Возвращение

- Давай, давай, бабка, запрыгивай по шустрому. Хорош оглядываться. Что оглядываться, была хата и нет ее. Продали. Будешь теперь как у Христа за пазухой жить, все принесут, все подадут, накормят, напоют, спать уложат.
Молодой водитель ЗИЛа Алексей украдкой поглядывал на ручные часы и с каждым взглядом становился все мрачнее. Два часа как рабочий день закончился, и вот только сейчас вся нехитрая бабки Марфы утварь, все узлы, узелки и узелочки, сундуки и сундучки, комоды и комодики, кастрюльки, лукошки и кошелки свалены кучей в кузове раздолбанного по ухабами лихой Алешкиной ездой ЗИЛа. Уж как уговаривал, как уговаривал Федотыч пособить при переезде тещи, обещал пол литру поставить после переезда. Обещал что не долго, до конца рабочего дня управиться. Не управились. Вон рожи какие у Федотыча и его молодайки злые. Не до пол-литра тут, поди обманул.
- Все, по коням, - наконец прорычал Федотыч захлопывая дверь калитки теперь уже не тещиной усадьбы. Махнул рукой новым хозяевам и направился к самосвалу.
Алешка ловко подскочил к бабке Марфе и игриво произнес:
- А ну-ка бабка, давай подсажу, как в карете поедешь, главное не боись, прорвемся.
Он легко поднял сухенькое неповоротливое тело старушки на высокую ступень автомобиля и втолкнул в кабину. Повеселевший Федотыч уронил себя рядом с бабкой Марфой, одобрительно кивнул головой и разрешил трогать. А как прибыли - свалили все имущество бабки в сарай , самое место, если бы можно оставили бы и ее там, да нельзя, что люди скажут. Бабка Марфа прожила в своей деревне в родном доме всю свою семидесятилетнюю жизнь. В нем родилась, в него привела мужа, из него же и схоронила. Прожитые годы, не сильно позаботились об эстетике ее тела. Согнули коромыслом спину, вытянули силу из рук и ног, превратив их в костыли и грабли, порезвились над лицом. В насмешку оставили совершенно беззубым рот.
Покуда могла, ползала бабка Марфа по своему подворью, в вечной зимне-летней обувке - тяжеленных валенках с одетыми на них калошами. Говорила, в них устойчивее да и ноги не мерзнут. Стучала клюкой по своему маленькому двору палкой из лещины, разгоняя соседских кур и уток. Так и жила день за днем, дочь помогала, соседи. А тут, пришел пол года назад Федотыч, да и посватался к дочери. Говорит, люблю. Да только какая там любовь. У Федотыча жена померла, остался пацан семилетний, одному тяжело. Да и то сказать, не молодые уже дочь то с Федотычем что бы глупостями заниматься. Федотыч мужик видный сам из себя, мастером на шахте работает. У Федотыча квартира своя была, шахтерам выдали когда карьер открыли. Жить с тещей в хате не захотел, да и дочь говорит, устала от хозяйства. Вот Федотыч предложил дом продать - тещу к себе в квартиру. И спасибо ему за это, другой бы отказался брать на шею такой хомут, а этот нет, сам предложил.
Выделили бабке Марфе угол на кухне, поставили диван старый с резными слониками подле 'лежанки'. Грейся бабка. Живи бабка. Радуйся бабка. Так и стала жить бабка Марфа. Утром моченки в сладком чае выловит, пошамкает. В обед суп похлебает да картошку погоняет по беззубому рту. А вечером сухарик пососет. Вроде и сыта. Вроде и довольна За общий стол бабку не сажали. Все одно есть нормальную еду не может, только чмокает да чавкает. Месяца два так жила, да только как-то утром встала бабка Марфа, огляделась вокруг да ахнула. Дом то не ее. Не ее и все тут.
Как занесло сюда? Ведь помнила же, помнила спать ложилась в своем доме, а проснулась в чужом. Глядь, дочь Галька на кухню вошла.
- Галь, это как же я здесь? А дома-то кто?
- Ой, мам, хватит глупостей, какой дом, продали давно.
- Да ты что, как продали, я ж вчера там только была.
- Где ты была?
- В доме?
- В каком доме?
- В нашем, в каком же еще.
- Ма, не говори глупостей.
Дочь нервно поджав губы с раздражением посмотрела на старушку, - дожили.
И каждое утро стало начинаться с вопросов о доме. Позавтракав чаем с сушками, бабка Марфа выходила на улицу, и тайком что бы не заметила дочь начинала ковылять со своею палочкой по окрестным дворам в поисках своего дома. Первое время дочь зорко следила за матерью, выбегала из дома и испугано начинала звать если старушки не было видно. Та торопливо возвращалась на зов, пытаясь оправдываться. Постепенно все привыкли к этим поискам, лишь вложили в обязанность восьмилетнему сыну Федотыча следить походами старушки, когда та выходила на улицу. И первое время Вовка добросовестно следовал позади за бабкой Марфой. Но с каждым днем, занятие это ему нравилось все меньше и меньше. Наконец он нашел выход. Тихонько подкрадывался к бабке, шел за ней след в след. Потом, выбрав момент, ловко ставил подножку. Старушка падала. Иногда разбивала лицо и руки. Выбегала Галька, уводила ее, а Вовка был свободен, бежал к своим товарищам, радуясь собственной сообразительности.
Прошел год. Бабка Марфа по прежнему продолжала искала свой дом. Вовка перестал следил за ней, да и дочь успокоилась, перестав бурно реагировать на чудачества матери. Старушка побродив полчаса-час, устав, валилась набок посреди улицы. Не в силах самостоятельно подняться вставала на колени и ползала кругами, до тех пор пока не появлялась дочь и не забирала ее в квартиру. Развлечение было ежедневным и вскоре приелось всегда находившимся ротозеям сопровождавшим похождения бабки Марфы.
В один из дней, проснувшись раньше обычного бабка Марфа тихо выскользнула на улицу. Солнце вставало, поигрывая лучами как мускулатурой атлет. Соловьи еще не сильно озабоченные обеспечением мухами потомства запускали свои умопомрачительные трели, хвастаясь перед соловьихами чистотой тембра и количеством переливов. Под эту птичью какофонию вышла бабка Марфа на проселочную дорогу в поисках своего дома.
Алешка гнал по раздолбанной дороге самосвал борясь с желанием закрыть глаза и с необходимостью побыстрее добраться до дома. Время от времени он отключался, но вздрагивал на очередном ухабе и продрав глаза с большей силой давил на педаль газа. Бабка Марфа вынырнула на дороге вдруг. Едва успев затормозить, злой как черт, Алешка выскочил из машины.
- Бабка, да ты что, ведь сел бы из-за тебя, ты куда прешься такую рань?
Старушка грустно посмотрев на Алешку, прошамкала:
- Домой, сынок, домой милый.
- Так ты ж у Федотыча живешь, я знаю. Я ж тебя сам перевозил. Тебе назад надо, а ты вперед топаешь.
- Сынок, ты б отвез меня домой, а? - бабка Марфа с мольбой и слезами в глазах посмотрела на Алешку. - Ведь соскучилась я, вся душенька изболелась. Сколько дом не видела. Поди уж недели две али три. Как бы кто не с озорничал с ним.
Просьба старушки поставили Алешку в неловкое положение. Везти бабку следовало назад к Федотычу. О чудачестве бабки Марфы с домом он был наслышан, да и знал, что бабкин дом давно продан. С другой стороны Алешка неожиданно вспомнил как сам служа срочную, ночь за ночью просыпался в твердой уверенности, что он находится в своей деревне, в своем доме, в своей постели. И бессильно дубасил кулаком в стену, что бы болью заглушить другую боль. Что делать? Вроде и домой надо, перекусить да на работу.
- Ай, садись бабка, отвезу, посмотришь на свой дом, я похаваю, а потом заберу тебя, отвезу к Федотычу, может чудить перестанешь.
Бабка Марфа осторожно приоткрыла калитку и вошла во двор. Ее дом стоял и смотрел на свою хозяйку черными глазами окон. Слезы покатились по лицу старушки. Она скрюченными пальцами стала ощупывала стены избы, всматриваться в каждое бревнышко.
- Ну вот, а говорили продали, продали. Не-е-ет, стоит мой дом, - шептала она едва слышно.
Старушка обошла вокруг избы, заглядывая в окна, пытаясь что-то в них рассмотреть. Видимо ни чего не увидев, подошла к двери и попыталась открыть. Дверь не поддавалась, закрыта изнутри.
- Ничего, ничего, - прошептала бабка Марфа и присела на ступеньку возле двери, - скоро Галька вернется, она всегда под утро летом возвращается.
Алешка нашел бабку Марфу сидящей на ступеньке. Она прислонилась головой к перилам и видимо уснула. Минут пять он ждал, не хотелось ее будить. Лицо у бабки Марфы было спокойным и счастливым. Устав ждать, он подошел поближе и тронул ее за плечо. Старушка не проснулась. Не сразу до Алешке дошло, что она не сможет сделать это уже никогда.
Случайно или нет, дом бабки Марфы через пару недель после ее похорон сгорел. Кто говорил по неосторожности, а некоторые считали что это поджог.