Бесцветное. Глава 3. Холод, обратно

Бесцветное. Глава 3.
Холод, обратно.

    Гельберт вышел из здания заброшенной школы - его тюрьмы и "пленума" на вечные дни, залитые серебристым светом. Обе двери оказались за спиной, последняя хлопнула, ударив по ушам, стоило ему отпустить ручку. В руке он держал, вышедши, кепу, ещё не успел надеть, а холодный проомозглый ветерок, несущий в себе кристаллики снега, мгновенно на тёплой коже превращавшиеся в водичку, пронёсся поперёк его пути, как будто образовывая в воздухе стену, слегка колыша завихрениями волосы и окрашивая нос. Он надел торопливо кепу, для виду, видимо ледяных статуй-призраков, смотрящих на него с крыш, ведь ветерок дул и сквозь лёгкую материю. Сделав вдох уже вне стен междумирья, Гельберт почувствовал как холод проник прямо в его лёгкие, а в носу, будто ветер, попадая туда, леденел и оставлял небольшие кристаллики.
    Гельберт посмотрел вверх, на небо, на цель молитв молящегося, пункт назначения умирающего, вместилище звёзд, галактик и дальных планет, хоть снег и закончился, но облака не собирались проходить и, несмотря на то, что этого не было видно на фоне черноты ночи, точнее сумерек, но ощущалось, что там всё ещё клубятся завихрения ледяной воды, желающей разлиться на землю. Звёзд не было видно, только луна, и та редко пробивалась сквозь плывущие очень быстро, как оказалось, тучи. Она то гасла, закрываемая летящей по небу окрылённой ветром тучей, то выныривала из-под неё, открываясь в каком-нибудь редком промежутке между тучами. Ночами, перед сном, засыпая, Гельберт любил смотреть в окно, даже слегка отодвигал занавесочку, на подобную картинку, как играет с ним в прятки небожительница. А иногда любил смотреть на звёзды, они сверкали, словно светлячки во тьме, и казалось, будто ты лежишь не в пыльном доме в старой кровати, а где-нибудь на лугу, спишь прямо на росистой травке и наблюдаешь за огоньками росы.
    Из какой-то трубы, торчащей из земли через дорогу, валил пар - серый пар, который на фоне бесцветной сероты был не более и не менее серым, чем всё остальное вокруг. Лишь небо, любимое небо, своим чёрным контрастом оттеняло грусть. Ну и что? Пусть даже и чёрным - чёрным цветом гибели и болезни и бездны, но не бесцветным, а наполненным краской, разлитой феей смысла, окрашивающей всю значимость и эпическую красоту предмета.
    Когда Гельберт оторвался от секундного созерцания окружающей среды и неба, устремил взгляд вперёд, на дорогу домой, ему в спину дунул ветерок, подталкивая и подбадривая идти туда. "Мне надо определённо поскорее отдохнуть, сегодня было так же скучно и бессмысленно, как и всегда. Вообще пора что-то с этим делать..." - вздохнулось Гельберту в голове. Не первый раз звучали настроения "против однотонности" в его голове, но впервые они появились из-за того, что он посмотрел на чёрное небо с мерцающей луной, бывает полностью, бывает отрывками. Чувство постоянной угнетённой эйфории вдруг куда-то недалеко пропали и просветлённый ум с рассудком вернулись к нему.
    Тем хуже для него - Гельберт теперь ощутил всё вокруг, ощутил так, как это было на самом деле, для нормального человека, а не так, как бы это ему раньше представлялось, который жил так уже давно. Он начал шагать, потёр руки, подул на них: было холодно и открытые участки тела быстро замерзали. Затем он надел перчатки и для пущего согревания сунул кисти рук по карманам.
    Он шёл и шёл по бесконечной улочке. Она была узкой, по другую сторону дороги, которая тянулась вдоль улочки и, в общем, и делала её узкой, была такая же улочка. Одни дома сменялись другими, двухэтажные, пятиэтажные, девятиэтажные, но всё одно не было цвета у их и были они все и всё остальное, будто одна строительная биомасса, неразличимым. Только луна, когда проглядывала, светила по снегу и скользкому льду под ногами, создавая приятную лунную дорожку, по которой идти было совсем другим делом, нежели по бесцветному тротуару.
    Вдруг непонятная вспышка, из входа под аркой в один из двориков расстелился по земле свет, чистый свет, будто краски кто-то пролетая над этим местом вылил наземь. Из дворика послышались звуки, но ничего отчётливого. "Опять какие-то странности, отчего сегодня столько необычного? Вроде такой же день, как все остальные. А может там есть кто? Да нет, это исключено, ты же знаешь, ты один в этом мире", - пожал плечами Гельберт. Проходя полоску цвета, его сердце заликовало, что он попытался не замечать, но вдруг на снегу он увидел окрашенные следы, будто оставленные бегавшей здесь небольшой собачкой. Стараясь не обращать внимания на всё это он прошёл дальше.
    Идя под балконами Гельберт посмотрел наверх. Над его головой зубчиками висели сосульки, острием вниз - готовились упасть и проткнуть что-нибудь. К вечеру поддувал ледяной ветер и капельки, которые возможно недавно скатывались вниз, падая наземь, теперь замёрзли, образовывая поперечные извилистые выпуклости на теле сосульки. Было интересно смотреть на них, только потому, что вокруг не на что больше было смотреть, не было ничего, что бы заслуживало внимания. Поэтому хоть в их внутренней пустоте было отчаяние, отчаяние рано или поздно растаять и превратиться в эту прозрачность, что сидит в них, но было приятно на них смотреть и думать об этом.
    Гельберту на самом деле было довольно тоскливо после дня на работе, он пытался не воспринимать ничего вокруг обычно в такие дни и поскорее оказаться дома, в тепле, прикоснуться к горячей батарее и расслабиться, словно у камина, вбирая тепло, как ненасытная губка. Морозный ветер дунул порывом в лицо. Щёки запылали красным цветом.
    Вот он уже вошёл в свой двор. Дом близко. На земле, совершенно незаметную, Гельберт вдруг замечает, как по велению судьбы, веточку. Вроде обычная веточка, лежит себе на снегу и всё. Но нет. Она словно часть снега, выделяется из сугроба только силуэтом. Удивительно, она белесо-белая, совсем не бесцветная, значит в ней есть что-то для Гельберта. Выглядит ветка, будто с ней игралась собака, разломана пополам, слека изломана и какие-то впадины, будто вонзали острое, как раз вокруг разлома.
    Он обошёл веточку, провожая её глазами, а может это она провожала его, не отпуская его глаз от себя ни на секунду. В это время он думал...
Вошёл в подъезд. Духота и жара ударила резко по всему телу, заставляя его покрываться совершенно неприятной влагой пота под одеждами. Здесь, в подъезде, всегда было так... Он поднимался, слышал каждое своё дыхание, каждое движение складок своей одежды, каждый шаг, словно гром по ступенькам. Здесь он каждый раз поднимаясь оставался наедине с собой, без окружающего мира, времени и пространства. И ему, когда он видел себя, было стыдно.
    По пути Гельберт снял пальто, перчатки и кепу. Вошёл в квартиру. А там мороз. И желания погреться и отдохнуть дома в мгновение обрываются. Он не может поверить, как же так? Ведь всю жизнь было тепло. Принцип "мой дом - моя крепость" рушится. Гельберт бросает снятую одежду на диван, бежит к батарее, касается её и чувствует опять холод, который ему так надоел и осточертел.
    Обратно к двери, по пути хватает вещи и натягивает их, раздосадованно...