Сын двоюродного брата

Холодно дома. Я даже возвращаться туда не хочу. Обогревателя нет, я духовку включаю, но толку от неё мало. Квартира абсолютно не прогревается.
Я говорила, а он как будто не слышал меня. Смотрел на дно своего стакана. Иногда покусывал губы, иногда отсутствующим взглядом смотрел на меня.
- Артём!
- Я слышу. Пойдём отсюда, какой-то здесь неприятный запах.
- Это же ваниль! Тебе не нравится, как пахнет ваниль?
- Нет.
Артём встал, вытащив из кармана пятьсот рублей, кинул их на стол. Накинув куртку, молча пошёл из кафе к выходу. Я догнала его на улице.
- Мне нужно спросить, что случилось?
- Не нужно.
Мы долго ехали молча. Мы вообще часто молчим. Не потому, что  говорить не о чем, а потому, что нам в любом состоянии хорошо друг с другом. Но сейчас я тяготилась этим молчанием, его надо было прервать, и прервать какой-то глупой фразой, чтоб отвлечь и развлечь Артёма.
- А вот, как ты думаешь, почему муравьи не эволюционируют? Ведь сделал же труд человека из обезьяны?! А муравьи яркие представители рабочего класса, а остаются муравьями.
- Тебе какая разница?
- Никакой. Ты меня смущаешь. Твоё молчание сегодня уж очень тяжёлое.
- Не смущайся. Скоро пройдёт, - сказал он, слегка улыбнувшись.
- Влюбился, пингвин?
- Сашка, молчи.
Я замолчала.
Пингвином я его часто называла из-за консервативного стиля одежды. Чёрно-белая гамма вызывала у меня именно эту ассоциацию. Сейчас он стал чаще надевать джинсы, футболки, но пингвином для меня быть не перестал.

Машина остановилась у моего дома. Я, не прощаясь, вышла. Мы вообще никогда не прощались. Так повелось. С Артёмом мы встречались один-два раза в неделю. Иногда, не умолкая, говорили, иногда проводили вечер практически молча. Молчание было каким-то родным, но такие встречи всегда были короткими. Около получаса мы гуляли или где-нибудь сидели. Он выпивал стакан сока, я чашку чая с маленькой шоколадкой. Потом Артём увозил меня домой. И уже через час он мог позвонить, или я звонила ему, и мы долго  говорили, как-будто не виделись сто лет. Мы познакомились очень давно, почти десять лет назад. Мне тогда всего пятнадцать было, ему двадцать шесть. Он звонил домой, а попал ко мне. Оказалось, номер его домашнего телефона отличается от моего только последней цифрой: у него шесть, а у меня девять. Около двух минут он разговаривал «со своей сестрой», а потом ещё сорок минут со мной. На следующий день он пригласил меня в маленький ресторанчик. В тот вечер я рассказала всё о себе, что мне совсем не свойственно. Единственным, о чём я умолчала, был мой возраст. Мы тогда здорово напились. Я даже не помнила, как вернулась домой. А утром, ещё не протрезвев, я вынуждена была идти в школу. И мне очень стыдно было перед родителями. С тех пор я не пью в больших количествах. А без особого повода и вообще не пью.

До последней нашей встречи с Артёмом мы не виделись почти две недели. Я делала ремонт в своей новой квартире, которую мне подарили родители на двадцатипятилетие. Переезжала. В общем, обустраивалась. Квартира просто замечательная, но только в ней постоянно холодно.
Я зашла домой и сразу включила духовку. Переоделась. Взяла на руки Пузырька и пошла на улицу. Самостоятельно спускаться по ступенькам я ему не разрешаю, потому что он не терпит до улицы.

Породу своей собаки я не знаю. Артём подарил мне её лет семь назад. Говорил, что жутко породистая, а оказалось, помесь кого-то с кем-то.

Я вернулась домой, оставив Пузырька во дворе, он всегда возвращается сам. Ещё не успела разуться, как зазвонил телефон. Это был Артём.
- Что так долго трубку не берёшь?
- Питомца своего выгуливаю. Ты дома уже?
- Да.
- У тебя, может, что-то случилось? – осторожно спросила я.
Но совершенно неожиданно последовал вопрос:
- Почему?
- Что почему? – переспросила я.
- Случилось почему?
- Значит, всё-таки случилось? Так что?
- Ничего, - тихо сказал он.
- Ты только что сказал, что случилось.
- Сашка, не пудри мне мозги…  Жена звонила…
- О!
- Да. Она не вернётся. Представляешь, она Вите там уже школу нашла.
- Как так? И Витулька не сопротивлялась?
- Сашка, она ребёнок. Слышала бы ты, как она плакала: «Папа, забери меня домой, забери, пожалуйста, меня домой». А Лера выхватила у неё трубку. Сказала, что на развод уже подала. Я давно и сам хотел этого развода. Но как я буду без Виты?
- Артём, приезжай сейчас ко мне.
- Ладно. Скоро буду.
Пока мы разговаривали, вернулся Пузырёк. Смирно сидел у порога, дожидаясь завершения разговора. Он уже знал, что проходить нельзя, пока не вымоют лапы после прогулки, вот и ждал, оперевшись боком на дверь, когда я положу трубку. Увидев, что это произошло, он очень оживился, затоптался на месте, слегка повизгивая.
Пока мы производили священный ритуал омовения лап, снова зазвонил телефон.  На этот раз звонила мама:
- Как ты там, моя зайка? – не здороваясь, спросила она.
- Так-то, вроде, нормально. Холодно только почему-то. Как зимой. По-моему, даже Пузырёк мёрзнет.
- Приезжай, забери обогреватель.
- Не сегодня, мамуля. Вы билеты купили?
- Да. На двадцать первое мая.
- Как вам хорошо! Я тоже хочу!
- Саш, ко мне пришли. Всё, заюша, целую.
Мои родители ещё в прошлом году собирались в Буэнос-Айрес, там они хотели отпраздновать свою серебряную свадьбу. Но так сложилось, что эту дату они празднуют на год позже.
Артём приехал около девяти часов вечера. Привёз бутылку вина и три больших ананаса.
- Ананасы нарежем,- сказала я ему, - а вино дай, я уберу.
- Интересная ты девушка, я его не для того принёс, чтобы ты спрятала.
- Артём, мы, по-моему, давно решили, что не запиваем, не заливаем, ничем не смягчаем проблемы. Они даны для того, чтобы их пережить и прочувствовать по полной. А в «смягчённом» варианте ты не прочувствуешь той боли, которая дана тебе свыше. И поэтому она повторится, чтобы ты её всё-таки понял. Давай лучше подумаем, что можно сделать.
- Сегодня я готов отступить от правила.
- Нет, пить ты не будешь. Можешь обижаться, можешь даже уйти. Не думаешь о себе, о дочери подумай. Ты мне лучше скажи, Виту тебе присудить могут?
- Теоретически, конечно, могут, но практически… - борясь с подступающими слезами, тихо прошептал он.
- Мнение ребёнка, по-моему, спрашивают с двенадцати лет, – отворачиваясь к окну, также тихо сказала я. Мне очень хотелось подойти к Артёму, просто положить руку ему на плечо, но тогда бы справиться с эмоциями ему было бы ещё труднее, - Вите восемь?
- Семь.
- Артём, а ведь Лерка неплохая мать, она замечательно воспитывает Витулю. С детства прививает ей чувство прекрасного, отдала в хорошую гимназию, водит её в музыкальную школу, на бальные танцы. Одевает её, как куколку, - попыталась я успокоить Артёма, - в конце концов, мать есть мать.
- Шаблон! Это всё я тоже могу дать. Но, может, спросить, что нравится Вите? Лерка несколько строга к ней, а иногда даже жестока, она не знает меры в наказаниях, порой такие вещи делает, что я беспокоюсь за здоровье моей дочери. Я понимаю, что это на эмоциях, но это и есть то самое опасное состояние, в котором можно сгоряча натворить всякое. Меня больше всего поражает то, что она вполне серьёзно злится на ребёнка из-за всякой мелочи. Раздражается, когда Вите что-то непонятно, когда она несколько раз переспрашивает. А уж если закапризничает или разбалуется…   Да, что говорить, как вспомню: «Папа, забери меня домой, забери, пожалуйста, меня домой», - голос Артёма снова дрогнул.
Я отошла от окна. Бросив взгляд на Артёма, я ужаснулась, так непривычен был весь его облик: сгорбленный, он сидел на стуле, свесив руки между ног, его взгляд бесцельно блуждал по полу. Не выдержав, я подошла к нему, опустилась на колени и крепко прижала его голову к своей груди:
- Я не узнаю тебя, пингвин, из любой ситуации есть выход, - сказала я.
- И из этой есть, я знаю. Только для Виты, что есть хорошо? Она ведь меня в будущем осудить может за то, что я её матери лишил.
- А ты поезжай к ним. Пообщаешься со своей девчушкой, а там придёте к компромиссу. Если она с тобой захочет остаться, я думаю, и Лера отпустит, ведь какая бы она ни была, а счастье ребёнка для любой матери свято. Да и Вита, сделав выбор, никого осуждать потом не будет.
- На самом деле, Сашка, ну что я расклеился? - живо сказал Артём.
- Не знаю, это очень на тебя не похоже, - улыбнулась я.
Артём очень красивый мужчина: у него жгуче чёрные волосы и голубые глаза. Он умеет улыбаться так, как не умеет больше ни один мужчина на свете: будто он крупно нашкодил, - и одновременно с этим, в его улыбке столько чувства собственного достоинства, что просто мурашки бегут по спине. Среднего роста, очень статный молодой человек. Моя мама находит в нём сходство с актёром Даниилом Страховым.

Когда мы впервые с Артёмом встретились, стоит ли говорить, что я влюбилась в него без памяти. Сразу. С первого взгляда. А может быть, даже ещё тогда, когда мы по телефону говорили. Во вторую встречу он стал моим первым мужчиной. Я была счастливейшей девушкой на свете. Следующие полгода мы встречались ежедневно. Столько цветов, подарков и конфет мне никто не дарил ни до, ни после Артёма. Через полгода что-то стало меняться: нас не перестало тянуть друг к другу, но это было уже не то, что прежде. Мы реже целовались, перестали заниматься сексом. Мы только гуляли и говорили. Он всегда находил тему для разговора со мной, пятнадцатилетней. Позже мы научились молчать в обществе друг друга, и нас это совсем не обременяло, наоборот, давало ощущение того, что рядом родной человек.
Потом я стала увлекаться новеньким мальчиком, пришедшим в мой класс. И об этом факте я рассказала Артёму. Он оживился и поведал мне о появлении в его жизни Леры. Где-то в глубине души что-то зацарапало, но это быстро прошло.

Тогда же он начал заниматься закупкой детской одежды мелким оптом и продажей её в розницу. Сейчас у него сеть магазинов «Чунга-Чанга», в них есть и детская обувь, и одежда, и игрушки, и многое другое.

Через два дня Артём улетел в Омск к Лере и Вите. Ещё через неделю мама с папой отправились в Аргентину. Я тоже оформила отпуск, с твёрдо намереваясь уехать к двоюродному брату Максиму в Ялту.

Работаю я в папиной тур-фирме «Александра-тур», если это можно назвать работой. График у меня достаточно свободный, только в конце года активизирую все силы и в ударном режиме работаю месяц. Я закончила экономический факультет государственного университета с красным дипломом. Папа пригласил меня в помощь маме, она главный бухгалтер в «Александре». Хоть работы у меня пока мало, но её я делаю качественно, во всём хорошо разбираюсь. Получаю свои скромные, но честные дивиденды от семейного бизнеса. Значительно больший процент по праву получает мой младший брат. Он папин заместитель. В силу возраста он, конечно, иногда пытается прыгать выше головы, но  в целом он молодец. Его неугасаемый юношеский максимализм очень помогает ему во всех начинаниях. Предметом же наших насмешек и его гордости, является табличка на его кабинете: «Заместитель ген. директора – Слесарчук Ярослав Эдуардович». Ни у кого в «Александре» их нет, а Яра себе смастерил.

В Ялте меня встретил Максим. Я его не видела лет двадцать и помню только по фотографиям. Тем не менее мы быстро друг друга узнали. Он очень высокий и плотный человек. Рядом с ним я чувствовала себя Моськой, маленькой и незаметной. У Максима светло-русые волнистые волосы и чёрные глаза. Выражение его лица какое-то очень радостное, по-детски весёлое и счастливое. Первая ассоциация при виде Макса – это Карлсон.
- Ну, здравствуй, сестрица Алёнушка, - обнимая меня, сказал Максим.
- Алёнушка? Александрушка, братец, - ответила я, стараясь заключить в объятия его большое тело, - Здравствуй, родной.
- Давай свою поклажу.
- Клетчатый чемодан возьми, он очень тяжёлый, а маленький я сама понесу.
- Маленький тоже давай, до машины недалеко, так уж и быть, поработаю носильщиком.
Мы сели в автомобиль и медленно поехали. Потом Максим остановился и спросил, не сильно ли я устала, если нет, можно было бы прогуляться по городу. Я ответила, что нет, и мы пошли. Конечно, меня впечатлило всё: концертный зал с большими окнами без стёкол, каменные дорожки, кипарисы и пальмы, «Ласточкино гнездо» на отвесной скале, куда после пешей прогулки отвёз меня брат. Но больше всего меня поразило количество кошек, живущих на улице.
- Откуда здесь столько кошек? – поинтересовалась я.
- Откуда и мы с тобой. Родились. Климат хороший, размножаются тоже хорошо. Да и мышей достаточно наплодилось.
-  Серьёзно?
- Что  ты брови поднимаешь? Мышей боишься? Не бойся, они сами тебя боятся, поэтому нападать не станут, - успокоил меня Максим.
- Это радует. Начинаю чувствовать усталость, - улыбаясь, сказала я.
- Намёк понял, пойдём к машине.
Мы поехали домой.
- Иринка дома?
- Нет. Они с Алёшкой уехали к её родителям. Алексей в последнее время нас не радует. Закончился учебный год, и мы с Ирой решили, что надо его на какое-то время изолировать от друзей. Сейчас все друзья разъехались до конца лета, и со дня на день мои вернутся.
- А что за друзья? Пьют что ли? – спросила я.
- И пьют, и курят, но только самые дорогие марки. К нам в класс пришёл сын богатого, влиятельного человека. Кирилл. Как Алёшка примкнул к его кругу, не понимаю. Я же у них классный руководитель и не уследил…
- Ты учитель что ли?
- Вот и родственники, даже место работы друг друга не знаем! Учитель по информатике. Я у них «Мопед», - улыбнулся Макс.
- Почему?
- Потому что я Максим Петрович.
- В таком случае, получается Ма Пет.
- Какая им разница, главное звучит!
- И часто пьют? – спросила я, возвращаясь к волнующей Максима теме.
- Каждые выходные. Они ведь не вдвоём. У Кирилла друзей много, как говорится, деньги к деньгам. Там и какой-то Стас, и Андрей, и Леонтий. У одного отец «обувной магнат», у него в городе монополия на продажу обуви, у другого – глава департамента здравоохранения, у третьего – банкир.
- «На папиных «Волгах» мальчики-мажоры»? – уточнила я.
- Ага. Алёшка меняется на глазах: волосы отрастил, сколько у него теперь бутылочек-флакончиков для ухода за ними. В гардеробе - джинсы на любой цвет и вкус: рваные, пошарканные, разрисованные.
Я осторожно спросила:
- А мальчики натуральные?
- Хоть здесь, слава Богу, - выдохнул Макс. - Как-то вечером с Иринкой пришли домой, а Алёшка спит в своей комнате  с девочкой. Сказал бы, разгульная какая-то, нет, девочка – ромашка. Личико косметики ещё не видело, вся нежненькая, светленькая. Видно, девочка-то не плохая, воспитание, должно быть, хорошее. Нет, спит среди белого дня с парнем, а самой не больше четырнадцати лет.
- А Алёшке сколько?
- Шестнадцать, - почти прошептал Макс.
- Да, молодые, да ранние, а в течение учебной недели они не гуляют?
- Конечно уж, не гуляют…  Гуляют. Не напиваются, но выпивают. Хорошо мой от природы к учёбе способен. Учится без троек, даже почти без четвёрок, – заключил Максим. – Приехали, поднимайся на третий этаж, я чемоданы из багажника достану и приду.
Первое, что  я сделала, – это приняла ванну. И сразу мне захотелось есть. Максим налил целую тарелку окрошки, но я совсем не наелась. Потом он поставил на стол курицу-гриль. Я попросила хлеба. У него оказалось только четыре кусочка. И курицу, и хлеб мы благополучно вдвоём съели. Потом попили чай со сладким рулетом и шоколадными конфетами.
- Александрушка, а как же  диеты? – спросил Макс.
- А что, надо, да? – засмеялась я.
- Как раз-таки, нет. Просто ваше поколение помешано на диетах.
- Я не помешана. Считаю, что мне пока не нужны диеты. Зачем  без надобности мучить организм? А там посмотрим, буду решать проблему по мере её наступления. У вас русские каналы показывают?
- А что, «Дом-2» смотреть будешь? – напрягся Максим.
- Почему сразу «Дом-2»? Нет, я его не смотрю.
- Просто, мне кажется, у вас там эпидемия какая-то. Каждый, кто приезжает из России, сразу ищет «Дом-2».
Я пожала плечами:
- Да уж, культовое шоу. Но мне просто интересно, есть ли русские каналы?
- Конечно. Как там Эдик с Настей? – вспомнил про дядьку с тёткой Макс.
- Замечательно. Уехали в Аргентину. У них в прошлом году серебряная свадьба была, но съездить не получилось никуда. А мама давно мечтала побывать в Буэнос-Айресе. Они две недели назад уехали. Яра в «Александре» за главного остался. Счастлив!
Квартира Максима трёхкомнатная, довольно просторная. Кухня большая. И везде огромные окна. От этого в квартире очень светло.
- Хорошо у тебя. Ничего лишнего и всё на своих местах.
- Это Иринка где-то вычитала, что в доме не должно быть всякого хлама. И выкинула, наконец-то, годами копившийся мусор: старую одежду, сломанный утюг, безпарые перчатки. Даже все сувенирчики ликвидировала, чтобы пыль не собирали. Умная книжка ей в руки попала, не знаю, чем там мотивировалась борьба с хламом, но я однозначно легче вздохнул.
Спустя два дня приехали Ирина с Алексеем. Жена у моего брата редкая красавица. Хоть и кажется, что она немного старше Макса, пусть они и одногодки, но это не умаляет её красоты. У неё волосы цвета шоколада, длинные, чуть вьющиеся. На низкий лоб падает ровная, густая чёлка, подчёркивающая тонкие живые черты лица. Серые глаза со слегка оттенёнными почти таким же серым цветом веками, искрились жизнью. Губы у неё пухлые, а кожа на них ровная. Нос немного курносый.
Алексей, как две капли воды, похож на неё, только цвет глаз, как у отца, чёрный.
- Привет, тётя Саша, - громко с порога сказал Алёшка.
- Привет, мальчик Алёша, - также громко ответила я.
- Не обращай на него внимания, быстрее угомонится,– обняла меня Иринка.
- Я и не обращаю. Ребёнок.
- Какая большая девочка к нам приехала, просто великан, слонопотам какой-то, - ёрничал Алексей.
Меня душил смех, и я пыталась его подавить, специально показывая, как мне тяжело с ним бороться.
- Да посмейся ты уже, я же такой смешной – шут, клоун, Ванька-встанька, - и Алёшка стал, переваливаясь с ноги на ногу, крутиться вокруг своей оси.
- Точно, как похож, - завизжала я.
Мне было интересно, как долго он будет фонтанировать остроумием. Но тут он резко остановился, замолчал, развернулся и пошёл в ванную.
- Вот такие фестивали на протяжении последнего года мы наблюдаем ежедневно, - сказал Максим, - причём он сам по себе-то не хам. За ужином иногда заводим какой-нибудь серьёзный разговор, вроде рассуждает, как взрослый, умный парень, но иногда включает этого шута горохового…
- Вы из-за чего напрягаетесь? – спросила я. – Парень, как я поняла, учится неплохо, с девушками встречается, выглядит очень стильно и аккуратно. Конечно, любое изменение ребёнка, как ножом по сердцу, но всё не так уж плохо. Я в пятнадцать лет тоже, бывало, пьяная на уроки приходила. Пусть это сейчас пройдёт, в шестнадцать. В любом случае мажоры лучше, чем хулиганьё дворовое. Связи останутся.
- Я сильно не напрягаюсь, - ответила Иринка, - ребёнок, как ребёнок. Это Макс кипятится.
- Да, кипячусь. Я хочу в сыне мужчину  видеть, а не вот это чудо с напомаженными волосами в расписных джинсах! Эти вольные взгляды на жизнь до добра не доведут!
- Максим, сколько трагизма! Из ничего, честное слово, - попыталась успокоить я брата.
- Я так есть хочу, - перевела тему разговора Ирина.
- Пока наш сын там отмочится, всё остынет. Как красна девица, по два часа в ванной проводит, - опять завёлся Максим.
Алексей действительно долго находился в ванной. Когда он вышел, Макс хотел было на него накинуться с очередными упрёками, но я осторожно толкнула его:
- Не вздумай, ты сам накаляешь обстановку, что ты цепляешься к нему?
Наконец-то все сели за стол. Мой аппетит не оставил без внимания и Алёшка. Без тени смущения он громко сказал:
- Ну, ты, Сашка, и троглодитище. 
- Алёшка, - смутилась Ирина.
- Ничего, это нормально, - улыбнулась я, - Троглодитище ещё то, сама знаю. Или ты, Алексей, за свой провиант беспокоишься?
Тут смутился он:
- Какой провиант? Ешь, пока не лопнешь, - он стал накладывать мне в тарелку мясо и листья салата.
- В лоб сейчас получишь, - тихо сказала я.
В комнате зазвонил мой телефон. Я взяла трубку. Это был Артём.
- Ты почему мне совсем не звонишь? – спросил он.
- Я думаю, что тебе не до меня сейчас.
- Странная ты девушка, как раз-таки тебя мне очень не хватает.
Мне показалось, что его что-то беспокоит.
- Что у тебя там случилось? – спросила я.
- Люблю я её, Сашка, я люблю Лерку, но возможности жить, как раньше, у нас нет.                - Так, ты всё-таки пьёшь? Когда ты пьян, прошу мне не звонить, - резко сказала я Артёму.
- Я не много выпил.
- Я чувствую, сколько ты выпил. Возможности у тебя нет! Мозгов у тебя нет! Ты зачем туда поехал, скажи, для чего ты там? Пить ты мог и дома. Если ты хочешь вернуть жену, то могу тебя уверить, что не тот путь ты выбрал. Алкоголик ей не нужен. Валерия жёсткая девушка, и мужчина ей нужен стократ жестче. И жить, как раньше, не надо, жить нужно как-то иначе, чтобы не было этих соплей в трубку. Понятно? 
- Интересная ты девушка, умеешь сказать то, что хочется услышать.
- Тебе очень хотелось услышать, что ты урод? Я тебе скажу – ты урод! Сейчас быстро лёг спать. Завтра морду умоешь, возьмёшь охапку цветов, пойдёшь к Лере и нормально поговоришь. И, пожалуйста, будь твёрже.
Я положила трубку. Неожиданно раздавшийся голос Алёшки за спиной, заставил меня вздрогнуть:
- Продинамил тебя, теперь делится интимными проблемами? Бывает, не нервничай так.
- Ты меня разозлить пытаешься? У тебя не получится. Лучше своди меня к морю. Я здесь третий день, а на море ещё не была.
Мы долго спускались с пригорка, на котором стоял дом моих родственников, потом Алёшка вёл через какие то виноградники, затем мы шли по лесополосе, там приходилось спрыгивать с высоких отвесов.
- Ты специально выбрал эту дорогу, - спросила я.
- Это на самом деле наикратчайший путь, - как-то уж очень хитро улыбнулся он.
- Будем считать, что  я поверила.
- Нет, если очень хочется считать, то, пожалуйста, считай, но так действительно короче всего. Я, правда, не лгу!
- О! Какие слова! – мне, почему-то это слово навеяло песню, и я тихо запела: «И лампа не горит, и лгут календари…»
- «Сплин» слушаешь? – искренне удивился Алёшка.
- И «Сплин», и «ДДТ», и «Кино», да и многое другое.
- Никогда бы не подумал. Глядя на тебя, вся твоя фонотека представляется в ярких попсовых красках.
- Это у меня тоже есть. Но только качественная попса.
- Интересное понятие ты вводишь, «качественная попса», по-моему, она не может быть качественная, это либо попса, либо что-то другое.
- Не прав. Я никогда не буду слушать «Акулу», а альбомы Меладзе у меня с первого до последнего имеются, - возразила я.
- Может, ты и права, наверно, есть некая градация попсовых исполнителей. Просто не задумывался никогда над этим вопросом.
- А ты что слушаешь?
- Джастина Тимберлейка, - заулыбался Алёшка.
- Очень смешно! Ты пошутить пытался? Оборжаться, как остроумно. Только у Тимберлейка, правда, есть что послушать.
- Да, ладно, что  у него слушать? Я «Брэинсторм» люблю, ещё «Сплинов», «Linking Park». В общем, так же, как ты, многое. А ты надолго к нам?
- Не знаю. Как выгонишь, так уеду, - сказала я. – О! Море!
Я быстро скинула шорты и с разбега бросилась в воду. Она была настолько тёплая, что, казалось, её нагрели. Алёшка тоже последовал за мной. Мы не выходили на берег, пока не начало темнеть.
- Ну, что, домой? – спросила я, подплывая к Алексею.
- Какой домой? Жизнь только начинается. Я бы познакомил тебя с друзьями, но они разъехались. Конечно, если задержишься на месячишко, то познакомлю. А сейчас пойдём в кофейню.
- Ладно. Но мы же переодеться домой зайдём?
- Это уж ни за что. Максим Петрович такое устроит, идти никуда не захочешь, - очень эмоционально запротестовал Алёшка.
- Не хочешь же ты сказать, что мы пойдём в мокрых шортах, лохматые и солёные в кофейню?
- Тебе, наверно, мой родитель нарассказывал страстей про мою неожиданную эпатажную гламурность. Просто  это в его понятии так. Я поменял немного стиль, а он истерит. И мокрые шорты тоже очень экстравагантно, тем более в курортном городе никто и внимания не обратит.
- Это ты без друзей расслабился? – поинтересовалась я.
- Дура что-ли? – обиделся Алёшка. – Пойдём домой.
- Извини, не подумала – я бежала за ним, а он только больше прибавлял шаг.
- Блондинкам не свойственно думать, не напрягай извилину, а то у неё стресс будет, - начал хамить Алексей.
- Почему блондинка? Я не блондинка.
- В твоём случае это мало что меняет! - он резко остановился. – Меня отец достал со своими разговорами о понятии «мужчина», боится, что меня уведут с «гетеродороги». Мать увезла в «Кукуево» из-за того, что  с девчонкой переспал. Что от меня хотят? Что? Я учусь хорошо, планирую поднапрячься  и окончить школу с золотой медалью, я работаю. В конце концов, скажи ты мне, где я не прав? «Без друзей расслабился»! Я телок на поводке что ли? «Мопед», наверно, наговорил, что у него сын связался с моральными уродами. А они, смею тебя удивить, такие же люди, как ты и я, с мечтами и целями, с разницей лишь в том, что средств к их достижению у них больше. Или дорогого папу смущает, что я бываю в дорогих клубах и пью марочные напитки, а не распиваю, как он в юности, разбавленный спирт на завалинке? Я это делаю на свои деньги! Да, это пока всё, на что  я их трачу: «расписные джинсы» и хороший отдых. Но, честное слово, узнав всё это, я никогда не сяду на завалинку,- так же резко, как и остановился, он пошёл по направлению к дому.
Мне нечего было ему ответить, я всю дорогу молча шла за ним. Придя, он сразу заперся у себя в комнате. Я с Ириной и Максимом выпила чаю с маленькой шоколадкой и пошла спать. Проходя мимо Алёшкиной комнаты, я тихо постучала.
- Открыто. Все такие вежливые, куда деваться, - грубо сказал он.
Я, слегка приоткрыв дверь, переступила одной ногой порог и осталась в этом положении.
- Алёшка, прости меня.
- Заходи, коль пришла, - слабо улыбнулся он.
- Можно, да? – обрадовалась я.
- Точно блондинка, я же сказал: заходи.
Алексей сидел на кровати с ноутбуком.
- Чем ты тут занимаешься? – спросила я.
- Читал сначала. Вот, - он указал на книгу, лежащую рядом с подушкой.
Я взяла её, это был Ричард Бах «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».
- Красиво летать учишься? Так, как не свойственно чайке?
- Нет, не учусь! И Джонатан не учился. Чайкам не свойственно, а ему было свойственно. И он летал. Он пренебрег своей стаей, которая указывала ему его место, которая тянула его в рутину обыденности, - говорил Алёшка, набирая какой-то текст и стараясь казаться спокойным.
- И он летал… Один…
- И был счастлив!
- Так же, как и ты?
Алёшка промолчал.
- Что ты пишешь сейчас?
- Сейчас я зашёл в Интернет, а тут в «Аське» Леонтий. Я ему жалуюсь, что приехала на мою голову тётя Саша и за компанию с родителями «парит» меня. Грымза старая.
- Грымза старая? Так и написал?
- Ещё нет, но уже дописываю. Загляни. Видишь? Ста-ра-я!
И он нажал «Отправить». Я живо представила, что может посоветовать в этом случае подросток, избалованный вседозволенностью. И уже думала, как мне красивее пойти туда, куда меня сейчас пошлют. Ответ пришёл в считанные секунды: «Тётя, есть тётя. Ты просто не парься. Мне здесь тоже, как-то тоскливо. Ты мою Алёнку видел?..»
Что-то было написано ещё, но дальше читать я уже не могла себе позволить.

С момента возвращения Ирины и Алексея прошло несколько часов, но я уже успела понять, насколько не прав в этой ситуации Макс. Алёшка взрослый и умный парень, правильно рассуждающий, правильно живущий, правильно развивающийся. В конце концов, кто из нас в шестнадцать лет не приходил пьяным под утро? Одна старая поговорка гласит простую истину, из которой можно сделать и обратнопропорциональный вывод: «Скажи, кто ты и я скажу, кто твой друг». У Алёшки не может быть плохих друзей.

Я очень долго не могла уснуть: то мне было жарко, то я хотела пить, но не могла встать, боясь кого-нибудь разбудить. Мне послышалось, что кто-то ходит в прихожей, но и тогда я не встала. Я стала засыпать, когда на улице уже светало. Мне сразу приснилась запотевшая бутылка холодной воды на берегу моря. Будто я хочу её взять, а Алёшка, размахивая мокрыми шортами, не даёт мне до неё дотронуться. Совершенно из ниоткуда появившийся Артём пытается за меня заступиться, но это оказался не Артём, а Леонтий. С криками: «Она не грымза», он хватает бутылку и подаёт её мне. Я жадно пью из неё воду, но абсолютно не напиваюсь. Конечно же, я проснулась. Тихо встала, прошла на кухню, выпила два стакана воды, вернулась и крепко заснула, не увидев больше ни одного сна.

Утром я проснулась от грубого толчка. Открыв глаза, увидела стоящего надо мной Макса.
- Нежнее можно, - снова закрывая глаза, попросила я.
- Я, Александрушка, между прочим, нежно тебя бужу уже не первый час. Вот рискнул толкнуть сильнее.
- Прямо-таки, не первый час. Что хотел?
- Я на работу, Иринка уже ушла и мои ключи случайно прихватила, закрой дверь.
- Лето же, кого ты будешь там учить? И где Алёшка?
Выйдя из комнаты, Максим продолжал со мной разговаривать:
- Это у тебя лето. Начало июня – горячая пора в школе. А Алёшка заболел. Он проснулся с головной болью, когда Иринка собиралась на работу. Она ему температуру замерила, тридцать семь и восемь, дала жаропонижающее. Только уснул и поэтому, извини, его я не стал будить. Кстати, Ирина просила тебя присмотреть за ним.
Я закрыла дверь за Максом и пошла к себе в комнату. Спать уже не хотелось. Зазвонил телефон, я быстро подбежала к нему, чтобы он не разбудил Алёшку.
- Да, - ответила я, выходя на балкон.
- Здравствуйте, тётя Ира, извините за ранний звонок, Алёшку можно услышать? – раздался приятный мужской голос.
- Здравствуйте. Я тётя Саша. Алексей немного приболел и  ещё спит. Если не очень срочно, перезвоните позднее.
- Ладно. Мне Лёха рассказывал вчера о вас много хорошего. У вас очень молодой голос, как у девушки лет двадцати – двадцатипяти. Во сколько можно перезвонить?
- Вы, я так понимаю, Леонтий? Мне многие говорят, что у меня голос молодой, а на самом деле я старая грымза. А перезвонить можете ближе к обеду.
- Хорошо, - на том конце провода почувствовалось замешательство.

Я положила трубку. Тихо приоткрыв дверь, я заглянула в Алёшкину комнату. Он спал. Подумав, чем себя занять, я решила, что раз у меня сегодня миссия выхаживать больного, то мне нужно приготовить ему завтрак. В холодильнике я нашла свежемороженые грибы, яйца, зелёный лук и молоко. Муку пришлось искать подольше. Нарезав тонко грибы и лук, немного их подсолила и обжарила. Молока осталось граммов двести, в нём я развела две столовые ложки муки, добавила соли, разбила два яйца и вылила в сковороду с грибами и луком. На сухой сковороде я слегка поджарила два тонких кусочка хлеба. Все мои шедевры выложила на тарелку. Мне показалось, что не хватает зелени, но в холодильнике её не оказалось.

Быстро переодевшись, я побежала на рынок, который находился через дорогу. По пути назад мне вспомнились моменты болезни в детстве, когда мама вызывала доктора, и он говорил: « …Ну и, при температуре, обильное питьё». Я зашла в магазин за соком. Долго выбирая, какой купить, решила, что мультифруктовый, так как наверняка не угадать, что предпочитает Алёшка. А тут целая смесь.

Дома я налила сок в стакан. Оформила зеленью омлет и тосты. Поставила всё на поднос. Как проснётся Алёшка, так и буду его кормить.
Через полчаса я заглянула в его комнату. Скрестив руки под головой, он разглядывал потолок. Когда я зашла с подносом, он, улыбаясь, сказал:
- Совсем обнаглели современные девицы, в мужскую спальню без стука…
- Я не девица, я старая грымза, а ты мой больной маленький племянник.
- Что ты там приволокла? - поднимаясь, спросил Алёшка.
Он посмотрел на поднос и стал удобнее усаживаться на постели:
- Что стоим? Больной человек не может сесть, а вы смотрите на его мучения и даже подушечку не поправите. Поднос мой дайте сюда.
Я отдала поднос, поправила подушку.
- Температура есть?
- Не знаю, не чувствую, - сказал он, аккуратно орудуя вилкой, - проверь.
Я дотронулась губами до его виска. Он перестал жевать, пристально посмотрел на меня, но быстро опустил взгляд на тарелку:
- Градусник для чего?
- Какой же привередливый пациент мне достался, нет у тебя температуры, даже без градусника ясно. Как говорила Раневская: «Если больной очень хочет жить, врачи бессильны». Так что, подъём.
- Значит, сейчас я встаю, и мы идём в кофейню пить кофе. Там такие обалденные пирожные.
- Ты, Алёшка, можешь меня не развлекать. Приехала тут на твою голову, приходится водить меня.
- Я, конечно, произвожу впечатление самого обходительного джентльмена, но, честно, если б мне не хотелось,  я бы не позвал тебя. Собирайся давай.
На улице уже становилось жарко.
- У нас, когда жарко, в некоторых местах, где заложен новый асфальт, проваливаются каблуки, - сказала я.
- Да, советские дороги прочнее, чем российские заплатки на них.
- Плавятся, как так и надо.
- Ты босоножки смени на легкие шлёпки. И тебе, и асфальту проще будет, - посоветовал Алёшка.
- Да, чуть не забыла, Леонтий звонил. В обед перезвонит.
- Нет, ты забыла. Теперь эта информация не актуальна, мы ушли и до обеда не вернёмся.
- А что, если б ты раньше знал, мы бы не пошли? Можем вернуться, - предложила я.
- Не страшно. Сейчас я ему позвоню, - Алёшка стал искать телефон в карманах, - Ну, вот, забыл дома. Ладно, вечером позвонит.
- Возьми мой, может, что-то срочное. Я ему сказала, что ты заболел, поэтому он не попросил разбудить. Но звонил он рано.
- Я ему сообщение кину, если что-то срочное, он перезвонит.
Перезванивать Леонтий не стал, а тоже скинул сообщение: «Сегодня в 19 буду ;-)».
- А где он? В Испании? В Японии? – поинтересовалась я.
- Да, что ж такое-то?! Почему сразу в Испании? В Таганроге он, у бабушки.

Мы зашли в кофейню. В ней не было окон, только их имитация с изображением улиц и темнокожих прохожих в белых брюках и рубашках, наводящих на мысль о том, что, видимо,  это улицы Рио-де-Жанейро. Работали кондиционеры, и было очень свежо.
- Смотри, вот этот торт, с фруктами и шоколадом очень необычный и такой вкусный, - посоветовал Алёшка.
- Если с шоколадом, то я буду именно его.
- Пойдём, сядем, кофе выберешь.
- Я знаю, что я пью. Двойной американо с холодным молоком.
- Эспрессо со сливками, двойной американо, как вы слышали, и два кусочка «Мечты бразильского аборигена», - сделал заказ Алёшка.

Я села за столик, на большой диван. Утром в заведении никого не было, и можно было выбрать удобное место, именно таким мне и показался этот стол. Через несколько минут подошёл Алёшка:
- Я тоже сюда всегда сажусь, - сказал он.
- У дураков мысли сходятся, так что не я одна здесь блондинка.
- Я блондин ещё тот.
- Алёшка, а ты где работаешь?
- Дома. Решаю контрольные по математике, физике, химии и информатике. В этом году стал работать с абитуриентами училищ и, думаю, частично попробовать с заочниками ВУЗа. Очень не плохо получается. Во время учебного года даже от некоторых заказов отказываться приходится. Сейчас выпускники девятых классов атаковали. Я же не только со своей школой работаю.
- Да, на этом можно обогатиться. Расценки на подобные услуги очень высокие. Сама тоже работала так. Математику решала. Курсовые по истории, политологии писала. Даже как-то по этике и эстетике один раз делала   реферат.
- По теме «Сервировка стола», нет – подноса, - засмеялся Алёшка.
- Максим говорил, что ты куришь, а я ещё ни разу не видела.
- Вот и верь своим глазам. Кирилл курит, а папа считает, что это заразно.
- Давно вы с ним на ножах?
- Когда Кирилл пришёл в наш класс, мы с ним сразу нашли общий язык. В ту же неделю он потащил меня в клуб, познакомил со Стасом и Андреем. За знакомство мы переборщили коньяка. Приполз домой на пузе. Отец выхаживал меня всю ночь. Потом долго тряс пальцем у носа и угрожал жёсткой расправой, если не прекращу сие порочное общение. Но, правда, всё не так страшно, как он описывает.
- Я верю своим глазам. А зрение у меня хорошее.
- Ты готовься, Леонтию сюрприз сделаешь. Он вечером позовет куда-нибудь, - начал о другом Алёшка.
- Со старой тётей будешь знакомить?
- Какая ты мне тётя, родственница тоже, седьмая вода на киселе. Впервые вижу, и родственных чувств ты у меня абсолютно не вызываешь, - резко и грубо сказал Алёшка.
- Не поняла. На что ты разозлился?
- Извини…  Может, на пляж? – аккуратно попытался увести тему в другое русло Алексей
- Нет, подожди. Наорал, а теперь на пляж? Что это было? – настаивала я.
- Я же сказал, извини. Ты постоянно талдычишь: тётя, тётя. Какая ты мне тётя? Двоюродная сестра моего отца! Это практически никто. А тем более, когда вместе не росли. Маминой сестры дочь – мне родственница, я привык к этому, а ты никто.
- Лёш, я не понимаю тебя. Что это? Всё же нормально было?
- Сашенька, и сейчас всё отлично, просто не называй себя больше тётей, в конце концов, мы почти ровесники.
- Не считая десяти лет разницы, да. А ты не позволяй себе больше орать на меня.
- Извини.

На пляж мы решили не ходить. Долго просидели в кофейне, не один раз заказывали кофе и торт. Потом я пила только воду. После  полудня мы собрались домой.
- Сегодня я готовила тебе завтрак из последних продуктов, которые были в холодильнике. Надо бы что-то купить к ужину. Максим и Иринка придут, их же кормить чем-то надо, - сказала я, проходя мимо супермаркета.
- Давай купим курицу и зажарим её с рисом и яблоками, - предложил Алёшка.
- А на первое мне очень хочется гороховый суп.
- Да, я бы тоже супчик похлебал.
- С копчёностями, - уточнила я.

Мы зашли в супермаркет, купили всё, что нужно было к ужину. Вдобавок к этому взяли два килограмма филе свинины, килограмм лука, пакет риса и три вида печенья к чаю. Идя к кассе, я просила Алёшку рассчитаться пятьдесят на пятьдесят. Как истинный мужчина, он отказался. У кассы он рассчитался без моего участия. Но дома я положила половину суммы ему в карман.
- Саша, вчера тебе кто-то звонил на сотовый. И ты так на него кричала. Это кто был? – спросил Алексей.
- Да, кстати, мне ж ему позвонить надо, - вспомнила я, - это мой хороший друг. Он с женой разводится, но сам не хочет этого.
Я взяла свой телефон и набрала номер Артёма.
- Да, - услышала я его голос.
- Привет, родной. Как у тебя дела?
- Сашка, дорогая, Сашенька. Мои Лерка и Вита в больнице. Мы вчера в аварию попали. Витулька в очень тяжёлом состоянии.
- Как это случилось? – спросила я.
- Я приехал к ним домой. Всё было на удивление замечательно. Мы поехали в городской сад: я, Лера и Вита. Лерка рядом сидела, на первом сидении, а Витка на заднем стояла, знаешь, как дети между передних сидений встают? Вот и она так стояла, положила ручки нам на плечи, чирикала-чирикала, как и где она прокатится. Планировала съесть пять пакетов сахарной ваты. На перекрёстке загорелся красный свет, я остановился, первый в ряду… Почему я не успел проскочить раньше?  – Артём плакал.
- Артём, милый, пожалуйста, держись! Что, кто-то сзади не затормозил? Как Вита?
- Вита? Очень плохо! И Лера в плохом состоянии. Как так получилось, что у меня-то ни одной царапины? Я поехал на зелёный. Практически, пересёк перекрёсток. Справа какой-то урод вылетел и заехал мне в заднюю дверь. Вита отлетела, об левую дверь всё лицо разбила, об водительское сидение три ребра сломала, стеклом и её, и Леру хорошо порезало. У обеих сотрясение. У Виты - сильное. Говорят, что прогнозы не утешительные.
- Вот и выпил! Понимаешь, родной, теперь, что значит больно, что значит страшно и тяжело? Что значит хуже, чем вчера?.. – я, в ужасе, замолчала: «что я говорю?» Я стала быстро повторять. - Извини, извини, прошу, прости меня, пожалуйста, прости.
- Не надо, Саша, ты абсолютно права. У меня садится батарея. Мне очень тебя не хватает.
- Артём, держись. Я буду звонить. Всё будет хорошо.
У него отключился телефон.

Мне стало очень стыдно, какой-то тяжёлый груз навалился на меня, причиняя жуткую боль. Я разрыдалась. Алёшка сел рядом со мной, слегка гладя меня пальцами по волосам, спрашивал:
-Что случилось? Прекрати реветь. Что произошло?
Но очень долго я не могла произнести ни слова. Алексей прижал меня за плечи к себе, а мне уже не хватало воздуха, я громко и сильно всхлипывала:
- Я не поддержала его. Ему плохо. Он там совсем один. У него дочь на грани… Что я опять говорю? Дура, какая же я дура!
Алёшка встал.  Аккуратно положил меня на диван и вышел из комнаты. Принёс мне воды.
- На, выпей, – он приподнял мне голову.
- Чем она воняет, чего ты налил?
- Валерьянку не пила никогда? Это хорошо. И дальше пусть не пригодится.

Через какое-то время я немного успокоилась. Но никак не могла забыть голос Артёма. Он, всегда такой сильный и властный, плакал, как ребёнок. Он всего лишь хотел услышать ободряющие слова поддержки. Он ждал их от меня, своего лучшего друга. А я только подчеркнула свою правоту. Сказала глупость из разряда: «Я же говорила, а ты…»
Я несколько раз пыталась дозвониться до Артёма, но снова и снова слышала: «The number is not available in the moment. Please, try again later».
- Говорят же тебе: «Не-до-сту-пен». Ему негде и нечем сейчас подзарядить телефон. Завтра позвонишь, - после каждой неудачной попытки пытался успокоить меня Алёшка. – Я думаю, ты зря переживаешь. Если вы такие друзья, то он знает, что ты очень волнуешься и за него, и за его дочь, и, наверно, даже за жену. И то, что ты сказала, на самом деле доказывает это. Люди всегда в моменты отчаяния пытаются найти виноватого и срочно обвинить. Тем более ты попросила прощения, он сказал, что не в обиде. Что ещё? Перестань себя накручивать. Скоро вы посмеётесь над этой ситуацией.
- Может быть, - захлопнув телефон, медленно протянула я.
- Пойдём на кухню, мы ужин собирались готовить. Скоро родители появятся.

Алёшка весь вечер пытался меня развлекать. С утра должно было быть всё наоборот.
- Сегодня Леонтий обязательно захочет встретиться. Поэтому хозяйские дела надо быстро все переделать.
- В душ я первая, - сказала я, обливаясь слезами от очищаемого мной лука.
- Ты так сильно хочешь произвести впечатление на моего друга? Давай, я почищу, - забрал Алёшка у меня лук и нож.
- Если б я его хоть раз видела! Тогда бы, может быть, стоило сделать такие выводы.
- Ну, могу тебе сказать, что он очень красивый.
- Антонио Сабато?
- Нет, Леонтий Лунтяну, - Алёшка улыбнулся, подняв на меня полные слёз глаза.
- Ты тоже плачешь! Я думала у тебя на это дело что-то вроде иммунитета, раз так смело отобрал у меня лук.
- Нет иммунитета. Терпеть не могу чистить и резать лук. Но видеть, как плачут женщины, ещё больше не могу терпеть. А who is Антонио Сабато?
- Ты, продвинутый и модный, не знаешь who is? Это очень красивый мужчина. Актёр. Модель.
- Почему не знаю? Это актёр и модель, - невозмутимо повторил Алексей.
- Эх, ты! В кино у вас хоть сходить можно? Кинотеатр есть?
- Конечно. Недавно у Кирилла «Остров» смотрели. Вот уж воистину нет границ человеческого сознания. Убить, чтоб стать святым. Прозреть в обнимку с грехом.
- Так всегда и бывает. Каждый думает, что выбирает путь, а выбирает только из двух зол. И всегда приходит к чему-то важному, как ты говоришь, в обнимку с грехом, с большим или маленьким, если есть такая градация грехов.
- Ты считаешь, что судьба есть? Что путь самому не выбрать? Но ведь это получается, как по лыжне, едешь по этим полоскам и всё.
- Точно, как по лыжне. Это и есть судьба! Ты можешь только выбрать: ехать по ней или завернуть в сугроб.
- Это скучно.
- Вот поэтому и едет человек по своей лыжне с грехом, и с ним ему веселей. И обрати внимание, не плывёт по течению, а едет по определённому пути со своими зигзагами.
- Фаталистка?.. Вечный спор. Судьба или воля? Я живу в Крыму, и лыжни здесь нет.
- Так ты Бог? Или по бездорожью идущий бродяга?
- По бездорожью? Бендер я!
- Он автопробегом по бездорожью, в Рио…
- Заметь, это бездорожье он сам выбрал.
- А доехал? А, Алёшка, выкипает! Ты как рис варишь, Бендер? – убавляя огонь, спросила я, - Воды налил в три раза больше, чем крупы в кастрюле. Вода из риса сбежала на плиту! - меня охватил такой неудержимый смех. – Из риса. Вода. На плиту…
- Ну и что ты ржешь? Мало нальёшь – он пригорит.
- Конечно, на таком-то огне!
Я слила воду и поставила кастрюлю обратно на плиту.
 Натёрла солью и перцем немного оттаявшую курицу. Когда рис был почти готов, я добавила в него сметаны и приправы для дичи. Начинила им курицу. Положила своё произведение искусства на противень,  сверху тоненькие кусочки яблока и лук. Суп полностью на себя взял Алёшка. К приходу Максима и Иринки, ужин был готов.
- Сашка, Лёшка, смотрите, - крикнул Макс из прихожей.
Я выбежала и увидела, сидящего на полу, совсем крошечного щенка английского кокер-спаниеля.
- Какое чудо! Ты где его взял? – я легла на живот перед «грозным псом», он попятился к двери, - Боишься, лапушка?
- Я давно её ждал. Мне обещали щенка, еще когда у неё мать была маленькая. – Максим лёг рядом со мной.
- Девчонка что-ли?
Алёшка вышел из кухни и встал в дверном проёме:
- Хорошо лежим. Грязно у порога. Какая забавнющая псина, - он подошёл и взял её на руки, - ну, что, красавица, весёлую ночь сегодня устроишь?
- А ты как хотел? – усмехнулся Макс, - Не всё коту масленица.
- Мне хоть масленица, хоть хеллуин, - огрызнулся Лёша, - я о тебе беспокоюсь. Как назовём подругайку?
- Аспир, - сказал Макс, - хозяин посоветовал.
- Ага. Каспер, - снова огрызнулся Алексей, - дружелюбное приведение. Сашка она у нас будет.
Мой брат как-будто сконфузился, ему показалось, что подобное предложение мне было не приятно и обидно:
- Огрызок. Я ему слово, он мне – десять. Как можно собаку назвать Сашкой?
- Здорово, - обрадовалась я, - мне нравится. У меня дома Пузырёк живёт. Сейчас Яра с ним общается.
- Вот, Сашке нравится. Ты, пап, руки мой. Сейчас мама придёт, носом чую: она уже в лифте. Будем есть.
Ирина, и правда, пришла через несколько минут.

Мы сели за стол, и даже моя тёзка разделила с нами трапезу блюдечком молока у ножки стула Максима. Иринка пришла в восторг от горохового супа. Она раньше никогда не готовила его с копчёностями. Узнав, что это делал сын, в не меньший восторг и удивление пришёл и Макс. Снова начались разговоры о колоссальных талантах Алёшки. Мой брат сегодня был достаточно мягок, но тем не менее разговор неумолимо двигался в сторону «аморального» поведения Алексея. Я долго молчала, думая о том, на сколько люди бывают глухи и слепы по отношению друг к другу. Почему неглупый, казалось бы, человек ведёт такую глупую борьбу за какие-то сомнительные идеалы? Пытается сделать из умного, целеустремлённого сына пресмыкающееся животное. Вглядываясь в лицо Максима, мне даже показалось, что он действительно ненавидит своего ребёнка за то, что он «красиво летать учится, так, как не свойственно чайке». Что это? Зависть? Неужели может быть, что Макс на самом деле не понимает, какой у него сын?! Неужели настолько зашорен, что не видит истинной сути Алёшкиного преображения?!
- Максим, слушать тошно, - резко прервала его Иринка. – Надоело. Ты вечными упрёками испортишь сына. Я горжусь своим ребёнком. И не вижу ничего предосудительного в его поступках. Если ты опять начнёшь о его пьяном возвращении, то я могу напомнить и о твоей не безоблачной юности.
- Мам, не надо, - Алёшка встал из-за стола, помыл за собой тарелку. – Сашка, ты идёшь в ванную? А то я первый зайду.
- Нет, я. Ты уже наелся?
- Не то слово! По горло.
- Включи мне воду, пусть наберётся. Горячневатую чуточку.
Алексей вышел. Ирина пошла за ним. Видимо убедится, что с ним всё хорошо.
- Что ж ты творишь, братишка? – спросила я, - Ты его потерять хочешь?
- Он сам виноват. Ты посмотри на него: подсветлённые волосы, отманикюренные ногти, расписные джинсы. Мужчина это?
- Тебя это больше всего волнует? Не то, что он пьяный приходил, не то, что он с далеко не совершеннолетней спал? С девушкой, заметь. Глупо, Максим, очень глупо. Ты пытаешься убедить его, что он в чём-то виноват перед тобой. А он не признает этого никогда. И одно это делает его настоящим мужчиной. Самое ненужное чувство – это чувство вины. Чувствовать себя виноватым значит признать, что поступок, который ты совершил в полном здравии и уме, идёт наперекор чьим-то интересам. И подчиняешь себя этим чужим потребностям. Ты, правда, желаешь этого своему сыну?!
Макс молчал. И где-то в душе я обрадовалась его молчанию: может он, всё-таки, согласен со мной.
- И, кстати, твой сын не гей, а метросексуал. А такие, ой, как нравятся девушкам! Вам, мужчинам, нравятся ухоженные женщины. Почему женщинам-то должны нравиться неопрятные мужчины?

В процессе нашего разговора, я помыла посуду, разложила всё по местам. Потом подошла к брату и слегка ущипнула его за нос.
- Подумай, родной, и расставь правильно свои приоритеты.
Я быстро помылась. Надев большой махровый жёлтый халат, открыла дверь в запотевшую ванную. Нанесла лёгкий гель на мокрые волосы, слегка встряхнула - и причёска готова.
- Выходи уже! Леонтий звонил. Через полтора часа он ждёт нас на Рузвельта. Погуляем. Потом пойдём в «Кактус», – сказал Алёшка.
- А, Лёшенька, я не сказала. Мы утром с Леонтием поговорили о «старой грымзе».
- Ты ему сказала, что тебе двадцать пять?
- Нет. Но он сказал, что мой голос не соответствует твоему описанию. Я и сказала: «голос молодой, а сама грымза»
- Ещё интереснее будет, - Алёшка скрылся в ванной.

Я долго пыталась нанести макияж. Но потом умыла на кухне лицо и только слегка накрасила губы блеском. Погладила себе красные джинсы с яркими жёлтыми, красными и синими аппликациями, напоминающими узором панцирь черепахи; и розовую рубашку. Оделась, брызнула духи на запястье руки, быстрым движением потёрла запястье второй руки и за ушами.

Проходя мимо кухни, я увидела, что Алёшка и Максим спокойно о чём-то говорят. И даже жмут друг другу руки. Я подошла к ним и обомлела: на Алёшке были надеты точно такие же джинсы, как на мне, только мужского кроя. А «наверх» надета бело-розовая футболка. Некоторое время я, как завороженная, смотрела на джинсы Алёшки. Из состояния оцепенения нас вывел громкий смех Макса.
- Вот вам и последствия стёртой грани полов, - не  мог успокоиться он.
Меня тоже разобрал смех.
- Да, уж! – заулыбался Алексей вошедшей Иринке.
- Что у вас ту… - она не смогла завершить фразу, так же, как Макса, её охватил безудержный смех.
- Пойду, переоденусь, - сквозь слёзы сказала я.
- Нет, нет, - Алёшка замахал руками, - пожалуйста, пойдём так.
- Это не займёт много времени. Я быстро.
- Не во времени дело! Мне сам факт нравится. Оригинально выглядим.

Так мы и пошли. Леонтий нас уже ждал. Увидев Алексея, он двинулся к нему. Но тут его взгляд упал на меня, даже вернее сказать, на мои джинсы. Посмотрев на меня, потом на Алёшку, потом снова на меня, он медленно перевёл взгляд на друга. Его глаза очень красноречиво задали вопрос: «Что это?» Но Лёша только заулыбался. Спохватившись, Леонтий протянул мне руку:
- Здравствуйте, я друг вашего молодого человека.
- Я тётя этого молодого человека. Александра, - и я положила руку на ладонь Леонтия, глаза которого на сей раз вообще ничего не выражали. Он медленно перевёл их на Алёшку, и тут они зажили новой жизнью, в них читалась вся гамма возмущения и негодования:
- Ты что это меня ставишь в глупое положение? На кого я похож без шапки?
- Без какой шапки? – не поняла я.
- Анекдот знаете про Красную Шапочку? Встречаются волк и Красная Шапочка. Волк говорит: «Дура ты, а не шапочка». «Почему это?» - спрашивает девочка и пытается поправить головной убор, но, понимая, что его нет, говорит: «И правда дура, шапку забыла надеть». Вот и я сейчас как-будто без шапки.
- Да, ты всегда без шапки, - пожимая руку друга, сказал Алёшка.
Мы прогулочным шагом пошли в сторону набережной.
- Алёнку видел? – тихо спросил Леонтий у Алёшки.
- Нет. Я тоже не так давно приехал. Вчера на пляже вечером был, на нашем месте. Её не было. Помиритесь вы. Ещё немного она подуется, девушка, всё-таки, и успокоится, - во весь рот улыбнулся Алёшка и начал тормошить друга сзади за плечи.
- Отчего ты такой счастливый? – тоже заулыбался Леонтий.
- Я? – переспросил Алексей. – Хорошо мне! Вы со мной! Когда любимые люди рядом – это счастье.
- Моя знакомая бы сейчас сказала: «Алёшка, твоё счастье зависит от кого-то? Ты должен быть априори счастлив. Независимо ни от кого и ни от чего», - сказала я.
- Она, наверно, мечтает уехать на необитаемый остров? – поинтересовался Леонтий.
- Нет. Я тоже не совсем согласна с этой точкой зрения. Но не как с неправильной, а как с недейственной. Мы живём в социуме и не можем абстрагироваться от всего и быть безоговорочно счастливыми. Нашу взаимозависимость никто не отменял.
- Конечно, это просто умная мысль из книжки, - согласился Алёшка.
- Возможно, но она согласна с этим утверждением. Мы часто вычитываем из книг что-то очень ценное для себя. Уж такая у книг функция.
- Никто не спорит, - Леонтий закурил, - Только мне кажется, что она лукавит. Даже если она не несчастлива, это ещё не говорит о том, что она безоговорочно счастлива. Никогда не поверю, что у неё не бывает плохого настроения, депрессии или апатии. Что у неё никогда не было безответной любви. Если не было, то она просто уникум. А если да? Конечно, можно не показывать, что тебе на данный момент дискомфортно, но это ещё не значит, что она не думает о какой-то своей проблеме, что ей не больно. Это, конечно, не несчастье, но и не полное, всеобъемлющее счастье. Неприятно. Когда человек всеобъемлюще счастлив, когда он буквально в эйфории, разве он бывает одновременно с этим и в депрессии? Ты правильно сказала: мы живём в социуме. И никто никогда не сможет отменить нашу взаимозависимость.
- Философ, друг-Леонтий, Ницше, - опять потормошил его Алёшка за плечо.
- Да, уж. Только познакомились и сразу в рассуждения о правильности мироздания окунулись, - повернувшись  лицом к мужчинам, я попятилась задом.
- Упадёшь. – Алёшка взял меня за предплечье и повернул лицом по направлению нашего движения. Он придвинул меня к себе спиной и указал пальцем вдаль, - Вон там, видишь, наш концертный зал «Юбилейный». Ничего особенного, а мне почему-то очень нравится это здание.
Я снова повернулась лицом к Леонтию и Алёшке. На этот раз, я сделала это как-то машинально. Когда я посмотрела на Алексея, его руки ещё не могли найти себе места, только что покинув мои плечи. Он пристально посмотрел мне в глаза, опустил взгляд и засунул руки в карманы.
- А тебе нравится наш концертный зал? – спросил он.
- Ничего так!
- Правда, упадёшь, Сашка, - обратился ко мне Леонтий, - в «Кактус» идём?

Мы пришли в «Кактус» ближе к полуночи. Всё это время мы прогуливались по набережной. Леонтий постоянно находил предлог там задержаться: то погодой восхищался, то говорил, что по ялтинским улицам соскучился, в частности по набережной, то высказывал предположение, что в клубе, наверно, нет никого, рано ведь. А что там делать, в пустоте-то? И всё это время усердно искал взглядом кого-то. Я догадывалась, что мы здесь ходим из-за пока ещё для меня мифической Алёны. Алёшка тоже это понимал, но терпеливо ждал, когда Леонтий потеряет надежду на «неожиданную» встречу. Потом, видя упорство Леонтия и некоторую усталость Алёшки, я без всяких намёков сказала:
- Мне кажется, что та, кого мы здесь ищем, вовсе не тут, а может быть, даже там, куда мы дойти никак не можем. Вы же часто в «Кактусе» бываете? Поверь мне, что она там тебя ждёт, что уже и спектакль для тебя срежиссирован, если она, конечно, знает, что ты в городе.
- Знает, - улыбнулся Леонтий, - я ей скидывал sms, отчёт пришёл.
- Вот и славно, пойдём уже, присесть очень хочется, - обрадовано сказал Алёшка.

Леонтий не показался мне красивым, как обещал Алёшка. Серые глаза, почти такие же серые, бесцветные  волосы, серые, рваные джинсы, даже цвет кожи казался серым. Я иначе представляла человека, с фамилией Лунтяну. Мне казалось, что он должен был обладать белой, фосфорной, в общем, «лунной», кожей и яркими, тёмными волосами и глазами, характерными для молдаван или, теперь уже, для румын. Но человеком он мне показался неплохим.

Когда мы зашли в «Кактус», там уже было достаточно много народа. Лица все, явно не достигшие совершеннолетия.
- У вас face control отсутствует?
- Теоретически присутствует, но практически, как видишь. Вон Алёнка, - указал пальцем Леонтий вглубь зала, - за крайним столиком, в жёлтом сарафане. С ней кто, Алёшка? Саня из параллели?
- По-моему, да, - ответил Алексей.
- Я же сказала, что к твоему приёму всё готово: подружка, два парня с ними. Идут века, поколение сменяется поколением, а женщины не меняются. А вы ещё нас в непостоянстве обвиняете. Она тебя уже видела?
- Нет.
- Странно. Отойди, - я потянула Леонтия поближе к группе молодых людей, из-за которых было не видно Алёну, а, следовательно, и ей нас. Алёшка встал рядом со мной.
- И что теперь? – спросил он.
- Сейчас я придумаю, – успокоила я их.

Леонтий предлагал ту же ситуацию, которую заготовила его девушка. И я была удостоена роли разлучницы. Алёшка резко осудил бедность фантазии своего друга.
- Да уж, подобное привлекает подобное. Вы, как девочки-подростки в одинаковых платьицах. Одной купили и другой такое же подавай. Что-то другое нужно, – сказал он.
- Кто бы говорил, - ответил Леонтий, указывая на наши джинсы.
- Ладно, вы тут присядьте, я подойду к ней, - сказала я.
Леонтий хотел схватить меня за руку, но не успел. Я подошла к столику Алёны.
- Александр, я тебя жду, а ты сидишь тут в обществе молодых леди. Пойдём, - я потянула его из-за стола.
Подруга Алёны потянула его назад:
- Непонятно что-то, что происходит? Саша, кто это?
- Вы обознались, - глупо хлопал глазами Александр, виновато оглядываясь на свою девушку.
Я поняла, что «Саня из параллели» совсем не рядом с Алёной, а рядом с этой кудрявой девочкой.
- Да, обозналась, прошу прощения.
- Стойте, - на мою удачу остановила меня Алёна, - он ведь правда Саша! Кити, она на самом деле его знает. Откуда?
- Это диверсия, Леонтий заказал, - вдруг пришло мне в голову сознаться. – Пойдём со мной, Алён.
Она посмотрела на свою подругу Катю, потом на меня, опустила голову, резко её подняла, отодвинула стул и встала. В каждом её движении было столько грации и чувства собственного достоинства, что её согласие подойти к Леонтию первой нисколько не умалит его.
- Где он? – спросила она.

Это примирение прошло как-то очень быстро, даже не пришлось прилагать никаких усилий. Вечер мы провели всемером. Второй молодой человек, сидевший за столом с Алёной, Катей и Сашей, был двоюродный брат Кати Игорь. Они отмечали рождение его сына.
- Кити, давай загадывать желания между двух Саш. Я ещё ни разу не загадывала между мужчиной и женщиной, - Алёна встала рядом с моим стулом и стулом моего тёзки.
На её месте потом, конечно же, побывали все. Дольше всех стоял несколько охмелевший Алёшка. Сев на место, он положил руку мне на колено, слегка наклонившись, спросил:
- Почему не пьёшь?
- Не хочу. И тебе не советую.
- Хорошо, я не буду больше. - Алексей отодвинул стопку только что налитой текилы и наполнил стакан гранатовым соком.

Я смотрела на него, и что-то внутри меня сжималось. Я не могла понять, что это за ощущение, знала только что это что-то огромное и неотвратимое. Меня испугало это беспрекословное послушание. Алёшка, ругавшийся с отцом, вдруг говорит «хорошо, я не буду больше». Снова повернувшись ко мне, он перехватил мой взгляд. И я  почувствовала, как его до сих пор лежащая на моём колене рука сжалась. Смутившись, я сбросила её, и почувствовала себя ещё более неудобно. Я поймала себя на мысли: неужели я задумываюсь о том, что Алексей хочет каких-то не родственных отношений? Если он понял мои мысли? Стыдно-то как! И очень неприятно. Сквозь глубокую задумчивость я услышала голос Игоря:
- Сашенька, давай разочек с нами! У меня сын родился.
Сумбур в голове нарастал. Резко выведенная из своих размышлений, я потеряла ход мысли, но и то, что сказал Игорь, тоже толком не уловила. Как будто только проснувшись, оглядела всех, и, как мне показалось, совсем невпопад сказала:
- Да, конечно!
Только когда мне Алёна передала стопку текилы, лимон и соль, я поняла, что своим ответом согласилась на предложение выпить. Снова посмотрев на Алёшку, я хотела отказаться, но это бы очень странно выглядело, и я, насыпав соли между указательным и большим пальцем, взяла стопку.
- За племянника! – провозгласила Катя.
Услышав такой тост, я улыбнулась Алёшке. Слизнув соль, я залпом опустошила немаленькую стопку, засунула в рот лимон и почувствовала горячую волну во всём теле. Алексей больше не пил.
- Как назвали? – спросила я.
- Алексей. Алексей Игоревич, - гордо произнёс Игорь.
Я только слегка усмехнулась.
- Давай, за Лёху, - снова наливая мне, сказала Катя.
- Нет, Катюша, это будет лишнее, – пыталась я остановить её, но она не слушала.
- Кити, она не пьёт. Это уже для неё лошадиная доза, - вступился Алёшка.
- Ну, уже налили, нельзя же от рюмки, за ребёнка налитой, отказываться! – не успокаивалась она.
- Кать, только последнюю, ладно?
- Хорошо.
Я снова насыпала соль, взяла лимон. Алёшка сложив локти на стол и указательным пальцем подперев подбородок, смотрел  на меня.
- Плохо будет. Стопки-то, стаканы практически, - тихо прошептал он.
Вздохнув, я выпила всё содержимое до дна. После чего Алёшка сразу встал из-за стола, отодвинул мой стул и поднял меня за плечи:
- Ладно, люди, мы пойдём. Прогуляемся немного по берегу.
Выйдя на улицу, он сказал:
- После первой выпитой ты уже в лице поменялась. А сразу вторую схватила. Пока не развезло, пойдём к морю, там прохладно. Окунёшься и не опьянеешь сильно.

Пока мы шли, Алексей рассказал мне вкратце суть ссоры между Алёной и Леонтием, заключающейся в том, что она каким-то чудесным образом забыла о его дне рождения, а он остро на это отреагировал, обуреваемый обидой. Много было сказано резких слов, так что в итоге стало непонятно, кто больше виноват. Потом Алёшка рассказал о том, как Катя стала для Алёны, а затем и для них, Кити. Я, конечно, догадывалась и сама, что Алёне, видимо, очень понравилось произведение Толстого, и именно оттуда она и позаимствовала это имя. Но, оказалось, дело в практически полном совпадении имени: мало того, что Екатерина Александровна, она ещё и Щербацких, почти Щербацкая. 
Мы пришли к морю. Свежий воздух меня не очень спасал, перед глазами плыло, но мысли пока не разбегались. И когда Алёшка хотел помочь мне расстегнуть рубашку, я отшатнулась от него:
- Я трезва. Сама справлюсь.
Когда он загадывал желание между мной и Александром, его вело почти так же, как меня сейчас. Но теперь он спокойно стоял и смотрел, как мои пальцы путались в пуговицах. Всё же я их одолела. Аккуратно сложив одежду, я направилась к воде. Подходя ближе, меня охватил страх: на суше еле стою, что будет в воде? Я оглянулась, Алёшка стоял на том же месте. Я не стала просить его о сопровождении, села на берегу, протянула ноги в воду, брызнула несколько капель на лицо. Хорошо. Вспомнив, что мне надо позвонить Артёму, я стала подниматься.
- Страшно в воду одной? Пойдём, я тебя подстрахую, - услышала я рядом голос Алёшки.
- Подожди, Артёму надо позвонить.
- Потом позвонишь. Его ругала за пьянство, а сама в таком состоянии собралась ему звонить. Сейчас окунёшься, станет легче, потом и Артёму звонить будем.
Он взял меня за руку и повёл в море. Когда мне вода достигла плеч, он остановился и стал умывать меня.
- Глаза-то закрой, солёная вода попадет.

Я послушно закрыла глаза. Алёшка набирал полные ладошки воды и лил мне её на лоб, аккуратно проводя рукой по всему лицу, как бы смахивая уже не холодные капельки, и всё повторял снова. Становилось гораздо легче, и голова переставала  кружиться. Но Алёшка остановился, и только что покинувший меня груз стал возвращаться. Я открыла глаза. Алёшка держал перед собой сложенные лодочкой ладошки, из которых вытекали тоненькие струйки  воды. Он вылил воду мне  на голову, провёл ладонями по мокрым волосам, потом его руки скользнули под волосы, на затылок. Он делал это так медленно, но так быстро всё произошло. Меня охватил дикий ужас от испытываемого мной счастья. Алёшка осторожно притянул меня к себе. Одной рукой он легко, и вместе с тем крепко прижимал меня, а другой, сильно сжимая моё лицо, приподнял его к своему. Хватка его слабела, и  пальцы побежали вверх по щеке. Но я не опускала лица, я смотрела ему в глаза. Я осознала, что уже абсолютно трезва, и сразу до меня дошёл смысл происходящего. Меня охватила паника оттого, что всё это нужно прекратить. Я дёрнулась, делая попытку высвободиться. Но Алёшка схватил меня крепче.
- Я не могу… Нельзя… - сказал он.

Но, не внемля своим уговорам, Алёшка коснулся губами моих губ. Когда поцелуй стал настойчивее, я вышла из оцепенения. Сильно толкнув Алёшку, побежала, преодолевая сопротивление воды, на берег. Подошла к нашей одежде и стала её собирать.
- Давай обсохнем, - предложил Алёшка, взяв свои джинсы.
- Пойдём так. Ты вчера говорил, что в мокром очень экстравагантно.
- Ну, это в шортах. А дорогие джинсы так не выглядят с пятнами на попе.
- Пойдём тогда по берегу. Когда обсохнем, оденемся и домой.

Всю дорогу я пыталась что-то говорить. Молчать, мне казалось, невозможно. Я не знала, что делать: и дальше говорить ни о чём? Потому что всё сказанное мной и Алёшкой по дороге от берега до дома было пустое. Может, после произошедшего мне так казалось, так как потребность внести ясность в отношения была сейчас важнее всего. Но об этом ни он, ни я не могли начать говорить. Как будто оба договорились забыть об этом или представить, что это был сон.

А может, утром уехать? Так и нужно поступить. Объясняться с Максом и Ириной? Но самое главное: объясняться с Алёшкой. Мне не хотелось выяснения отношений. А если ехать завтра, то вопросы обязательно будут. Максим опять заподозрит сына в том, что он со своими сусальными дружками чем-то обидел меня. То, как мы с Алёшкой возвращались домой, вполне удовлетворяло понятиям о  нормальном общении, не без напряжения, конечно, но оно через несколько дней пройдёт. А если нет? Будем решать проблемы по мере их поступления. А пока нужно просто говорить обо всём: о кино, о работе, о родителях. Об этом мы и говорили. Алёшка даже говорил о своей самой любимой в детстве книге:
- Я несколько раз перечитывал «Чёрную стрелу» Стивенсона. Это эпоха войны Роз. Хотя роман и не доведён до её конца, но уже чувствуется назревание недовольства народа феодальным беспределом. Там и география Англии того времени очень верно описана. Я сверял по историческим источникам.
- Это художественное произведение?
- Конечно. Главный герой Дик. Он был сначала ланкастерцем, потом перешёл в лагерь Йорков. Там он, правда, не нашёл общего языка с их вождём. Но это всё читать надо. Очень захватывает.
- А где эта книга сейчас?
- Дома где-то. Почитать хочешь?
- Давай. Я просто в детстве тоже перечитывала несколько раз книгу. Называлась она «Повесть о рыжей девочке». Но её я брала в библиотеке. Прочту, сдам, беру что-то другое, а потом снова её. Вот ты читал о войне, чисто мальчишечье чтиво. А я читала чисто девичье: о школе, о первой любви. Как рыжая Ева записки кидала в окно мальчику, как у неё с одноклассницей конфликты решались. Потом книга порвалась, потёрлась и куда-то из библиотеки исчезла. Сказали, что списали, а другой такой больше не пришло. Я даже автора не запомнила. Мне было, наверно, лет девять, читала да читала, кто там написал, и не смотрела. Сейчас бы купила, как кусочек детства, но найти повесть о рыжей Еве, не могу, - на несколько секунд я сделала паузу, но больше молчать в данной ситуации было нельзя, и я снова быстро заговорила. - Она, кстати, имя своё не любила. Я тоже в детстве не могла понять, почему в классе девочки Оли, Светы, Люси, а я Сашка. Когда я читала рассуждения Евы о том, что родители не имеют права давать имена своим детям, ведь с именем всю жизнь жить, а, немного повзрослев, дети выберут имя сами, я с ней соглашалась.
- Представляю, ты выросшая на латиноамериканских сериалах, выбрала бы себе имя, - Алёшка искренне весело и беззаботно рассмеялся,  вызывая и мою улыбку, - и кто бы ты была? Эстерсита? Лаурита? Или вот, мне больше всех нравилось, Кандида! – Лёшка рассмеялся ещё громче и его смех грохотом пронёсся в тишине ночи.
- Ты тоже это смотрел?
- Ещё бы! Машинки катал рядом с мамой, мне было-то три года, по-моему. Но Кандида твёрдо отпечаталась в детской памяти. А имя в детстве, наверно, всех не устраивает. Я тоже не любил своё. А, когда, став немного постарше, на фоне всего этого мыла я задумался о его смене и первое мне, что пришло в голову, – Тиабалду, тоже хохма из очередного шедевра, я полюбил своё имя уж очень шибко.
- Слушай, правда, был невидимый друг у какого-то чудаковатого субъекта. Тиабалду, - я тоже рассмеялась, и даже на какое-то время напряжение спало. – Тиабалду. Надо же придумать имя. Но я, знаешь, не этим себя успокоила. К нам в шестом классе пришла Женя. И мне так хорошо стало, что не только я обделена женским именем. Мелкая душонка, правда?
- Не то слово, - подтвердил Алёшка, тихо открывая дверь.

Мы зашли в квартиру и, стараясь никого не разбудить, сразу прошли по своим комнатам. Мысли вновь тяжёлым грузом свалились на меня. Я старалась гнать их от себя, я говорила себе, что всё решила по пути домой. Что прецедент не повторится. Но если даже намёк будет на рецидив – ссылка в Сибирь. Я взяла свой МР3-плеер, надела наушники, включила свой любимый «Романс» «Сплинов», но и он не помог мне заснуть. Я встала, вышла на балкон. Включив на всю громкость финальный проигрыш, сама не заметила, как покатились слёзы. Следом заиграла «Скрипка» группы «Quadro», или, может, это имя музыканта. Всё равно. Только и в лучшем настроении, эта музыка не оставляла равнодушной, сейчас же мне выть хотелось, но я тихо глотала слёзы. И вместо того, чтобы выключить, делала громче и громче, издеваясь над собой.

Я вспомнила, как совсем недавно ругала Артёма за то, что он  пил, когда пить не нужно. Как  пыталась до него донести, что не один миллиграмм спиртного не проходит бесследно, получив самое наглядное доказательство. «Когда пить не нужно» - сразу вернулась я к своим рассуждениям. Разве когда-нибудь нужно? Сегодня родился на свет маленький человечек, сегодня я познакомилась с большим количеством новых людей, сегодня я вела себя так, как все, сегодня пилось за что-то, а не от чего-то. Но тем не менее вновь приведён хороший пример, что на все эти случаи есть масса других возможностей отметить событие. Что будет у других, у Кати, у Игоря, у Алёны с Леонтием? Как минимум, потеряют какую-нибудь мелочь, но тоже неприятно, как максимум, ввяжутся в драку. О чём я думаю? Всё будет в порядке.

Вновь вспомнив об Артёме, я почувствовала острое желание ему позвонить. Судорожно пыталась сориентироваться в разнице во времени, но, не одолев эту арифметику, набрала его номер.
- Странная ты девушка, звонишь в такое время. Не спиться? – услышала я в трубке родной голос.
- Тебе тоже?
- Мне – абсолютно, - Артём пытался бодриться, но меня ему бесполезно обманывать.
- Пингвин, извини меня, пожалуйста, за дневной разговор. Мне очень не по себе целый день. Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, а я…  У меня даже слов нет выразить, как мне стыдно. Родной, я с тобой, ты же знаешь. Как там дела у Виты и Леры? Хочешь, я приеду?
- Сколько текста сразу. Я же говорил, что ты права, что просить прощения не за что. Я тебя не успокаиваю, я на самом деле так считаю. Я только снова убедился в наших с тобой давних умозаключениях: губит людей пиво, и всё горе от него, а также и от других спиртных возлияний. Только себя казнить хочется после подобных убеждений…
- Мне приехать?
- Нет. Сам, сам, сам. Это вынести я должен сам. Вот только они выкарабкаются, и всё наладится.
- За день никаких изменений? Ты сейчас в больнице?
- Нет. Уже в двенадцатом часу ночи меня дежурный врач отправил домой. Сказал, что в случае чего, позвонит. Но я ни есть, ни спать не могу. Ванну принял и не могу себе больше занятие найти. Мерю квартиру шагами, выхожу на балкон, включаю телевизор и, не в силах его смотреть, выключаю. Изменений никаких. Я уходил, всё было плохо, но звонка из больницы нет, и я молюсь, чтоб только не зазвонил телефон.
- Ты, пожалуйста, поешь чего-нибудь. Заставь себя. Хорошо? Я завтра позвоню.
- А ты почему не спишь? Не нравишься ты мне что-то! – спросил Артём.
- Я только что вернулась с прогулки по ночной Ялте. Племянник выводил в свет.
- А-а. А то я, родная, уже подумал, что с тобой тоже что-то стряслось.
- Нет. Всё замечательно. Крепись. Днём позвоню.
- Я очень люблю тебя, – сказал Артём.
- И я тебя.

Я положила трубку. И, стараясь не возвращаться мыслями к прошедшему вечеру, легла и закрыла глаза. Уснула я, наверно, мгновенно, но очень беспокойным и тяжёлым сном.
Утром я проснулась рано, от звука закрывающейся двери. Максим с Иринкой снова ушли на работу, и мы с Алёшкой опять одни. Я даже не ощутила верность поговорки: утро вечера мудреней. От вернувшегося после сна сознания того, что прошлой ночью случилось нечто непоправимое и что забыть это, как я наивно полагала вчера, не получится, у меня разболелась голова. Минут пятнадцать я полежала и, решив заняться трудотерапией, встала. Алёшка ещё спал. Включив в наушники «Кино» и тихо напевая:
Песен ещё не дописанных сколько?
Скажи, кукушка, пропой…
 я вытерла везде пыль. Набирая воду в большой таз для мытья полов, я вдруг почувствовала, как из уха у меня Алёшка выдернул наушник:
- «Солнце моё, взгляни на меня»,- пропел он строку той же песни,- Привет. Сашку купать будешь? – спросил Алексей, не ожидая, наверно, что я могу решить мыть пол.
- О, а где она? Я совсем про неё забыла!
- Мама её у себя в комнате, наверно, закрыла, чтоб спать нам не мешала, - он развернулся к выходу, чтобы идти искать щенка, но потом медленно стал поворачиваться назад, широко улыбаясь. Видимо, догадался, для чего всё это, но, всё же вопросительно приподнимая брови и даже  чуть сморща нос, он спросил, -  а ты что делаешь-то тогда?
- Мыть собираюсь… Пол, - улыбнулась я и стала закрывать краны.
- Золушкин припадок с утра пораньше? – Алёшка пошёл в комнату родителей. – Вот она, моя прелесть. Интересно, с ней гуляли?
- По-моему, да. Где-то сквозь сон слышала, что дверь открывалась.
Я начала мыть пол со своей комнаты. Сашка подбежала ко мне и стала хватать зубами края тряпки, издавая очень взрослый рык. При этом так забавно трясла головой, что казалось, будто она вот-вот отвалится.
- Саш, - крикнул Алёшка из кухни, - мы вчера разве хлопьев кукурузных не купили?
- Нет, - крикнула я в ответ. И получилось это весьма громко и, для собаки, неожиданно, так, что она дёрнулась и, поскользнувшись задней лапой, растянулась на линолеуме.
- Я схожу, куплю. Ты какие любишь?
- Какие ты себе берёшь, такие и бери. Я в них не большой знаток. Лёш, возьми Сашку с собой, вдруг не успели с ней погулять, в любом случае, лишним не будет. А я пока быстро домою, иначе она съест тряпку раньше, чем я закончу.
Алёшка отсутствовал около получаса, наверно, давая возможность мне домыть пол. Он принёс два пакета хлопьев: глазуревые и шоколадные, молоко и сгущённое какао. В огромную миску, которая у него называлась «тарелочка для хлопьев», он вылил полпакета  молока и добавил четыре столовых ложки какао.
- Сладко же!
- Для того и делается, чтоб сладко было, - ответил Алёшка, и тихо, как-то многозначительно, прибавил, - настроение поднимает, - я ничего на это не ответила, сделав вид, что и не слышала вовсе. – Сегодня нужно объявление о контрольных  продублировать. Как-то его сократить надо, перечисление предметов его утяжеляет.
- Так и напиши: по любому предмету.
- Я не люблю возиться с гуманитарными.
- Я повожусь, надо же что-то делать.
- Да, делать что-то надо. Я не могу, я знаю, что нельзя, - Алёшка замолчал, нет, не запинался от волнения, а именно замолчал, думая, наверно, о нужности начинаемого разговора.
- И я не могу, давай дальше не мочь вместе. Даже думать нельзя, а ты говорить решил. Объяснения нет тому, что вдруг свалилось вчера на нас.
- Оно уже, как ты правильно заметила, свалилось. И объяснять это не нужно. Просто теперь это есть.
- Нет ничего. Я двоюродная сестра твоего отца, ты сын моего брата. Это всё, что есть.
- А ещё убедительнее звучит, что ты внучка моей прабабки, бабушки моего отца и матери моего деда. И кто ты? – разозлился вдруг Алёшка.
- Так и родную мать можно представить дальней родственницей: родная сестра дочери моей бабушки, например. Запутанно и не понятно. Заметь, ещё не понятнее того, что предложил ты, а это – мать. И это есть. Больше не будем говорить о вчерашнем вечере.
- Но для чего он тогда был? Мы теперь не можем его вычеркнуть из своей биографии. Я не могу перестать думать о нём, он у меня из головы не идёт.
- Если честно, у меня пока тоже. Но всё дело времени.
- Саша, вчера мы с тобой говорили о сериалах. Вот в них очень часто показывают любовь кузена к кузине, свадьбы и прочее. Получается, что это только вопрос нашего менталитета, нашей культуры. И ничего в этом нет страшного.
- Мы живём в своей стране, мы выросли в этой культуре. Вообще, о чём мы говорим? – я налила в тарелку молока, взяла пакет с глазированными хлопьями и села за стол напротив Алёшки. – Тебе одноклассниц под партой целовать надо, а не со мной культуру латиноамериканских стран обсуждать. Хлопьев всыпаешь немного, разбухают что-ли?
Алёшка кинул ложку с такой силой, что она вместе с «тарелочкой» упала на пол, и всё её не съеденное  содержимое растеклось по кухне, нещадно заливая мои труды. Но он даже не извинился ни за пол, ни за своё хамское поведение. Я вышла, оставив его одного. Говорить дальше сейчас бесполезно, да и, в принципе, не о чем.   

Зайдя в свою комнату, я снова включила «Сплин». Наверно, если бы я познакомилась со слепым человеком, он бы через музыку, которую я слушала, представил меня в бандане и в толстовке с красной надписью через всю грудь – «Алиса». Но я не ношу подобных вещей и не люблю, когда девушки такое надевают. Я искренне считаю, что девушка должна быть одета в платье, но если она в брюках, то в изысканно женском крое, а не в широких и грязных мужских джинсах. И обязательно с чистой головой, в то время как под банданой она, в большинстве случаев, далеко не «свежая».
Я надела своё любимое лёгкое зелёное платье с кокетливой рюшкой в области декольте, завязала волосы в хвост обычной атласной зелёной лентой, слегка подкрасила губы блеском и вышла в прихожую. Алёшка вытирал пол на кухне, не оборачиваясь на меня. Ему усердно помогала собака, жадно лакая молоко. Я обулась и быстро вышла из квартиры.
Долго ходила по красивым ялтинским улицам. Мне вспомнилась песня, которую всегда слушал папа в машине, лет десять назад:
                Ялта, где растёт золотой виноград,
                Ялта, где ночами гитары не спят,
                Ялта, где так счастливы были с тобой.
                Там, где солнце палит, и, целуя гранит,
                Шумит прибой, морской прибой.
Скучал, видимо, по родному краю. Позвонить нужно родителям. Не разочаровала маму встреча с розовой мечтой? Я набрала номер мамы, но услышала уже знакомый, приятный мужской голос: «The number is not available in the moment. Please, try again later». Папин телефон говорил то же самое.
Я очень захотела мороженого, но обнаружила, что у меня закончились гривны. В поисках обменного пункта, я снова задумалась об Алёшке. Я знала, что наш разговор возобновится снова и что сказать опять будет нечего, хотя внутри всё будет кипеть. Я вдруг призналась себе, что эту ситуацию тяжело будет держать под контролем, тяжело держать дистанцию. …И тяжело уехать. Неужели подобное могло произойти со мной? Но у меня не получалось отодвинуть мысль о том, что прав был Алёшка, говоря, что нет родственных чувств у людей не выросших рядом, нет сознания того, что он мой двоюродный племянник. И есть это постыдное восприятие его как мужчины. Но, даже если откинуть родственный аспект, оставался возраст. Сразу вспомнились слова этого «маленького мальчика»: «Мать увезла из-за того, что  с девчонкой переспал». И я снова испытала неприятное чувство стыда оттого, что во мне волной поднялось какое-то отвращение к той незнакомой девочке. Как теперь быть, как вести себя, как контролировать каждое слово, взгляд, жест? Ведь отныне всё будет иметь значение.

Я нашла обменный пункт, поменяла четыре тысячи рублей, но мороженого мне совсем уже не хотелось. Я прошла по набережной, впервые от начала до конца. Она оказалась совсем не большой, около километра, наверно. Ноги гудели, гуляла почти пять часов. Я присела в ближайшем открытом кафе, заказала стакан ананасового сока и чашку зелёного чая. Я ждала времени возвращения Максима домой. Сегодня мне совсем не хотелось находиться наедине с Алёшкой. Посидев ещё двадцать минут, я пошла по магазинам, купить подарки брату, Иринке и Алёшке. Ире я купила набор комплексного ухода за руками и набор для глинтвейна: бокалы, хорошее вино, миндаль, фрукты и пакетик со специями. Максу присмотрела очень красивую колоду карт для преферанса и массажёр на сидение автомобиля. Но так как чудо-деньги опять закончились, мне снова пришлось идти в обменный пункт. Алёшке я купила духи «Valentino» и две книги – «Справочник Мессии» Ричард Баха и рассказы маркиза де Сада.
Я вернулась, когда Ирина и Максим были дома.
- Ты где была? Алёшка говорит, что ты утром ещё ушла. И не позвонила ни разу, - накинулся с вопросами Макс.
- У меня, оказывается, ваших номеров телефонов ещё нет.
- А у нас – твоего.
Алёшка не выходил из комнаты, пока Иринка не позвала его ужинать. Когда все собрались за столом, я вручила каждому подарок. Ира искренне обрадовалась:
- Мы с тобой в ближайшее время девичник устроим, - сказала она, - Макс по выходным в гараже пропадает, Алёшку к девчонкам отправим, а сами в загул уйдём.
Предложение отправиться к девчонкам, Алексей воспринял демонстративно с безразличием. Это и хорошо, может так и сведётся всё к логическому концу.
Максу тоже всё очень понравилось, он спросил:
- Ты в преферанс играешь, что-ли?
- Да. Причём очень даже неплохо.
- И мы с тобой тоже устроим девичник, - засмеялся Макс.
Алёшка и на подарки  почти никак не отреагировал, только взяв в руки рассказы де Сада, поднял на меня взгляд, полный злобы и раздражения. Он быстро поел, не вступая ни в какие разговоры и вышел из-за стола.
- Поругались? – спросила Ира.
- Не то, чтоб поругались. Повздорили немного, - ответила я, думая о том, что такое поведение Алёшки, оказывается, тоже не очень хорошо. Ирина заметила напряжение, да и не заметить это тяжело.

Убрать со стола вызвался Максим. Мы с большим удовольствием согласились на его предложение. Ира пошла в ванную. Я – к себе в комнату. Через несколько минут ко мне без стука вошёл Алёшка. 
- Я это читал, - положил он на кровать рассказы де Сада, тяжёлым взглядом глядя на меня.
- Дареному коню в зубы не смотрят. Ещё раз прочтешь, - взяла я такой же тон, каким говорил он: тихий, но грубый и наглый.
- Ты ведь это с нравоучительным умыслом подарила. На, мол, почитай, чем подобные связи заканчиваются,- не унимался он.
- Что надо-то тебе? Не нравится – выбрось. Только веди себя спокойнее, родители твои видят всё.
- Пусть все видят! Моя жизнь никого касаться не должна! Кому-нибудь интересно, что я чувствую? Меня съедает изнутри это положение, - Алёшка стал переходить с грубого рычания на шёпот, полный грустного отчаянья. Он сел на пол и крепко обхватил мою ногу у щиколотки.  – Это впервые. Я всё вокруг ненавижу, меня всё раздражает.
- Я должна уехать. Завтра, - сказала я, делая шаг назад в попытке высвободиться.
- Нет. Я объявление дал, ты сама просила, чтобы я «по всем предметам» написал. А теперь бросить меня хочешь, - истерично засмеялся он.
Я уткнулась лицом в ладони и тихо спросила:
- Ты чего хочешь? Как ты видишь дальнейшее развитие ситуации?
Он снова вернулся в адекватное состояние:
- Никак не вижу, и это страшнее всего, потому что развитие будет. Только какое?

Он вышел из комнаты абсолютно спокойный, забрав рассказы де Сада.
На следующий день Алёшка стал прежним: спокойным, простым и разговорчивым. Меня это сначала насторожило. Он принял для себя какое-то решение, и что теперь будет предпринимать, никому не известно. Но потом я согласилась на его правила и стала вести себя также, но всё же не теряя бдительности.

Очень ровно прошла неделя, без всяких эксцессов.
Нам стали поступать заказы на выполнение контрольных работ. Я удивлялась, что многие готовы были платить деньги за работы, занимающие не больше получаса. Неужели настолько лень людям полистать учебник? Неужели современный школьник не в состоянии справиться с тестом по периоду «оттепели»? По-моему, хрущёвские годы – это самое простое из истории страны Советов. Я имею в виду, для изучения.  Задачу очень облегчает то, что не отвечать нужно на вопросы, а составить их, а также варианты ответов. Нет, не хотят думать и работать.
Самая большая работа была по правлению Горбачёва и его «Новому мышлению». Пришлось  кое-что вспомнить о проблеме разоружения, о политике СССР в отношении Восточной Европы, Германии, об отказе в безоговорочной поддержке прокоммунистических режимов в Азии и некоторые другие исторические факты. Этот реферат занял у меня два дня.
- Я на сегодня закончил, ты скоро? – спросил Алёшка.
- Да, несколько абзацев осталось. И всё.
- Может, сходим пообедать куда-нибудь?
- Да, кстати, потом на пляж. Два дня уже на море не были.
Зазвонил телефон. Алёшка взял трубку:
- Да, - потом он молчал, говорил собеседник, потом снова говорил с такими же паузами. – Привет. Ты тоже вернулся? Рано что-то все подтянулись назад. Встретимся. Леонтий давно здесь. Подожди, - он закрыл ладонью микрофон трубки и обратился ко мне, - не против, если Стасоня с нами пообедает?
- Нет. Только за.
- Через часок мы обедать пойдём. Не желаешь с нами? – опять пауза, - Всё, договорились.
- Может, Леонтия с Алёной тоже позовём. С ней я за неделю общий язык нашла, мне так проще будет.
- Стасоня им позвонит, - ответил Алексей.
- Почему ты его так называешь?
- Потому что у него фамилия – Оня. Стас Оня. В более быстром произнесении получается Стасоня.
Я только усмехнулась и стала дописывать свои несколько абзацев о «Новом мышлении» Горбачёва.

Как и обещал Алёшка, через час мы встретились со всеми на набережной.
Стас явно постарше Алёшки и Леонтия, это сразу видно. Он очень крепкий и плечистый, вполне сформировавшийся молодой мужчина. На вид лет двадцати – двадцати двух, но оказалось на самом деле, что ему девятнадцать лет. Среднего роста. У него тёмные волосы с рыжеватым оттенком, такие же глаза. Он не умопомрачительный красавец, но вполне привлекательный парень.
- Куда пойдём, есть предложения? – спросил Стас.
- Может в «Учан-Су», там водопад рядом, - предложил Алёшка, наверно, больше обращаясь ко мне.
- Там, должно быть, кухня китайская? Я бы что-нибудь из грузинской поела, - извиняющимся, за отклонение его предложения  взглядом посмотрела я на Алексея.
- Тогда в «Тифлис», - быстро среагировал Станислав.
- Желание гостьи – закон, - сказала Алёна.

При входе в «Тифлис» висело приглашение, которое почему-то очень позабавило меня: «Заходи, генацвали!» И мы, конечно же, зашли. Уютное место. Кусочек Грузии. Мы сделали заказ и очень быстро нам его принесли.

Стас с первых же минут нашего с ним знакомства стал оказывать мне знаки внимания, притом делал это так, будто знаем мы друг друга не первый день и я должна быть горда, что именно мне досталось подобное счастье. Но мне было очень неприятно. Каждый его комплемент звучал примерно так: вот есть я, замечательный и великолепный, и раз ты понравилась даже мне, то значит ты, на самом деле, неплохая девушка. Но мне стало гораздо более неприятно, когда я вновь поймала себя на мысли, что я вообще никаких комплементов не хочу в присутствии Алёшки. В течение всего этого самого долгого обеда в моей жизни я желала только одного: вернуться в его комнату и снова сесть за реферат о «Новом мышлении», слушая, как он то тихо поёт, то тихо ругается, когда что-то не сходится в подсчётах.
- Саша-Санечка, как насчёт ужина вдвоём? – утвердительно спросил Стас.
- Нет, - резко ответил Алёшка.
- Почему? – недоумённо спросил Станислав.
Я стала вспоминать, что говорил мне Максим по поводу отцов новых друзей Алёшки. Это влиятельные люди, а у них очень своенравные дети. Мне не хотелось, чтобы у Алексея возникали проблемы с подобного сорта людьми.
- Стара я для тебя, разница у нас в шесть лет, - невпопад сказала я.
- Правда? Никогда бы не подумал. Только это совсем ни при чём, - ответил Стас.
- На самом деле, ни при чём, - сказал Алёшка. - Стасоня, ты извини, но, зная тебя, я абсолютно не доверяю тебе эту девушку.
- Лёха, мне приятно, что ты считаешь меня опытным сердцеедом. Но Александра тоже не девочка. Мы определимся со своими симпатиями сами.
- Уже определились. Сашка сегодня ужинает дома, - повышая голос, раздраженно ответил Алёшка.
- Не понятно, ты что-то против имеешь? -  задал вопрос Станислав, тоном властителя мира.
- Стасоня, успокойся, - вступил в разговор Леонтий.
- Ты меня не успокаивай, молчи, пока с тобой не разговаривают,- стал грубить Стас.
- Станислав, я на самом деле, не могу ужинать сегодня с тобой, и, если честно, не только сегодня. Мне абсолютно нечего тебе сказать, а весь вечер сидеть молча не вижу возможности, - аккуратно вставила я, чувствуя, что требуется моё вмешательство.
- Ты меня оскорбить пытаешься? О чём ты хочешь пообщаться? О Шишкове? О стиле барокко? О финской войне? О Шопенгауэре?  Но, скорее, тебе ближе жёлтая пресса, её тоже можно обсудить, - высокомерно процедил Стас.
Я только было хотела подняться из-за стола, чтобы покинуть это прекрасное общество, но Алёшка одним рывком пересёк стол и нанёс удар Стасу в височную область, как мне показалось. Но Стас схватился за глаз. Сквозь пальцы проступала кровь.
- Ты что, урод, сделал? – зарычал он и кинулся к Алёшке.
Но Леонтий схватил Стаса за руку:
- Успокойся, Стасоня, твоему отцу и так мало приятного бровь тебе зашивать.
- Руки убери! Ты видишь, что он сделал? Из-за бабы! – негодовал Станислав.
- Из-за какой бабы? Она тётка ему. Ты просто думай, что говоришь.
К нам быстро подошли три охранника и, что меня удивило, достаточно вежливо попросили покинуть помещение. Стас вышел первый. Мы задержались, так как расплачивались по счёту.
- У вас проблем с ним не будет? – спросила я Алёшку и Леонтия. – Кто у него отец?
- Ты опять начинаешь нас делить по принципу влияния родителей? В наши дела родители не вмешиваются,- ответил Алексей, - Но если ты так боишься за нас, могу успокоить, у Леонтия отец «страшнее», чем у Стасони.

И Алёшка, как когда-то на пляже, прибавил шаг, оставляя меня позади. На этот раз я не стала его догонять, а дала возможность остаться одному. Может, с моей стороны это не правильно, но иначе я не могла.
- Как-то странно всё, - после длительного молчания сказала Алёна, - с чего Алёшка так категорически против  был этого ужина?
- Не любит Алёшка Стасоню, из-за Кирилла терпел какое-то время, а теперь устал, - пояснил Леонтий.
- А почему именно сейчас, Саш, почему именно в данный момент? – не унималась Алёна.
- Подождите, я воды куплю, - остановил нас Леонтий.
Он зашёл в магазин. А Алёна без намёков спросила:
- Саша, а вы с Алёшкой точно друг другу родственники?
- Интересный вопрос. Конечно.
- Ну, ладно, а то мне показалось, что он реагировал неестественно.
- Лео же сказал, что Алёшка недолюбливает Стаса. А кто Стас Кириллу?
- Брат двоюродный.
Вернулся Леонтий, они с Алёной проводили меня домой.

Я тихо подошла к комнате Алёшки. Он сидел за столом и снова что-то высчитывал.
- Ты же говорил, что на сегодня у тебя нет больше работы.
Ответа не последовало. Он опять на меня обиделся.
- Алёшка, - позвала я.
- Не мешай. Мне работать надо, чтобы мой ребёнок не прятался ни за чьими спинами. Я хочу, чтобы моему сыну не страшно было давать отпор. И чтобы никто не спрашивал у него, не создаст ли ему в будущем проблемы отец обидчика.
- Да, что же такое? Раз тебя так угнетает твоё положение, поменяй круг общения. Мне не верится, что у тебя так ущемлено самолюбие. Ты же знал, с кем идёшь на контакт. В конце концов, мне действительно страшно за тебя, неадекватных людей много. А ещё если он влиятелен, то это и подавно гремучая смесь.
- Ладно, не думай об этом.
- Чай пить будешь? – спросила я, подойдя к его письменному столу.
- Буду.
Мы прошли на кухню. И Алёшка неожиданно спросил:
- Как давно Артём женат?
- Чуть больше семи лет, а что?
- А вы знакомы – десять. Вы любовники?
- Нет. Уже нет. Мы перестали ими быть задолго до того, как он женился. Так получилось.
Алёшка стоял, облокотившись на холодильник:
- Понятно.
- Что понятно? - спросила я, пытаясь немого отодвинуть его, чтобы достать из холодильника шоколад и какао.
- То, что ты теперь ищешь такого, как он. Или ждёшь его.
- Глупости говоришь, я ушла от него к однокласснику, и он был совершенно не такой, как Артём.
- Какое-то у меня нервное состояние. Не знаю, к чему прицепиться.

Алёшка сел за стол, я села рядом. Он долго мешал ложечкой чай, глядя на дно чашки. Не отпив ни глотка, встал и пошёл в свою комнату. Через несколько минут я подошла к нему. Он, в одних шортах, сидел с закрытыми глазами на кровати, массажируя кончиками пальцев голову. Я присела около него:
- Ну и что мы не в настроении? Что не весел, буйну голову повесил?
Он открыл глаза и долгим взглядом посмотрел на меня. Взял меня за запястье и слегка потянул к себе. Я попыталась встать, но поняла, что не могу от него сейчас уйти, что не хочу даже на миллиметр отодвигаться от него. Я провела ладонью по его щеке, и он прижал её плечом.
- Сашка! Моя… - шёпотом выдохнул Алёшка, и его дыхание я почувствовала на губах.
Он не целовал меня, он только слегка водил губами по щекам, губам, глазам. Не желая больше себя контролировать, я обняла его и, поймав момент, когда его губы вновь вернуться к моим, поцеловала его. Он стал раздевать меня, я не сопротивлялась, только крепче прижимала к себе его обнажённые плечи и быстро, очень быстро шептала:
- Отче наш, Иже иси на небесех, да святится имя Твое…
- Саша, не надо, - таким же шёпотом просил Алёшка.
- Да приидет царствие Твое, - снимая с него остатки одежды, продолжала я. И целовала его плечи. Я ясно понимала, что я делаю, и ясно понимала, что по-другому не могу.  Я продолжала читать молитву с всё большим и большим рвением, по мере того как я ощущала всё большую наготу.
- И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго, - присоединился Алёшка, тоже понимая греховность нашего  поведения.
Но читали мы молитву не для того, чтобы остановиться, а для того, чтобы вымолить прощение за то, что собирались сделать. Вымолили ли?

Я лежала, уткнувшись лбом в Алёшкину грудь, и молчала. Он тоже молчал. Мне было стыдно даже голову поднять и посмотреть ему в глаза. Он приподнялся и поцеловал меня в ухо:
- Одеться надо. Скоро мама с папой придут.
Я взглянула на Алёшку, впору было читать «Отче наш» снова:
- Я не хочу, Алёшка, - целуя его грудь, сказала я.
- Сашка, родная моя! – вновь  обнял меня он.

Максим и Иринка пришли минут через сорок. Поужинав, Макс предложил сходить на пляж. Алёшка очень активно поддержал эту идею, чем весьма порадовал Ирину.
Солнце уже спускалось к горам, но прохладнее на улице не стало. Не дул даже слабенький ветер. Спасало только то, что  тени стали длиннее и скрывали нас от палящего солнца. Сашка медленно плелась по следам Макса и ни на сантиметр не сдвигалась в сторону. Когда мы шли через виноградники, прятаться было негде, и наша одежда быстро стала намокать от пота и противно липнуть к телу.
- Мне кажется это не совсем нормально. Уже шестой час вечера, а печёт, как в полдень, - тряся ворот майки, сказала Ира.
- Наоборот, нормально! Сейчас поплаваем, потом на солнышке погреемся. Пап, а ты мяч взял? – говорил Алёшка быстро, именно так, как говорят люди, переполняемые эмоциями.
- Волейбольный! Я думаю на пляже столько народа, что играть будет негде.
- Пойдём на другой, - предложила я.
- Ты полагаешь, что на Приморском меньше? Погода волшебная, в это время везде много людей, а «Дельфин» ближе, - ответил Максим.

На пляже, действительно, было тяжело найти место, на котором мы могли бы вчетвером уместиться. Найдя его, мы побросали свои шорты и футболки на песок, взяв мяч, побежали в воду. Тело было перегрето, и от воды, казавшейся ледяной, у меня перехватило дыхание. Но я быстро привыкла. Мы разбились на команды и стали играть в волейбол, как назвал его Макс, акваволейбол. Сашка, не пожелавшая оставаться на берегу в одиночестве, поплыла за нами. Но очень скоро вернулась на берег. И всё время, пока мы играли, она топталась у кромки воды. Мы с Алёшкой почти сразу стали проигрывать. К моему стыду, я впервые играла в эту игру. В школе мне попался не очень хороший учитель по физической культуре: его уроки проходили в постоянных кроссах и прыжках в длину. Во дворе мы играли в футбол. Так уж сложились отношения, что все девочки и мальчики нашего дома были сплоченным коллективом, и сильный пол, проявляя свою мужскую харизму, велел нам играть в футбол. Мы, как истинные леди, повыбражали, но потом наши пасы не мог перехватить даже Женька, считавшийся этаким первым парнем на деревне, который всегда всё делает лучше других и всем нравится.
Устав, мы вышли на берег, расстелили покрывала и улеглись по направлению к лучам остывающего солнца. Алёшка, лёг рядом со мной. Меня это пугало, мне казалось, что Иринка и Максим всё видят и понимают. Оправдывая поговорку «На воре шапка горит», я дёргалась, постоянно пыталась возобновить разговор, как только все замолкали.
- Ну, ты и волейболистка! – смеялся Макс.
- Тут я лузер, не спорю. Вот если бы футбольный мяч взяли, это другое дело.
- Здесь упражнение «бег на месте» негде выполнить, а ты хочешь в футбол погонять, - переворачиваясь на живот, сказала Ирина.
- Ты хочешь сказать, что играешь в футбол? – удивился Алёшка.
- А что такое?! Да, есть немного. И что это я скромничаю? Много!
- Кладезь талантов: в преферанс играет, в футбол. Прямо женщина-мечта! – сказал Максим.
- Ещё в покер, нарды, на скрипке, - с пафосом хвастающегося перечислила я.
- Кому такая достанется? – ехидно спросил Алёшка.
- Да, сестра, когда племянников нянчить буду?
- В ближайшее время не будешь.
- Тебе двадцать пять, а ты и не думаешь замуж выходить.
- «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало», - тихо процитировала я Омара Хайяма.
- Другими словами, герой твоего романа на горизонте ещё не обозначился? – подытожила Иринка.
- Нет.

Алёшка слегка развернул ко мне голову и усмехнулся:
- Правильно, представьте, с шести лет начать учиться играть на скрипке, только отвязалась от неё к тринадцати годам, начала гонять мяч, сразу же за нарды принялась, ещё чуть повзрослев и, соответственно, поумнев, взялась за более интеллектуальные игры, пока покер одолела, тут и преферанс подоспел. Вся жизнь – игра! Когда тут племянников вам рожать? За освоение шахмат не возьмёшься?
- Если научишь – легко! Я люблю осваивать новое. У меня была подруга, Арина, мы были, что называется, родственные души. Она научила меня играть в покер, она крупье работала. Мне вообще было интересно всё, что она рассказывала, так как я младше неё на семь лет. И я однажды к ней в гости зашла, это было года два назад. А у неё ещё двое парней из казино были, играли на деньги. Одному молодому человеку не понравилось, что я пришла, потому что второй стал заканчивать игру, так как пришёл человек не сведущий в этом деле. Но я села и стала играть. Уже отлично разбираясь во всех их терминах. А потом этот недовольный пошёл провожать меня домой и рассказывал мне всякие казиношные  байки, которые случались именно на покере. И он сказал: «Здорово, когда человеку рассказываешь что-то для себя важное, интересное, то, чем живёшь, и он тебя без пояснений понимает. Любой другой девушке я не мог бы этого рассказать, пришлось бы долго объяснять нюансы или упускать профессиональные термины, короче, лучше не рассказывать, в то время как это огромная часть моей жизни». Мне это понравилось. И я стараюсь теперь охватить, как можно больше.
- Это у нас историк всегда говорит: «Чтобы быть хорошим собеседником, нужно знать всё о кое-чём и кое-что обо всём», – сказал Алёшка.
- Правильно, - решила поддержать разговор Ирина. – А что значит: «мы были, что называется, родственные души»? Теперь вы перестали ими быть?
- Перестали. «Разошлись пути-дороги вдруг, один на север, другой на запад…», - пыталась я известной, но весьма пространной фразой из песни, объяснить причину разрыва родственных связей между моей и Арининой душой.
- Старший товарищ оказался опытной разлучницей? – Ирину интересовали подробности. Мне не хотелось о них говорить, но три пары любопытных глаз настаивали на ответе.
- Не совсем так. На неё нашлась более опытная, мудрая  и красивая женщина. Просто Арина в какой-то момент, а, скорее всего, с самого начала наших с ней взаимоотношений, стала откровенно ухаживать за папой. Я долгое время этого не замечала. Но как-то мама сказала, что не желает появления Арины в нашем доме, честно объяснив мне причину. Как-то даже не верилось сначала. Но потом я стала замечать, что  мои «сто причин» отказа от её предложений зайти ко мне выпить чая, постепенно приводили её в раздражение. Однажды она позвонила и попросила: «Дай номер Эдуарда Фёдоровича, у меня к нему срочное дело». Но так как дело, которым занимается папа, является делом семейным, я ей сказала, что она может со мной обсудить все вопросы. Оказывается, дело не касалось турагентства. Я хотела уже начать выяснения отношений, но мои наблюдавшие за переговорами родители, стали шептать мне, мама, в основном,  чтобы я дала ей номер. Она сразу же позвонила. Папа включил громкую связь. Предложений была масса. В какой-то момент мы с мамой не выдержали, засмеялись, и папа присоединился. Сразу пошли короткие гудки. Может, её оскорбило, что человек, к которому она со всей душой, позволил глумление над ней, да ещё и не один, а со всей семьёй, но больше она не звонила.
- Так Эдик - покоритель юных девичьих сердец! – засмеялся Макс. – Какие предложения она ему делала?
- Знаешь, девушка она начитанная, и весьма красивым фразами вуалировала откровенные предложения. Просто предлагала стать папиной любовницей.
- Вот это любовь! Девочка даже на подобный статус была согласна, зная, что на большее и надеяться нельзя, - сказал Алёшка, то ли иронизируя, то ли сокрушаясь.
-  «Кака така любовь?» - переспросила Ирина, - Тебе кажется, что это похвально и заслуживает сопереживания? Позвонить и открытым текстом сказать: «Хочу быть твоей любовницей!»
- Не знаю, что она чувствовала. Когда я осталась одна, я думала об этой ситуации. Вспомнила сначала весь её монолог: по-моему, это был её последний отчаянный шаг. Мне даже стыдно стало, что мы позволили себе насмехаться над чувствами. Изначально, ожидая её звонка, мы уже приготовились высмеивать всё, что бы она ни сказала. Но потом, прокручивая в голове то, что она говорила папе, и то, как она смотрела на него, приходя к нам, я стала понимать, что она на самом деле влюблена. Мне так стало её жаль, я даже хотела позвонить ей. Но что бы я ей сказала?
- Сказала бы, что устроишь ей свидание с Эдиком, - ответила Ирина, очевидно сомневаясь в моей искренности. – Вот ты бы рада была стать любовницей? Ты бы ею стала?
- Об этом каждый рассуждает с ракурса своего взгляда на проблему. Ты – жена, и само слово «любовница» у тебя ассоциируется с изменой, соперницей, предательством. А она? Что она вкладывает в это понятие? Мимолётное счастье, радость коротких встреч и постоянную надежду. А бывают и безнадёжные ситуации, когда каждый момент, проведённый рядом, кажется последним. И ничего нельзя изменить.
Я встала. Алёшка лежал на спине и не моргающим взглядом смотрел в небо. Солнце уже коснулось горизонта, но пляж не пустел, а, наоборот, становился всё многолюднее. Максим тоже поднялся. Чтобы окончательно закрыть обсуждаемую тему, он предложил поплавать. Но в воде уже находилась добрая половина населения Ялты, и Ирина, отклонив предложение мужа, выдвинула новое: идти домой.
- Завтра выходной. Люди начали отдыхать. Я не люблю большое скопление народа, - пояснила она.
На обратном пути Алёшка предложил прогуляться и показать мне более отдалённые живописные места Ялты. Мы дошли до Набережной, сели в вагончик канатной дороги. Сверху открылось захватывающее зрелище: панорама моря, порта, ялтинских улиц. Под нами проплывали витиеватые, очень старые улочки. Мы «парили» мимо ветхих домиков, некоторые из них выглядели очень комично, наполовину отделанные плиткой. Другие, с полностью законченной отделкой, казались вполне современными, новыми домами. Большая же часть построек оставалась по-прежнему деревянной, с многочисленными верандами. Их обрамляли кривые, скрипучие лестницы. Изгороди этих домов были оплетены виноградом, и выглядело всё весьма экзотично. Вагончик ехал достаточно низко, казалось, что можно дотронуться до всего, что находилось под нами.

Когда мы возвращались домой, мне позвонил Артём и сказал, что Лере стало лучше, а состояние Виты стало более стабильно, хотя улучшений пока не наблюдается. Но одно то, что ей не становится хуже, очень радовало Артёма. Его голос звучал бодрее. И он становился тем Артёмом, которого я знаю давно.

- Чаю очень хочется, - отключив телефон, сказала я. В этот момент на душе у меня было так светло и спокойно, как не было никогда в жизни. Я ощутила всю полноту своего непродолжительного счастья, отодвинув от себя мысли о его последствиях. Я осознавала, что однажды всё кончится, и мне совсем не хотелось омрачать радостных минут ненужными переживаниями. И поэтому сейчас моим единственным желанием было набрать побольше воздуха  в лёгкие и закричать на всю улицу о переполнявших меня чувствах и эмоциях.
 - Я сейчас заварю ромашковый час, - ответил Алёшка, - я всегда пью его после пляжа. Мне так хорошо становится после него.

Дома, сидя за столом и попивая ромашковый чай, мы долго разговаривали, вспоминали детство, школу, рассказывали друг другу байки из студенческой жизни.
Рассказывая об уроках литературы, Алёшка вдруг вспомнил:
- Саша, я ж тебе книгу купил. Ты уж извини, но только одну.
Он пошёл к себе в комнату, вернувшись оттуда с тоненькой книжкой.
- Вот так фолиант! – засмеялся Максим.
Я взглянула на книгу, и внутри меня всё затрепетало. Это была «Повесть о рыжей девочке». В детстве мне казалось, что она значительно толще.
- Будогоская!  Боже мой, Л.А. Где ты её нашёл? 
- В Интернет-магазине. Сначала автора  нашёл – Лариса Анатольевна Будогоская. Потом заказал.

В ту же ночь, всего за несколько часов перечитав повесть, я поняла, что не это читала в детстве. Нет, конечно же, о той же рыжей Еве Кюн, но сегодня передо мной лежал не романтический рассказ о первой любви, а жестокая инструкция отцовской тирании. Мне показалось, что из повести исчезли большие отрывки о школьном бале, о мальчике Коле, и добавлены сцены наказания, с подробно описанными деталями унижения и издевательства над ребёнком. Что мне так нравилось в этой книге? Почему я совсем не помню ежедневных экзекуций, описанных в ней?

Видимо, в том нежном возрасте, когда девочки только начинают воображать каким будет её принц, я отметила для себя самое важное, отметая жестокость и безжалостность. По всему телу пробежал холодок. Я столько лет хранила милые сердцу воспоминания, чтобы сейчас всё перечеркнуть. И почему именно сейчас? Чтобы остановиться, не заходя слишком далеко? Чтобы воспоминания о происходящем в данное время были только светлыми? «Ты опять начинаешь думать не о том, - останавливала я себя, - ты счастлива, живи этим счастьем, а воспоминания будут после».

Многие меня могли бы осудить в тот момент за то, что осознано шагаю в «объятия к своему греху», что и мальчишку с толку сбиваю, что малодушна. А в целом бы сказали: «Распущенная девка». Как мне всё это понятно. И как непонятно тем, кто скажет так. Мы не умеем просто жить для себя, нам обязательно нужно судить, но остаться не судимыми. Мы каждый день, проходя мимо сотен людей, судим их за то, что «рожей не вышли», что со вкусом одеваться не умеют, хотя кто определяет, что это безвкусно? Нам постоянно интересно, с кем же сегодня сосед придёт домой, и почему начальница ежемесячно премирует одного и того же молодого, симпатичного сотрудника? И уж, конечно, все с удовольствием будут искать ответ на вопрос, почему в свои двадцать пять она позволила шестнадцатилетнему двоюродному племяннику стать своим любовником.

Часы показывали второй час ночи. Мне очень захотелось пройтись по улице. Взяв Сашку на руки, я вышла на улицу, отпустила её около подъезда, а сама присела на лавочку. Мне вспомнилось, как дома я ношу также Пузырька. Я не смогла преодолеть желание позвонить Ярославу. Он долго не брал трубку, но потом всё же раздалось его сонное: «Да».
- Здравствуй. Это я, сестра твоя.
- Ты где? Сколько времени? Ты уже в Томске? Я сейчас приеду, встречу.
- Не надо встречать, я в Ялте.
- Да? Подожди... Пять часов утра? Какого чёрта ты звонишь тогда?
- Я соскучилась, Яра!
- Ну и беспардонная ж ты! Всё, утолила жажду общения с братом? Спокойной ночи.
- Как Пузырёк? – быстро спросила я, пока Ярослав не бросил трубку.
- Ты издеваешься? В такое время интересуешься собакой! Всё у него в порядке, он тебе перезвонит, как выспится. Всё, Саша, отбой. Кстати, мама с папой сегодня утром прилетят. Днём созвонимся.
- Ладно, спи. Я позвоню. Целую.
Только я отключилась, телефон зазвонил.
- Да, Лёша, - ответила я, ощущая, как немеют кончики пальцев, и телефон того и гляди выпадет из рук.
- Ты где?
- Собаку выгуливаю. А тебе что не спиться?
- Я в какой-то панике проснулся. К тебе в комнату – пусто! Я чуть с ума не сошёл. У меня с такой болью пронеслось в голове, что ты мне только привиделась, что я не увижу тебя больше. Саша! Саша, ты плачешь? Не молчи, моя.
- Нет, я не плачу. Я совсем не хочу плакать. Ведь я знаю, что ты мне не привиделся, я знаю, что ты совсем близко.
- Я всегда буду близко.
- Не говори «всегда»! Мы взрослые люди и понимаем, что скоро мы будем очень далеко друг от друга.
- Не хочу этого слышать. Я люблю тебя, Саша.
- Ой, Алёшка, что-то я собаку не вижу, убежала куда-то. Сейчас найду, и мы придём.

Я прижала к себе давно сидящую у меня на коленках Сашку. Никаких мыслей в голове не было. Я как будто выпала из реальности и боялась в неё вернуться. Но слова «люблю тебя» стучали в висках. Они заставляли меня возвратиться в действительность. Отгоняя их, я судорожно вспоминала слова хоть какой-нибудь песни, поняв, что это бесполезно, я стала думать о том, что привезти в подарок родителям и брату из Ялты, но будто иные силы забирали у меня каждую новую мысль, возвращая только к Алёшке. Я сидела на скамейке минут пятнадцать. До физической боли ощущала потребность увидеть его. Находясь в нескольких метрах, я скучала по нему с такой силой, что это чувство отзывалось тяжестью в желудке, вызывая тошноту и разливаясь по всему телу мелкой дрожью. Оглянувшись, я увидела его, стоящего у подъезда. Будто пережив долгую разлуку, я бросилась к нему в объятия:
- Алёшка, я соскучилась по тебе. Я так по тебе соскучилась.
- Моя, маленькая моя, - он обнял меня, - Я тоже скучаю по тебе. Ты рядом, а я скучаю по тебе.
- Это обречённость. Наше будущее врозь настолько длинное, что уже сейчас мы ощущаем его присутствие.
- Завтра мы поедем на Мангуп. На несколько дней. Вдвоём.

Утром мы поехали в Симферополь. Там взяли билет на автобус «Симферополь – Родное». Ехали недолго, минут пятьдесят, проезжали разные посёлки. У одного из них было очень красивое название: Красный Мак.
- Белял, останови около Мангупа, - попросил Алёшка водителя, - Сейчас мы дойдём до Хаджи-Сале, там есть коттедж дяди Равиля, если есть места, остановимся, - закидывая на плечо небольшой рюкзак с нашими вещами, анонсировал программу на ближайший час Алёшка.
 - А если нет мест?
- Дойдём до дяди Толи. Хоть где-нибудь, но найдём. В крайнем случае, сегодняшнюю ночь проведём на турбазе. Сейчас зайдём, у Айгюль пообедаем.
- Давай сначала найдём привал.
- Да-да, Айгюль жена Равиля. Поэтому определимся там, надеюсь, а потом обедать.

Нам повезло. Алёшка сказал, что это, и правда, истинное везение, поскольку свободных комнат у Равиля практически никогда не бывает.
Коттедж показался мне не очень большим. Серый дом с голубой крышей. Лестница, ведущая на второй этаж, находится на улице, и очень напоминает трап самолёта, поданный прямо к балкону.
Мы бросили рюкзак в комнате, и пошли в чайхану. 
- Я хочу манты, штук восемь, а то и десять съем.
- Саша, я съедаю шесть. Больше ни один человек съесть не в состоянии.
- Я в состоянии. Кто меня троглодитом называл?
- Я называл. Но скоро ты поймёшь, что десять мант Айгюль съесть не реально.
Мы зашли под навес чайханы. За столом, у зелёной перегородки, сидел Стасоня, а с ним ещё четверо молодых людей. Он нас не видел, или специально старался не видеть до поры, до времени. Мы сели подальше от него, за его спиной.
- Да, неприятная встреча, - беря руками мант, сказал Алёшка, - обязательно он нас заденет. Сейчас не станет. А на улице мимо не пройдёт. Вообще, я хотел подняться сегодня на вершину Мангупа, показать тебе развалины крепости, пещеру. Оня с парнями нам портят планы.
- Думаешь, пойдут сопровождающими?
- Я не думаю, я знаю. И здравый смысл мне шепчет, что мы ничего не увидим на вершине с такими сопровождающими.
- А мы не пойдём. Хотя, может, ты преувеличиваешь значимость нашей последней с ним встречи в «Тифлисе»?
- Помнится, ты сама тогда паниковала. Сейчас я не боюсь, я остерегаюсь. Всё-таки их пятеро.
Алёшка каждый день открывался для меня с новой стороны. И в ту минуту в шестнадцатилетнем мальчике я видела совсем не трусость. Это была мудрость. Он говорил вещи, которые в его возрасте воспринимаются однозначно: либо идём и я всех бью, и это юношеский максимализм, который приведёт только к тому, что бьют его, либо, говоря обо всём этом, глаза бегают и тщательно подбираются слова, чтобы, не дай Бог, не подумали, что боится. Алёшка же, спокойно пережёвывая мант и облизывая сок, стекающий из них по пальцам, говорил тихо и уверено. И не пытался, обливаясь холодным потом, храбриться передо мной.
- Будем надеяться, что сегодня уедут, - ответила я, - а на вершину при них не пойдём. Ты остерегаешься, а я искренне боюсь.
- Я не перестаю тебе удивляться.
- Почему?
- Обещанные десять мантов! Куда лезет, и где они оседают?
- Девять. И, вообще, галантен, ничего не скажешь. Истинный джентльмен.
- Да, ладно. Ты тоже леди так себе, с девятью-то мантами, - засмеялся Алёшка, ласково подёргав меня за хвостик.

Мы вышли из чайханы и направились к коттеджу. Все мои нервные окончания напряглись в ожидании голоса Стасони за спиной, но его не последовало.

Коттедж был пуст. Постояльцы находились либо у озера, либо «У Айгюль». Алёшка зашёл в общий зал и включил тихо музыку. Я пошла  за ним. Переступив порог, я будто оказалась в детстве: всё устлано коврами, стоят добротные, крупногабаритные кресла, огромный шкаф, цветы на окне. Мне вспомнилась моя комната конца восьмидесятых: ковёр на стене, палас на полу, на кровати тяжёлое, тёмное покрывало. Сейчас, во времена минимализма в интерьере, моя комната имеет совсем иной вид. Ковры и паласы переселились на дачу, им на замену пришёл небольшой плетённый светлый коврик, вместо маленькой железной кроватки стоит широкая кровать с лёгким покрытием, двустворчатый шкаф превратился во встроенный шкаф-купе, места в котором стало больше, так что даже моя внушительная библиотека там уместилась, а выглядеть он стал меньше. К слову сказать, его вообще как будто нет. Огромный письменный стол со стеклом на столешнице заменён на маленький, с аккуратными ящичками снизу и небольшой полочкой сверху, на которой и стоит беленький DVD. Такой же беленький телевизор висит на стене. Цветы, по моей просьбе, были из комнаты переселены, поскольку они загораживали весь солнечный свет, а я люблю, чтобы в комнате было очень светло. Поэтому и выдержана она в бело-жёлтых тонах, что создаёт иллюзию солнечности. В зале Равиля же я вновь стала шестилетней Сашенькой. Я села в кресло.
- Как здесь тепло.
- Тебе нравится? Мне почему-то здесь тесно.
- Когда у меня дома была такая обстановка, мне тоже было тесно. Сейчас же, попав сюда на минуту, я будто вновь дотронулась до детства. Ощущения неоднозначные.  Кстати, я тебе ведь не говорила, я прочла «Рыжую».
- И я вижу, ты не довольна, - Алешка сел рядом, на подлокотник, я положила голову ему на колено. Он гладил меня по плечу, - Я тоже прочёл это произведение, прежде чем тебе подарить. Честно, я был в тихом ужасе от того, что моя Саша читала в детстве.
- Видимо, мне казалось, что выше любви нет ничего. И не может быть, чтобы за такое светлое чувство было такое жестокое наказание.
- Там за всё было наказание. И как это не запомнилось?
- Не знаю. Сама не понимаю. Не осознавала я тогда своей искренней, детской душой, что люди так бессердечны, а родственники и того страшнее. Их суд жёстче и намного больнее…  А пойдём на озеро,  смотри какое солнце.
- Давай, переодевайся! Я пока куплю сок у Айгюль.
Алёшка кубарем скатился по лестнице и побежал в чайхану. Я улыбнулась и пошла в комнату.

Переодевшись, я вышла на балкон и увидела, что у чайханы Равиль и его сын Нарулан разнимают дерущихся Стаса и Алёшку. Я с фантастической скоростью преодолела расстояние от коттеджа до Алёшки и, сама от себя не ожидая, нанесла удар Стасу в лицо. Он рефлекторно отмахнулся и ладонью звонко ударил меня по щеке, задев глаз. Алёшка рвался, Нарулан не справляясь с натиском, попросил помощи у стоящего поблизости молодого человека. Они уронили Лёшу на землю, прижав коленом. Не чувствуя боли, я снова накинулась на Станислава. От переносицы к правому глазу Стасони спускался синяк. В этот момент у меня даже промелькнула мысль: «Алёша левша, что-ли?» От неожиданности меня никто не останавливал, и несколько ударов я успела нанести. Он пытался вырваться, но Равиль крепко держал его и постоянно звал кого-то, чтобы меня увели. Молодой человек, помогавший Нарулану усмирить Алёшку, схватил меня.
- Не трогай её. Нарулан, отпусти меня, - срывая голос, кричал Алексей.
- Знаете что, идите-ка выяснять отношения в другое место. А лучше вообще успокойтесь, иначе выгоню, - сказал Равиль и отпустил Стаса.
Тот дотронулся до кровоточащего носа, ничего не сказав, ушёл. Нарулан отпустил Алёшку, а молодой человек, схвативший меня, будто в оцепенении продолжал держать сзади за локти. Алёшка оттолкнул человека:
- Чего вцепился-то? Свободен!
- Пусти, - я отдёрнула от него руки. Сразу же почувствовала боль от цепких пальцев, которая резко отозвалась в глазу.
Алексей взял ладонями моё лицо:
- Вот урод! Он тебе глаз разбил!
Я также дотронулась до Алёшкиного лица:
- Ты на себя посмотри. У тебя не только глаз! Губы-то как распухли!
Мы, наверно, глупо выглядели, но в этот момент не хотелось думать ни о ком  и ни о чём. К нам подошла Айгюль:
- Возьмите водку, протрите раны. А то сейчас грязными руками занесёте заразу.
Мы купили стакан водки в чайхане и вернулись в свою комнату. Я смочила носовой платочек прямо в стакане и приложила к губе Алёшки. Он нашёл в кошельке мелочь и прикладывал мне к глазу, часто меняя, чтобы не нагревались.
- Всё бесполезно, Сашка, глаз совсем красный, белого абсолютно не видно. Синяк будет. Ну, гад, встретимся в городе!
- Успокойся уже. Смысл-то в чём? Ему досталось больше всех. От тебя, от меня.
- Ну, ты, вообще, тигрище. Сейчас вспоминаю, так смешно.
Он закатился заливистым смехом, я, не выдержав, засмеялась тоже:
- Ты, что ли, лучше выглядел? Накинулись двое, под коленом зажали, - я стала захлёбываться смехом, - А ты, а ты, ты руками машешь. Этот, который меня потом держал, поймать твои руки не может. Ловить пытается, а сам уворачивается, чтоб по, по, по лицу не прилетели.
- У меня вся голова в пыли, губы опухли, прям, чувствую, как наливаются.
Я снова смочила в водке платок и приложила к его губам. Он осторожно отодвинул мою руку и поцеловал меня:
- Он нас извращенцами назвал.
Я, слегка отстранившись от Алёшки, пристально посмотрела ему в глаза:
- Кто? Стас?
У меня было такое ощущение, будто я пишу безответно любимому письмо, думая, что никто не знает, а оказывается за плечом кто-то стоит и читает.
Я села на кровать.
- Плохо это.
- Ещё бы, что ж хорошего! Не за хорошее же я ему в морду дал, – попытался вновь перевести в шутку и смех Алёшка.
- Это уже всё равно. Он догадался. Кстати, не он первый. Когда из «Тифлиса» возвращались, Алёна спрашивала, правда ли мы родственники, - помолчав, я добавила, - вчера у меня родители вернулись. Мне тоже ехать надо. Вернёмся в город, и я сразу пойду за билетами.
Алёшка подошёл к окну:
- Где диски и магнитофон, которые ты привезла?
- В сумке, на столике.
Алексей взял их:
-Что поставить?
- Всё равно. Давай помолчим и просто послушаем.
- А, и правда, давай помолчим,  - голос Алексея становился таким же, как в тот день, когда он вошёл ко мне в комнату, чтобы вернуть рассказы маркиза де Сада.

Он включил диск. Сборник классической музыки, моей подборки. Некоторое время он неподвижно стоял около музыкального центра, ко мне спиной. Потом медленно повернулся, подошёл, взял меня за руку и потянул к себе.
- Куда? – спросила я.
- Тихо, мы молчим. Мы слушаем музыку и молчим.

Мы долго танцевали. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Глядя друг на друга, мы входили в непонятный транс и двигались всё хаотичнее, совсем отдельно от музыки. Это было на грани помутнения. На композиции «Allegro con fuoco» Чайковского, я опустилась на пол. Алёшка продолжал танцевать. Не останавливаясь, он танцевал и под концерт №1 в ми мажоре Вивальди, и под его же цикл «Времена года» и под аккордеон Пьяццлоллы. Я долго смотрела на него. Заиграла «Allegro non troppo e molto maestoso», при первых же звуках которой я всегда чувствую холодок, пробегающий по спине. Я привстала на колени и обняла его, крепко прижавшись к животу.
- Хватит!
- Ц-ц-ц-ц-ц! Ничего не говори, - Алёшка приложил ладонь к моим губам.

Я неистово стала целовать её, пытаясь подняться, я цеплялась за его джинсы, за футболку. Он  тоже опустился на колени, быстро расстегнув купальник, прижал меня к себе.

Вечером мне пришло sms от Артёма. Не дочитав его до конца, я в ужасе откинула телефон:
- Боже мой, вот и решилось всё. Я уезжаю завтра, Лёш! У Артёма дочь умерла. Собирайся, мы сейчас же едем в город!
- Когда  ты ко мне вернёшься? – собирая диски, спросил Алёшка.
- Я не знаю.
- А если я к тебе приеду? Учиться в Томск поеду.
- Я не могу сейчас говорить. Давай вернёмся к этому разговору через недельку хотя бы.

Я не хотела говорить, не хотела плакать. А сама мысль об отъезде выворачивала всю мою душу на изнанку. Мне сейчас нужно было просто молчать, так легче сдержать слёзы. Алёшка понял это  и на какое-то время тоже замолчал.

Я думала о нём, об Артёме, о маленькой Вите. Сколько всего случилось, и так неожиданно случилось. Месяц назад я и подумать не могла, что судьба на поворотах настолько сильно заносит. Гуляла по вечерам с Пузырьком, по утрам ходила в «Александру», в промежутках встречалась с Артёмом или занималась своими будничными мелкими делами. Я совсем не  была готова к переменам, тем более такого рода.
Мы выехали из коттеджа Равиля через пятнадцать минут после того, как я получила сообщение от Артёма

По дороге в Ялту я позвонила Артёму. Совсем не пытаясь его успокоить, сказала, что завтра же буду в Омске. Его постоянно кололи какими-то успокоительными препаратами, от которых он говорил очень медленно, со страшным безразличием в голосе. Было ощущение, что он не узнавал меня, а по большому счёту, ему всё равно, кто звонит. За последние сутки он, наверно, получил несколько десятков звонков. Только в конце нашего разговора Артём сказал:
- Я очень жду тебя.
И положил трубку.

На протяжении всего пути, люди сопровождали нас с Алёшкой любопытными взглядами, причину которых я никак не могла понять. На фоне случившегося эти взгляды казались мне рентгеновскими лучами, они раздражали моё сознание, я не могла абстрагироваться от них. И каждый новый прохожий продолжал назойливо разглядывать Алёшку, и ещё более назойливо – меня.
- Что им надо? – резко спросила я.
- Не нервничай. У меня губы разбиты, у тебя – глаз. Конечно, будут смотреть.
Об этом я совсем забыла, но и теперь взгляды не переставали раздражать, а всё больше приводили в бешенство. Алёшка тоже чувствовал себя неуютно. Стараясь уйти от гнетущего ощущения, он спросил:
- Сашка, а после Артёма у тебя были серьёзные отношения?
- У меня и с Артёмом серьёзных не было. У нас с ним сейчас отношения ближе и теплее.

Тогда мы только познакомились, встречались, общались. Но через полгода мы определили друг для друга совсем иной удел. Что-то вроде ангелов-хранителей. Ближе него, до недавнего времени, у меня никого не было.
- Теперь есть? – тихо спросил Алёшка, желая услышать то, что и так ясно.
- Есть, Алексей! Ты!

Дома Алёшка помог мне собрать вещи. Ирины и Макса не было. Я им позвонила, объяснила, что произошло, и попрощалась.
Алёшка проводил меня до автовокзала. Стоя около автобуса, я смотрела на горы, на море, на облачное небо, только на Алексея старалась не смотреть. В душе всё сильнее разверзалась огромная чёрная яма. Когда я теперь увижу его? А зачем мне его видеть? Чтобы однажды мои и его родители с ума сошли от осознания того, что их дети, по сути, близкие родственники, состоят в любовной связи?

Он постоянно что-то говорил, стараясь отвлечь меня, хотя самому было тоже тяжело в эти последние минуты перед расставанием. А я, постоянно думая о чём-то своём, тем не менее жадно «глотала» каждое его слово, стараясь запомнить его голос. Да разве я забуду его когда-нибудь? Этот голос уже неотступно следует за мной. Мне двадцать пять лет! Сейчас,

у этой прощальной черты, я поняла, что за все эти годы со мной никогда не было ничего подобного. Я старалась для себя сформулировать словами то, что чувствовала сейчас, но кроме тривиальных фраз ничего не складывалось.
Объявили об отправлении моего автобуса. Меня охватила паника. Я схватила Алёшку за руки. Он, не отводя взгляд, смотрел мне в глаза.
- Да, сними ты эти очки, - нервно сказал он.
Я быстро их сняла. Вцепившись обеими руками в очки, я не могла больше коснуться Алёшки. Стояла, будто вылитая из бронзы статуя. Алексей тоже не подходил ближе. Только в неосознанном порыве поднёс напряжённые кулаки к своим опухшим губам:
- Иди, - процедил он.
- Я буду ждать тебя, - сказала я, отступая к автобусу.
- Мне можно приехать? Я обязательно приеду, Саша, я приеду! – кричал Алёшка, желая, чтобы я услышала его в автобусе.
Я снова надела очки. И вдруг решила, что с Алексеем мы больше не увидимся, что так будет лучше и правильнее. В сумке завибрировал телефон, извещая о полученном сообщении. Не прочитав его, я отключила телефон.

В Омске  я была впервые. С трудом отыскала дом, в котором живёт Лера. Дверь мне открыла она. Валерия была вся в чёрном, волосы гладко убраны в хвост, впавшие красные глаза бесцельно блуждали в пространстве. Даже кожа стала серой от душевных терзаний, отсутствия сна и нескончаемого горя.
- Артём спит. Ему сделали укол. Он вот уже второй день без них не живёт. Иначе с ума сойдёт. Он даже плакать не может. Сухие рыдания рвутся, и воздуха не хватает. Мечется. Врачи говорят, что в таком состоянии он может себе нанести телесные повреждения, и рассудок помутиться тоже может, - сказала Лера сплошным монотонным текстом.
- А ты что? Может, тебе тоже нужно укол поставить? Хоть часок поспала бы!
- На меня они не действуют. Да, я и сама себя в руках держу. Артём же своё состояние не контролирует, - Лера расплакалась. – Моя доченька! Моя родная! Что же это, Саша?! Она ведь маленькая ещё, ничего в жизни не успела увидеть! Смотри, - Валерия взяла меня за руку и повела в спальню, - вот, смотри, она в первый класс собиралась, тетрадки в стопочку сложила, ручки в пенале распределила. Вита, заинька моя!
Лера уткнулась лицом в пенал, её плечи вздрагивали, но никаких звуков слышно не было. Через несколько секунд приступ сильных рыданий закончился и её всхлипывания, прорывающиеся сквозь клокочущее внутри страдание, наводили ужас, казалось она задохнётся от слёз. В её позе застыли беспомощность и бесконечное горе. Я молча стояла рядом. Лера подняла опухшие глаза:
- Утром похороны. Я сегодня буду ночевать в агентстве. Как думаешь, мне позволят ночевать около неё?
- Позволят. Почему же нет?
Я аккуратно сняла с неё водолазку, джинсы, носки и уложила в кровать. У Артёма на тумбочке лежали успокоительные препараты. Я взяла один из них:
- Лера, выпей.
Она, не возражая, проглотила три таблетки. Легла на спину и замерла. Долго лежала с открытыми глазами и смотрела вникуда. Постепенно её взгляд затуманивался. Лера уснула, но через час она тихо встала, оделась и бесцветным, как осеннее небо, голосом сказала:
- Я в агентство.
- Тебя проводить?
- Нет. Ничего страшнее уже не может случиться. Артём проснётся, заставь его поесть. В тумбочке лежат шприцы…  Так, на всякий случай, если он будет неспокоен.
Она бесшумно вышла.

Я села на диван. Сколько так просидела, не знаю. За окном стало темнеть, и в комнате нависла гнетущая мгла. Завешанные чёрным материалом зеркала казались огромными заплаканными глазами, с отяжелевшими веками и слипшимися опущенными ресницами.
Я услышала шарканье босых ног по полу. В дверном проёме остановился Артём. Я подошла к нему и обняла. Его руки безжизненно висели, мышцы обмякли, не реагируя на прикосновения. Он только слегка наклонился и положил подбородок мне на плечо. Артём был спокоен. Я усадила его на кухне. Разогрела ему мясо с картофелем, которые, видимо, были приготовлены вчера утром, до страшного известия.
Артём, как щенок, следил за мной, широко раскрыв глаза и поворачивая голову по ходу моего движения. Он выглядел так, будто не понимал, где находится, и откуда я появилась в этом пространстве.

Нарезав хлеб и поставив тарелку с картофелем перед Артёмом, я села рядом с ним. Он не шевелился. Я аккуратно вложила ему в руку вилку. А он продолжал неподвижно сидеть и смотреть на меня. Теперь его глаза стали напоминать глаза коровы, большие, выразительные и очень грустные. Артём медленно моргнул, а по щекам потекли крупные слёзы. Я суетливо пыталась вытереть их, пыталась сама покормить его, но Артём легко отстранился, встал и вышел из кухни. Я села на нагретый им стул и прислушалась. В комнате было тихо. Вдруг раздался резкий звон бьющегося стекла. Я вбежала в зал. Артём стоял у маленького бара, на полу растекалась большая лужа, распространяя по квартире терпкий запах спиртного. На осколки бутылок капала кровь Артёма. Он тихо шептал:
- Проклятые, проклятые, будьте вы ещё трижды прокляты. Проклятые…
- Артём, успокойся. Пожалуйста, пингвин, перестань. Пойдём в ванную, руку перевяжем.
Он повернулся ко мне и с силой толкнул меня в грудь. Я почувствовала, как тёплая струйка его крови побежала по моему телу:
- Артём, пожалуйста, не пугай меня. Смотри, как сильно кровоточит.

Увидев кровь на моей груди, он немного присмирел и дал перебинтовать руку. Всё это время слёзы беспрестанно текли по его лицу. Он лёг на пол и зарыдал в полный голос. Сквозь стенания, сдавленным, утробным  голосом Артём запел:
…До боли, до крика поздравляю тебя.
И на каждой открытке я с любовью пишу:
«С днём рождения, Вита!»
Вита! Вита! Моя девочка!

Я тоже не смогла сдержать слёз. Наблюдать за Артёмом было выше моих сил. Я поставила ему укол. Через некоторое время он уснул.
На душе было очень тяжело. Из головы не выходила страшная песня Артёма. Я убрала осколки бутылок, вытерла бывшее когда-то в них содержимое. Приняв душ, легла на диван в зале. Включила ещё вчера отключенный телефон. Одно за другим стали приходить сообщения. Два от мамы и нескончаемое количество от Алёшки. За суетой последних часов, мне показалось, что его я не  видела несколько долгих лет.  Он писал, что соскучился, что ждёт, писал, что начался дождь, что недавно звонил Леонтий, что Сашка сгрызла пульт от телевизора. Много всего без меня произошло. Алёшка говорил со мной, я видела его, он, как всегда, сидел рядом, подоткнул под себя ладошки и оживлённо рассказывал о том, как он обнаружил изгрызенный Сашкой пульт. В последнем сообщении он прислал стихотворение:
Я не скрываю – грешен,
Но грех искуплен мой!
Как этот мир потешен,
Как жаль, что он такой!
Я светел пред тобою,
Я чист перед собой.
Что слово мне людской?
Я рад своей судьбой!
Всё в мире не случайно
Иначе не могло и быть.
О, Небо, я прошу отчаянно:
«Дай право мне её любить!!!»

Я отложила телефон. Душа рвалась на мелкие кусочки. Я присутствовала в этой квартире, я чувствовала скорбь родителей погибшей маленькой девочки, я тоже очень её любила, но могут ли мои чувства идти в сравнение с чувствами Леры и Артёма? Я отсутствовала в Ялте, но не менее остро чувствовала любовь, которой дышало каждое сообщение Алёшки. И теперь на расстоянии эта любовь не радовала меня. Пришло осознание, что отношения с сыном двоюродного брата не имели права зарождаться.
В эту ночь я так и не уснула. Заходила к Артёму и долго вглядывалась, дышит ли он. Дышит, глубоко и размеренно.

«За что же, друг мой, такое испытание? Как ты теперь будешь жить? Я очень хорошо знаю тебя. Может быть лучше, чем кто бы то ни было. Ты, всегда серьёзный и непоколебимый в глазах сотрудников, обаятельный и всегда желанный для сотрудниц, душа компании в кругу знакомых и приятелей, романтик и заботливый семьянин для жены. Может, это и не очень хорошо. Лера ждала, когда в тебе проснётся хамоватый циник. А ведь ты можешь им быть. Я видела тебя в любой ипостаси. Как, в общем, и я могу быть любой только с тобой, зная, что ты примешь меня любую. Я всегда буду с тобой. Что тебе снится? Пусть только не снится дочь, учись, друг, жить без неё. Заново учись быть сильным.
Господи, дай ему сил восстановиться. Пошли ему новый смысл существования. Прошу помоги ему. И сохрани его».

Я перекрестила Артёма и вышла из его комнаты. И снова мысли, переплетаясь, зароились в голове. Я вышла на балкон. Небо было очень высоким, мелкие звёзды, как дробленая крупа, рассыпались на чёрном фоне. Только луна, будто притянутая невидимым силачом, висела над головой. Казалось, можно протянуть руку и отщипнуть кусочек.  Внизу из-за деревьев не было ничего видно, только деревья, луна и небо. Мне очень захотелось включить в наушники «Скрипку» или «Либертанго» Пьяццоллы.  Но внутреннее ощущение траура не позволило мне это сделать. Мне вдруг стало всё безразлично. Скорблю ли я? Может, только делаю вид, потому что так надо! Может, мне не жаль Артёма, и сюда я приехала только из чувства долга? И Алёшка для меня ничего не значит, и всё что с ним было – только моя гнусная тяга к запретному и грешному? Люблю ли я своих родителей? Вдруг равнодушие отступило также неожиданно, как пришло. Что же это я? Внутри всё сжалось, эмоциям не хватало места. «Папа»! – промелькнуло в голове. Я хотела позвонить, но было уже очень поздно.  Папа спит, ему с утра на работу. Я вновь зашла к Артёму, прислушалась к его дыханию, укрыла и вышла. Нечто, бушующее внутри, не успокаивалось, разбивая все мои решения о расставании с Алёшкой. Я набрала короткое сообщение: «Я очень тебя люблю. Почему ты не поехал со мной? Не оставляй меня никогда, мой самый дорогой. Мой!» Алёшка сразу перезвонил:
- Саша, хорошая моя, я так ждал, что ты позовёшь меня. Я видел, что ты принимаешь какое-то решение. В этот момент мне очень важно было, чтобы ты сама поняла, кто я для тебя. Ты отключила телефон сразу, как только тронулся автобус. Я этого ждал. Для меня это было очень хорошим знаком. Знаком того, что я тебя чувствую.  Я знал, что, уезжая, ты будешь думать о том, что всё так и должно закончиться, в первую очередь заботясь о родителях, о том как бы они жили, узнав о наших отношениях. Просто, я думал о том же. Но совсем недолго. Я сразу решил для себя, что заботиться о чувствах других, пусть даже самых родных и дорогих, в ущерб своим чувствам я не смогу. И никакой здравый смысл меня не остановит.
- Мой мудрый, самый умный на свете мальчик, - внутри всё преисполнилось нежностью к нему.
- Прекрати! Не надо сюсюкать!
- Алёшка, завтра утром похороны. Я так боюсь её увидеть. Совсем недавно она сидела у меня на диване, читала «Белого Бима», ела козинаки. А теперь родители обнимут гробик с её телом, и будут оплакивать, будут стараться удержать, не дать опустить её в землю. А потом её окончательно не станет. Никто и никогда малышку больше не увидит. Это так страшно. Очень страшно, Алёшка, - слёзы катились, превращая звёзды в движущиеся размытые пятна.
- Ты не плачь, тебе завтра нужно быть самой сильной, поддерживать Артёма. Как он сейчас?
- Ужасно! На грани помешательства. Ты обязательно должен с ним познакомиться. Он понравится тебе.
- Не сомневаюсь! Только в каком статусе я буду ему представлен? Как твой родственник?
- Нет. Артём тот человек, который является для меня, практически мной самой. Он не моя совесть, не моя нравственность, он просто я. Мы давно с ним понимаем друг друга без слов. Если он чувствует, что я чего-то хочу, но по каким-то причинам колеблюсь, он обязательно скажет то, что я желаю услышать. И если это было не верным шагом, мы хотя бы не жалеем об упущенной возможности, мы разбираемся в том, что выбрали. Артём - единственный человек, который не осудит нас, Алёшка.
- Есть ещё один человек!
- Кто?
- Леонтий. Мы встретились с ним сегодня. Стасоня свои предположения о нас вынес на всеобщее обсуждение. Все так заинтересовались, как базарное бабьё обсуждают по углам. Леонтий сказал, что как только «этот бред» до него дошёл, он сразу позвонил мне. А я, Саш, не стал от него ничего скрывать.
- Понятно. Готовься к тому, что очень скоро позвонят Максиму или Ире, - по спине пробежал холодок оттого, что всё скоро станет известно родителям, - раз все обсуждают, значит, звонок раздастся прямо в ближайшие дни.
- Это всё равно случится. Я только хотел бы, чтобы они узнали от меня, но никогда не смогу решиться им рассказать.
- Главное, ответь на вопрос: действительно ли тебе нужна вся эта головная боль?
- Это не головная боль. Это счастье! Я всё взвесил. Ты готова уехать туда, где нас никто не знает?
- Да.
- Вот и замечательно. А теперь ложись, отдохни. У тебя впереди сложный день.
- Ты завтра не звони. Я сама позвоню, как появится возможность.
- Хорошо, моя!

Я вынула из сумки чёрные джинсы, чёрную рубашку и платок, специально купленный в аэропорту для похорон. Выгладила и развесила всё на стуле. Достала из шкафа чёрные костюмы Артёма и Леры, слегка почистила и погладила. Утром Лере будет не до этого.
Светало. Я села на пол. Расслабившись, почувствовала смертельную усталость, ноги гудели, шею вдруг стало покалывать, появилось не приятное жжение в глазах. Я растянулась на полу, тело заныло. Но, не смотря на утомление, я не уснула.
Лера вернулась около девяти часов утра. Артём не спал и был равнодушно спокоен. К двенадцати мы подъехали к агентству.

Как во сне, прошло отпевание. Я старалась не смотреть в сторону гроба. Он был ужасающе мал, и выглядывающее из него розовое воздушное платье оставляло в душе тяжёлый осадок от осознания собственной беспомощности и ничтожности. Я стояла за спиной Артёма, придерживала его за локоть. Рядом стояла и его сестра Катя, приехавшая только к похоронам.

После отпевания двое незнакомых мужчин закрыли крышку. В этот момент сорвалась Лера. Она не могла больше сдерживать рыданий. Она бросилась к своему брату. Сергей обнял её, но даже не делал попыток успокоить. Те же мужчины погрузили гроб в автобус. В него же сели и мы. Родители Леры, Евгения Семёновна и Антон Вадимович, были в полуобморочном состоянии и не издавали ни единого звука. Было много не известных мне людей. Они ехали как в автобусе, так и на машинах. На кладбище всё проходило ещё быстрее. Как будто старались скорее окончить ритуал и не терзать долгим прощанием сердца родителей. На холмике сразу же установили маленький памятник с фотографией и золотой надписью под ней – «Бази Вита Артёмовна. 20.04.1998 – 13.06.2005».

После похорон все вновь сели в автобус, который довёз в кафе, арендованное Сергеем, на поминальный обед. Людей было немного, гораздо меньше, чем на кладбище. Только самые близкие: Евгения Семёновна, Антон Вадимович, Сергей, Катерина, я и ещё несколько тёток Леры с мужьями. Должны были произноситься поминальные речи, но от них пришлось отказаться, поскольку Артём не мог их слышать. При попытке Кати начать говорить: «Она была…» - Артём шумно встал, потом попытался сесть, но, поняв, что усидеть на месте не в состоянии, он всё же поднялся, подошёл к окну и прислонился лбом к стеклу. Я быстро пошла к нему, опасаясь, что, не сдержав себя, он разобьёт окно. Но он стоял спокойно, дышал глубоко, на этот раз не было и слёз, лицо не выражало ничего. Либо он пытался не терять самообладания, либо потерял его окончательно.
Дальнейшего развития событий не ожидал никто. В напряжённой атмосфере чувствовалась всеобщая подавленность. Каждый присутствующий ощущал свою боль, каждый её нёс внутри, не позволяя вырваться наружу, чтобы лишний раз не давить на психику друг друга, а тем более тех, кто и так на грани срыва – Леры и Артёма. Слова «она была» вызвали в Артёме новый порыв эмоций, уставший организм не знал, как вынести столько страдания. К стоявшему у окна Артёму медленно подошла Лера, слегка коснувшись плеча, она заставила его повернуться.
- Немедленно прекрати устраивать истерики, - хищно шипела она, - ты думаешь одному тебе тяжело? Я понимаю, что чувство вины съедает тебя… Только ты виноват в смерти моей дочери, - Лера без сил опустилась на диван, обхватила руками голову и как безумная повторяла.- Ты виноват! Ты виноват!
Артём кинулся к ней, схватив её за лацканы пиджака, стал трясти.
- Я ни в чём не виноват! – кричал он, - это ты, ты увезла её от меня в этот проклятый город, навстречу смерти. Ты, Лера, виновата!
- Я? Разве я сидела за рулём? Разве моя машина попала в ту злополучную аварию? Я, да, виновата?
- Замолчи, - он тряс её всё сильнее, а она совсем не сопротивлялась. – Ты разрушила нашу семью. Вечно недовольная, постоянно ищущая чего-то, что есть у других. К чему ты стремилась? К сегодняшнему дню? Ты рада? Ну что же ты плачешь? Ты ведь смеяться должна!
Лера схватила Артёма за волосы в затылочной части головы:
- Отпусти меня, - она тянула его голову назад, - отпусти.

Сергей взял Артёма за запястья и слегка потряс, хватка второго ослабела, и он отпустил Леру. Потом долго смотрел ей в глаза, будто вспоминая все счастливые моменты их совместной жизни, вплоть до того солнечного дня, когда они ехали в городской сад и когда Вита, обняв их, строила планы о предстоящих развлечениях.
Но потом на лбу Артёма вновь легла глубокая морщина. Лера сидела на краю дивана в объятиях Сергея и смотрела в одну точку на полу. Все молчали, только где-то в дальнем углу громко всхлипывала Евгения Семёновна.  Артём вышел на улицу, я последовала за ним. На некоторое время он остановился на крыльце, затем быстро спустился по ступенькам.
- Сядешь за руль, - утвердительно сказал Артём, обращаясь ко мне.
- Нет. У меня нет документов.
- Тогда вызови такси, утром еле доехал, сейчас, боюсь, совсем не в состоянии вести машину. Нет, ты слышала, я виноват?!
- Всё! Хватит! – прикрикнула я на Артёма. - Ты знаешь, что никто не виновен, и виновны оба. Ты действительно себя коришь, признайся, а, от обвинений жены, сработали твои защитные рефлексы. Она тоже себя винит, нервы натянуты до предела… Кто придумал эти поминальные речи? Очевидно, что они станут последней каплей в чаше терпения.

Артём позвонил Кате и попросил выйти. Мы сели в такси, которое навсегда унесло моего друга от женщины, бывшей ему когда-то любимой и бывшей когда-то матерью его ребёнка.
Родители Леры никогда не жаловали меня. Им казалось, что отношения между мужем их дочери и мной носят интимный характер. Но их характер более чем интимный. Этим отношениям ещё не придумано названия. Лера это приняла, она верила в любовь своего мужа, потому не ревновала его. И все разговоры Евгении Семёновны, а главное, Антона Вадимовича, пресекала. Они же были недовольны, снова и снова остерегая дочь, пока она не пригрозила им, что перестанет приезжать домой. Меня даже сначала удивляло её спокойствие, с которым она меня принимала. Артём был рад и постоянно говорил мне: «Она волшебная!». Со временем мне стало понятно, что Лера просто тот человек, который чувств своих не показывает, о котором думаешь, что ему всё безразлично, а по большому счёту, так оно, наверно, и было: в любовь к себе верила, но высоко её не ценила, ответных глубоких чувств не испытывала, не ревновала, жила, как все, мечтая об уникальной, фонтанирующей счастьем и острыми ощущениями судьбе. Наверно, она всё же любила Артёма, но очень уж своеобразной любовью.

Сейчас, выходя за Артёмом из кафе, последнее, что я услышала, были слова Антона Вадимовича:
- Всё-таки увела! В семье такое горе, а она как стервятник на падаль прилетела, - голос Антона Вадимовича становился громче, но, сбегая вниз по ступенькам, я уже не могла разобрать слов.
- Я не хочу уезжать. Я хочу остаться рядом с дочерью, - глядя в окно и не поворачиваясь ко мне, сказал Артём.
- Оставайся. Некоторое время поживи здесь, но тебе нужно будет вернуться домой.
- Когда нужно будет, тогда вернусь. Сейчас не хочу. Совсем ничего не хочу.

Приехав к Лере, мы с Катей собрали все вещи Артёма. Их было немного: двое джинсов, несколько рубашек – четыре или пять, две футболки, кроссовки и шесть пар носков. Артём запланировал снять небольшую квартиру неподалёку от кладбища, чтобы чаще бывать у дочери. Ему нужно было некоторое время побыть наедине с ней. Он просил уехать и меня, и сестру, пообещав ежедневно звонить. У Кати уже были куплены билеты, она должна была в любом случае улетать через несколько часов:
- Начальник, человек жёсткий и немногословный, прочитав заявление на недельный отпуск за свой счёт, смял его, кинул в урну и велел мне в понедельник утром согласно штатному расписанию быть на рабочем месте - рассказала Катерина..

Она тяжело вздохнула. Катя - старшая сестра Артёма, это ей он звонил в день нашего с ним знакомства, когда попал ко мне. Она трепетно любила своего брата, ревностно отстаивала его интересы. А сейчас, в такую тяжёлую для Артёма минуту, очень боялась сказать не то, сделать что-то не так, боялась лишний раз напомнить о трагедии, хотя понимала, что брат всё равно не думает ни о чём другом. Она безмолвной тенью ходила за ним, старалась не плакать, но иногда всё же не сдерживалась и тогда уходила в ванную комнату, умывалась и вновь садилась около брата. Своих детей у неё нет, поэтому Вита была для неё личным счастьем. И для Виты тётя Катя была волшебной феей, исполняющей любые желания. Но рядом с Артёмом Катерина не могла поставить своё горе выше чувств брата. Она так привыкла, с шестнадцати лет заменяя ему родителей, погибших при пожаре на даче.

Я обзвонила шесть риэлторских  агентств, подходящую нам квартиру подобрали только в одном из них. Я съездила, оформила документы, попутно проводив Катерину в аэропорт. К вечеру Артём въехал в новые апартаменты.
- Я проживу здесь два месяца. Потом приеду. Спустись сейчас вниз, на первом этаже в салоне сотовой связи купи мне новый номер телефона. Никому его не сообщай. Кате, только ей. Ещё, документы передай моему управляющему, - он указал на небольшую сумку у порога, - там должны быть. Все вопросы пусть передаёт через тебя.
Артём, не переодеваясь, рухнул на кровать. Остаток вечера он пролежал, уткнувшись в подушку.

Я спустилась вниз выполнить поручение Артёма, вернувшись, я вдруг почувствовала груз усталости уходящего дня. Не раздеваясь, повалилась на стоящий в прихожей диван и мгновенно уснула. Поздно ночью меня разбудил Артём:
- Саша, ты меня пугаешь! На кровать ложись.
- Опять не спишь?
- Спал. Что-то потревожило. Тебя, наверно, потерял. Раздевайся, ложись по-человечески, - проходя на кухню, монотонно говорил Артём.

Я поднялась с дивана, ноги затекли, и я их почти не чувствовала. Потом начались мелкие колики, а после - будто кто-то резал сотнями невидимых ножей. Я легла на кровать и вытянула ноги, боль нарастала и потом быстро пошла на спад.
Было уже утро, часы показывали три с четвертью. Мне хотелось услышать Алёшку, но я решила не звонить в это время, спит он, наверно. Да, и сама я не в силах даже слово сказать.

Как вернулся Артём, я уже не слышала.
За несколько недель моего отсутствия Томск изменился. Отстроился. Уж очень быстро! Мне казалось, что строительство должно идти медленнее, тем более многоквартирных жилых домов.  Когда я уезжала, из моих окон было видно только четыре этажа нового дома, а вот уже красивая семиэтажка готова принять новых жильцов. Вдруг поймала себя на мысли, что с моим возвращением домой ушло ощущение тревожности. Это мой город, я его чувствую, меня не ставит в тупик незнание улиц, я не боюсь потеряться, меня не отвлекают мысли о том, где найти банкомат, где купить журнал или диск. Я просто иду. Всё родное. Ощущение, что ничего на свете не боюсь.

Из аэропорта я забежала домой, оставила чемодан и пошла в «Александру». Папа был на какой-то конференции. Мама на рабочем месте, в своём светлом просторном кабинете. Она просматривала документы о делах, проведённых за время её отсутствия.
- Ты очень не вовремя уехала, - сказала она после рассказа об их с папой отдыхе, - можно было дождаться, когда мы с отцом вернёмся? В сезон бросила Яру одного. Всё агентство на нём!
- Что-то случилось? – искренне испугалась я.
- Нет.
- Плакал уже? – я выдохнула спокойно, зная, что мой брат очень любит рассказать, как он много работает и сильно устаёт. – Что за человек? Все и так знают его заслуги!
- Умная ты, конечно! Ты, по-моему, не перерабатываешь, я всю бухгалтерию сама веду. В моё отсутствие могла бы здесь быть.
- Мам, он устал? Пусть едет куда-нибудь… Всегда вам жалуется, а мне претензий не высказывает. И, если честно, мне ваша бухгалтерия – поперёк горла. Я её ненавижу. Яра взялся за рекламу. Где она? Ежегодные туристы есть, а новые где? Где новые? Отдайте мне PR-деятельность. Ярослав зам? Вот пусть папе и помогает.
- С папой разговаривай на эту тему.
- Хорошо. Я к брату схожу. Поздороваюсь…
- Не трогай его, Сашка, - засмеялась мама.
Я постучала по табличке на дверях Ярослава и сразу открыла дверь.
- Привет. А ты хорошо выглядишь. Я думала, ты тут передвигаешься ползком, под глазами синяки, исхудал до предела. А, смотрю, очень неплохая визуальная картинка.
- И ты замечательно выглядишь. Но чем быстрее заберёшь своего пса, тем дольше я буду привлекателен.
- Так ты от Пузырька устал? И всё остальное тебя устраивает?
- Всё, Саша, брейк!!!
- Брейк? Да, конечно. Рекламой теперь занимаюсь я!
- Да, ну?! Я всё нашёл, у меня разработка акции идёт. А ты приехала и решила, что это твоя работа.
- С кем ты работаешь?
- С «Профессионалом».
- С каким ещё профессионалом?
- С агентством «Профессионал». У меня там Лена работает сейчас.
- Ярослав, твоя Лена работает там пять дней, что она тебе предложила? Что за акция? У этого «Профессионала» излюбленный приём – листовка в маршрутном автобусе. Это не наша целевая аудитория.
- Ладно, разговаривай с папой.
- И поговорю. Обедать идёшь?
Но у Яры снова стало до чрезвычайности озабоченное лицо, яснее слов говорящее, что он очень занят, и времени у него нет ни на завтрак, ни на ужин, ни, тем более, на обед. Я вернулась к маме.
- Мамуля, пойдём чего-нибудь поедим, а потом вернёмся и вместе всё подобьём.
- Хорошо. Подожди минутку, - она вышла.
Я посмотрела на часы – двенадцать ноль пять, в Ялте восемь часов. Алёшка, наверно, ещё спит. Но я всё-таки набрала его номер. Долго шли гудки, я уже собиралась класть трубку, но тут раздался его голос:
- Здравствуй, моя! – знакомый, родной заспанный голос вызывал прилив всего спектра нежных чувств.
- Приезжай, Лёшенька!
- Я приеду. Приеду через несколько дней. С мамой поговорил. С «Мопедом» осталось. Документы завтра в порядок приведу. Билеты уже взял.
- Иринка одобрила твоё решение учиться в Томске?
- Да. Она сначала думала, что я говорю о поступлении в ВУЗ в следующем году, а потом когда поняла, что я имею в виду школу и этот год, хотела протестовать, но потом согласилась, что томский аттестат для поступления в томский ВУЗ лучше, чем ялтинский.
Я услышала мамины шаги.
- Ладно, родной, давай сейчас прощаться, вечером созвонимся.
- Пока, моя.
Мы всегда обедали в кафе, неподалёку от «Александры». Не нарушая традиции, мы с мамой пошли туда.
- Как Артём? – спросила она, когда мы сделали заказ, и официант отошёл.
- Так же! Этот мужчина совсем не похож на Артёма. Когда я тебе звонила перед похоронами, он был совсем не в себе. А теперь он закрылся, что-то внутри переживает, ничего не говорит, не ест, эмоций никаких не выдаёт. Приедет через два месяца. Пока жаждет уединения.
- Думаю, что через два месяца, как, в общем-то, и через три, и через год, Артём не реабилитируется. Пройдёт гораздо больше времени. Жаль парня. А Максим с Ирой как живут? Я их не видела уже тысячу лет.
- Они молодцы. Только Максим с Алёшкой общего языка найти не могут. Максу не нравятся Лёшины друзья, не нравится стиль одежды, причёска, не нравится, что он поздно возвращается домой.
- Да, каждый родитель в период взросления детей напрочь забывает свою юность.
- Вы-то с папой не такие, - как будто невзначай, сделала я комплимент маме.
- Ну, мы у вас вообще золотые родители. И за что вам так повезло в жизни? – улыбнулась мама.
- Да не говори, сама не понимаю. Алёшка хочет приехать учится к нам. Одиннадцатый класс окончить тут и тут же поступать. Учится мальчишка просто отлично.
- Дома родители с его поведением справится не могут, что мы будем с ним делать?
- Мам, да что ты? Не с чем там справляться.
- Сама же говоришь, что поздно приходит, выпивает. Зачем мне такая головная боль?
- А со мной такого не бывало? А с Ярославом?
- С тобой было однажды. С Ярославом чаще, но он сын! Да и не на столько часто, чтоб паниковать, с кем не бывает? А Максим войну ведёт не просто так ведь.
- Максим, видимо, очень хорошо живёт. Чтоб жизнь мёдом не казалась, он затевает скандалы с сыном. Ирина защищает Алёшку – вот уже и жить не так рутинно. Ты мне не веришь? Алёшка нормальный ребёнок… - назвав его так, я даже остановилась.
- Не знаю, пусть приезжает. Видно будет.
- Папа когда вернётся?
- Сегодня вечером. Соскучилась, папина дочка?
- Не то слово!!! Да у меня к нему уже куча предложений по рекламе. Хочу обсудить.
- Ты же всё равно к нам поедешь за Пузырьком?
- Может сегодня у вас и останусь.
Нам принесли заказ.
Вечером я поехала встречать папу. По дороге в аэропорт мне позвонил Алёшка:
- Привет, моя!
- Привет, Лёшенька! Как разговор с Максом прошёл?
- На удивление хорошо. Он не протестовал. Они мне такую новость сообщили, что на её фоне, я испытал нечто вроде ревности. Скоро я стану старшим братом. Представляешь? Мама беременна, папа рад и меня легко опускает, как-будто за ненадобностью.
- Родной, ты что? Ты такой же их ребёнок, как и тот, который будет. Какая ненадобность? Макс же понимает, что для твоего будущего это лучше. Точнее, он просто не догадывается, куда он тебя отпускает…
- Что ты имеешь в виду?
- Только то, что говорю. Он же не знает, что истинная причина твоего прибытия в Томск – не учёба. Такое даже в голову прийти не может.
Алёшка молчал.
- Лёша, ты знаешь, что тебя здесь ждут. Я четыре дня не видела тебя и так соскучилась! Я когда въехала в Томск, на каждую, уже давно знакомую улицу, взглянула иначе. Я ехала и думала, что покажу тебе то место, где я люблю гулять, покажу университет, в котором прошло пять лет жизни, свою школу и её окрестности, даже место, где я родилась, обязательно покажу. Я захожу домой, вижу диски со своими любимыми фильмами и хочу пересмотреть их с тобой. Натыкаюсь на ещё не до конца собранный пазл, и представляю только то, как мы будем собирать его вместе. Это на сумасшествие похоже.
- Мне нравится такое сумасшествие. Я люблю тебя, Сашка. Так люблю, что иногда зарыдать хочется от переизбытка эмоций.
- Я люблю тебя больше…
- Больше быть не может!
- Может. Я ведь люблю.
- Не спорь со мной, - сделав грозный голос, сказал Алёшка.
- Не буду. Твоё слово для меня закон.
- Вот. Сейчас куда едешь?
- Папу встречать.
- Через три дня меня встречать поедешь.
- Поеду. Конечно, поеду. Хоть завтра. Вот я уже около аэропорта.
- Я напишу тебе письмо. Длинное-длинное. Проверь вечером почту.
- Ладно, родной, проверю. Я люблю тебя.
- Пока, моя, и я люблю тебя.
Мы встретились с папой уже в дверях. Ещё бы немного, и мы разминулись. Я бросилась ему на шею:
- Папочка!
- Сашулька, откуда ты здесь? Девчушечка моя золотая. Я думал, что ты с Артёмом в Омске не меньше недели будешь.
- Он никого видеть не хочет. Даже звонить запретил, сказал, что сам позвонит, когда нужно будет.
- Мы ему звонили, как узнали о происшедшем. Он в страшном состоянии.
- Не то слово. В очень страшном…  Давай сумку.
- Ну, конечно! Может, и меня понесёшь? Как у тебя дела?
- Хорошо всё. Лично у меня.
- Ты не влюбилась ли?
Меня немного смутил вопрос, но я легко ответила:
- Нет. Просто хорошо отдохнула. И у меня теперь много энергии для работы. Дома я расскажу свои мысли и планы.
- Ну, вот! Я-то думал… А тут планы…
- Мама меня, наоборот, отругала, что не работала в ваше отсутствие.
- Это Ярослав. Такое ощущение, что он распустил весь персонал и в одиночку тащил работу агентства. А ты же знаешь, как мама к его словам относится, - успокоил меня папа.
- Это да! Тебе в Аргентине понравилось? – спросила я, передавая папе ключи.
- Да, знаешь, понравилось. Но мне больше пришлось по душе, как на всё реагировала мама: столько детского восторга! Она нисколько не была разочарованна. Всё соответствовало её ожиданиям и мечтам. Мы весь Буэнос-Айрес обошли пешком. Не пропустили ни одной экскурсии. Даже в клуб сходили, посмотрели, что такое ночная жизнь Аргентины – экспрессия, да и только! В общем, всё у них живо, всё кипит, речь быстрая, люди эмоциональные.
- Я рада за вас. Макс спрашивал, что это ты родные края забыл?
- Самому стыдно. Как они там? Сын у них взрослый уже, наверно. Я его последний раз в пелёнках видел.
- У них скоро ещё один в пелёнках будет.
- Да ты что? Ну, Макс даёт! Молодцы. А Петьку не видела?
- Нет. Дядя Петя ведь не в самой Ялте. Максим говорил, что собирается ехать к родителям, но так и не получилось. И я неожиданно уехала, когда Артём сообщил о Вите.
- Макс по стопам деда пошёл: у нас с Петькой тоже разница в семнадцать лет. Страшно подумать – моему брату шестьдесят пять лет.
- Так ты не думай об этом.
- Ближе к осени поеду к ним. Ну, что там у тебя за планы?
- Ты устал, наверно, позднее, может, об этом поговорим?
- Нет, нет. С чего устал-то? Давай…
- Я подумала о должности, которой у нас в агентстве как таковой нет.
- Ты о рекламисте?
- Да. Откуда знаешь?
- Я помню, перед отъездом слышал твой разговор с Ярой о том, что ты намерена заняться масштабной рекламой. Он, по-моему, не согласен был отдать тебе эту отрасль.
- Отрасль?! Это очень громкое слово, для того, что у нас есть. Один билборд вист, и вся рекламная деятельность заключается в его обновлении. Сейчас Ярослав с «Профессионалом» связался – гиблое дело.
- Я бы хотел телерекламу видеть.
- А я бы не хотела. Если только в ночных выпусках новостей. Мы не порошок продвигаем, наш клиент днём дома телевизор не смотрит, он делом занимается. Ночью появляется, смотрит новости и спать.
- Что ты предлагаешь?
- Я хочу поработать с крупными организациями и хорошими салонами.
- Красоты?
- Да.
- Можно и с автосалонами.
- И это можно. Вот мои представления о правильности нашей рекламы такие.
- Я согласен. Я с тобой, зайка, всегда согласен.
- Я ведь дело говорю. Не на пустом месте же ты согласен?! А то Яра и так высказывает, что я папина дочка и что ты потакаешь моим прихотям.
- А его прихотям мама потакает. Вы квиты. Когда вас мир возьмёт?
- Я его очень люблю, честное слово, пап. Но иногда кончики звезды чересчур сильно загибаются и царапают потолок. Тогда по голове ему хочется дать, чтоб всё на место встало.
- Ну, любит позвездить, он же молодой.
- Не оправдание. И моложе бывают более адекватные, - я снова вспомнила Алёшку, - Пусть с Леной себя так ведёт. В Ялте я скучала по нему, даже как-то не удержалась и ночью позвонила. Сюда приехала, поздороваться не успела, мне уже высказали, какая ужасная сестра досталась бедному мальчику. Я его даже просто обнять боюсь. Так разозлилась сегодня на него, зашла и сказала, что заберу у него рекламу. Он говорит: «С папой разговаривай», и примолк. Обедать даже не пошёл.
- Сейчас дома всё и обсудим. Только, пожалуйста, будь поспокойнее.
Не успела я зайти в квартиру, как ко мне бросился Пузырёк. Он кусал меня за ноги, за босоножки, рычал и абсолютно не давался в руки.
- Ну, что ты, мой хороший? Обиделся? Бросила, уехала?! Прости меня, прости. Иди ко мне.
Он немного успокоился, стал взбираться на руки и весь вечер не отходил от меня ни на шаг.

За ужином папа вновь поднял вопрос о работе. Очень твёрдо сказал, что мои мысли относительно продвижения агентства ему нравятся. А Ярослав с Леной едут на две недели в Чехию.
- Ты не расслабляйся, Яра, это не совсем отдых. Это командировка. Но можно совместить приятное с полезным.
Ярослав очень обрадовался этой поездке, он даже не стал задавать вопросы о своей работе с «Профессионалом».
- Когда мы едем? – спросил он.
- В ближайшие дни. Точно пока не известно, - ответил папа.
- У меня тоже есть тема для обсуждения, - сказала мама. – Тут Сашка сообщила, что Алексей собирается ехать к нам. Хочет одиннадцатый класс в Томске окончить, чтобы поступать было легче.
- Чем это легче так поступать? – вдруг как-то агрессивно спросил Ярослав, - Если в голове есть что-то, то хоть из Ялты ты, хоть с Чукотки – всё равно поступишь.
- Это верно, но всё-таки за год он сможет ознакомиться с нашей системой образования, - сказала я, не выказывая своей заинтересованности.
- И в чём смысл? – Ярослав не унимался, он сегодня явно пытался войти со мной в оппозицию.
- Нет никакого смысла.  Я говорю бессмысленные вещи. Просто он хочет учиться здесь, участвовать в олимпиадах, конференциях. Хочет за год дать о себе знать, хочет, чтобы его заметили.
- Ага? А жить он будет у нас? – сверлил меня глазами Ярослав.
- Нет! На улице! – не сдержавшись, я перешла на крик. – Ты что меня так ненавидишь сегодня? «Вожжа под мантию попала?»
- При чём тут ты? Я его не видел ни разу, он для меня чужой человек. Я не хочу чувствовать в своей квартире напряжение от инородного присутствия.
Мне хотелось предложить, чтобы Алёшка жил в моей квартире, и ничего в этом не было бы странного. Но я не могла решиться это сказать. Мне казалось, что все сразу заподозрят неладное. Хотя абсолютно нет причины.
- Ты одна живёшь, - вдруг сказал Яра, и сердце моё бешено забилось от догадки, к чему он ведёт, - Вот пусть он у тебя и остановится. Нас и так трое. А тебя никогда дома нет. Пусть живёт, пусть учится, раз тебе так хочется.
- Знаешь, мне и не жалко. Пусть живёт, - мне показалось, что я ещё никогда не испытывала такой любви к брату, как в этот момент, но всё же, не выходя из образа, я сказала, - Какой же ты злой, оказывается, брат мой.
- Всё? Перепалка окончена? - спокойно спросил папа.
Родители всё время молча слушали нас.
- Я думаю, что нет, - сказала мама, - меня больше волнует вопрос не о том, где он будет жить, а о его поведении. Он погулять любит, выпить лишнего. Весь груз ответственности на нас ляжет.
- Мама! Мы же говорили на эту тему? Если уж вы решили, что он живёт у меня, то и ответственность на меня ляжет. Год отучится, поступит, в общежитие жить пойдёт и обузой для всех быть перестанет.
- Правда, что вы так реагируете? – спросил папа, - Я даже не ожидал, что вы начнёте выяснять, где он жить будет, на кого ответственность за него возложить. Мальчишка хочет чего-то, мы помочь можем, а в итоге по рукам бить будем?
- Хорошо, - сказала мама и встала из-за стола, чтобы налить чай, - Вы, как всегда, правы.
Я поднялась вслед за ней, чтобы помочь, подошла к ней и обняла за плечи:
 - Мам, ну разве нам это сложно? Он в любой момент может уехать. Если что-то натворит, Максу только сказать, он приедет за Алёшкой на следующий же день. Ты зря пугаешься. Алексей приедет, ты увидишь, что твоё мнение о нём ошибочно, - я поцеловала её в щёку.
- Ладно. Ладно, лиса. Я не против. Пусть пробует.
Перед сном я позвонила Артёму, он нехотя отвечал на вопросы: «Да, нет, не ел, не хочу».
- Не заставляй меня приехать. Встань и поешь, - попросила я.
- Ладно.
- Обещаешь?
- Обещаю, - ответил он, ничего не вкладывая в это слово.
- Точно обещаешь?
- Обещаю, - так же повторил он.
Как же он выберется из этого состояния, ведь даже попыток не делает? Он так и зачахнет там один.

Я решила ехать к нему. С Алёшкой. Наверно, Артём будет злиться, что нарушают его уединение, но оставить его там, на два месяца нельзя. Он умрёт раньше.
Я проверила почту. Алёшка действительно написал длинное письмо. В нём он описал почти каждый свой шаг за эти четыре дня. Мне тоже очень захотелось рассказать ему всё то, что было со мной в эти дни без него. Я позвонила.
После разговора с Лёшей я долго сидела около компьютера, разглядывая мелькающие заставки. Не осознанным порывом я открыла Word и стала излагать воспоминания о начале счастья.

В день прилёта Алёшки, я встала очень рано. Его самолёт приземлялся в семь часов утра. Я вышла на балкон. Солнце уже достаточно хорошо грело. Слабый ветер покачивал листву на деревьях. Где-то слева от меня громко ворковали голуби, а весь воздух пронизывал разноголосый щебет птиц. Небывалая благодать растеклась по телу, наполняя душу гармонией и счастьем.

Когда я подъехала к аэропорту, у меня от волнения стали сжиматься мышцы, вызывая дрожь. Войдя в здание, я поднялась на второй этаж и встала у окна. Мне был виден самолёт, в котором находился мой мужчина. Меня изводило нетерпение, когда я наблюдала длительную установку трапа. Как будто для проверки моих нервов, его то подавали, то убирали снова, что-то не ладилось, и тогда трап отъезжал опять. Через некоторое время приехал другой. Ещё через несколько минут я увидела знакомый силуэт. Я стояла, как завороженная, и наблюдала его приближение. Когда он вошёл, я быстро спустилась вниз. Он будет ждать багаж, а мне снова ждать Его. Я облокотилась на стену и не сводила глаз с дверного проёма, выпускающего из себя всё новых и новых пассажиров. Наконец, я увидела Алёшку. Я подошла к нему и, как в момент прощания в Ялте, пыталась взять его за руки, мне казалось этого мало, и я хотела коснуться его лица, потом что-то вновь остановило, и я кончиками пальцев дотронулась до его плеч, скользнув ладонями по ним, по рукам, я взяла его за пальцы. Он сжал мои кисти и притянул меня к себе. Я прижалась к нему, чтобы чувствовать каждый сантиметр его кожи. Он целовал мне шею.
- Поехали домой, - позвала я.
- Я у тебя жить буду?
- Так получилось… Я ж рассказывала.
- Замечательно получилось. Тогда домой.

Вот оно счастье. Я знаю, что это такое. Я никому не поверю, что человек счастлив просто так. Человека нужно сделать счастливым. Без этого он доволен жизнью, удовлетворён ею, но счастлив он всегда по причине. Моя причина – Алёшка. Без него у меня всё было хорошо: я была рада встречам с Артёмом, своей успешной учёбе, своим золотым родителям, всем, что меня окружает. А вот счастлива я только теперь.
Утомлённый дорогой, Алёшка выглядел ещё младше своих лет. Мне впервые пришло в голову, что он несовершеннолетний, а ведь это статья! Почему-то стало смешно.
- Что? – поднял на меня глаза Алёшка.
- Меня посадят скоро…
- Не посадят, - буркнул он, поняв, о чём я говорю, - в семейные дела без спроса не лезут.
- В семейные… Лёша, это ведь ужас какой-то… - я не стала продолжать фразу.

К чему я опять говорю об этом? Мы, всё понимая, сделали выбор. Теперь уже всё лишнее осталось далеко позади. В настоящем мы. В будущем предстоит непонимание и масса объяснений с родными.
Около восьми часов мы зашли домой.
- Как у тебя прохладно, - сказал Алёшка.
- Сейчас это хорошо. Осенью замёрзнем основательно.
- Ты думаешь? – засмеялся он и подошёл ко мне.
В десятом часу я выскользнула из кровати и стала одеваться:
- Мне на работу нужно. После отпуска надо без опозданий хотя бы недельку приходить. Мне папа доверил большой проект. А ты выспись с дороги.
- Нет. Я сейчас выйду с тобой, документы в школу отнесу.
- А с пропиской как быть?
- Я думаю, что это не нужно. В любом случае, узнаю всё. А потом приеду знакомиться с дядей Эдиком, тётей Настей и Ярославом.
- Ярослав уехал в Чехию вчера. Там, на столе, визитку возьми, с описанием проезда.
У подъезда Алёшка поцеловал меня и пошёл через дорогу, по направлению к школе.
- Алексей Максимович, не делай больше так на улице, - сказала я ему вслед.

Он обернулся, махнул мне рукой и пошёл дальше. Я ещё некоторое время смотрела на него, и, когда он перешёл дорогу, села в машину и поехала на работу.
Я ехала и невольно разглядывала всё вокруг. Я не могла сконцентрироваться на своём пути. Я видела только счастливые лица,  я никогда раньше не замечала, что прохожие идут и чему-то улыбаются. Не обращала внимания на то, что рекламные щиты начинают меняться именно тогда, когда подъезжаешь к ним ближе, знаменуя этим приближение чего-то нового в жизни. Обязательно большого и светлого. И это моя собственная новая примета. Не видела, как гордо шествуют собаки рядом с хозяином, ощущая свою значимость и нужность. И это я всё увидела. Новый мир открылся передо мной – яркий, красочный, фонтанирующий радостью. Я впитывала эту ауру. Я включила музыку, любимый «Сплин», и в состоянии эйфории продолжала медленно продвигаться в «пробке».
В агентстве я сначала зашла поздороваться с мамой:
- Встретила? – спросила она.
- Да. Он позднее придёт сюда, сейчас пошёл узнать о месте в школе.
- После дороги? Смотри-ка, молодец.
- Да, - ответила я, - молодец. Я чай хочу.
- Попроси у Ани.
- Я и сама могу себе налить. Пусть Аня работает. Ты будешь?
- Нет. Папа просил.
- Тогда с ним пойду чай пить, а потом за работу.
Папа стоял у окна и о чём-то сосредоточенно думал.
- Эдуард Фёдорович, что-то случилось? – спросила я, поставив две чашки на стол.
- В общем-то, ерунда. У Ярослава всё складывается не совсем так, как я ожидал. Отель позиционировал себя несколько круче, чем он есть на самом деле.
- Это плохо. Я на этом новом туре в Чехию хотела рекламу и поставить. Нам совсем ни к чему разочарование туристов.
- Нам, в принципе, нежелательны отрицательные эмоции. Со стороны старых клиентов тоже. Не говоря уже о новых.
- А если другие контакты поискать?
- Этим Яра и занимается сейчас. А было бы всё нормально, отдыхал бы две недели и в ус не дул.
- Давай чай выпьем за успех дела, - предложила я, положив голову папе на плечо и подняв на него глаза.
Он потрепал меня по волосам:
- Давай.
После чаепития я зашла в свой кабинет, взяла лист с выписанными на него вчера из справочника названиями крупных известных салонов. Снова зашла к маме:
- Мамуль, вот у меня пока пять салонов. Пробную акцию запущу, там видно будет. Какую мы можем дать для них скидку?
- Не больше пяти процентов, Сашуль. Пока так.
- Вполне достаточно.

Я села у окна в её кабинете. Как бы лучше составить текст?
«Туристическое агентство «Александра-тур» и студия красоты «Нефертити» проводят совместную акцию: каждый обслужившийся в студии «Нефертити» получает скидку на любую путёвку от агентства «Александра-тур». Для этого необходимо предъявить  карту клиента студии «Нефертити» и получить карту агентства «Александра-тур». «Золотые» клиенты агентства по карте также получают скидку на обслуживание в студии красоты «Нефертити».
- Мам, смотри, - положила я лист с наброском перед ней, - вот получается такой обмен. Как тебе?
- Это будет действенно?
- Да. Стопроцентно действенно, с условием, что это не останется только на бумаге. Наши сотрудники должны обязательно озвучивать это каждому клиенту, особенно нашему «золоту», поскольку студии заинтересуются тогда, когда к ним реально пойдёт новый клиент.
- К ним пойдёт, а они приложат максимум усилий, чтоб и к нам пошёл?
- Тут такое дело, что если мы не вызовем у них взаимных чувств, то наши тоже могут угаснуть. А если партнёрство установится, и нам хорошо, и им хорошо. Пока их пять. Ещё попробую автосалоны.
- Здравствуйте, с Александрой Эдуардовной можно встретиться? – услышала голос Алёшки в приёмной.
Я вышла.
- Какой официоз, Алексей Максимович! Проходите, - я взяла его за руку и завела в кабинет мамы.
- Это моя мама, Анастасия  - представила я, - а это Алёшка.
- Настя, - улыбаясь, мама представилась ещё раз и обняла Алёшку.
- Вот родственники и познакомились, - тоже заулыбался Алексей, - за свои шестнадцать лет впервые вас вижу, тётя Настя.
- Так, Алексей, тётей не вижу здесь.
- Хорошо, Настя, понял.
- Пойдём к мужу.
Маме Алёшка понравился, это я сразу поняла. Все её предубеждения рассыпались в миг. Я знала, что его личное обаяние  с первых же минут общения возьмёт над ней верх. И то, что, без лишнего жеманства, он тотчас же назвал её Настей, окончательно покорило её.
- Здравствуйте, дядя Эдик, - Алёшка протянул руку, но папа заключил его в объятия.
- Здравствуй, сынок. Как доехал?
- Отлично. Тут только не всё так хорошо складывается.
- Что тебе сказали в школе? – спросила я.
- Надо, чтобы пришёл человек, у которого я буду проживать, то есть ты. У меня ни прописки, ни гражданства. Откуда я взялся?
- Я так и говорила. Завтра сходим. А сейчас мне нужно по салонам проехать… Хотя нет, сначала позвоню. Пойдём, покажу свой кабинет, - позвала я Алёшку.
Мы зашли ко мне, закрыв дверь, я положила голову ему на грудь, он обнял меня за плечи. Мы очень долго так простояли. Я рассказала о планах съездить к Артёму:
- Если сегодня со всеми руководителями салонов встречусь, то завтра надо будет ехать. Пока они будут думать над предложением, мы вернёмся.
- Ты хочешь работать со всеми пятью салонами сразу? Как ты будешь это делать? Всем своим клиентам выдашь по пять карт на выбор, какую вытянут? От такого партнёрства все откажутся, - отпустил меня Алёшка.
Я глупо смотрела на него, потом стала расплываться в не менее глупой улыбке:
- Действительно. Вот это я придумала! Лёш, даже мысли не мелькнуло. Жадность… Чем больше, тем лучше, - я стала смеяться, - и папа согласился с моим бредом.
- Звони, куда собиралась, - улыбнулся Алёшка, - для начала в один салон.
Я вдруг вспомнила:
- У Стасони как дела?
- Хорошо, наверно. Я, моя, последние дни с Леонтием и Алёной только виделся. Но было тихо. Я не думаю, что из нашего круга это выйдет куда-то.
Я набирала номер «Нефертити»:
- Славненько, если б так!.. 
- Студия красоты «Нефертити». Доброе утро.
- Здравствуйте, могу услышать вашего директора?
- Конечно, одну минуту, - ответили мне.
- Подскажите его имя отчество.
- Алина Юрьевна. Передаю трубочку.
- Слушаю вас, - прозвучал низкий, бархатный голос.
- Здравствуйте. Вас беспокоит PR-отдел туристического агентства «Александра-тур», Слесарчук Александра. Алина Юрьевна, у нас есть предложение о сотрудничестве и взаимной рекламе. Вас может заинтересовать наше предложение?
- Думаю, что может.
- Вам удобно обсудить этот вопрос по телефону, или мне подъехать к вам?
- Давайте попробуем обсудить сейчас, - ответила она.
- Хорошо. Я предлагаю продвижение ваших интересов в нашем агентстве, взамен прошу от вас того же. Наши постоянные туристы будут подробно проинформированы о ваших услугах. От вас требуется прайс-лист. Свой мы вам тоже вышлем. Такой взаимообмен будет осуществляться по картам клиента.
- Александра, вы мне материал на почту скиньте, ваш прайс, информацию об акции, чтобы она лежала на столах. Запишите адрес: краса, нижний прочерк, Нефертити, собака, мэйл, точка, ру. Я ознакомлюсь и пришлю вам всё о нас.
- Замечательно. Сейчас же я и вышлю.
- Спасибо. Мне нравится ваше предложение.
- До свидания, - я повесила трубку.
- А я ведь и не задумывался, что мы с тобой обладатели одной и той же фамилии, - Алёшка смотрел фото на моём столе, на котором запечатлены я с Ярославом в процессе сбора грибов, мы, оба грязные, сидим на корточках, срезаем грибы, синхронно подняв головы и глядя в объектив по зову мамы.
- Вот так, Слесарчук Алексей. Я как-то тоже не задумывалась. Это поможет быстрее в школу устроиться. Подключись, пожалуйста, к Интернету.
- Что дальше делать будешь? Четыре салона «ушли», - с издёвкой спросил Алёшка.
- Сейчас посоветуюсь с папой на предмет лучшего автосалона в городе и найду координаты «Частной клиники Константинова». Наверно, пока ограничимся этим списком.
Я отправила свою информацию Алине Юрьевне, зашла в электронный справочник и запросила поиск клиники.
- Сашка, а почему ты никогда не рассказываешь ничего о своих друзьях? – неожиданно спросил Алёшка.
- Как не рассказываю? По-моему, я уже все уши тебе об Артёме прожужжала. 
- Кроме него у тебя больше никого нет? Совсем нет подруг?
- Нет. Не получается как-то! Последняя была Арина, я рассказывала…
- А одноклассницы, одногруппницы?
- Мы общаемся в процессе учёбы. Потом проходит какое-то время, у всех свои заботы, своя жизнь, и интересы под углом девяносто градусов быстро расходятся от общего когда-то перекрёстка. Только с Артёмом не разошлись, да  уже и не разойдутся.
С клиникой и автосалоном получилось всё примерно так же, как с «Нефертити». Когда я отправила последнее письмо для Константинова, было уже около трёх часов дня. Ко мне  в кабинет вошёл папа:
- Мы с мамой собираемся перекусить, вы идёте, молодёжь?
- Да, - быстро сказал Алёшка, - есть хочется.
В этот момент зазвонил телефон.
- По внутренней кто-то, - немного встревожено сказал папа.
- Да, - взяла я трубку.
- Александра Эдуардовна, выйдите, пожалуйста, в зал, вас спрашивает клиентка студии «Нефертити».
- Сейчас.
Положив трубку, я не могла сдержаться, я прыгала и истошно визжала от радости.
- Что с ней? – спросил папа у Алексея.
- Папочка, Лёшечка, уже работает!!!
- Кто работает? – спокойно поинтересовался Алёшка.
Я побежала к двери.
- Моя реклама, - сказала я и вышла.
Я подошла к девушке, сидевшей на диване, присев рядом, спросила:
- Вы из «Нефертити»? Как вас зовут?
- Да. Меня Аня зовут. Знаете, я давно у Алины обслуживаюсь. Сегодня зашла к ней и рассказываю же, что съездить хочется куда-нибудь, а то дальше Сочи не выезжала, сейчас появилась возможность, но всё, что связанно с туризмом далеко от меня. В этот момент звоните вы, я решила, что это судьба, и никакого другого агентства мне теперь не хочется.
- Я очень рада. Мы сделаем всё, чтобы вы остались довольны. Предпочтения какие-то есть?
- Есть. Мне хотелось бы в Бразилию.
- Вы одна собираетесь?
- Нет, с молодым человеком.
- Замечательно. Путёвка на одного - две с половиной тысячи, вылет из Москвы. Всё включено. Сейчас вам подробно обо всём расскажет наша сотрудница. На общую сумму у вас будет скидка в пять процентов.
- Да, Алина сказала.
- Может, чай желаете?
- Да, спасибо.
- Наташа, расскажи девушке о туре в Бразилию. Анюта, налей чай.

Первый клиент, пришедший к нам в результате моей PR-деятельности, успешно оформив все документы, отправился в желаемое им путешествие. Я была неописуемо горда тем, что всё так быстро сложилось, что всё шло именно так, как мне хотелось. Я знала, что моё внутреннее состояние очень сильно влияет на происходящее, что сейчас у меня бы получилось даже Пушкина воскресить, возьмись я за это. Всё внутри бурлило энергией, создавало ощущение полёта.

С отъездом к Артёму я не хотела затягивать, даже работу с Анной я полностью возложила на Наташу, связываясь регулярно с ней по телефону. И, как планировали с Алёшкой, на следующее утро сходили в школу, в течение часа зарегистрировали его в одиннадцатый «А» класс. Я ни минуты не сомневалась в успехе этого дела, также зная, что и дополнительных справок не понадобиться. Днём мы выехали в Омск.

Артём открыл нам дверь не сразу. То, что я увидела, превзошло все мои ожидания. Осунувшийся, обросший и даже слегка поседевший Артём, за несколько дней превратился в старика. Я стояла у порога, не в силах сделать шаг. Я не могла поверить своим глазам. Слёзы сами наворачивались. Не сдерживая их, я устремилась к Артёму, и обняла его. Он с неожиданным жаром ответил на объятия.
- Пингвин, что ж ты делаешь с собой? Учись жить заново, я прошу тебя. Пожалуйста, Артём, бери себя в руки.
- Интересная ты девушка, я ж сказал, чтоб не приезжала, - по его щекам тоже текли слёзы.
- Мало ли, что ты сказал! Умник тоже! Он сказал! Ты видел себя? Два месяца ты так не протянешь. Как хочешь, но без тебя я не уеду…
- Я вспоминал тебя сегодня.
- Это уже хороший симптом.
- Да, я только о Вите думал…
- Стоп. Сейчас мы поминаем твою дочь, а потом больше ни слова о ней. Понял? Я встречалась с твоим замом, всё более или менее в порядке, но хозяйской руки дело требует всегда. Так что скоро возвращаемся в Томск.
- В холодильнике, наверно, пусто, - тихо спросил Алёшка, - я спущусь в магазин?
- Да, пожалуйста, - повернулась я к нему.
Он вышел.
- Кто это?  - Артём указал взглядом на закрывшуюся дверь.
- Ой, Артём, это человек, которого я очень люблю. До безумия…
- Не молод ли он для тебя?
- Это не самое страшное.
- Есть что-то страшнее? – безжизненные глаза моего друга приобретали какую-то осмысленность.
- Он сын моего двоюродного брата, - я пристально смотрела на Артёма.
- Ты обалдела что-ли? Вот это номер!
Я опустила глаза, сказать мне было больше нечего.
- Он знает? – спросил Артём.
- Что я люблю его? Между нами всё настолько серьёзно, что он не только знает, но и сам ежедневно, ежеминутно говорит мне об этом и…
- И у вас есть секс… - продолжил Артём.
- Да. Да, есть. Ты мне сейчас очень нужен! Пожалуйста, подумай обо мне. Хотя бы чуть-чуть… Вернись в жизнь…
Он встал и прошёл в ванную. Я последовала за ним, опёрлась о косяк и наблюдала за тем, как он бреется.
- Конечно же, никто не знает? – задал вопрос Артём, больше походивший на утверждение.
- Естественно.
- Как его зовут?
- Алёшка.
- Жить вы собираетесь вместе, пока не разоблачат?
- Вместе. И после того, как разоблачат, тоже вместе, - мне было приятно видеть, что

Артём искренне за меня переживает, что я смогла такой, пусть шокирующей новостью, но возбудить в нём признаки жизни. Ему давно требовалось общение, он пережил своё горе, в течение нескольких долгих дней утопая в нём. И хотя боль утраты будет ещё долго жить в нём, кризис прошёл. Он понял, что для приобретения нового смысла существования, нужно встать и идти.

Алёшка вернулся достаточно быстро. Он купил продукты и сам предложил приготовить ужин. Артём стал чистить лук. Он долго молчал, Алексея это немного нервировало, ему казалось, что Артём тяготится нашим присутствием. Но потом Артём внезапно прервал молчание:
- Лёха, ты чувствуй себя, как дома. Я иногда проваливаюсь, не обращай внимание.
-Ничего. Ты мне лук отдай.
- Да, конечно, возьми.
- Вы без меня, по-моему, справляетесь. Можно я вас покину?
- Куда? – развернулся ко мне Алёшка.
- В ванную…
Я хотела уже выйти с кухни, но ещё раз взглянув на Алексея, подошла к нему:
- Растормоши его, родной, пусть долго не думает, - я поцеловала Алёшку в плечо и вышла.
Пока в ванну набиралась вода, мне абсолютно ничего не было слышно. Не набрав достаточного её количества, я закрыла кран, легла  и прислушалась. Долетали обрывки фраз:
- Она – целостная личность. Знает, чего хочет. Она либо любит, либо не любит. И поступает соответственно, - говорил Артём.
Потом Алёшка стал что-то отвечать, но понять, что именно было не возможно.
- Да, любил, - снова услышала я голос Артёма, он говорил громче Лёши, или находился ближе, - с первого слова я полюбил её. И за все эти годы я испытал столько видов любви к ней!!! Сейчас я люблю её, как воздух вокруг, как свет, как себя… Правда, себя я сейчас не очень люблю…
Алёшка засмеялся, его голос послышался где-то ближе, чем прежде:
- И я её, как воздух люблю, и как свет.
- Ты, видимо, ещё любишь всё это больше, чем я. Сашку нельзя любить меньше чего бы то ни было, просто не получится. Но, тем не менее, наши с тобой чувства разные. В моём чувстве есть всё, кроме сексуального аспекта, страсти нет. Я к ней, как старший брат отношусь. А инцест – сам понимаешь… Ты не подумай, что я на что-то намекаю. Я не осуждаю ни на грамм.
Алёшкин голос вновь отдалился и доносился только в виде шума, после чего опять последовала фраза Артёма:
- Вот видишь. Она тоже знает меня. Знает, как я реагирую на все её желания. Если она хочет, пусть пробует, если любит, пусть любит.

Я снова включила воду. Конечно, я догадывалась, что, оставшись одни, они будут обсуждать меня, и говорить будут приятные вещи, но слышать это намного приятнее. Я долго лежала, задумавшись, и когда поняла, о чём я думаю, уже не смогла восстановить цепь своих мыслей, с чего я стала размышлять о том, как прошёл последний матч «Томи»? Слышала, что проиграли, но о ходе игры и о счёте ничего не знаю. Кто забил? Когда? Как? Я вылезла из ванны, завернула волосы в полотенце, накинула халат и вышла. К моему изумлению, когда я вошла в кухню, услышала разговор, содержание которого меня очень порадовало:
- Вот на пятнадцатую строчку и сползли, - сказал Алёшка, - вылететь могут.
- Ещё есть время, думаю, что подтянутся, - Артём давил чеснок, - А у ЦСКА что?
- С «Москвой» играли. Этот матч я сам видел. Каких-то разговоров много ходило. А всё было как-то стандартно.
- Счёт какой?
- Два – ноль. У «Москвы» Адамов подкачал. Два хороших момента упустил. С нескольких метров по воробьям… Да, и судейство обе команды не устроило.
Артём повернулся ко мне:
- Слышала, Саня, опять продули?

Алёшка стал рассказывать мне, всё то, что он рассказал Артёму о ходе матча «Томи» с «Амкаром». Я сидела на табурете у окна и улыбалась. Надо же, как сильна с ними моя связь! Хотела узнать? Пожалуйста.
- Откуда информация? – спросила я у Алёшки.
- В магазине спортивные новости слушал. Ты что так долго всегда делаешь в ванной?
- Что-то делаю, - ответила я, предав голосу слегка игривый тон.
- Садись ближе, - улыбнулся он.
- Давайте помянем мою дочь, - тихо сказал Артём.
- Я не купил ничего, - стал подниматься из-за стола Алёшка, - сейчас схожу.
- Не надо, не надо, родной. Пить не будем.
Артём молчал, на глаза его вновь навернулись слёзы:
- Совсем недавно у меня была семья, - заговорил он, - у меня была женщина, на которую я готов был молиться, у меня была дочь - моё самое большое счастье. Несмотря на мелкие ссоры с женой, мы были единым целым. Когда ссора покрупнее заставила Леру уехать, я не нашёл ничего лучше, чем напиться. Я не стал решать конструктивно проблему. Я напился. И навсегда потерял дочь. А с ней как будто похоронил и жену. Так стоят ли этого двадцать – двадцать пять стопок водки? Что стоит на этом свете того, чтобы потерять семью? Жену, ребёнка? Лёша, что этого стоит?
- Жизнь решает, что чего стоит. Для нас это бесценно, а жизнь по-другому распоряжается.
- Так ведь ты говорил, что лыжни не существует? – спросила я.
- Иногда можно собраться с силами и всё поставить на свои места. Но порой, как в ситуации Артёма, нужно вновь собраться с силами и начать всё с начала. Это сложнее. Я бы рад помочь, всем, чем смогу.
- Спасибо, Алексей, - Артём похлопал Алёшку по плечу, - спасибо. Завтра сходим в церковь, а потом поедем домой.

Я очень обрадовалась, что мой друг не стал опять настаивать на том, что он останется в Омске, что не пришлось уговаривать его ехать вместе.
Свой ужин мы посвятили памяти Виты. Ели молча, каждый думал о ней. Даже Алёшка, я это знала. Он сосредоточенно смотрел в тарелку, иногда поднимал глаза на Артёма, а потом снова опускал. В его глазах читалась какая-то мысль, но во время этого ужина Алексей не хотел нарушать молчания. Видно было, что он ещё не до конца адаптировался к обществу Артёма, особенно в этой нависшей тишине. И если нам с Артёмом она казалась естественной, то для Алёшки она была тяжёлой обязанностью.
- Пойдёмте чай пить в комнату. Там в окно солнце светит. Жить хочется. Только солнечным светом спасался я все эти нескончаемо длинные дни, - улыбнулся Артём, после чего Алёшка перевёл дух глубоким вздохом облегчения.
- Да, - оживился он, - да, пойдёмте.

В этот вечер Артём очень пытался быть прежним. Он понял всё. Я не сомневалась, что он будет бороться с болью, с ситуацией, с собой. Он сможет.
Мы даже смеялись над какими-то мелочами. Алёшка старался подольше удержать эту волну веселья. Он рассказывал разные байки о Максе, о Леонтии, о заказчиках рефератов. Каждая история была практически показана в лицах. Артём искренне смеялся.
- Золотой парень, - сказал он, когда Алёшка отлучился на несколько минут. – Он меня на двадцать лет моложе, получается? Не скажешь… Хотя нет. Живой, заводной. Таким и я был в шестнадцать лет. На твоём месте я бы тоже по уши… - Артём закрыл глаза и покачал головой, как в предвкушении чего-то приятного.
- Да-да. На своём месте я так и сделала. И что дальше? Как быть  с родителями?
- Вот об этом не думай. Просто живи. Будущее как-то не любит пристального внимания к себе. Чем меньше о нём думаешь, тем приятнее все неожиданные радости. Да, и о неприятностях задумываешься только тогда, когда они уже по носу щёлкнули. Зачем их ждать? Зачем жить в предвкушении их наступления, потом жить с ними, а потом ещё страдать, что они что-то унесли? Ты сейчас счастлива? Конечно, можешь сказать, что не в полной мере, что родители волнуют, что будущее сомнительным кажется. Ты опять думаешь о будущем! А ты просто подумай о том, как тебе хорошо с ним сейчас. И не отравляй данную минуту мыслями о грядущем.
 - Мне, правда, хорошо. Я тоже часто говорю себе, что будущее в будущем, а сейчас есть только то, что есть. Но иногда мысли одолевают, не могу справиться с их потоком.
У меня зазвонил телефон:
- Да.
- Саша, это Виталий, зам Артёма. Мне бы связаться с ним как-нибудь. Можешь передать ему, что я его ищу?
Я прикрыла ладонью трубку и прошептала Артёму:
- Виталька…
- Дай его мне, - также шёпотом ответил он.
- Виталий, Артём рядом, сейчас передам ему трубочку.
Артём сказал «Да», и потом долго молчал, выслушивая тираду своего зама. После чего коротко ответил:
- Я завтра приеду. На месте всё решим. Не переживай, Виталь, всё нормально.
Алёшка вошёл в комнату, когда Артём говорил по телефону. Он подошёл ко мне и неожиданно поцеловал. Услышав, что разговор закончился, он обнял меня и спросил:
- Артём, что-то случилось?
- Ничего особенного. Китай границу закрыл. Разберёмся. Виталька паникует, как-будто это единственный поставщик.
- Не единственный, но, наверно, самый крупный? – спросил Алёшка.
- Да, крупный. Ерунда, я уже ничего не боюсь. Теперь все проблемы для меня – мелочь. Поэтому и решаться они будут легко, без душевных затрат.
Я легла на пол, солнце светило мне в глаза, я жмурилась, но отворачиваться не хотелось. Алёшка лёг рядом, положив голову мне на живот.
- Устали? – спросил Артём.
- Есть немного, - ответил Алексей.

Я положила ладонь ему на подбородок, закрыла глаза и с чувством полного удовлетворения жизнью, стала засыпать.
Проснувшись утром, я обнаружила себя на кровати, уткнувшуюся носом в Алёшкину грудь. Он спал. Я долго лежала, не шевелясь. Боялась его разбудить. Пыталась понять и проанализировать свои чувства. Но они не поддавались никакому анализу. Я ощущала, как сильно отлежала руку, но продолжала тихо лежать, оберегая Его сон, и понимала, что это самое моё большое счастье. Я подумала о том, что могла бы и не поехать в Ялту, ведь я не планировала эту поездку. Внутри всё содрогнулось от этой мысли. Я подняла взгляд на Алёшку, он размеренно, глубоко дышал. Но вдруг его ресницы задрожали, и он открыл глаза. Я соскочила и стала целовать их, потом нос, щёки, губы, волосы. Он смеялся, и, не двигаясь, лежал, разрешая себя целовать. Я стала касаться губами шеи, груди, живота.
- Тихо-тихо, Сашка, Артём на полу спит, - Алёшка сел на кровати, обхватил меня сзади за плечи. Мы сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели, как спит Артём. Лёша лёгкими поцелуями дотрагивался моего плеча.
- Чего уставились? Сплю я, - не открывая глаз, сказал Артём.
- Спишь? Так, хватит спать, - пощекотала я его большим пальцем ноги. – В церковь собирались. Пора уже.

Мы быстро собрались. Артём позвонил хозяину квартиры, сказал, что съезжает, ключи оставляет на столе.
В церкви мы поставили по свече за упокой, ещё раз вспомнили Виту. Старавшийся держаться дома, Артём здесь вновь поддался чувствам. Его губы дрожали, глаза покраснели. Он перекрестился три раза и вышел. Мы ещё с Алёшкой поставили свечи за здравие и тоже вышли вслед за Артёмом.

В Томск въехали поздно ночью. Артём довёз нас домой.
- Может останешься? – предложила я ему.
- Нет. Я уже в порядке, Сашка, не беспокойся за меня.

Внешне ничего не выдавало его внутреннего состояния. Он как-будто, правда, был в порядке. Но я знала, что душа у него болит. Более месяца он решал свои проблемы с поставками из Китая.
Ярослав тоже задержался в Чехии. Он нашёл другой отель, но не мог договориться о взаимовыгодном сотрудничестве. Папа долго ждал, что он справится с этим делом, но, не дождавшись, сам поехал в Прагу.

Я продолжала работать со своими салонами и клиникой. Мы были довольны плодами общих усилий, клиенты действительно шли от них к нам, и наоборот.
Каждый день мы с Алёшкой обсуждали новые варианты нашей рекламной деятельности и решили подготовить несколько акций к десятилетию агентства. Алёшка предложил отпраздновать это событие чуть ли не в городском масштабе.
- Придётся потратиться, - сказал он, - но зато мы обозначимся как успешная организация, легко позволяющая себе подобные мероприятия. Это располагает к доверию.

Я стала обдумывать в подробностях то, как всё должно выглядеть. Кое-что записывала, чтобы к папиному приезду можно было всё структурировать и изложить ему идею.
Приближался сентябрь. Алёшка решил дать объявление о рефератах и прочих работах, чтобы к первым в учебном году контрольным срезам он мог набрать клиентуру.
Так и случилось. Уже к двадцатому сентября его  стали заваливать заказами. Каждый вечер я работала над одобренным папой планом, а Алёшка над рефератами.
- Мне надоело, - как-то сказал он. – Смотри, какой на улице дождь, а мы тут сидим. Пойдём, а?
- Под дождь? – удивилась я.
- Да-да, - он вскочил, взял меня за руку и потащил к выходу. Пузырёк побежал за нами.
Не обуваясь, Алёшка вышел на лестничную площадку.
- Босиком?
- Конечно, - сказал он, - конечно, босиком. Ну, неужели под дождь мы выйдем в калошах, с зонтом, чинно постоим и вернёмся?! Только босиком!
Мы сразу же промокли. Алёшка сел на газон у подъезда.
- Разве не здорово? – спросил он, хлопая ладошкой по траве, призывая меня сесть рядом.
Я сделала так, как он просил. Моя жёлтая домашняя юбка моментально впитала грязную влагу земли и отяжелела. На улице не было ни души. Темнота обволакивала нас. Я чувствовала только Алёшкину руку на кончиках своих пальцев. Я легла на газон и потянула его за собой. Он обнял меня. Струи дождя стекали по его лицу на моё. Он склонился надо мной. Пузырёк бросился к нам и стал неистово лизать Алёшкины плечи, потом мою шею.
- Собака, - прикрикнул Алексей, - пить хочешь? Вон лужи. А мы без тебя справимся.

Я рассмеялась, села и крепко обняла Алёшку. Он стал мурлыкать какую-то русскую народную плясовую песенку. Потом запел громче. Быстро поднялся и принялся танцевать в луже вприсядку.
- Если кто-нибудь увидит, решит, что мы напились, - смеялась я.
- Ничего они не понимают, Сашка. Ничего!
Он подошёл ко мне, встал на колени:
- И я ничего не понимал, Сашка. Я никогда не танцевал под дождём, в грязной луже. Я каждый вечер пропадал в прокуренных модных заведениях и никогда не танцевал в луже. Представляешь?
- Не представляю, Лёша, не представляю, как ты жил столько лет без этого!
Я заключила его лицо в свои ладони. Он целовал меня, а струи усилявшегося дождя, текли по губам.

Продрогнув до костей, мы побежали домой. Алёшка включил чайник и обнял его, в ожидании нагревания. Я открыла кран с горячей водой и встала под колющие струйки, постепенно, разбавляя их холодной водой. Ванна стала наполняться. И я легла в неё. Озноб бежал по всему телу.
Я услышала, что в прихожей засмеялся Алёшка.
- Что там? – крикнула я.
- Ну, и чучелко твой пёс! Сидит у порога, дрожит, но с места не сдвигается. Грязный от ушей до хвоста, - закатывался Алёшка.
Я в умилении заулыбалась. Ребёнок он всё-таки, мальчик совсем, мой самый любимый мужчина.
Немного согревшись, я вышла.
- Родной, я тебе воду наливаю. Иди, прогрейся, а то простынешь.
Пузырька мы мыли вдвоём больше часа. Он вырывался, царапался, оттряхивался, рычал и слегка кусался.
- После этой «стирки», - смеялся Алёшка, - нужно мыться заново. Я весь в песке и грязной пене.

Завернув Пузырька в полотенце, я занесла его в комнату. На столе, рядом с многочисленными листами бумаги, исписанными Алёшкой, лежал и его телефон. Дисплей светился: - «Одно непрочитанное сообщение».
- Лёш, у тебя SMS, - крикнула я.
Он прочёл и спешно удалил его.
- Что-то случилось? Ты как-будто занервничал?
- Нет. Ничего, - засмущался Алёшка.
- А-а! Томички уже разглядели крымского интересного мужчину? – обняв Алёшку, я похлопала его по пояснице.
- Одноклассница. Мы с ней хорошо общаемся, и она наверно решила, что это начало большой и светлой…
- И что ты пугаешься? Пожалуйста, никогда не скрывай ничего от меня.
- Она зовёт меня в клуб.
- Ты меня прости, но я, конечно же, не пущу тебя к ней, - улыбнулась я, - но ей надо как-то корректно отказать.
- Не буду я ничего говорить. Моё молчание должно быть яснее всех слов.
Но вдруг телефон зазвонил, Алёшка взял его в руки:
- Она. Ответь, а?
- Нет уж, родной. Сам разговаривай.
Я вышла в кухню, налила чай. Не больше чем через минуту, он тоже пришёл.
- Я разбавила тебе, попробуй, не горячий?
Алёшка сделал не большой глоток:
- Нормально, - немного помолчав, он спросил, - Ты совсем не ревнуешь?
- А ты меня любишь?
- Люблю.
- В таком случае не вижу причины… В общем-то, если б сказал: - «Не люблю», - причины для ревности тоже бы не было.
- То есть, в твоём понимании, ревности не существует?
- Наверно, нет. Когда есть чувства – я просто верю, когда чувств нет – я просто отпускаю.
- Вот так легко? А как же «борьба за счастье»?
- С кем бороться? С человеком, который разлюбил? По-моему, нет смысла. Бороться можно с обстоятельствами, с окружающими, а с отсутствием любви бороться бесполезно.
- Но ведь ревность – это что-то вроде боязни потерять, боязни, что разлюбит. При появлении кого-то третьего эти эмоции обостряются.
- Я не хочу этого бояться. Так постоянно живи и бойся. Как говорит Артём: «Когда по носу щёлкнет, тогда  и подумаем».
- Я могу тебя предупредить, что для меня-то ревность существует.
- Поняла и запомнила.
- Варенье кончилось? - заглянул Алёшка в холодильник.
- Ниже посмотри.
- О, есть. Сашка, в декабре будет проходить конференция по математике. Я поискал темы, мне понравились две: «Площадь четырёхугольника, или формула Брахмагупты» и «Теорема бондаря». Сейчас покажу материал, посмотришь, что тебе интереснее было бы слушать в скучном ассортименте подобных мероприятий.
- Судя по названию, русскому студенту будет интереснее про виноделов и бочаров слушать.
- Согласен. Но не буду агитатором, расскажу про Брахмагупту.
- Ты, мне всё равно дай посмотреть материал.

В субботу Алёшка не учился, я не работала, и поэтому до двух часов ночи мы читали темы докладов, и всё же остановились на формуле индийского дедушки.
- У мамы день рождения через две недели, - сказал Алёшка, расправляя кровать - ты поедешь со мной?
- Нет. Я думаю, не за чем, родной. Если мы постоянно будем ездить вдвоём, это наведёт на мысль.
Утром нас разбудил звонок в дверь. Увидев в глазок папу, я растерялась.
- Папа, - метнулась я от двери в комнату и обратно.
Алёшка быстро схватил свою подушку и одеяло, сполз на пол, лёг и укрылся. Я открыла дверь.
- Что так рано в субботу?
- Мы с мамой на дачу поехали. Ярослав тоже уехал с друзьями за город.
- Знаю.
- А ключи забыл. Он, наверно, раньше приедет, чем мы. Поэтому на, передашь, как появится.
Пузырёк, услышал знакомый голос, вальяжно вышел из комнаты, распахнув настежь дверь. Папа бросил быстрый взгляд на Алёшку, потом внимательно посмотрел на меня. Выражение его лица как будто изменилось:
- Я поехал, - тихо сказал он и, не поцеловав меня, вышел.

В понедельник Ярослав взял дополнительный выходной, мама с утра уехала в налоговую и вернуться обещала к трём часам дня. Папа вошёл в мой кабинет ближе к обеду:
- Я заказал по шашлыку. Скоро привезут.
- Почему мы обедаем в офисе? – я почувствовала лёгкое волнение.
- Недавно у Алексея зазвонил телефон… Раньше ему, видимо, никто не звонил, конечно, в Томске его никто не знает. А тут я как-то услышал этот звонок. Ты была рядом. Помнишь, я ещё в тот момент с Ярой Чехию разбирал?
- Ну?
- Следовательно, звонила не ты. Яру тоже удивил этот рингтон, установленный на всех: «Александра, Александра, этот город наш с тобою»… Когда в субботу я увидел его на полу без простыни, я всё понял, Саша.
«Без простыни! Догадки, догадки. Нужно отрицать, нужно привести самый обычный довод в свою защиту, и папа поверит» - крутилось в голове. Но, не произнося ни слова, я во все глаза смотрела на него, нервно покусывая губу. Он также стоял напротив меня и ждал ответа, не дождавшись, опустил глаза и выдохнул отчаянно-беспомощное:
- Да…
Он развернулся  и сел за стол. Я положила руки ему на плечи, но их он не накрыл, как раньше, своей ладонью.
- Пап, что же мне делать? – у меня не  получалось контролировать свои слёзы. - Я так сильно люблю Его! Не молчи, я тебя прошу.
- Я не знаю, что сказать. Ты плачешь, ты делаешь откровенные признания, ты обезоруживаешь меня. В свои сорок восемь лет, я не знаю, как быть в этой ситуации.
- Пожалуйста, папочка, закрой глаза на эту ситуацию. Я понимаю, что прошу практически о невозможном, но, пожалуйста, пап!
Он встал, скрестил руки за головой и отсутствующим взглядом смотрел в окно. После долгого молчания, он сказал:
- Скажи ему, чтобы этот рингтон он установил только на тебя. Будьте осмотрительнее, маме с этим тяжело будет справиться.
- Пап, я, действительно, очень сильно люблю Его. Ты же знаешь, знаешь, что это правда. Прости меня… я ни в чём не виновата, но ты прости меня. Только не заставляй Его уехать…
- Ты же видишь, что я не заставляю. Я не знаю, как поступить правильнее, но распоряжаться твоей жизнью, даже как отец, я не имею права. Именно, как отец.
- Сын двоюродного брата! Это ведь достаточно дальний родственник.
- Ты успокаиваешь себя или меня? Может и дальний, а может и близкий. Просто вы раньше не видели никогда друг друга, вот и не ощущаете себя родственниками. Ладно, Санечка, у меня у самого мысли ещё не улеглись.
- Кто шашлыки заказывал? - закричал с порога Алёшка, держа в руках два шампура с ароматным мясом.
- Это я вам заказал, чувствовал, что ты скоро появишься, сынок, - протягивая руку для пожатия, сказал папа. - А я уж Настю дождусь, потом вместе пообедаем.
Он всегда называл Алёшку «сынок», но теперь для меня это звучало иначе.
- Он всё знает, - сказала я, когда папа вышел.
- Ты рассказала? – замер в неестественной позе Лёша.
- Нет. Что ты?  «Александру» на телефоне поставь только на меня.
- Это он по звонку определил?
- И по простыни, да и по другим мелочам. Я могла бы выкрутиться. Но не стала этого делать. Папа всё равно стал бы наблюдать, подмечать. Было бы только хуже.
- О какой простыни речь? – не понимал Алёшка.
- В субботу ты сполз на пол с подушкой и одеялом, а под тобой даже простыни не было, не говоря уж о матраце.
- Бред какой-то. И что он сказал?
- Сказал, чтобы ты поставил другую музыку. И всё.

Я села на диван, разулась, поджала под себя ноги. Мне так хотелось сесть рядом с папой, хотелось, чтобы, он, как прежде, потрепал меня по волосам. Ему сейчас очень тяжело. Он не может позволить себе поставить крест на моём счастье, но и спокойно относиться к моим отношениям с несовершеннолетним родственником, ему тоже кажется неправильным. Я желала успокоить его, сказать, что сделаю всё так, как он хочет, но я ведь не могу этого совершить. Я собралась идти к папе, но передумала, так как говорить больше было нечего. Опять просить прощение за то, в чём не считаю себя виноватой? Задавать вопросы, на которые ответить не можем ни он, ни я? Но он зашёл сам. Увидев меня в подавленном состоянии, он положил руку мне на голову и быстро зашевелил пальцами:
- Сашка, хватит уже! Я, честное слово, принял ситуацию. Лёш, ты поменяй, да? Хотя бы какое-то время ещё Настя не должна ничего знать. Если вы серьёзно надумали, то скрывать долго не сможете. А, вообще, я не знаю, как вы представляете дальнейшую свою жизнь. Время покажет. Поэтому сейчас, Сашулька, живи и радуйся. Константинов звонил, хочет с тобой поговорить. У него в клинике планируется ввести новые услуги, он хочет тебя проконсультировать, чтобы мы говорили своим клиентам, прежде всего, об этих нововведениях.
- Хорошо, перезвоню ему, -  я обняла папу, мне стало легче.
- Мой «Мопед» так легко бы не сдался, - сказал Алёшка, закрывая дверь, - Эдик очень грамотный мужик.
- Эдик - мировой отец. Для него главное, чтобы у меня и Яры всё было замечательно, а в остальном - хоть потоп. Хорошо, что он пришёл ещё раз, я убедилась – он спокоен.
- И тебе спокойнее стало?
- Гораздо…
- Садись есть тогда.

После обеда Алёшка уехал домой, дописывать рефераты, за которыми сегодня вечером должны прийти. Как только он скрылся за воротами, я впала в странную панику. Мне хотелось позвонить ему, чтобы он вернулся. У меня пропал энтузиазм к работе, я не желала звонить Константинову, инструктировать персонал по новым услугам его клиники, набирать прайсы и памятки. У меня было ощущение, что мне нужно бежать вслед за Лёшей. Со времён ночной прогулки с Сашкой в Ялте, я не испытывала такой потребности быть с ним рядом, держать его за руку и просто смотреть в глаза. Из состояния оцепенения меня вывел телефонный звонок.
- Да.
- Интересная ты девушка, не звонишь, не пишешь…
- Артём! Как я рада тебя слышать. Ты где?
- Я около твоего агентства, звоню узнать на месте ты?
- На месте.
- Сейчас приду.
Он пришёл с ананасами.
- Я вот опять принёс свои любимые фрукты, - Артём был в достаточно приподнятом настроении, в каком он не был несколько месяцев, - Ты кислая какая-то сегодня.
- Ой, пингвин, я как четырнадцатилетняя дурочка. Ничего на ум не идёт. Он вышел – я отключилась.
- Саша, - Артём расцвёл в своей неподражаемой улыбке, - я за столько лет тебя такой не видел. Даже со мной.
- Ну, не ври. С тобой я была в таком же состоянии, только мне, действительно, тогда было четырнадцать.
- Пятнадцать.
- Только исполнилось… Я беременна, Артём…
- Что? Ты на учёт встала?
- Нет ещё.
- Иди сейчас же к врачу, вдруг отклонения какие-то. Извини, конечно, но всё возможно…
- Я боюсь.
- Слушай, не зли меня. Сегодня же чтобы сходила. Алексей знает?
- Нет ещё.
Мы долго говорили с Артёмом о том, как стоит поступить. Об избавлении от ребёнка речи идти не могло, конечно, в случае если с плодом всё в порядке. Теперь осталось поставить в курс дела Ирину с Максом и маму. Артём предложил во избежание кривотолков, сказать в агентстве, что он отец, если Алексей разрешит. Мне казалось это лишним, но мама, наверно, согласится с этим предложением. Она очень близко к сердцу примет такую новость, я хорошо знала это.
- В ближайшее время я никого не буду ставить в курс дела. Алёшку только. Дальше видно будет.
Я через силу заставила себя звонить в клинику, договорилась, чтобы мне выслали в готовом виде памятки и расценки. Получив их, я распечатала всё в нескольких экземплярах.
- Подожди, - попросила я Артёма, - к папе зайду, скажу, что на сегодня я закончила. Довезёшь меня домой?
- Довезу до консультации. Я тоже к Эдику зайду, поздороваюсь.
В консультацию я решила ехать завтра.
- Ты рано! – руки Алёшки были в чём-то чёрном, и он, отведя их назад, потянулся ко мне, подставляя губы для поцелуя, - Я черчу, перепачкался весь.
- Чёрными чернилами чертёж? – прям у порога я стянула с себя сарафан и прильнула к Алёшке, сразу почувствовав на спине немного липкое прикосновение его рук.

Ближе к вечеру, когда неестественная для конца сентября жара стала спадать, мы с Лёшей поехали по магазинам, выбирать подарок Ирине. Он увидел большое красивое панно, изображающее морской пейзаж. Оно было собранно из ракушек, мелких блестящих нитей,  тонкой ткани, напоминающей паутинку и серебристого песочка.
- Это она каждый день в окно видит, - стала спорить я, - тем более, насколько я помню, она в массовом порядке избавляется от всего, что просто собирает пыль, не принося пользы.
- Это, наверно, моя тоска по морю.
- Я тебе подарю это панно, хорошо?
- Договорились.
Исколесив весь город, мы так и не нашли ничего оригинального. Алёшка вспомнил, что недавно у Иринки сгорел фен, и она хотела профессиональный, хороший аппарат.
- Я не повезу отсюда. В Ялте куплю. Пойдём, в кофейне посидим.

Мне очень хотелось ехать домой, рассказать ему обо всём. Но я согласилась. Как повелось, мы заказали двойной американо с холодным молоком, эспрессо со сливками. А вместо «Мечты бразильского аборигена» - «Мулатку».
- Я тоже сюда всегда сажусь, – сказала я Алёшке, когда он подошёл к угловому столику.
- У дураков мысли сходятся, - улыбнулся он.
Я села напротив него, сняла босоножки и положила ноги ему на колени. Он накрыл их ладонью:
- Замёрзла что-ли? Лапки ледяные, - Алёшка опустил глаза, - У тебя обувь маленькая, смотри, как вдавились ремешочки.
- Нормальная обувь, ноги немного отекли.
- Сегодня Леонтий звонил, сказал, что маму видел. Она округлившаяся слегка стала.
- Ты так говоришь, как будто ревнуешь. А, да! Для тебя же ревность существует.
- Не ревную, - он слегка ущипнул меня за пятку, - просто не представляю маму беременной. Мне шестнадцать лет, сестра родится – мне уже семнадцать будет. Разбег огромный. Мои дети могут только несколькими годами младше быть, чем родная сестра.
- Почему ты решил, что сестра? – спросила я, прокручивая в голове другой вопрос: «Почему несколькими годами, а не месяцами»?
- Чувствую так. Сестра будет. Девчонка.
- Как бы ты её назвал?
- Как тебя, я уже собаку назвал, не дам ведь я такое же имя сестре! – глумливо растягивал каждое слово Алёшка и улыбался.
- Конечно. Родители решат, что у тебя мания.
- Мне всё равно, как назовут. Меня мама называла, девочку папа назовёт. Главное, чтобы все здоровы были, - сказал он, отодвинув чашку. – Мне понравился торт, на моего «Аборигена» похож, как называется?
- «Мулатка». Пойдём, да?
- Обувайся.
- Может, на берегу посидим, за Лагерным Садом?
- Поехали.
На улице уже совсем стемнело, от дневной жары не осталось и следа. Но земля источала тепло. Мы сидели и смотрели на отражение луны в Томи. Где-то слышны были голоса, но поблизости никого не было.
- Лёша, ты, вообще, что собираешься делать после университета? Я вот экономический закончила, но абсолютно не чувствую тяги к цифрам и всему, что этого касается. Сейчас понимаю, что надо было поступать на «Связи с общественностью».
- Никогда не поздно. Давай в следующем году вместе поступать. Ты на второе, на PR, а я на экономический. Мне нужны те знания, которые дают на этом факультете.
- А потом?
- Потом? Хотелось бы к тому времени встретиться с нужными людьми, и в соучредительстве создать некое дело, а от него самостоятельно «плясать». Либо кредит…
- Что именно создать?
- Строительную компанию. Для начала небольшую, но с перспективой роста и развития.
- Возьмёшь меня к себе? PR-специалистом? К этой поре я буду дипломирована и опытна…
- Мне нужны будут специалисты в области строительства.
- Ты же встретишься с такими. С ними и работать будешь.
- Доживём – увидим.

Мы сидели, обняв свои колени, и вглядывались в противоположный берег. «Именно здесь я должна сообщить Алёшке о своей беременности - думалось мне. - Как же он это встретит? Знаю, что он любит меня, несмотря ни на что, но он ещё очень юн для детей. И, вообще, может испугаться, ведь у родственников не должно быть детей».
- Лёша, я беременна, - сказала я и постаралась заглянуть ему в глаза.
- Я знаю, - ответил он, развернувшись ко мне и трогательно улыбаясь.
- Знаешь? Как знаешь? Откуда?
- Эх, Сашка, если я расскажу, ты смеяться будешь!
- Нет. Алёшка, не буду. Откуда ты узнал? – в нетерпении, я заёрзала, схватила его за колени и стала тормошить.
- Я помню, когда только зашёл с мамой домой, ты стояла в дверном проёме зала. Меня так взбесило, когда ты меня мальчиком Алёшей назвала и давилась от смеха. Я решил, что буду издеваться над тобой всё время твоего присутствия у нас. Только назвал тебя троглодитом, ты мне прошипела, что в лоб дашь. Меня, если честно, в тот момент пробрало, ведь папа всегда начинает орать на меня, когда я пытаюсь подтрунить над ним, а мама не обращает внимания. Ты же, тихо, почти в ухо мне сказала, что не на ту я нарвался. А потом тебе позвонил Артём. Я практически не слышал, о чём вы говорили, но мне так не понравилось это. Сам не мог объяснить себе, что я чувствую. Когда мы ругались на пляже, всё уже было ясно. Я ночью вставал, не спалось. Представляешь, вставал, чтобы посмотреть какого размера твоя обувь.
- Зачем?
- Хотел знать. У меня впервые такое случилось. Я признался себе, что в первый же день влюбился в свою тётку. Нормально? В ту ночь я хотел, чуть ли не линейкой всю тебя измерить. Но…. Встал, посмотрел размер обуви и лёг на место. Теперь я уже знаю, что обхват твоего запястья от кончика моего большого пальца, до первой фаланги мизинца, то есть, семнадцать сантиметров, а длинна волос от самой макушки, исчисляется семью моими ладонями, это семьдесят семь сантиметров. Плеер ты всегда окручиваешь наушниками и кладёшь на подоконник. Чистую одежду, отгладив, выворачиваешь на изнанку. Телефон у тебя настроен так, что когда тебе звонят, недостаточно просто открыть крышку, нужно нажать на вызов. Съев на улице шоколад, обёртки складываешь в правый карман сумки. Вместе с зубами, ты чистишь и язык, и щёки, и губы. У тебя нижнее бельё преимущественно белое. Два чёрных комплекта, два красных и четыре белых.  Маньяк, правда? Неужели ты думаешь, что я не знаю твоего цикла? Ты уехала тринадцатого июня, а я приехал двадцатого. Вот в тот период всё прошло, а потом, я помню – пятнадцатого июля. А вот в августе ни пятнадцатого, ни шестнадцатого, никакого. По сей день ничего нет.
- Лёша, - я протянула это имя, как единственное в мире, самое возвышенное и святое.
- Я так ждал, когда же ты, наконец, скажешь мне это! Я рад, я так рад, Сашка! – он притянул меня к себе, уткнувшись лицом в мои волосы. – Сейчас все будут говорить, что я ещё сам ребёнок, ты никого не слушай, пожалуйста. Ты же знаешь, я могу зарабатывать, у меня это даже легко получается. Дальше ещё проще будет. Это не юношеский максимализм, не детские заблуждения. Я всё знаю. И ты знаешь, что всё получится.
- Родной, я вижу, что мне нечего бояться. Финансовая сторона – это ерунда. Я тоже имею почву под ногами. А в тебя верю ещё больше, чем в саму себя… Мне жаль наших родителей.
- Твой отец знает. Он поддерживает тебя, хоть и не вполне согласен с твоим выбором. Он поддержит и Настю. У моих скоро будет ребёнок, которому больше внимания требуется, чем мне. Пройдёт год, два – все успокоятся.
- В конце концов, это ведь наша жизнь! Я не буду больше ни о ком думать.
- Наконец-то! Скоро за заказом приедут, мне его подписать ещё надо. Поехали домой. Ты мне скажи, ты у врача была?
- Нет, завтра поеду.

Пока Алёшка заканчивал с оформлением, я гладила ему джинсы и рубашку, в которых он на следующий день собирался в школу.
Утром мы вместе вышли с ним из дома. Около подъезда я поцеловала его, а он с притворной строгостью сказал:
- Александра Эдуардовна, не делай больше так на улице.
- Буду делать. Ладно, иди… - я ещё раз поцеловала его, и слегка надавила кончиками пальцев ему в грудь, как бы отталкивая от себя.
- Ты иди. Уезжай, а потом я пойду.

Я шла, постоянно оглядываясь на него. Он стоял, опершись на ствол берёзы, придерживая одной рукой лямку рюкзака на плече, а другую, сунув в карман. Мне нравилось его положение, не хотелось, чтобы он двигался, но только я села в машину, Алёшка вынул руку из кармана и помахал мне.
Я ехала и думала, сказать ли доктору о моих родственных связях с отцом ожидаемого ребёнка? Наверно,  ему нужно знать правду, чтобы обратить внимание на правильность развития плода. А, с другой стороны, он, как и все врачи, начнёт паниковать, направит на аборт, снимая с себя ответственность. «Не скажу», - решила я.

Видимо, я не до конца была уверенна в своих подозрениях, потому что когда врач сказал: «Ваш «диагноз» подтвердился, вы беременны», - я расплакалась. Он даже испугался, стал уговаривать меня, что не всё так страшно, срок около девяти недель, прерывание пройдёт успешно.
- Не надо прерывания. Опасалась, что, как вы выразились, «диагноз» не подтвердится.
- Ну, мамаша, тогда не надо истерик, не тратьте нервы. Прямо сейчас можете сдать анализы, а в течение двух недель обойдите всех врачей. Я вам напишу направления.
«Мамаша! Мамаша!» Внутри всё ликовало. Не помня себя от счастья, я звонила Алёшке. Он не брал трубку. Я сбрасывала и набирала снова, но итог был тот же самый. Двадцать минут я слушала длинные гудки. Меня стало охватывать волнение. Ни на секунду не задумалась над тем, что у него урок. Лишь когда услышала родное:
- Да, моя, - я вздохнула с облегчением.
- Лёшенька, мальчик мой, я так люблю тебя.
- Саша, маленькая, я тоже очень люблю тебя. Что тебе сказали, ты как будто расстроена?
- Я просто долго не могла дозвониться тебе. Пока ничего не известно. Анализы, УЗИ, врачи – всё ещё впереди. Алёшка, меня мамашей врач назвал!..
- А меня, значит, папашей? Спасибо тебе, моя.
- Тебе спасибо, родной. До вечера.

Каждый день, с трепетом в сердце, я шла в больницу. Приходилось. То одного врача не было, то какие-то аппараты ломались, то я не укладывалась со временем, и меня опять отправляли «до завтра». Но вечер был для меня блаженным временем: мне не сказали, что есть отклонения. Я возвращалась к Алёшке, мы с ним гуляли, рисовали, писали доклад, разрабатывали акции к десятилетию агентства, готовили разные блюда по поваренным книгам. Иногда к нам приходил Артём, однажды даже заходил Ярослав. Каждый мой день был наполнен смыслом, в каждой минуте радость.
- Моя, я билет взял на послезавтра в Ялту, и обратный - через два дня, - укрывая меня, сказал Алёшка.
- Три дня отсутствовать будешь? – за ухо я притянула его ближе к себе.
- Три. Тебе, наверно, жарко? – он медленно стал стягивать одеяло, которым только что усердно меня укрывал.
- Нет, прикрой на место, мне холодно, - я слабо потянула одеяло назад.
- Сопротивление бесполезно! Лицом к стене! Руки за голову!

В аэропорте, когда мы стояли в очереди на регистрацию, он вдруг взял за руку и, оставив багаж, куда-то меня повёл. Завернув в небольшой закуток около буфета, он прижал меня к стене. Впервые Алексей проявил немного грубости, до боли сдавливая плечи, он стал целовать меня. Поцелуи были резковатыми и жёсткими. Такое его поведение удивительно расслабило меня, я всем телом подавалась ему навстречу, а он сильнее вдавливал меня в стену. Потом как будто обмяк, осторожно, как хрустальное изваяние, он заключил меня в свои объятия. 
- Сашка, моя, я люблю тебя, - он легко коснулся губами моего лба, снова взял за руку и направился в сторону очереди.
Окончившаяся регистрация сразу перетекла в посадку. Неизменным рефлексом я протянула руки к рукам Алёшки.
- Через три дня встречай, - он чмокнул меня в нос, - Я люблю тебя.
- Лёшечка, я уже жду тебя, первые сутки пошли. – Я поцеловала его, и он скрылся за дверью.
Алёшка улетел вечером. Дома оставаться не хотелось. Забрав Пузырька, я собралась ночевать к родителям.

Но тут мне позвонил Артём:
- Сашка, ты несколько дней холостая будешь? Загуляем? Поехали кофе попьём или чай?
- А, поехали.
Встретились мы с Артёмом около одиннадцати вечера. Встреча наша, как обычно, была не очень длинной. Я выпила чашку чая с маленькой шоколадкой, он стакан ананасового сока. Артём был в странном настроении: то он шутил, то замолкал. Я была на одной волне с ним, он шутил, я смеялась, отвечала шутками, он замолкал, и я молчала тоже. Работу своих магазинов он вернул в прежнее русло, теперь его снова охватила хандра. Мы сидели на диванчике, облокотившись на спинку. Соприкоснувшись головами, думали о чём-то своём, а, в сущности, об одном и том же.
- Ну, и что ты тоску нагоняешь? – косясь на меня, спросил Артём.
- Я? Ты тоже весельем не плещешь! У меня очень спокойное состояние, только одной быть не хочется. Пока я холостая, будешь меня развлекать?
- Какая хитрая! Иди домой, книгу пиши о счастье и  радости материнства, - он засмеялся, встал, достал из кармана куртки деньги, кинул их на стол. – Пойдём.
- А я уже пишу. Но не о материнстве, а обо всём происходящем.
- А говорила, что со мной ты была такая же, как с Алёшкой. Обо мне ты не писала.
- Я сейчас пишу о тебе.
- Ну, конечно! Мой друг – Бази Артём? А лет десять назад ты мне другие эпитеты подобрала бы, но я музу не пробудил.

Загул кончился быстро. Ехать к родителям я передумала. Пришла домой и стала дописывать этот альбом воспоминаний о начале счастья. Меня очень захватывает этот процесс. Девять часов, не вставая из-за стола, пишу. Час назад звонил Алёшка. Он уже в Ялте, ходит по магазинам в поисках хорошего фена. Я вспомнила о панно, которое обещала ему подарить. Сейчас поеду за ним. Бессонной ночи как будто не было, я чувствую себя где-то, но точно не на земле…

Куда мне повесить этот полюбившийся Моему Мужчине морской пейзаж? В квартире панно кажется огромным…
Зазвонил телефон. Артём. Сейчас он приедет.



Я не думал, что она, в самом деле, писала… Писала… Мне это нужно закончить. Внутренняя потребность. Я буду немногословен. Вот уже два года, как произошло всё то, что описывала Сашка, и только сейчас, немного придя в себя, я могу дописать альбом воспоминаний о конце счастья.
Я приехал в  то утро к ней, мы вешали панно почти час. Но я не мог собраться с силами и сказать, зачем я приехал. Я не видел её такой окрылённой, никогда за десять лет. Только сказать всё равно было нужно.
- Сашка, - начал я, сердце рухнуло в пятки, но я продолжал, без лишних прелюдий выпалив, - Сашка, два часа назад убили Алексея.
Она резким движением повернулась ко мне. На губах ещё была улыбка, в глазах – уже слёзы. Брови стали подрагивать, но она по-прежнему улыбалась:
- Не смешно шутишь, пингвин…
Я, на всякий случай, подошёл к ней ближе, но не смел дотронуться:
- Я не шучу. Мне звонил его друг, по-моему, Леонтий. Тебе он не мог сообщить, боялся, что в этот момент ты можешь быть одна. Он звонил с Алёшкиного телефона.  Они вдвоём искали подарок, встретились с каким-то Стасоней. У них завязалась перепалка, драка… Алёшка ударился о перила лестницы.
- Ну и что, что ударился? Это же не значит, что убили, - она делала предположения, но сама уже знала правду, слёзы потоком текли по щекам, она задыхалась во всхлипываниях. – Артём, миленький, это же не значит, что убили?!
Но, что ж тогда это значит? Несчастный случай? Смерть, в результате драки и есть убийство.
Я рассказывал ей, что они вызвали скорую помощь, что, приехав, врачи только констатировали смерть, но Сашка уже не слышала меня. Страшный безразличный взгляд блуждал по комнате, не задерживаясь ни на чём. Я тряс её, она поднимала на меня глаза, но меня не видела. Я почувствовал, как корни волос зашевелились, когда она сказала:
- В школу пора, да? Не тряси, я сейчас сама проснусь. Ты ведь меня проводишь?

Я позвонил Эдику. Никогда ещё не видел, чтобы мужчины так плакали. Наверно, также жутко было и Сашке, когда она приехала в Омск и застала меня в состоянии на грани помешательства. Эдик сидел на полу перед её кроватью, целовал ей колени и захлёбывался слезами, слушая её рассказы о тяготах учения таблицы умножения и ссорах с соседом по парте.
Я сидел в кресле, уткнувшись в свои ладони, и не мог поверить в происходящее. Приподняв голову, сказал:
- Эдуард, она беременна.

Он поднял на меня измученный взгляд и снова, в бессилье, лёг на её колени.
Ему ещё предстоял трудный разговор с Настей и Ярославом.
Как любой матери, Насте было нестерпимо больно, она не спала, не ела, только плакала. Ярослав просто впал в бешенство, он кидался на меня и отца с обвинениями, что мы знали и допустили отношения между Алёшкой и Сашкой, как-будто их можно было запретить.
На похороны Алексея никто не поехал, нужно было решать вопрос с Сашей. Эдик звонил в Ялту, разговаривал с Максимом. Макс, конечно, уже всё знал, ведь заведено дело, Леонтий и Стас давали показания. Ирину, после трагической новости, положили на сохранение.
- Я говорил, вольные взгляды до добра не доведут, - сказал на прощание Максим.
Эту фразу Эдуард повторял несколько раз, что-то в ней его сильно задевало.
Через несколько дней Макс сообщил, что Ира родила мальчика. Выбор имени давался ей очень болезненно. Кормила младшего сына, оплакивала – старшего и боролась с желанием назвать малыша Алексеем. Максим, видя её терзания и переживая свои, сам предложил это имя, в память об Алёшке.

Настя, Эдуард и я долго надеялись, что сильный стресс спадёт, и Сашка придёт в себя, но положительных изменений не было. В больницу мы её не клали, поскольку она была очень спокойна, но постоянно была под наблюдением психиатра. Очень скоро стала заметна её беременность. Я ни на секунду не мог забыть Александру, каждое мгновение я проживал с мыслями о ней. «Эх, Сашка, Сашка, что ж, подруга, ты молилась обо мне в тяжёлые для меня минуты. Теперь моя очередь». Мне казалось, что было бы правильным, если бы у ребёнка был отец. Её родители пытались отговорить меня от этого шага, но я уже решил для себя, что мой смысл жизни в этом ребёнке. Эдик договорился, и меня быстро расписали с Сашкой.
После родов её состояние ухудшилось, она впадала в истерики. Пришлось определить её в психиатрическую клинику. Врачи говорят: «Навсегда».

А девочка, наперекор всем событиям, родилась здоровой. Похожа она на обоих родителей. Как у Алёшки, чёрные глаза, как у Сашки, маленькие губки, как у них обоих, вздёрнутый нос. Но так распорядилась судьба: вот уже два года она только моя дочь – Бази Вита Артёмовна.