Очередь

Из давно написанного

Очередь можно сравнить с бытиём. Подошёл, пристроился – родился. Купил, отошёл – умер. Полностью очередь вымирает, когда иссякает источник, то есть продукт, брошенный на продажу. И только прилетевший к шапочному разбору ветер уныло кружит над безмолвьем бетонной площадки, где остались клочки газет, окурки, плевки. У каждой очереди – свой характер, но она всегда делиться на стандартные части. К примеру, «хвост» всегда раздражителен и криклив. Это и понятно: во-первых, ещё ох как долго стоять, во-вторых, достанется или нет, поэтому последние, как правило, ратуют за ограничение количества в одни руки. Передние же, отстоявшие своё, парируют: постойте с наше! Середина очереди более или менее лояльна, но именно из неё выходит этакий общественный наблюдатель, становится у прилавка и следит, чтоб, не дай бог, кто не взял по блату или по большой нахальности.
И ещё. Любой очереди известно, что инвалиды и участники войны, а также мамаши с грудными детьми, обслуживаются вне очереди.
Как-то в середине сентября в первом часу дня, мы с трёхлетней дочкой Катюшей, взяли кошёлки пошли «по витамины». Подходя к автовокзалу, мы увидели длинную разноцветную очередь. Ага, значит выбрались не напрасно! Продавли жёлтые, средних размеров помидоры, зазывно смахивающие на персики. Мы подошли, спросили последнего, а у него предпоследнего и третьего с краю, чтобы в случае чего ориентироваться не на одного и даже не на двух, и начали ждать, когда же мы «умрём» для этой очереди. Пока за нами никто не занял, стоять было тоскливо, остро ощущалось положение ущербности «крайнего». Но вот к нам подсеменила старушка с болоньевой сумкой, спросила, кто за кем, и жить стало веселее: проснулось превосходство предпоследнего.
Катюша щёлкала орешки и скорлупки складывала мне в карман.
- Шишечку грызёшь? – участливо спросила с высоты третьей от нас по положению дородная тётя с блестящей косынке поверх кожаного плаща. – А у меня тыквенные семечки есть, вот кончатся у тебя орешки, я тебя угощу. Эй, гражданка, куда лезете? Обед кончается? У-умная! А мы здесь все безработные?
Потихоньку стал накрапывать дождь, я подняла капюшон Катюшиной куртки. Мы ещё не продвинулись к центру очереди, но из «хвоста», слава Богу, выбили.
-Я там, в «Юбилейном», за колбаской заняла, сказали, после обеда выкинут, - проворковала «задняя» старушка.
Дождь усиливался. Предусмотрительные повынимали и раскрыли зонты. Продавщица мокрыми руками накладывала скользкие помидоры.
-Женщина, отверните зонтик, с него ребёнку на носик льёт! – это в блестящей косынке сказала стоящей передо мной.
- Чё ты орёшь? Мать молчит, а ты надрываешься, халда! Взяла бы да пропустила вперёд ребёнка-то, заступница. А-то, « я тебе тыквенных семечек»!
- Вот ты и пропусти! Расфуфырилась!
А дождь, упиваясь своей властью, поливал всё пуще и пуще.
- Дедушка, а вы почему без очереди? Инвалид? А вы, мужчина? И вы? А тот, с мешком, тоже участник? – очередь заволновалась.
-Набежали! Пусть удостоверения покажут!
-Дали им волю!
- Да ты что говоришь! Они кровь за тебя проливали! Как только язык не отсохнет!
-Проливали они! Везде им льготы: и машины, и гарнитуры, как будто себе они всё хватают – деткам своим всё. А вот у меня отец погиб, так я ничего не имею. А у них живой пришёл да ещё и гребет для них, а чем они лучше меня? Это нам надо льготы, у которых отцы погибли, сиротам!
-Девчата! – заговорила «задняя» старушка, хватит вам, их ведь и так осталась кучка. Пусть хоть сейчас порадуются, поедят всласть. У меня вот тоже погиб, троих без него вырастила. А был бы живой теперь, так я б день и ночь выстаивала, чтоб получше да помладше накормить.
- Нет, они уж слишком обнаглели! Даже в баню с удостоверением идут! А в погребок как лезут, трясут этой книжкой. Нынче, маленько поприжали с выпивкой, а то, бывало, идёшь, а под кустом лежит и вся грудь в орденах. Сорок с лишним лет победу празднуют.
-Они себе праздник завоевали!
Наша с Катюшей очередь перешла в головную часть.
_ Продавец, отпускайте им через пять очередных. Мы же тоже люди, мокнем второй час.
- Берите, - обратилась я к седому худощавому ветерану, когда подошла моя очередь.
- Я должен брать, я вперед подошёл! – прохрипел второй, с мешком.
- Да уже к урне подходил, а ты ещё на другой стороне улицы стоя!
- Ты ещё от урны пошёл квас пить, а я через улицу и сюда.
- Да пока ты на своей хромой сюда доковылял,  я бы три раза успел квас попить!
-Хромой! На, гляди! – сухощавый ткнул в лицо другому кисть, на ней не было мизинца и безымянного пальцев.
- Знаем мы это – оторвало! Сам поди и…- он не успел договорить. Сухощавый затрясся, издал звук, похожий на рык и кулаком из трёх пальцев ударил обидчика по лицу. Тот не удержался и рухнул навзничь, на выступ тротуара, из-под волос заструилась кровь. Очередь зашумела, распалась, забегала, кто-то побежал вызывать 2скорую». Женщины подхватили трёхпалого под руки, пытаясь отвести подальше, успокоить. А он кри чал белыми губами: «Сука! Он! Меня! Самострелом!...
Через несколько минут прилетела «скорая». Пострадавшего уложили на носилки. Карета, гудя машиной, помчалась по широкой улице.
Подошёл молодой милиционер. Очередь наперебой рассказывала емй подробности. Трёхпалый сидел на корточках здесь же, что-то бормотал между глубокими затяжками папиросы. Милиционер махнул рукой, заставляя зевак разойтись, подошёл к ветерану, взял его под руку, помог подняться: «Пойдём, отец, не собирай народ!

Мы возвращались с Катюшей домой. В сетке желтели «персики»
-Мама, а дедушка умер?
-Помолчи!
Катя насупилась. Я опустила сетку с помидорами на мокрый асфальт, поправила дочке колпачок, прижала к себе…
Нет, это не очередь похожа на бытиё, а наше бытиё похоже на очередь.
-Что дают?
-Небытиё.
А кто крайний?
Вставай передо мной!
Голос из середины: «Эй, кто там без очереди?»
- Да у него красная книжка.
-Понятно.
Голос старушки: «Помню, в сорок первом ( я ещё тогда в самом «хвосте» стояла), как пошли молоденькие! И всё без очереди, без очереди…Сколько мы их тогда пропустили!»…

Мы с дочкой зашли в подъезд, стали подниматься по лестнице. Я – впереди, она – за мной, как и положено, по очереди.