Хроники гаагской тюрьмы. Часть 3

ХРОНИКИ ГААГСКОЙ ТЮРЬМЫ. ЧАСТЬ 3.

        День шел за днем, и я знакомился все с новыми сторонами жизни заключенных. Я не переставал удивляться тому, насколько много у них разнообразных социальных категорий или, на жаргоне, «мастей». Я познакомился с Голым и его братвой, видел «петухов» и малолеток-гопоту, знал из разговоров, кто такой «один на льдине», или «бык в загоне», или «ломом подпоясанный» и т.д. Но все новые и новые ступени зэковской иерархии не переставали открываться мне. Настало время узнать про чушков и чертей. Вводил в курс дела меня опять Сурок, и к нам присоединился Шпала.
- Пошли, - сказал он, и мы пошли.
         На этот раз леденец он взял только один, и я понял, что идем мы не к гопоте. Я не ошибся. Сурок со Шпалой повели меня совсем в другой конец, прямо к границе предзонника. Здесь был хоздвор. Зэки, кому по статусу было не «западло», работали. Впрочем, сейчас у них был, по-видимому, перекур, и они торчали на улице, о чем-то переговариваясь. В углу зоны, в зарослях бурьяна торчала из земли старая бетонная труба. Она была вкопана горизонтально, и вела неизвестно куда. Внутри было темно, и разглядеть ничего было нельзя.
- Смотри, - сказал Сурок, - Сейчас покажу!
          Он подошел к трубе, вытащил из кармана леденец, и принялся трясти им в воздухе.
- Мусор! Мусор, выходи!      
          В трубе раздалась возня, и наружу вылезла рожа. Толпившиеся поодаль работяги разразились хохотом. Тот, кого назвали Мусором, на четвереньках выполз из трубы. Он был грязен, лохмат, одет в какое-то невообразимое рванье, глаза его горели потусторонним огнем. Довершала портрет длинная нечесаная борода, с запутавшейся в ней соломой, мусором и еще бог знает чем. Вид был вполне подобающим сумасшедшему.
- Мусор, чушок, - пояснил мне стоявший рядом со мной Шпала.
          Сурок продолжал трясти конфеткой в воздухе, дразня Мусора. Тот, все так же на четвереньках, подобрался к нему, под хохот толпы сделал пару выпадов, и, наконец, схватил конфетку, и тут же проглотил прямо с оберткой.
- Слава опричнине! – густым, как у попа, басом возвестил Мусор.
          Зэки ржали.   
- Эх! – вздохнул Шпала, - А ведь раньше ученый человек был, профессор! Александр, тьфу, отчество забыл. Чудное оно у него – не то Водородович, не то Аргонович. Чего-то с газом связано, в общем. А фамилия – Дубин! Слыхал?
          Я не слыхал. Но Шпале зрелище, похоже, надоело.
- Сурок! – крикнул он, - Пошли!
          Мусор тоже оглянулся на крик. Он повернул голову в нашу сторону, и почему-то подозрительно уставился на меня. Все вокруг вдруг замолкли. Мне тут же стало не по себе. Первым врубился Шпала.
- Застегнись! – прошептал он мне, -  Майку спрячь!
          Я хотел было спросить, зачем, но не успел.
- Гау! Гау! Гау! – по-собачьи залаял Мусор, и на карачках двинулся в мою сторону.
          Вид его не внушал ничего хорошего. Сурок и Шпала встали между мной и им.
- Мусор, фу!, - заорали они в два голоса, - Отставить! Фу! Пошел вон! 
          Не переставая лаять, Мусор стал пятиться на четвереньках, и вскоре исчез в недрах своей трубы. Лай и ворчание продолжали еще слышаться оттуда некоторое время. Потом все стихло. 
- Че это он? – спросил я, чуть отойдя от полученных впечатлений.
- Никогда ему свою майку не показывай, - сказал Шпала, - Он этого страшно не любит. Может загрызть.
           Я посмотрел на майку, и увидел, что на ней мелкими буквами написано: «Made in USA».
- Слышь, Сурок, - спросил я, - А чего он, Мусор этот, в хате не живет? Почему в трубе?
           Сурок со Шпалой захохотали.
- Да ты че? У него ж блохи! Его с собой в хате терпеть невозможно! Потому он и чушок.

           Не успел я отойти от знакомства с Мусором, как появился еще один персонаж, не менее колоритный. 
           Дверь в хоздвор резко открылась от сильного пинка. Внутрь, кривляясь и дергаясь, вошел какой-то человек с наглым выражением лица. Движения его были резки, он беспрестанно дергал руками и головой, словно желая ухватить что-то вокруг себя.
- Однако, здравствуйте! – приветствовал он всех громким голосом с нагловатыми нотками.
- Однако, пошел нах..й! - чуть было не ответил я.
           Мне сразу же не понравился этот субъект.
- Левонтий, черт по жизни, - сообщил Шпала.   
           Человек бесцеремонно прошествовал внутрь, потом вдруг подскочил на месте, и вспрыгнул с ногами на шконку. Зэки испуганно отпрянули.
- Родину-мать продашь, или в задницу дашь?! – зашипел вдруг Левонтий, наклонившись к одному из них.
           Сурок тронул меня за плечо.
- Пошли. Тут вечером самое интересное будет.

           До вечера я еле дотянул – так любопытно было посмотреть, что же там такое будет. Сокамерники усиленно напутствовали меня. 
- Майку американскую спрячь, чтобы не видно было, - говорил Шпала, - Там Мусор будет.
           Снизошел до меня даже сам пахан Голый. 
- Там черти одни будут, - предупредил он, - Смотри, знакомств с ними не заводи. Впрочем, ладно. Я сам с вами пойду. Уж больно интересно мне.
           Мы отправились вчетвером: Голый, Сурок, Шпала и я. Физик остался в хате кидать свои шарики и бубнить формулы, а Мишаня Питерский боялся чертей, поэтому тоже не пошел. В хоздвор мы вошли крадучись, под покровом темноты. Там все было уже в самом разгаре. Пахан Голый спрятался в какой-то ящик, стоявший поблизости, и стал слушать, а мы проследовали дальше.
- О, чертячий сейшн в самом разгаре, - сообщил Сурок.
           Сейшн этот представлял собой нечто вроде ток-шоу. Называлось оно «К стенке». Выступающие подходили по очереди к стенке хоздвора, и излагали свою позицию. Вел шоу Соловей – по словам Сурка, «черт конченный». Участниками были знакомые все лица – черт Левонтий, взлохмаченный чушок Мусор и еще один черт по кличке Борщ. Вокруг собралось человек двадцать зрителей. Они молча слушали выступающих, а когда слово брал ведущий Соловей, как по команде аплодировали.
- Это тоже черти. Только на подхвате, - пояснил Сурок.
           Тема обсуждения называлась «Феномен пахана и его роль в современной России». Соловей стоял за импровизированной трибуной из сложенных друг на друга коробок, а присутствующие ораторы по очереди выходили «к стенке». 
            Первым выступал чушок Мусор.
- У нас Расея – страна такая, что без пахана нам никак нельзя. Мы евразийская империя, и мы противостоим Западу с момента спущения Святого духа на землю! Свобода и права человека – это ложь. Это от лукавого. Поэтому пахан нам необходим! Власть пахана – от бога! 
- В натуре, век воли не видать! – вторил ему Левонтий, - Поэтому давайте прямо сейчас пойдем все к Голому, и упросим остаться его на третий срок!
- Так у него еще второй не кончился, - усомнился Борщ, взлохмаченный, начинающий лысеть черт, с усами и глазами в пять копеек.
- Ты чего буровишь? – подозрительно уставился на него Мусор, - Ты что, против пахана?
- Я не против, - ответил Борщ, - Я его очень люблю.
- А я его еще больше люблю! – заорал с места Левонтий.
            Борщ укоризненно глянул на него, и продолжал.
- Пахан должен действовать по понятиям. Есть цивилизованные, демократические процедуры: понятия, сходка, правилово. 
- На кого работаешь?! – взвился Левонтий, - В теперешних условиях, когда под угрозой суверенитет и целостность России, мы должны все сплотиться вокруг пахана, и делать все, как он скажет!
- А как же закон воровской?! – изумился Борщ.
- Да какой закон?! – орал Левонтий, - Нельзя думать сейчас о законе! Надо думать о том, как нужно для блага страны!
- А как сходка решит? – робко спросил Борщ.
- Молчи, убью!!! – вконец разошелся Левонтий.
            Борщ испугался и замолчал. А Левонтий распалялся все больше.
- Мы Россия, мы всех нагнем и по-нашему жить заставим! Для этого надо всем…
            Чушок Мусор перебил Левонтия, ибо тоже вошел в патриотический экстаз.
- Мы все должны прямо сейчас, все ветви власти и институты гражданского общества, и воры, и блатные, и мужики, и фраера, и черти, и «шестерки», и опущенные, и даже менты поганые – все должны собраться на Общенациональный гражданский сходняк, и на нем все, как один принести гражданскую присягу национальному вору!
- Пакт гражданского согласия! – завизжал в экстазе Левонтий.
- Да! – продолжал орать Мусор, - А если ты предатель Родины, если ты кумовка, или сука ментовская, или бес, или черт на катушках, или черт закатайся в вату, или бык, или лось сутулый, и если ты не будешь слушаться вора общенационального – мы тебя…
           Мусор не успел доорать. Внезапно из его бороды выскочила блоха, очевидно напуганная патриотическим буйством хозяина. И мало того, что выпрыгнула – она скакнула прямо на голову Левонтия, и тут же скрылась в шевелюре. В аудитории повисла тишина. Левонтий замолк, и принялся растерянно щупать себя за голову.
- Зашкварил! – медленно произнес он.
           Мусор ойкнул, оглянулся, и быстро заскочил в подсобку, защелкнув за собой щеколду.
- Граждане дорогие, что же это делается?! – перешел на крик Левонтий, - Ни за что, ни про что зашкварил, рыло беспредельное!
            Перескакивая через скамейки, он кинулся к подсобке, и принялся яростно дергать дверь.
- Замочу, падло, сука буду замочу!
- Спасите, помогите люди добрые! – верещал изнутри Мусор, испуганно глядя на Левонтия в зарешеченное окошко, - Во имя пакта гражданского согласия…
- Выходи, пропадло ложкомойное! На куски тебя рвать буду! – бушевал Левонтий, - Меня блохой зашкварил, сам кровью умоешься, мразина парашная! 

- Молчать, черти полосатые!!! – раздался вдруг страшный голос.
            Пахан Голый выбрался из своего укрытия, и наотмашь пнул по трибуне, сложенной из коробок. Та разлетелась. Соловей в ужасе бросился бежать. Черти из зала тоже мгновенно испарились. Только Левонтий продолжал бушевать, пытаясь вломиться в подсобку.
- Уймись! – рявкнул ему пахан.
            Подскочили Шпала и Сурок, и скрутили Левонтия. Спасенный Мусор на четвереньках выполз из подсобки.
- Слава опричнине! – заголосил он, и попытался обнять ноги пахана.
- Канай отсюда! – заорал Голый. 
            Мусор на карачках стремительно побежал к своей трубе. Он уже почти добежал дотуда, как Левонтий вырвался из рук свиты пахана, и кинулся вдогонку.
- Замочу падлу евразийскую!
            Но Мусор был уже вне опасности. Обернувшись на пороге своей норы, он еще гавкнул два раза на приближающегося Левонтия, и скрылся внутри. Тот в трубу лезть не решился, постоял рядом, еще раз выругался, и побрел прочь.
            Пахан, тем временем, был занят другим делом. Под опрокинутой скамьей прятался Борщ. Но Голый заметил его, ухватил рукой за ус, и вытащил наружу.
- Слышал я твой базар, Борщ, - грозно произнес пахан, - Ты кто такой, черт, чтобы мне про понятия указывать?
- Я же, я же..., - заикаясь, оправдывался Борщ, - Я же за… За тебя. Я с маргиналами не общаюсь, гадом буду.
- Знаю, что за. Был бы ты еще против.
            Голый отпустил Борща. Тот уселся на шконку, тяжело дыша.
- Короче, так, - распорядился пахан, - Завтра идешь к Масону и к Рыжему. Будете объединяться в одну кодлу. Так надо. Для блага России.
- Ага, ага.., - закивал Борщ, и спешно засеменил на выход.
            Хоздвор опустел.
- Вот так, - сказал Голый, - А то развели базар за понятия, чертовня. Понятия им… На то и вертикаль власти, чтобы все, в конце концов, замыкалось на одного человека!