторое они вернулись довольные, с улыбчивыми физиономиями. Уже вознаграждённые, можно было предположить. Двое несли по огромному букету цветов, а третий, согнувшись, тащил два ящика вина. Гости перестали есть и уставились на дверь. И вот появился среднего роста грузин. С торжественным видом, с театральным жестом («извините, если что»), он обратился к присутствовавшим, не здесь ли свадьба его «хорошего друга Витии» (Вити).
- Нодар, приехал, друг по армии, - заговорил Витя и собрался выйти со стола.
Его предостерегающим жестом остановил гость:
- Ты сегодня цар, там твой тахта, я сам подойду, - заявил он, при этом дал знак нагруженным официантам («раздавайте подарки») и кивнул в сторону оркестра. Музыканты борзо заиграли «Сулико». Грузинский гость обнимал жениха, потом с пышным спичем обратился к «царевне». Затем подал руку свидетелю и свидетельнице, которой, видимо, шепнул «приятность». Она зарделась...

Всё бы хорошо. Но «явление» грузинского гостя не понравилось отцу жениха. Он стоял у стола, выпрямившись и насупившись. Его лицо изображало решимость. Что на него нашло? Мне тоже показалось, что «сержант» несколько переигрывал. В восточном стиле. Может быть это не понравилось отцу жениха. Оркестр закончил  играть «Сулико». Нодар не успел открыть рот, как на весь зал послышалось:
- Я вас не знаю. Прошу покинуть помещение!
Все замерли от неожиданности. Фразу не без драматического надрыва родитель жениха отчеканил второй раз и без того, чтобы указать пальцем на выход. В словах я почувствовал харизму. Лёгкий гул упрашиваний, стенания самого жениха уже не могли исправить положение. Побледнев, крепко сомкнув губы, Нодар быстро покинул зал. На уговоры остаться он не реагировал. Я бы не сказал, что Борис Иваныч (отец жениха) был доволен произведённым эффектом. Более того, его глаза забегали от нерешительности. Все силы взял кураж. Потом он как-то сник, смешался с другими гостями и уже не возникал. Ко времени заиграл оркестр.
Тамадой назначили «Иванныча», насколько я мог судить, начальника по службе главы семейства. У него было значительное выражение лица, а на лацкане пиджака красовался ромбик выпускника вуза. Как потом оказалось, он не отличался витийством, но разнообразил с прикидом, когда кричат: «Горько! Горько!!» Проявлял изобретательность. Этим, надо полагать, и был известен как тамада. Видимо, ему доставляло особое удовольствие смотреть, как целуются новобрачные. Он обходился без микрофона, говорил зычным голосом.

Пришло время подарков. Вооружившись ручкой и листом бумаги, их учёт взяла на себя особа в очках, что присматривала за готовкой к свадьбе. Тамада громко провозглашал о поступавших подношениях.
- Супруги Петровы – 50 рублей!... Просто Вася, одноклассник Виктора – 20 рублей!...
То, что жених и невеста работали на одном завода и в одном цеху, я узнал, когда глашатай возвестил:
- Начальник участка, где работают наши молодожёны - Васильев Иван Никандрович – 80 рублей.
Сумму посчитали щедрой, раздались аплодисменты. Одна старушка принесла старый самовар. Она надтреснутым голоском сказала в микрофон, что ей дорог этот предмет, но для такого случая его от сердца оторвала. Зал умиленно зашумел. Но вот процедура закончилась и тамада закричал: «Горько! Горько!!» Новобрачные снова слились в поцелуе.

Довольно скоро свадьба дошла до кондиции – потому что пили водку, а не вино. Но пока гостей совсем не развезло, вспомнили про грузина. Жених спросил отца, а не пригласить ли его друга. Поддавший старик долго не понимал, что происходит, а когда понял, промямлил в знак согласия. Срочно послали за Нодаром. Двое парнишек  с готовностью бросились выполнять задание. Через некоторое время они вернулись.
- Он здесь в гостинице устроился. Не идёт, как ни упрашивали, но конверт прислал, - сказал один из них. Виктор открыл конверт и быстро что-то шепнул тамаде. Тот встал и огласил:
- Нодари из Зестафони, 1000 рублей!!
Зал глухо зашумел.
- Какого человека обидели! – послышалось.

Скоро всеобщий хмель, духота, громкая музыка сделали своё дело. Даже музыканты, которые не пили, и те казались пьяными – раскрасневшиеся. Они явно фальшивили. Девица в блёстках вообще перестала появляться. Пьяный мужчина стоял вприслон к сцене, мял деньги, что-то бубнил. Вроде, хотел что-то заказать, но на него никто не обращал внимание. Между столами гуляла приблудная собачонка, которую качало. Тоже охмелевшая? Танцы вовсе превратились в двусмысленное зрелище, с прижиманиями и поцелуями, с вульгарными воплями. Та особа в очках тоже на подпитии оказалась. Глаза таращила, зрачки в разные стороны разбегались. Её никто не приглашал танцевать. Отец жениха голову на стол положил, а жена ему в плечо толкала. «Иванныч» пиджак снял, расслабил галстук и расстегнул верхние пуговицы сорочки. Он излучал довольство. Видит тамада, что среди всеобщего разгула родители невесты как истуканы сидят, встал и прямиком направился к ним. Сел рядом. Слышу:
- Дураки вы, дураки. Знали бы, какой сволочи дочь отдаёте!
Старики не шелохнулись. «Иванныч» повторил:
- Дураки вы, дураки. Знали бы, какой сволочи дочь отдаёте!
Опять никакой реакции. Тогда тамада махнул рукой, и удалился в сторону туалета.
Хмельные пары достигли и моего стола. Я стал искать глазами подружку новобрачной и не нашёл. Пропал и Виктор. Вижу только, как невеста на коленях друга её жениха уселась и вовсю целуется. Когда я выходил из зала, кто-то крикнул:
- Моня, «семь-сорок давай»!
Оркестр заиграл «Фрейлехс».

Летний вечер был душным, но было свежее, чем в ресторане. Я решил прогуляться по парку недалеко от гостиницы. Минуя ряд кустов, в полутьме я услышал подозрительные звуки. Оглянулся и увидел подружку невесты, и... жениха. Они тискались.

Утром в буфете народ обсуждал вчерашнюю свадьбу.
- Как всегда, без драки не обошлось. Стенка на стенку пошла, - сказала толстая буфетчица мужчине, который стоял у стойки.
- У нас в Грузии тоже на свадьбах дерутся. Даже мода такая, - сказал её собеседник. Я узнал Нодара.


Гости и негости

Можно было пронестись по трассе и не заметить, что проезжаешь город. Вдоль шоссе - сплошь деревенские подворья, огороженные железными заборами, огороды, сады, лениво слоняющиеся домашние животные. О том, что это всё-таки город, а не село, свидетельствовало типовое здание бывшего райкома - атрибут всех районных центров Грузии. Сейчас здесь управа. В ней работает каким-то начальником мой университетский однокашник Серго. И проживает он поблизости от этого здания - сверни только с шоссе, метров пятьдесят по грунтовой дороге, и ты - у ворот, украшенных в стиле барокко.
Там, где жил Серго, всегда пахло прокисшими виноградными ягодами. Запах исходил от единственного здесь промышленного предприятия - винного завода. Хотя, по рассказам Серго, был на окраине городка ещё и маленький механический завод. Ныне он в развалинах. Воспользовавшись перестройкой, заводик разграбило местное население...
Мой друг справлял свадьбу дочери. Я подоспел к самому началу. Хозяин был поглощён приготовлениями и едва поздоровался со мной. Меня отдали на попечение одному мальцу. Он помог пристроить мою “Волгу” в соседском дворе. Мы возвращались пыльной улицей, вдоль заборов, над которыми свешивались ещё неспелые яблоки. Я видел - то там, то сям меж веток яблонь роились пчёлы. Но их не было слышно, потому что над городком надолго зависла высочайшая истерическая нота - где-то резали большую свинью. Когда мне стало казаться, что бедное животное мучают, истошный вопль вдруг оборвался. Совсем равнодушные к этому воплю, нежились в канавах по обочинам дороги в чёрной вонючей грязи другие свиньи.
Серго встретил меня у ворот, с укоризной глянув, что, мол, так долго, и повёл к столу, где сидели жених и невеста. “Помнишь батони Нодари? Он тебе постоянно “Барби” привозил, - сказал Серго дочке. Заметно было, что она не помнила, хотя вежливо улыбнулась. Девушка и её жених мне понравились. Потом Серго усадил меня за один из столов и с некоторой строгостью в голосе попросил сидящих там мужчин присмотреть за гостем. “Будь спокоен, Геронтич!” - ответили ему, и тот поспешно удалился.
Столы в три ряда были накрыты на лужайке перед опоясанным верандой домом под вековым ореховым деревом. Ряды были такие длинные, что невозможно было даже докричаться с одного конца до другого. Тем более, что стоял обычный для таких торжеств гомон. Но вот вперёд выступил Геронтич и натруженным голосом, срывающимся на фальцет, предложил избрать тамадой - Хвичу Г.
Свадьба началась.
Я давно подметил, что в подобного рода церемониях не обходится без доли цинизма. И чем дальше от эпицентра, тем он явственнее. Однажды, во время поминок моей бабушки, я случайно подслушал некоторые подробности из её почти столетней биографии. Мне не хотелось устраивать скандала, но я понял, что если и бывают драки на празднествах или поминках, то нередко из-за подслушанного грязного разговора или двусмысленного тоста. Здесь, на свадьбе, мы составляли периферию, и народ, кроме того, что неумеренно много ел и пил, ещё и сплетничал напропалую. Так я узнал, что Хвича Г. - бывший вор в законе.
- Настоящий воровской авторитет не для Геронтича. Этого Хвичу развенчали ещё лет двадцать назад в тюрьме. Пуп ему вырезали, теперь он - просто-напросто барыга, - сказал, хихикая, толстяк, сидевший напротив. Он был бы не прочь пройтись ещё по адресу Серго, но покосился на меня и замолк. Тут встал его сосед Ростом и, слащаво улыбаясь, присоединился к здравицам в честь избранного тамады и одновременно, как актёр в театре, говорящий в сторону ремарку, чехвостил тамаду на потеху сидящим рядом. Ничего не ведающий Хвича Г. энергично раскланивался, посылал во все стороны воздушные поцелуи, что создавало “комический” эффект.
Свадьба шла своим чередом, когда наступила небольшая пауза, даже прекратили музыку. Заглянул важный гость - огромный тучный мужчина, с холёным лицом и усами. Серго подбежал к припозднившейся персоне и подвёл к столу, где находились жених и невеста. Гость одарил молодых, потом повернулся к “общественности” и спросил во всеуслышание, как ей нравится вино. “Батоно Вано! Батоно Вано! Спасибо, спасибо! - послышались подобострастные возгласы. Довольный “батоно Вано” попрощался и, несмотря на протесты хозяина и гостей, торжественно удалился. “Главный отравитель! - послышался мне игривый шепот сбоку, - сколько народу своим суррогатом извёл!” Насколько я понял, батоно Вано был директором винзавода.
Признаться, у меня не было аппетита. Слегка ныл желудок. К тому же, было обидно за Серго. Невысокого роста, он хлопотал, суетился, а один раз даже чуть не споткнулся, что вызвало недоброжелательное оживление моих соседей за столом. Захотелось прогуляться. Закуривая, я направился по дорожке, мощённой осколками мрамора, к воротам. Меня опередила быстроногая девчушка. Она несла накрытый бумагой таз, явно с пищей, и сумку с бутылками.
Улица, залитая солнцем, была пустынной. Собственно, смотреть было не на что - те же заборы, сады... Быстроногая девочка куда-то спешила. Из любопытства я последовал за ней. Она несколько раз свернула и потом упёрлась в полуразрушенную каменную ограду. Видимо, здесь находился упомянутый механический завод. Сквозь зияющие проломы в ограде виднелись опрокинутые вагонетки, раскуроченное оборудование, покоящееся в разросшемся бурьяне, в глубине двора корпус с пустыми глазницами. Место казалось тихим и прохладным. “Вася, Коля! - позвала девочка. Из зарослей бурьяна появились два существа - в оборванной одежде, обросшие, грязные. Типичные бомжи. Один из них раболепно протянул руки через пролом в ограде. “Это вам угощение от Серго Геронтича”, - на ломаном русском объяснила она. Те в знак благодарности закивали головами и затем скрылись с харчем в кустах. Девочка, увидев меня, наблюдающего за всем этим на расстоянии, улыбнулась и сказала: “Они - бывшие рабочие завода. Есть ещё третий. Он - инженер. Бедняга спился окончательно и заболел, лежит где-нибудь под кустом”. Некоторое время мы шли рядом, потом девочка поспешила обратно на свадьбу (“Много дел! Мать заругает!”), я же замедлил шаг. Возвращаться не хотелось. Уже на некотором удалении от ворот Серго я вовсе остановился - два перепивших-переевших гостя окропляли, а третий облевал на забор хозяина свадьбы. Я стоял и не знал, в каком направлении идти. Вдруг почувствовал, что это сцену наблюдает ещё кто-то. Когда обернулся, увидел пожилую женщину с зонтиком. Помню, у него был заострённый конец. Она смотрела с нескрываемым презрением. Её внешность была необычной для этих мест - пожилая женщина напоминала заблудившегося интуриста. Вдруг последовало:
- Schande! Sie schamen sich sogar vor einem alten Menschen nicht!
Меня передёрнуло, фраза на немецком была выговорена чеканно и так, как говорят в Северной Германии. Я мог поручиться за это как специалист немецкого.
- Ты посмотри на Веру, опять на немецком базарит! - воскликнул один из писающих.
- Кто знает, на каком языке она базарит, может быть, на тарабарском. Старческий маразм у неё! - ответил другой, уже заправлявший брюки. Обоих сильно развезло.
- Achten Sie nicht darauf, Frau , - сказал я ей. Она резко повернулась и пошла прочь. Я некоторое время смотрел ей в спину. Её походка выдавала возраст (она даже опиралась на зонтик), но в ней чувствовалась энергия гнева.
Сославшись на дела, я попрощался с Серго и уехал. Он был недоволен.
Через шесть месяцев Серго приехал ко мне в Тбилиси. Дела его по службе в том городке не складывались, но его больше заботило здоровье дочери. Я сделал несколько звонков и устроил её на приём к профессору из института Чачава. Потом мы посидели с Геронтичем за кружкой пива. Он продолжал обижаться за то, что я рано уехал со свадьбы.
- А как поживает фрау Вера? - неожиданно ввернул я. Геронтич несколько опешил, но потом слегка осклабился и рассказал историю.
Тетя Вера прибыла в город вместе с заводом в 50-е годы. Работала библиотекарем, пока библиотеку не разворовали, как и завод. Кому нужны были старые книги, к тому же на русском языке? Она всегда отличалась строгим нравом и позволяла себе публичные нравоучения. Незамужняя, под старости лет тетя Вера вообще стала несносной. От репутации местной сумасшедшей её спасало то, что люди знали, что она была справедлива в своём обличительном пафосе, который проявляла, невзирая на лица. У неё была мания - увидит на улице брошенную бумагу, подденет её наконечником зонта и ищет кругом урну. Она впадала в бешенство, если сама урна была опрокинута. В последнее время объектом своих филиппик она выбрала брошенный на одной из улиц “Форд”. Он принадлежал местному руководителю “Мхедриони”, которого застрелили в этом автомобиле, о чём свидетельствовали дырки от пуль автоматов в его корпусе. Для старой женщины этот “Форд” явился олицетворением беспредела, жертвой которого стали заводик и её библиотека. Она ходила по инстанциям с требованием убрать “памятник безобразию”. Над её энтузиазмом только посмеивались.
- Откуда её немецкий? - спросил я.
- Ты знаешь, Нодар, всё время мы думали, что она русская. Но, когда стала стареть, неожиданно перешла вроде бы как на немецкий. Так бывает у людей в старости, когда они вдруг начинают говорить на своём первом языке, - здесь Серго подлил мне и себе пива и продолжил, - кстати, бедняжка, недавно умерла. В один прекрасный день она совсем была вне себя от возмущения и пыталась сдвинуть с места “Форд”. Сердце не выдержало.
- Так бывает, - заметил я. Потом мы перешли на воспоминания об университетском прошлом.


Шафер
(из цикла "Хорошие поступки Наполеона")

Ранним утром сестра разбудила Наполеона. Она выглядела озабоченной. Приехал Гиго из деревни. Этот неуёмный тип был при галстуке, тщательно выбритый, что только добавило тревожности провизору. Не дав оправиться родственнику, гость обрушился на него потоком слов, из которых следовало, что он женится, прямо через несколько часов, и что Наполеон  несколько лет назад пообещал быть свидетелем на его свадьбе.
Гиго прибег к своей манере  - обхватил за плечи Наполеона(в народе Напо), впритык посмотрел  тому в глаза и сделал выговор заартачившемуся было родственнику. Продолжением «ургентной ситуации» стали постоянные помыкания  Гиго, он непрестанно ныл, дескать,  Напо и его сестра не проявляют должного энтузиазма и с ленцой приводят себя в порядок. «На свадьбу же едем! Больше жизни!» - приговаривал он.   Он почувствовал момент и затих на некоторое время, когда брат и сестра обособились, чтоб обсудить деликатные детали.
- Возьми свои 1000 лари, которые ты приберёг для пальто, - шепнула сестра аптекарю.             
- Хватит ли? - спросил Напо.
- Не знаю, - ответила сестра, косясь на комнату, где находился Гиго. Потом добавила:             
- Вспомни, как это у твоего славного тёзки: «Ввяжемся в бой, а там видно будет!»      
Наполеона перекосило от этой фразы. «День не пройдёт, чтоб не прошлись по поводу моего имени!» - мрачно заключил он.

На улице их ждал видавший виды Газ-21 Гиго. Пришедший в себя Напо хмыкнул и заметил не без иронии:
- Не пристало жениху на таком монстре разъезжать.
- Тесть обещал мне «Мерседес» купить, - был ответ.

Часа через два прибыли в деревню. Во дворе шла готовка к свадьбе, под раскидистым ореховым деревом расставляли столы. В марани (винном погребе) отец Гиго разливал вино в глиняные кувшины. Стоял прекрасный октябрь, ясный солнечный день. Только-только собрали урожай яблок. Во дворе стояли штабеля ящиков, заполненных красными и жёлтыми плодами.   
- Свидетель прибыл! – разнеслось по окрестностям и народ потянулся к машине. Впереди всех нанятые музыканты. Как только появился Напо, они заиграли. Кларнетист побагровел, его глаза вот-вот должны были вылететь из орбит, а щёки лопнуть, так он их раздувал.  Барабанщику и гармонисту было куда легче, чем кларнетисту. Те с нескрываемым любопытством смотрели на свидетеля и плохо скрывали разочарование, увидев невысокого рыжеватого веснушчатого мужчину. Оглушенный таким приёмом Напо не расслышал комментарии, которые отпускали в толпе. Типа: « Гиго мог быть разборчивее».
Сам Напо понимал, что от него ждут «мужских поступков». Ситуацию он исправил неожиданным для себя образом... Когда аптекарь стал понимать, что музыка его утомляет, а музыканты всем своим видом показывали, что они сами в изнеможении и чего-то ждут от гостя, на выручку пришёл Гиго. Некоторое время он рылся в бардачке своего авто, а когда подошёл к Напо, шепнул тому, что музыкантам надо заплатить. По неопытности свидетель заранее не рассортировал купюры. Из кармана он достал первую попавшуюся и весьма высокого достоинства. Класть её обратно было неудобно. Напо картинно передал купюру гармонисту. Музыка смолкла, а народ одобрительно загудел: «Свидетель щедр!!» Зато последовал болезненный щипок сестры, она прошипела ему в ухо, вроде того, что ему придётся раскошеливаться, когда музыкантам надо будет начинать и тогда, когда музыку надо будет прекращать.
... На некоторое время музыканты и публика потеряли интерес к Напо, начали расходиться. Гиго передал брата и сестру на попечение своей матушке. Та, слащаво улыбаясь, заметила им, что время ещё есть, можно и отдохнуть.
- Заглянем на кухню, - сказала она улыбнулась, и на этот раз ещё и с хитринкой. Брата и сестру подвели к столу, где женщины готовили кукурузные хлебцы – «мчади».               
- По обычаю вы должны благословить наш хлеб насущный, - сказала хозяйка и передала ему сито, в которое насыпала кукурузную муку. Напо догадался, что муку надо просеять, но не знал слов. Он что-то промямлил из своего репертуара тостов и протянул опорожненное сито хозяйке. Та повела себя непонятно, просто замерла. Женщины, кто находился на кухне, выжидательно смотрели на свидетеля. Напо опомнился, выпростал свободной рукой из кармана очередную купюру и бросил в сито. И пошло по цепочке из кухни во двор: «Свидетель предельно щедр!» Здесь последовал второй щипок. Как выяснилось, в сито достаточно было бросить железную мелочь.

Напо и его сестра отдыхали в  гостиной. Сестра вполголоса отчитывала незадачливого брата, а тот, улучив момент, сортировал купюры, раскладывал их по разным карманам.  Во дворе заиграла музыка... 
Во главе большой толпы шли жених и его свидетель, за ними – играющие музыканты. Шли «брать» невесту. Гиго во всю танцевал, «выкаблучивался», как выразился Напо. «Почему не танцуешь!?» - крикнул жених провизору. Мешковатый Наполеон попытался изобразить лезгинку.
Идти было недолго. Метров тридцать, только улицу перейти. Остановились перед богатым двухэтажным домом.
- Тебе надо выкупить молодую, - шепнули провизору из окружения. Напо подумал: «Видать, тесть у Гиго не бедный!»  Потом в ужасе представил себе, как его заставляют искать избранницу родственничка по всему дому и в каждой комнате вымогают деньги. Напо отделился от толпы. Воцарилась тишина.
Через кованные ворота, облицованные ангелочками, свидетель вошёл во двор. Там его ждали – весьма миловидная девица, подружка невесты. Напо поздоровался, представил себя и попросил вывести молодую.
- Надо бы откупиться, - не без кокетства ответили ему.
- Сколько?
- Она у нас бесценная, - был ответ.
- Ну всё же?
- Тысяча лари! – отрезала подружка.  Напо покраснел, но устоял. Даже прибегнул к хитрости. Он не стал возражать, а вдруг перешёл на комплименты в адрес девушки. Она   приглянулась аптекарю, не дурна собой и ловкая по виду. Поток любезностей он прервал предложением заплатить сто лари. Но девица не сдавалась. С улицы уже стали доноситься нетерпеливые возгласы. Нетерпение, видимо, проявляли и в доме. Двери вдруг открылись и выглянула невеста. Напо поспешил к ней, быстро всучив её подружке 150 лари.
Их появление из-за кованных ворот ознаменовалось ажиотажем, звучно открывали бутылки шампанского, заиграла музыка, а в голове свидетеля крутилось: «Подружка лучше!»
Пока направлялись к дому жениха, аптекарь прикидывал, сколько денег у него оставалось. Однако его ждали новые непредвиденные  расходы...

При входе во двор Гиго возникла новая заминка. Все остановились перед воротами. Музыканты прекратили играть. Один мужлан перегородил дорогу. Он вонзил в деревянные детали ворот три кинжала. Те торчали, перекрывая проход во двор. Всеобщую нерешительность должен был развеять, конечно же, свидетель. Кто-то из толпы сзади подтолкнул Напо. Он был по грудь тому громиле, который со свирепым видом посмотрел на него. Сначала свидетель подумал, всё что от него требуется – пригнуться и пройти под торчащими кинжалами. Такая его попытка вызвала смешки в толпе. Тут Напо осенило, и он сделал вид, что шутит и потом протянул деньги мужлану. Тот удовлетворенно крякнул и под всеобщее веселье снял кинжалы из ворот.
 
Наконец, народ пригласили к трапезе. Наполеон заметно проголодался. Столы ломились от яств. Но Напо ждал сюрприз. Место для свидетеля было застлано  подушками, на которых животом вниз лежал мальчонка лет пяти-семи. Свою правую руку, извернувшись, он положил на спину ладошкой вверх.  Снова возникла пауза, снова была разыграна оторопь гостей. Провизор попытался схитрить, но в последний момент его рука вместо нижнего кармана пиджака, где лежала мелочь, опустилась в левый нагрудный, где находились купюру среднего достоинства. Довольный подношением, сорванец под звуки музыки ушёл. Сестра потом рассказывала, ей послышалось, как по соседству в доброжелательном тоне обсуждалась сумма, которую уже потратил её брат – аж 2000 лари, что было преувеличением, но приятным.
Когда Напо собрался было, наконец,  заправиться, его остановили предостерегающие крики и знак жениха. «Что ещё?» - проворчал провизор про себя. В его сторону, неся над собой  огромный поднос, направлялась матушка Гиго. На нём были уложены ещё исходящие паром куски мяса, жаренный поросёнок, всякая другая снедь. Хозяйка положила поднос перед Напо и заговорила. Спич был долгий, исполненный разных умилительных комплиментов.  Аптекарь несколько насторожился, когда несколько раз акцентировано было произнесено: «Батони Наполеон». Он узнал, что среди родственников его почитают как самого образованного и продвинутого, и ещё... щедрого.
Матушка закончила свою речь. Но уходить не собиралась. Отошла чуть вбок. В свои права вступил отец Гиго. Он был не столь велеречив. Преподнёс  «батони Наполеону» рог.  Наступившая тишина и ставшие узнаваемыми взгляды подсказали Напо, что делать.
Щипки сестры возобновились, когда  Напо с восклицанием «Плакало моё пальто!» предался разгулу. После обязательного подношения невесте и ритуального танца с ней он стал направо-налево раздавать деньги.  Он даже испытал некую прелесть в широких жестах.  Аптекарь сложил в трубку десятиларёвую и положил её в в кларнет. Сбой в игре музыкантов по этой причине сопровождался возгласами одобрения. Напо весьма откровенно волочился за той самой приглянувшейся ему особой. Плясал без удержу ...

На следующий день утром дома Наполеон проснулся с похмельной головной болью. «Как Бонапарт после Ватерлоо» - ухмыльнулся он про себя. Посиневшее от многочисленных щипков место на правой руке напомнили провизору о его «буйстве» на свадьбе. Что было под конец он уже не помнил, как и то, кто привёз его домой. Ему было ещё страшновато за своё вчерашнее поведение. Не позволил ли себе лишнее? При этой мысли Напо ещё раз пощупал место на правой реку. Потом подошёл к вешалке, где висел пиджак. От денег, прибережённых для пальто, ничего не осталось.
В этот момент кто-то суматошно постучал в дверь. У Напо ёкнуло сердце. Приехал Гиго.
- Как, вы ещё не готовы!? Сегодня продолжение свадьбы! – кричал он.