Море, которого нет

   -У меня ведь в детстве интересно получилось, - сказал он и словно стал ребёнком. Смущённо улыбнулся, посмотрел вдаль, прикрыл глаза. Кажется, даже вздохнул. Я тихо стояла рядом и пыталась не дышать – тоже хотела подслушать его детство.
   Глухо кричали серые чайки.
   -Мне было восемь. Мы в посёлке жили, в маленьком степном посёлке. Может быть, знаешь…да нет, не знаешь, наверное. Посёлок как посёлок. Школа за пять километров от дома. Скучные степи. Речушка рядом была, какие-то птицы плавали.
   Нет, ковыль у нас не шумел. А может, и шумел, но…стёрлось как-то из памяти.
   Зато шумело море. У нас, в маленьком нашем доме, шумело настоящее море. Ближайшее было за тысячу километров, но оно шумело. И я его отчётливо слышал. Я только потом уже понял, что море шумит по-особенному, когда оно далеко.
   Я читал книги о море.
   Я искал газеты о море.
   Я приходил в библиотеку и тайком вырезал из журналов море.
   Я везде рисовал море. Особенно дома. Особенно на стенах. Нет, ну ты сама подумай, где рисовать море, кроме как не на стене? Я помню, раз взял отцовскую густую гуашь и нарисовал как будто окно, а в нём – море. Весь день сидел и смотрел туда, на море, пока мать с работы не пришла. Досталось тогда от неё…
   И снилось мне тоже, конечно, море. Море…
   Я мог повторять это слово много-много раз, и тогда оно превращалось в шум прибоя. Я никогда не слышал прибой, но был уверен, что он звучит именно так. Ты только вслушайся:  море…
   И вот я жил в нашем посёлке и слушал море. Ещё удивлялся, почему же другие не слышат, а только смеются. Даже мама с папой смеялись. Я сначала расстраивался, а потом не разговаривал ни с кем об этом. Мне непонятно было – почему же никто не хочет слушать море?
   Но однажды вот что произошло. До сих пор не верится.
   Отца отправляли на Север, к Белому морю. Стыдно теперь, но я даже не спросил – зачем. Я тогда услышал волшебные слова какие-то: к Белому морю. Всё остальное было не так важно. Я стал к отцу приставать: папа, возьми, возьми меня к морю.
   Я, конечно, начал хорошо учиться. Маме помогал, соседке за молоком бегал. Причёсываться даже стал по утрам – очень к морю хотелось. Так и пришлось отцу взять меня с собой.
   В поезде я не спал трое суток – боялся пропустить море. Мы проезжали заснеженные поля, густую, крепко пахнущую тайгу. Я лежал на верхней полке в тёмном поезде и смотрел в окно. Сердце моё начинало биться на весь вагон, едва я видел вдалеке синюю полосу. Отец в полудрёме говорил, что это леса. А я не верил, я думал, это – море. И там, и там, и там, и везде – море.
   Мы приехали на Север поздней ночью. А утром я потянул отца к морю. Отец шёл позади, а я мчался со всех ног.
   Я и сейчас помню тот пологий берег, замерший под снегом. И бесцветное утреннее небо помню. И безвкусные снежинки. И тишину, давящую на уши, помню, ничего не забыл.
   Я застыл на берегу, я не поверил своим глазам. Передо мной лежала белая снежная равнина. Бесконечная и неподвижная, она была похожа на степи, которые я оставил где-то далеко позади. Неподвижная, грустная и слепая.
   А самое страшное, что она не шумела и казалась мёртвой.
   Это было море.
   Я стоял и стоял… А потом отец повёл меня в медпункт – оказывается, я поранился варежкой, когда вытирал слёзы.
   Я плакал тогда и в поезде, все три дня. Хотел кричать отцу, поезду и тайге, что они -  предатели. Я не понимал вовсе, что со мной происходит. А сейчас я знаешь о чём думаю? – я ведь тогда очень испугался, что никакого моря на самом деле не бывает.
   Я вернулся в наш посёлок, домой. Не обняв мать, с порога бросился в комнату, достал свои тетрадки и книжки, в которых на картинках и в шелесте страниц жило море. Моё  настоящее море.
   Но оно почему-то больше не шумело. Я долго вслушивался, но оно всё равно не шумело. Я плакал, а оно не хотело для меня шуметь.
   И я в тот момент пообещал себе, что больше никогда не увижу море, никогда-никогда.
   А через несколько дней я сжёг свои книги и тетради. Я сжёг своё море.

   Я смотрела в его морщины и пыталась отыскать в них восьмилетнего мальчишку, в отчаянии сжигающего тетрадки. Капитан раскуривал трубку. Кричали чайки. Где-то внизу эхо нашептывало ветру слова капитана, а море напряжённо вслушивалось в их разговор и лишь изредка набегало на берег.