Отрывок из романа - 2

  ..Наливаймо, браття,
    Кришталеві чаші,
    Щоб шаблі не брали,
    Щоб кулі минали
    Голівоньки наші.

- Здыбенько, будет тебе под нос сипеть-та. Зараз усих диверсантьев пораспужаешь, – отвечал Гжегож Ивойло, не очень искусно имитируя двинский говор, и сладко зевнул, что никоим образом не сделало его приказ более внушительным.
- Вы бы не придумывали, пан урядник, а просто сказали бы, шо режет без ножа ваше жугдянско сердечко писенька эта, - нагло ухмыльнулся разведчик, и нарочито прибавив голос, запел под нос второй куплет:

Щоби наша Двїна
Повік не плакала,
Щоби наша слава,
Черкасская слава,
Повік не пропала.

- Мое жугдянско сердце ишо не то выдержит, - заверил Гжегож, - А вам, чубатым, от нас, жугдов, еще мало перепало под Сизыми Лопухами.
- Да, це правда, но потим-то шо було? Потим Старый Терех був, и Мутны Воды. Ужо мы там вам с рохами весь гонор повыбивали!
- Угу, а потим пришли любичанье, и усих заразогнали, шоб не баловали без присмотру, - проворчал седоволосый великан Дадило, обычно молчаливый и флегматичный, - Вам, западэнцам, все одно с кем поспорить за старое, у вас уси кругом виноватые, шо рохи, шо жугды, шо «кацапы»… Ты, Тарас, в бинокль бы бачил, а не увлекал нас писеньками, - усе одно, ты голоса не маешь.
- Це я-то не маю голоса? – ничуть не обиделся Здыбенко, - Та я у нас в фольварке в церкви, в приходской, був дило, пел. А тут скушно очень.
- Вот вернешься в родной фольварк, тогда и попоешь. А сейчас слушай, шо тебе пан урядник говорит, дубина стоеросовая.   
- А мне пан урядник ничего и не сказал пока. Пан урядник, можно петь или не можно?
- Не можно, в разведке-то. Хотя нет, Тарас, ты пой, - только так, шоб я тебя не слухал.
- Як так?
- А так, що если я тебя не прослухаю, то мабуть и диверсанты не прослухают.
- Ну, вот батько-Дадило, сам пан урядник мне дозволение дал, – довольно проворчал Здыбенко, почесал большой бульбообразный нос, и продолжил петь, - надо признать, весьма мелодично, так что и впрямь верилось насчет церковного хора:

Бо черкаска слава
Кровію полита,
Січена мечами,
Рубана шаблями,
Ще й сльозами вмита.

Бо черкаска доля,
Як у полі рута -
Січена дощами,
Хрещена громами,
Ще й вітрами гнута.

Наливаймо, браття,
Поки є ще сили,
Поки до схід сонця,
Поки до походу
Сурми не сурмили.

Як лелечій клекіт,
Черкасова вдача -
Вигукнеться сміхом,
Вигукнеться щирим,
А відлунить плачем.

- Гарно мурлычешь, Тарас, - одобрил Дадило, - Запевалою возьмем.
- Ой эйе, бик якши… - подал голос из соседнего секрета Кара-Хан, - Только точно всех диверсантов распугал. Теперь так и доложим, - гвардии капрал Тарас Здыбенко, бэзнен матур малайка, демаскировал позицию своим неотразимым вокалом… Пан урядник, а бу нэрсэ, к юго-востоку, между теми соснами?
Гжегож прильнул к биноклю, и несколько секунд всматривался в указанном направлении.
- Кажись, зарево. Вахмистр, у нас там что – лесорубы?
Дадило вскользь глянул на карту.
- Верно, они, пан. Шесть бараков, контора, мужики, бабы, детишки, и дюжина жовниров этих лапотных. Верно, це … як бы мовыты… Решили парубки с дивчинами через костры попрыгать, мабуть, пан урядник?
Гжегож еще раз глянул в окуляры бинокля, достал из кармана часы и покачал головой.
Время – полвторого ночи, какие костры уже тут? Зарево яркое, неровное. Однако, надо что-то предпринимать… На раздумья у Гжегожа ушло не больше десяти секунд. Ситуация в провинции была куда как неспокойной. Уже вторую неделю боевая тревога и черезвычайка, бои в горах, причем непонятно с каким итогом, до сих пор неясна численность заброшенных в провинцию террористов и, если подумать, их намеренья тоже… Зато много погибших. Один завод, сожженный с рабочими заодно, чего стоит, - сколько себя Гжегож помнил, ничего похожего на память не приходило, даже Дунландское умиротворение не в счет. Тогда как-то все кровавое безобразие за пределами собственно Дунланда ограничивалось несколькими взрывами не очень мощных бомб в людных местах…
- Нечай, отвязывай коней, - принял решение он, - Мы впятером, - я, ты, Здыбенко, Дадило и  Туревич проверим, что там стряслось. Кара-Хан, принимаешь командование. Дадило, возьми пулемет, будете со Здыбенкой в паре.  Второй пулемет пусть в резерве остается. Коней держим рядом, если что – все в седло, и в обход селения, вдоль просеки… Огонь без команды не открывать, в случае чего, - всем спешится, и прочесывать рассредоточено…
- Да разберемся, пан урядник… – спокойно ответил Кара-Хан, - Нет Бога, кроме Бога, а Мушаар Пророк его… Не впервой, чай, пан урядник. 
Гжегож напряженно кивнул, и обернулся к Здыбенко, который уже приготовил рацию.
- Сообщи «Трутню–первому», что наблюдаем вспышку, дым. Полторы мили по прямой. Ни выстрелов, ни взрывов не слышали и собираемся в разъезд до выяснения…
- Пан урядник, а если пани Ленска пожелает сама на место выехать? 
- Нехай её выезжает, пусть с юга заходят цепью. Нечай, готовы кони?
- Вестимо, пан урядник.
- Ну, так и с Творцом Всеблагим…
Егеря быстро запрыгнули в седла, и рысью, без особой пока спешки, но не задерживаясь поскакали в сторону селения. Путь был им отлично известен, - Гжегож уже неоднократно выезжал в разъезды по этому маршруту, и знал тут не то что каждое дерево, - а даже малейшую кочку. Первое время он только и дела, что поглядывал вперед, на горизонт, стараясь уловить изменения алого свечения, и подмечая, что оно становится, пожалуй, сильнее. Потом одернул себя и вспомнил про осторожность, вглядываясь с темный кустарник перед собой, в тяжелые ветви елей и густые покровы папоротника, - где-то рядом мог быть враг…
По сигналу урядника егеря рассредоточились, а затем и спешились. Туревич, опытный, но еще молодой солдат, прихватил пять уздечек, и осторожно отвел коней чуток назад, так чтобы самому не стоять на открытом месте, и не просмотреть сигнала подать коней в ответственный момент. Хороший коновод – в бою (ежели не дай Бог) тоже дело не последнее, едва ли не важнее хорошего пулеметчика, или хорошего снайпера. Остальные бесшумно извлекли из седельных чехлов карабины и припали к земле, сгибаясь вдвое и быстро двигаясь вслед за командиром, не шелохнув ни единой веточки.
Уже было видно зарево огня между деревьями. И уже становилось ясно, что именно горит.
Горели бараки лесорубов. За высоким деревянным тыном вокруг лагеря «Роуди-Сэплай» (именно так называлась компания, которой принадлежал этот поселок, где работали сезонные рабочие, заготавливая ценные породы дерева по государственной лицензии) видно было немного, - но едва они приблизились к ограде на триста ярдов, как стало очевидно, что огонь уже лижет крытые дранкой крыши всех шести бараков и охватил конторские строения.
И не души. Ни криков, ни воплей о помощи, ни выстрелов. Горело так, что любо-дорого, громко стреляло в пламени, подбрасывая в ночное небо салют мелких искр, сизый дым застилал звезды.
Значит, уже некому кричать…
Гжегожу не пришло бы голову отдавать приказ приближаться по-пластунски, - ведь надо было действовать, кого-то спасать, быть может – что-то еще тушить. Диверсанты, когда нападают, - неизменно наносят стремительный удар, и тут же уходят, оставляя после себя только развалины, пламя и трупы. Это азы любой партизанской операции. Как и егерской.
Он уже хотел было приказать Здыбенко радировать о подкреплении, - надо было срочно пускать собак, скакать наперерез всех возможных путей отхода, растаскивать пожарища и оказывать помощь людям…
Но тут он услышал то, чего ожидал бы услышать в последнюю очередь, - в нарушаемой лишь треском горящего дерева тишине грянул … барабан.
Приказов отдавать, собственно, и не пришлось. Бойцы его залегли так, будто их и не было на ногах еще мгновение назад, - подле ограды лес уже был не лес, а так – совершенно лысая поляна, присыпанная хвоей и да усаженная редкими кустиками, проросшими на выжженной некогда под застройку почве. Однако каждый мгновенно нашел себе такое место, где его можно было обнаружить, разве что ступив ногой.
Дадило с пулеметом устроился так, чтобы прикрыть выдвижение к ограде Гжегожа и Нечая, которые стремительной перебежкой покрыли пространство между оградой и деревьями, и плотно прижались к забору, глядя через щели внутрь. 
Гжегож не сразу осознал то, что увидел через узкий проем между грубо обтесанными неокрашенными досками. Они проскочили как раз к участку забора между двумя барками, - пылавшими уже так, что жаром обдувало лица даже сквозь щели. И в свете горящих зданий было отлично видно центральную площадь поселка – площадь не площадь, а так, небольшой пяточек, на котором ютился колодец со стальным трубчатым журавлем и большая белая цистерна. Видимо, с топливом для вырабатывающего электричество дизеля… Первое, что бросалась в глаза, были тела, лежащие на всем пространстве между бараками, - вповалку и отдельно, на спине и на боку, одетые главным образом в пижамы и ночные сорочки тела мужчин, женщин и детей…
У многих были открыты глаза, и огонь отбрасывал искры в помутневших зрачках, что было видно даже отсюда – казалось, что глаза покойников светятся.
Зрелище настолько потрясло Гжегожа и Нечая, что они не сразу обратили внимание на вполне живых участников сцены, - а именно, на стоящих полукругом около колодца людей.
В одежде военного покроя, боевых нагрудниках и с оружием, висящим на ремнях. Именно со стороны этой небольшой группки и доносились жуткие звуки, - ритмичные, быстрые удары в большой барабан.
Гжегож пригляделся, пытаясь разглядеть, что происходит возле колодца, - на расстоянии в полсотни футов, в причудливой игре теней и неровного света, это оказалось непросто.
Люди стояли ровным полумесяцем, так что сруб колодца оказался в его центре. Возле сруба на коленях стояли, опустив головы вниз, несколько человек – их Гжегожу было почти не видно. Над ними возвышался самый крупный из всех «военных» - широкоплечий гигант с черным лицом и блестящей лысой головой. Он держал в руках очень большой нож непривычных очертаний – почти в локоть длинной, вогнутый внутрь, как серп, с длинной резной рукоятью и очень широкой елманью. Кажется, высокий что-то говорил, - из-за мерного стука большого барабана слов слышно не было, Гжегож мог лишь различить, как  тот скупо плюётся словами, агрессивно задирая подбородок. В барабан – яйцеобразный деревянный бонг, сноровисто бил парень поменьше, устроившийся на корточках рядом с пленниками. 
Гигант закончил речь, и отрывисто бросил какой-то приказ, - настолько громко, что его было слышно даже обоим егерям. Не на всеобщем. Похоже на харадми, но его Гжегож не знал, а уже через мгновение до него и так полностью дошел смысл приказа…
Два бойца подняли одного из пленников, - Гжегож успел заметить, что это была девушка, светлые распущенные волосы, в разодранной ночной рубашке с низким вырезом. Её толкнули на подставку для ведер, закрепленную на срубе, а чернолицый вожак без промедления рванул на ней одежду, затем бесцеремонно раздвинул белеющие в отсветах пламени ноги и грубо овладел ею, - не откладывая оружия и озаботившись лишь расстегнуть ширинку. Барабан ударил громче, движения гиганта были нетерпеливыми, грубыми и ложились в дикарский, ставший тяжелым и рванным, ритм…
- Насильничает, сука, - прошептал справа Нечай, облизывая пересохшие губы, - Пан урядник, что ж мы, так и будем бачить?!..
А Гжегож и впрямь смотрел. Странно и страшно было наблюдать, как совершенно чуждые люди без всякого страха творили что хотели над теми, кого он, Гжегож, должен был беречь – и не уберег… Гигант, после очередного рывка, сотрясшего все тело девушки, остановился, что-то произнес, и замахнулся ножом…
Нечай судорожно устраивался, пытаясь просунуть ствол винтовки в щель, - но она была слишком узкая для стрельбы. Гжегож с трудом пришел в себя, машинально стер пот с лица рукавом. Атаковать сейчас было делом безнадежным – впятером они мало что смогут даже с пулеметом. Но сидеть и смотреть до подхода алы было также нельзя, это он отчетливо понимал и скороговоркой выпалил, больше не таясь:
- Здыбенко, радируй о подкреплении! Дадило, пулемет к бою, заходите с Туревичем со стороны  ворот, выметайте всех, кто побежит! Нечай, по счету два – бьем через доски, потом выламываем… Раз, два … огонь!
То ли от переполнявшего их гнева, то ли просто по случайности, доски выламывать не пришлось, - выстрелив в них по два раза, они тут же пробили лаз, достаточный для проникновения. Однако, внутрь пролезть они не успели, даже если имели это целью, - ответный огонь, точный и быстрый, заставил их вжаться в землю у основания забора. Со стороны двора послышались необычные выстрелы – как будто кто-то громко прочищал горло… Пули пробивали доски забора рядом с лазом, и везде вокруг, - неизвестные внутри явно желали перестраховаться. Нечай и Здыбенко без приказа метнули по гранате через ограду, а Гжегож, словно по наитию, вдруг закричал в полный голос:
- Рота, рассыпаться! Второй, Третий взвод, - в обход! Стрелять на поражение! Шевели задницами, бездельники! Мортирный огонь на площадь, кугелей не жалеть! – и выпалил в воздух красной сигнальной ракетой из переломной ракетницы. 
«Мортирный» огонь и впрямь открыли, только не отсутствующее мортирное отделение несуществующей роты, а совершенно реальные гранатометчики противника. Вдоль забора начали рваться ружейные гранаты, тусклые вспышки, поднимающие вверх веер срубленной картечью травы и хвои, разом мелькнули справа и слева от пролома, - видимо, там противник и ожидал сейчас главной атаки. Со стороны ворот послышалась первая пулеметная очередь, - Дадило экономно, стараясь беречь свои две ленты, начал выметать дворик пулями. 
- Пан урядник, пани ротмистр заходит на поселок с юга, двумя алами и бронеалой. Кара-Хан подтягивается с запада, со стороны просеки, - спешено, в две цепи…
- Скажи им, чтоб поторопились, - рявкнул Гжегож, ожесточенно стреляя куда-то наугад в проем между досками,  - Сейчас эти гавнюки побегут, надо на перехват…
- Не маю можливости, пан урядник, батарея села, - медленно покачал головой Здыбенко, не разгибаясь снял рацию, и взялся за винтовку, - Шо делать будем, пан урядник?..
- Держаться до подхода своих. Что там происходит, внутри?
Здыбенко чуть-чуть высунулся, но тяжелая пистолетная пуля тут же выбила щепу в дюйме от его головы.
- Позалехали вокруг закрэничи… Эх, сейчас бы мортиру, як они бы у нас попрыгали…
- Нельзя мортиру, там гражданские. Так… Отсюда надо линять на соединение с Дадило и Туревичем. Давай, Нечай… Нечай?!
Гжегож, съежившись на земле возле забора, и не заметил сразу, что Нечай уже давненько неподвижно лежит рядом, прислонившись к опорному столбу - слишком неподвижно, и слишком давненько, чтобы думать, будто разведчик просто ждет распоряжений, не смея что-то предпринять сам. Гжегож толкнул голову бойца, и она без опоры упала на грудь, шляпа слетела, и стало видна небольшая круглая рана в кольце синей отечности на бритом затылке. Картечина от гранаты, э-хе-хе, Творец Всеблагой…
- Ладно, – стараясь сохранять голос твердым, продолжил Гжегож, будто ничего страшного и не произошло, - Уходим по очереди, ты меня прикрываешь, я тебя. Рацию брось пока. Не нужна она особо-то, потом подберем. Возьми патроны Нечая, и по сигналу… Не высовывайся сильно, видишь же как…
Здыбенко, закусив губу, снял с мертвого товарища патронную сумку, и перебежками устремился следом за Гжегожем, который пригнувшись так низко, как позволяла физиология, стелился вдоль забора по земле…
Противник будто читал их мысли, - впереди и позади снова разорвались гранаты, - со Здыбенко сшибло картечью шляпу, Гжегожу что-то сильно щелкнуло по голове, и он, не удержав равновесия, упал на колени. Между пальцами, поспешно поднесенными к виску, потекло теплое, но после ощупывания Гжегож убедился, что картечь прошла вскользь, не коснувшись черепа. Как ошпаренное, горело правое ухо, но выяснять, что случилось, времени не было, - Гжегож поспешно прижал к уху сунутый Здыбенко марлевый тампон из перевязочного пакета, и продолжил бежать вперед, не теряя темпа. 
Дадило и Туревич залегли за штабелем бревен недалеко от ворот, на разгрузочной площадке лесовозов. В тот момент, когда Ивойло и Здыбенко добежали до ворот, они как раз сменили позицию, - Дадило вставлял конец новой ленты под открытую крышку подавателя.
- Крепимся, пан урядник, - поспешно отрапортовал вахмистр, - они отстреливаются час від часу, да дуже не дергаются. Гранаты, похоже, уси на вас извели, мы уж гадали, шо и накрыли… Вы ранены, пан урядник?!
- Отставить. Сейчас сосредотачиваемся, и вперед. Если они еще около колодца, надо не дать им уйти, - Дадило, прикрываешь нас, мы  втроем входим в ворота … я в караулку, ты, Здыбенко, - вправо, там какие-то ящики, прячься за ними. Туревич, - за мной, возле шлагбаума задерживаешься и тоже нас прикрываешь. Задача всем – отсекать их от забора. Чтобы никто не смог перелезть наружу… Дадило, старайся садить точнее, - патронов мало, а когда еще наши подойдут… Ладно, вперед.
Гжегож перезарядил карабин, достал свой пистолет и подстегнув к нему деревянную кобуру-приклад, бросил на ремень. Здыбенко, лучший гранатометчик своего взвода, размашисто метнул во двор две наступательные  «штоковые» с ударными взрывателями, - дававшими больше дыма, чем осколков, но отчасти за это и ценимых. После разрывов заговорил пулемет Дадило, плюющийся гильзами, и егеря рванулись вперед, в пространство рядом с воротами. Как в глубине души и ожидал Гжегож, там никого уже не было. Возле колодца, уткнувшись лицами в землю, лежали давешние пленники, - и непонятно было, то ли их просто бросили в спешке, то ли все-таки убили. Изнасилованной девушки видно не было… Прижавшись щекой к прикладу карабина, Гжегож поспешно шарил прицелом по догорающим останкам бараков, сушилок для древесины, пилорамы, бани и конторы, по куче трупов посреди площади, по большим водоналивным цистернам в сторонке…
Никого не было. Враг ушел, не принимая боя… То ли удался блеф с «ротой», то осторожный противник не захотел сражаться даже и с пятеркой егерей.  Но что же это за «диверсанты»?! Которые после теракта трахают девиц и лупят в барабан, вместо того чтобы немедленно исчезнуть в густом лесу?!!..
Между тем, один из пленников как будто пошевелился, и Гжегож шагнул было к нему, но Здыбенко остановил его предостерегающим окриком. Урядник едва успел замереть, когда и сам различил у полного мужика в пижаме, скрученного веревками по рукам и ногам и с кляпом во рту, примотанный наподобие вьюка к пояснице наборный подрывной заряд из шести шашек хелленита, с вкрученным в верхнюю взрывателем мгновенного действия. Гжегож в растерянности опустил оружие, - тут нужны были саперы… 
- Не двигайтесь, мастер, сейчас прибудет помощь, - он старался говорить уверенно, хотя сам изрядно перепугался – а ну как заминированы не только живые люди, но и трупы, да и вообще – кто может знать, сколько и куда заложили диверсанты зарядов? Он дал сигнал солдатам и стал осторожно, не делая резких движений и стараясь разглядеть невидимые в полутьме нити растяжек под ногами, отходить обратно за ворота.
Уже недалеко от позиции Дадило Гжегожа ослепил яркий луч света, - по дороге, разбитой лесовозами, гулко урча дизелем, приближалась бронеала его эскадрона, - оба тяжелых четырехосных броневика шарили пушечными башнями по густым  зарослям, взрезая артиллерийскими фарами темноту. По обочине пронеслись всадники, частью спешиваясь и настороженно подхватывая оружие на изготовку, частью торопливо прорысивших вдоль ограды, плотно охватывая периметр, рыская светом фонарей по тенистым кустарникам.
Лаида собственной персоной спрыгнула с головного бронеавтомобиля, и придерживая саблю левой рукой, подошла к Гжегожу в окружении готовых открыть огонь солдат.
- Что тут, дери вашу мать, происходит?!! – сходу  взвилась Лаида, - В каком направлении ушел противник?! Какого лешего ввязался в бой при пяти людях? Жить надоело, дурень усатый?!!
Глядя прямо в расширенные в свете фар глаза командира, Гжегож как мог спокойно, без интонации, рапортовал о случившемся. Закончив, он сумрачно посмотрел на Лаиду,  не без удовлетворения полюбовался на её побледневшее лицо, и попросил принять участие в преследовании диверсантов через лес.
Лаида поморщилась.
- У них убитые, раненые есть?
- Нет, пани ротмистр, виноват. Мы первыми пулями ограду ломали, а потом они все залегли и расползлись…
- А через ворота стрелять – религия не позволяет?! Ладно. Не оправдывайся, понимаю, - времени не было… Ты в курсе, что у тебя половины правого уха нету?
- Догадывался, пани ротмистр, - Гжегож болезненно поморщился, и поменял впитывающий тампон стороной. Лаида вынула из нарукавного кармана новый перевязочный пакет и сунула уряднику.
- Что за черт сегодня?!! У нас бардак полный. Я запросила прикрыть южное направление, хоть кому-нибудь, - а все что вытребовала, так это жандармскую охранную алу с какого-то объекта, в сорока с лишним милях к юго-востоку. Пока еще доберутся… Весь резерв поднят по боевой тревоге, ни авиации, ни десантников, - ни черта нет, весь северо-восток открыт, и весь запад, по существу…
- На западе моя ала развернулась, пани ротмистр, - заметил Гжегож, постепенно приходя в себя, - А что, резерв Ставки Воеводства, как  с ним, пани ротмистр?
Лаида озлобленно скривилась.
- Весь занят, до единого человека. Придется своими силами ловить… Сейчас разбиваемся в цепь и начинаем «чесать» массив до соединения с жандармами, потом развертывание, и снова чешем… и так до тех пор, пока не изловим. Не поймаем, так хоть согреемся. Собак нет, полиция забрала вместе с кинологами, как некстати, черт возьми… Так, девочки, слушаем мою команду! Всем на прочесывание, усиление держим в ядре, броня идет просеками справа и слева вокруг этого горящего клоповника. Чарторыйски, Домбрович  и Тимошпильский, -  следите, чтобы броня не отрывалась, если хоть кто-то в темноте потеряется, лично буду саблю о вас править. Ивойло, налаживай связь со своей алой, если они никого не перехватили, пусть разворачивают фронт и движутся вдогон. Общее направление – наперерез троп в горы… Человек пять оставить – подождать пожарных и саперов, помочь санитарам. Выполнять!
Саперы без особого энтузиазма вошли на территорию лесопилки, старательно осматривая каждый дюйм территории, и довольно долго возились, снимая заряды со связанных людей. Освобожденными занялись санитары, но весьма похоже было, что большинству из них нужны были скорее лекари для души, чем для тела. Изнасилованную девочку (шестнадцати лет от роду) нашли забившейся между досками в товарном штабеле, - живой, но здоровой также лишь телесно. Кажется, жизнь этим людям спасло только своевременное появление Гжегожа и его подчиненных, - ни перерезать им глотки, ни установить заряды взрывчатки как планировали, диверсанты просто-напросто не успели. Большинство зарядов было, к примеру, вообще без взрывателей, а установленные не были приведены в боевое положение…  Убитых, расстрелянных на площади людей, считать пока было некогда, - но уже и так было понятно, что это большая часть населения поселка. До сегодняшней ночи тут проживало сто сорок рабочих и служащих, восемьдесят членов их семей и десяток стрелков ландвера из числа приданной охраны… 
Всего этого ни Гжегож, ни Лаида в тот день не узнали. Они вели ожесточенную погоню, которая в сочетании с отсутствием служебных собак здорово напоминала бесцельный забег по лесу на скорость… Ала Гжегожа под командованьем Кара-Хана никого не встретила ни по пути следования до объекта, ни во время дальнейшего прочесывания. Постоянно готовые вступить в бой, ожидающие засады, егеря проявили больше озабоченности по поводу сохранности своей жизни, нежели на предмет поимки террористов, так что темп их продвижения был низок, и головной дозор растянутых цепью ал Ленски встретился с ними нескоро.
«Зацепить» противника удалось лишь к рассвету, -  когда правое крыло загонщиков, минуя широкую лесистую балку, внезапно подверглось нападению… Неизвестные высадили по идущим цепью в пешем порядке егерям добрую ленту из пулемета, убили двоих человек, ранили еще одного, и постарались поскорее унести ноги, пользуясь тем, что залегшие солдаты опасались начинать преследование на открытом месте. Точность пулеметного огня и внезапность удара произвело на командующего атакованной алы, Вальдемара Тимошпильского, изрядное впечатление. Однако, он был офицером-егерем, и подгоняемый злобой от потерь, стремительным конным броском умудрился зайти отходящим террористам наперерез. Его ала с развернутого фронта ударила егерским точным огнем, прикончив сразу четверых, а довести окружение им не дала только (мягко говоря) несвоевременная пальба мортирного взвода, огнем из обеих трехдюймовых мортир напрочь отрезавшего егерей от преследуемых. Пока Владек вопил в эфир, требуя прекратить тупую пальбу из пушек по воробьям (употреблял он иные выражения), мортиристы умудрились подранить и контузить шестерых его солдат, и очень качественно прикрыли отход террористов в лесные кущи, естественно, никого из них даже не задев, - судя по отсутствию кровавого следа. Лаида, немедленно верхом прибывшая на место, от ярости едва тут же не пристрелила командира огневого взвода, впопыхах напутавшего с ориентирной привязкой. Да вдобавок наорала на невиновного Владека, наотрез отрицавшего свою причастность к ошибкам в корректировке мортирного огня в этом инциденте.
Осмотр трупов много не дал – молодые, удивительно молодые парни и одна девчонка. Оружие – армейская самозарядная винтовка, диковинные пистолеты-пулеметы, одна бесшумная снайперская винтовка под пистолетный же патрон, ножи, ручные гранаты, две магнитные мины, много взрывчатки в удлиненных матерчатых зарядах и зажигательные трубки. Без всяких национальных и государственных признаков, без документов, личных жетонов… Что, собственно, и следовало ожидать. На месте позиции пулеметчика нашли несколько дюжин гильз – штатного калибра. Пулемет террористы запасливо прихватили с собой.
Лаида напряженно обдумала ситуацию, и отдала приказ двигаться в том же направлении, только теперь позади пешей цепи располагалось несколько готовых к бою отделений в седлах, - чтобы в случае необходимости начать преследование в обгон и наперерез.
Сама Лаида, как она не стыдилась данного факта впоследствии, пересела в командирскую башенку на одном из двуосных бронеавтомобилей, и все время петляла взад-вперед по тем немногим местам вдоль линии загонщиков, которые позволяли передвигаться на этой неуклюжей машине. При этом она некоторое время даже за дюймовой лобовой броней холодела при мысли о противнике, и далеко не сразу взяла себя в руки.
К полудню на связь вышел ротмистр, командующий алой конной жандармерии, снятой  с топливного хранилища, и доложил, что гнал алу весь день до седьмого пота, но занял ключевые высоты, с которых полностью контролирует все отходы выше в горы. Учитывая, что со всех прочих сторон равнину уже прочесывали, выходило, что террористов медленно, но верно оттесняли на весьма невеликий участок земли, между сплошным лесом и предгорными скалами. Когда Гжегож и другие урядники доложили, что вышли в подлесок, и видят первые граничные высоты Мглистого, это стало непреложным фактом. Едва первые из всадников сунулись в кустарник, в глубине зарослей щелкнуло несколько винтовочных выстрелов, между группой верховых разорвалась винтовочная гранта, картечью калеча лошадей и людей, а от лобовой брони головного броневика с щелчком отскочило несколько пуль. Враг был загнан в угол, и понял это. А загонщики, потеряв разом троих ранеными и полдюжины лошадей, вынуждены были понять, что даже загнанный в угол, зубастый зверёк будет жестоко и больно огрызаться.
Пришлось трубить командный сбор и учинять совет, - что делать дальше. Когда урядники съехались на господствующий над местностью холм, где остановились все четыре броневика, Лаида уже осмотрела в бинокль эту проплешину, всего пару квадратных миль площадью…
- Что у нас есть? У нас есть с дюжину метких стрелков, которые ждут нас там с пулеметом. Какие будут идеи, чтоб наверняка их оттуда выкурить, и при этом сберечь ваши, девочки, розовые попки? – Лаида была бледновата от недосыпа, но лицо её выражало редкую непреклонность.
- Мортирный огонь по всем возможным точкам залегания… - начал было Ендрик Пашкур, командир мортирного огневого взвода, но получил болезненный пинок по почкам от Владека Тимошпильского, и умолк. За подобное вполне можно было вызывать на дуэль, - но не шибко храбрый Ендрик до конца еще не уверился, не захочет ли сам Владек вызвать его за уже имеющиеся обиды, а то и просто навалять по шее, и предпочел стерпеть.
Лаида молча обвела всех взглядом.
- Если мы сейчас цепями пойдем вдоль этой лысой поляны, они откроют огонь, и пока мы сможем всех выцепить, положат прорву народу. Они нас как на ладошке увидят, а мы их – нет… Стрелять они умеют, да и пулемет у них с оптикой, похоже.
- Может баллон дадут с пулеметами? – спросил Януш Домбрович, - Он дюжиной «пятидесятых» махом эту прогалину выметет…
- Баллон подадут, а как же. Через час-другой – раненых забрать… Так что напрягаем мозги, девочки, рождаем новые гениальные мысли…
- Двинемся колоннами? – неуверенно предложил Гжегож, - Как в пехотном наставлении? Впереди – броня, мы гуськом следом, в цепь рассыпаемся уже на подходе, на гранатный бросок…
- Вот этого они и ждут. Я уверенна. – Лаида напряженно глянула в бинокль неизвестно на что, затем подняла глаза на офицеров, - А мы и так уже напортачили, нам надо взять их чисто, без лишних потерь. «Жандармцы», как я поняла, с радостью постреляют с холмов, если туда кто-нибудь сам, для их увеселения, прибежит, но соваться в долину не желают. Категорически…  На основательную мортирную подготовку у нас нет боеприпасов, и Ендрику не мешало бы это знать лучше, чем мне. И так было мало, только возимый запас – так ты, дурень, половину сходу извел по кустам да грибам! А если мы сейчас сунемся в эту зеленку, где на ярд ничего не видать, - они почти наверняка пожгут нам броню, и опять-таки, перестреляют с флангов кучу народу… Мины и гранаты у них есть. Вполне возможно, что заготовили и фугасы на шестах, - кто там говорил про срубленные лаги?
- У вас ведь наверняка уже есть план, пани ротмистр? – негромко спросил Владек, - Ознакомьте нас, пожалуйста, с вашим тактическим вариантом. А мы просто все сделаем, верно, Ендрик? – недобро ухмыльнулся он, - Солдаты уже слышали от Дадило и Здыбенко насчет Нечая и тех гражданских, в поселке… Еще немного постоим тут – и наши мужики без приказа пойдут, и изловят этих выродков.
Да, план у Лаиды был, но он никому не понравится, и она это знала. Да и совсем откровенно, - рожден этот план был в значительной мере стыдом от собственного страха перед пулями скрывшихся в чащобе диверсантов, который охватил её, что греха таить, сразу после первых увиденных трупов, и сжимал сердце каждый раз, когда она открывала стальной люк броневика. Но не говорить же такого вслух!
- Надо сделать то, чего они никак не ожидают. Мы начнем все как обычно – отстреливаем те кугели, что еще остались, поставим дымы, прочешем кустарник пулеметами и двухдюймовками, заставив их ответить, зашевелится. При огневой атаке нам это много не даст, они все равно окопались, рассредоточены, замаскированы и все время будут менять позицию… А нам надо не дать им её поменять. После выдвижения головного дозора они откроют огонь, и тогда… тогда мы пойдем в конную атаку.
- В атаку?! Фронтальную?! В конном строю? – глаза парней неудержимо полезли на лоб.
- Верно, девочки мои сладенькие, - как ни в чем не бывало, кивнула Лаида, - Вперед и по центру – «сыны», две алы, с флангов, - «отцы» - по одной, и по два броневика. «Отцы» стреляют на подавление, внахлест, чтобы они, псякревцы, на нас выползли, и не высовывались до последнего момента. «Сынов», если никто не возражает, девочки, - тут она ухмыльнулась, - Я поведу сама. Думаю, каждый из вас знает, какие бойцы нужны будут мне, и какие – другим… Мне нужны такие, кто «шаблюкою» махать горазды, а вам – нормальные егеря… Собственно, вопрос, зачем я вас, девочки, сюда и собрала, - у кого есть желание размяться со мной в компании?
- Пшепрашем паньство, но это – идиотизм, - с самой очаровательной улыбкой сообщил Владек, - Я более безумного плана не слыхал в жизни, пани ротмистр, и если позволите, останусь с командой «отцов», ибо у «сынов» вряд ли сохранятся в будущем виды на настоящее отцовство, поскольку пока вы приблизитесь к ним на удар, у вас наверняка поотстреляют яйца…
- ..которых тебе, Владек, и так судорожно не хватает. Ну что ж, - Тимошпильский за «отцов». Это хорошо, стреляет у нас Владек точно и быстро, - жаль, что недолго… - при этом Лаида посмотрела на старшего из урядников с таким выражением, чтоб никто не сомневался, что речь идет все же не про стрельбу.
- Что жаль, пани ротмистр, так это то, что вы частенько засыпаете во время стрельбы… А коли вы спите – то и мне … стрелять без резону… - немедленно отреагировал Владек, поймал злобный взгляд сатанеющего Стася Чарторыйски, действующего любовника Лаиды, и весело подмигнул ему. 
- Рада, что у вас приподнятое настроение перед смертью, девочки, - ободряюще улыбнулась Лаида, -  Шутим, острим… Так кто пойдет со мной? Мне нужен минимум еще один… Домбрович? Чарторыйски? Ивойло?
- Если позволите, я поведу вторую алу «сынов», - мрачно попросил Гжегож.
Лаида в ответ лишь молча кивнула, не отводя глаз от лица Стася Чарторыйски, который выдержал её взгляд совсем недолго, и мрачно потупил взор.
- Что ж, хорошо… - протянула Лаида, - Гжегож, отбери тех из наших, у кого по сабле-пистолету лучше показатели, и готовимся. Протрубим общий сигнал – «отцам» построение с обоих флангов, броневики вначале шьют шрапнелью по кустам широкими стежками, затем выдвигаются, остальные – следом, не спешим, целимся… Главное – ошеломить их, девочки. Сдается мне, - невеликой отваги мужи сии, которые ночами мирные поселки жгут, да заспанных девок поганят. Вот и покажем им роханскую удаль! И жугдянскую с двинской заодно… Ну, и дуруханскую, конечно, - поймала она взгляд вахмистра Дамира-Агы, - Удаль, словом… Покажем. Приступить к выполнению, и не мешкайте, девочки мои…
- … и это у нас называется – «взять чисто, без лишних потерь»… - проворчал под нос Владек, и побрел к стоящим на привязи коням, нервно теребя темпляк сабли.
Через двадцать минут все было готово, и в равнине начали с щелчками рваться кугели, которые с усердием посылал Пашкур, понимавший, что второй промашки ему не простят. Снаряды, сначала дымовые, а потом и оставшиеся боевые, ложились в низины, в густой кустарник, за кроны акаций, - везде, где по мнению Ендрика, могли спрятаться боевики. Через некоторое время неуместно-весело отыграл горн, с обоих сторон из лесной чащобы в равнину выехали, ломая кусты и урча моторами, броневики, и тут же открыли огонь, хлесткими пулеметными очередями прочесывая высокий кустарник. Тяжелые бронеавтомобили остановились в нескольких ярдах от крайних деревьев, и поспешно ударили из скорострельных двухдюймовок. Четырехфунтовая зенитная шрапнель, - боеприпас невеликой силы, предназначенный главным образом для стрельбы по самолетам, - но и здесь, когда приходилось выцеплять врага из густой зеленки, она была вполне уместна. Стальные ролики, соединенные тросиками, как дробь выметали все в нескольких ярдах от точки разрыва, надежно укладывая некстати подвернувшегося незащищенного противника.
Снова затрубил горн, и следом за броневиками в равнину устремились «отцы» - группа огневой поддержки. У них были все ручные пулеметы, они держали на изготовку карабины, и перекрестным огнем целенаправленно ударили вдоль и поперек равнины с обеих сторон, - так, чтобы никто там не смог даже голову поднять. Лежащие в кустарнике диверсанты отвечали, - редко и безрезультатно, ибо созданная егерями плотность огня не позволяла им высунуться для хорошего прицела, к тому же глаза им застилал дым, никак не мешавший егерям. Потерь от этих пуль «отцы» не понесли, - усердно прячась за бронемашинами, они выглядывали лишь затем, чтобы выпустить очередные порции свинца.      
Лаида, выводя свою алу в центр линии наступающих, отчетливо понимала, что, хотя она всего лишь добивает совсем небольшую группу противника, риск очень велик. Если тем удастся, все же, выставить пулемет против её «сынов», и выпустить хотя бы часть пуль куда следует, - один единственный MG вполне способен выбить половину всех конных. Конечно, «отцы» и Ендрик немедленно перенесут огонь на новую цель, - но вот время, времени пулемету надо совсем немного… Чтоб его. Лаида мысленно прочитала про себя молитву, не очень изящно вытянула из кобуры пистолет, дослала патрон в ствол, и кивком приказала горнисту трубить сигнал к конной атаке.
Гжегож Ивойло, стоящий во главе своей алы слева, покосился на неё, и поймав вопросительный взгляд, утвердительно кинул.
- В равнине смотрим под копыта, чтоб в яму не загреметь! Пистолеты к бою, в упор бьем, а накоротке, - сабли из ножен, и бей их в песи, руби в хузары! Ала, рысью - ма`арш! Гей, егеря!!! Бей-убивай!!! – Лаида и сама немножко не верила, что кричит это, ведь последняя атака в конном строю состоялась еще во времена молодости её отца, но одобрительный рокот прокатился в обеих изготовившихся к атаке алах, и заставил её крепче сжать рубчатую рукоять в правой вспотевшей руке.
- Бей! Бей!! Бей-убива-а-ай!!! – старинный роханский клич из шестидесяти глоток перекрыл даже разрывы шрапнели и треск пулеметов, когда обе алы лавой скатились из леса в поросшую кустарником равнину, ломая тонкие ветви на пути и стремительно сближаясь с врагом.
Лаида мчалась впереди всех, неосмотрительно выбившись из построения, и едва увидав темные фигурки, мелькнувшие между кустами впереди, перебегающие с места на место, падающие и снова встающие, разрядила в них весь магазин пистолета, хотя было слишком далеко. Да и тряска едва позволяла разобрать противника среди и клубов дыма зелени, а не то, что в него на ходу попасть. Гжегож слева тоже открыл огонь, но его «Ройер 96К» с  кобурой-прикладом стрелял гораздо настильнее, и он, с второго-третьего выстрела, в кого-то попал, - Лаида разглядела как одна из фигурок подломилась и сползла по столу дерева на землю. Тут ударили из своих пистолетов и револьверов обе алы, - кто прицельно, кто за компанию вслепую, и всадники с треском налетели на врага, выхватывая клинки и занося их для удара…
Лаида направила коня на невысокую фигуру впереди, - парень расстрелял всю пачку куда-то в сторону «отцов», явно ошалев, потом позади него разорвался кугель, стрелок упал, но тут же вскочил снова. Лаида с разгону прошла слева от него, дождавшись, когда он выставит винтовку над головой для защиты, припала почти к земле на правом стремени и хлестко, с пружинистым оттягом, рубанула снизу вверх наискосок, рассекая последовательно бедро, живот и нижние левые ребра. Брызнуло кровью, и диверсант безвольно покатился в сторону. Слева Лаиду обогнал какой-то не в меру шальной из молодых егерей, в запале не заметив, что обходит командира, - и поплатился. Диверсант, на которого он налетел, не стал медлить, и в совершенно цирковом прыжке взвился в воздух, мощно вдарив солдату в грудь обеими ногами, отчего того мгновенно вынесло из седла. Лаида пришпорила коня, замахиваясь, и не успела, чуть-чуть, но фатально. Прежде чем узорчатая елмань её сабли, противно лязгнув по кости, надвое развалила голову врага в матерчатом капюшоне, тот успел страшным ударом приклада разбить лицо поверженного егеря.
Ярость застелила Лаиде глаза, и когда она заметила еще троих диверсантов, убегающих сквозь кустарник, она даже не задумалась, что бежать тем некуда, и они так или иначе попадут либо под огонь жандармов, либо под пулеметы «отцов». В очередной раз пришпорив Диррэля, она понеслась на них. Один из бегущих споткнулся и упал на бок, получив пулю от заходящего с другой стороны вахмистра Дадило, другой остановился, ловя Лаиду на прицел винтовки, но упал, скошенный выстрелом из страшного пистолета Гжегожа. Третий  же резко развернулся, подхватил винтовку на манер дубины за цевье, закрутил как вентилятор, и словно вконец одурев, бросился ей почти под копыта. Лаида суматошным броском направила клинок прямо в перекошенное лицо, но вхолостую, - верткий враг куда-то исчез из виду, а в следующее мгновение её что-то страшно ударило в живот, что-то грузно навалилось на плечи…
Теряя равновесие, ротмистр опрокинулась назад, сорвалась из седла и приложилась головой об узловатый корень. Она тут же открыла глаза, - и узрев противника в сбитой на затылок вязанной шапочке, который заносил над ней широкий вороненый кинжал, немедленно закрыла вновь.
Вот она какая, смерть.
Ничуть не торжественно, и очень больно, - а кругом стреляют, бегут…
И дела никому нету…
Гжегож Ивойло, увидев, что ротмистр оказалась на земле, развернул коня и помчался на выручку в тот же момент. Пистолет был разряжен, затвор стоял на задержке, и Гжегож бросил его на ремень, подхватывая темпляк сабли, за которую в принципе очень не хотел браться, не вполне доверяя холодному оружию. Враг, придавив Лаиду к земле и обездвижив, занес было кинжал для верного смертельного удара, но почему-то промешкал, - Гжегож не понял почему и мгновенно этим воспользовался, приподнимаясь в стременах и нанося со всего разгону сокрушительный удар. В последний момент что-то подорвало Гжегожа развернуть клинок, и удар пришелся бандиту плашмя по макушке, отчего у того закатились глаза, и он без чувств рухнул на Лаиду.
Причина, по которой он сразу не ударил её кинжалом, состояла в том, что диверсант неожиданно понял, что перед ним женщина, - обычным образом коснувшись её груди раскрытой ладонью. Именно это и спасло Лаиду, - бандит оказался просто не в состоянии осознать, что бравый егерский офицер, зарубивший двоих его товарищей, не был мужчиной… И тот факт, что среди его боевых друзей также были девушки, ему ничем не помог.   
Гжегож сходу спешился, - на черкасский манер, пробежав еще несколько ярдов по инерции, и махом стряхнул с Лаиды бесчувственного пленного, которого тут же могуче скрутил подоспевший Здыбенко. Убедившись, что ротмистр жива и относительно здорова, Гжегож помог ей приподняться и протянул упавшую шляпу.
Опираясь на руку урядника Лаида повела вокруг мутноватым взглядом, - уже спешившиеся «сыны» стаскивали на вытоптанную площадку порубленные трупы диверсантов, кто-то нес трофейный пулемет со свисающей лентой (расчет которого накрыло едва ли не первым же кугелем), и несколько действительно заготовленных восьмифутовых шестовых мин, по обеим сторонам осторожно приближались «отцы» с карабинами наперевес…
- У нас хороший день, девоньки мои, - чуть слышно произнесла она, тайком преодолевая накатившую тошноту, - Кажется, вы наконец смогли сделать что-то путное. Вдобавок, должно быть, не ошибусь, если предположу, что ты, Гжегож, захватил единственного пленного на нынешний день.
- Рад стараться, пани ротмистр, - мрачно кивнул Гжегож, не давая ей упасть, и передавая Дамиру-Агы, который уже протягивал руки.
- А еще ты спас мою жизнь, и черт меня раздери, если я это забуду, - прошептала Ленски сквозь зубы.
- Вот уж спасибо, пани ротмистр. Только вот от вашей благодарности, всячески прошу, избавьте, пани ротмистр!
Потери оказались невелики, хотя от этого не менее прискорбны, - один убитый из числа «сынов» (тот самый, со страшно разбитым лицом) и двое из числа «отцов», один из которых, молодой и не слишком опытный боец, погиб в последний момент, схлопотав шальную пулю (весьма сомнительно, что вражескую). А вот что касается второго…
Лаида, все еще покачиваясь, с пару минут стояла над распростертым на траве телом Стася Чарторыйски, в окружении сочувствующе молчащих солдат и урядников. Лицо Стася выражало лишь одно удивление – похоже, он так и не успел понять, что его убило… Удар чем-то острым рассек ему половину шеи вместе с сонной артерией, и сознание ушло из сильного тела хлопца раньше, чем жизнь. Кровь заливала всю его униформу, рука судорожно сжала цевье винтовки, но поза была расслаблена и естественна.
Пугало по-настоящему другое.
Грудная клетка Стася была рассечена тремя чудовищно сильными ударами, - сейчас, когда кровь почти покинула его жилы, на бледной груди урядника хорошо было видно, где и как прошел клинок. Скорее всего, к тому моменту Стась был уже мертв.
У него было вырезано и вырвано сердце….
Убитых диверсантов оказалось восемь. Три девушки в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет. Пять парней – по четырнадцать-шестнадцать лет. Мускулистые, тренированные, ни одной лишней унции веса, сухие лица с очерченными скулами, яростно сжатые перед смертью зубы…
Чернокожего лысого гиганта среди них не было.