Бесцветное. Глава 4. Холод, котельная

Бесцветное. Глава 4.
        Холод, котельная.

    Откуда этот нечеловеческий холод, как он ворвался в его дом? Всё время с самого начала своего заточения здесь, уже неисчислимо давно, жилище, убежище, единственная надёжная, как он считал, крепость Гельберта была в тепле и он не знал холода в своей квартире. Но недавно что-то стало происходить с его сознанием, он стал что-то издалека понимать, может слишком издалека, но ведь начал. Казалось бы, при чём тут холод? Почему именно сейчас холод настиг его и здесь, где можно было спрятаться от внешнего мира, от мира без удобства, света, тепла. Тепло дома могло дать оберег душе, последний оплот надежд.
    И вот он, надсмотрщик этого мира, чьё мнение всему здесь единственный судья, Гельберт, покидает свою квартиру. Он должен пойти и выяснить в чём тут дело. Он спускается вниз по лестнице, летя с неё, словно на белесых крыльях лебедя, почти беззвучно, хоть и быстро, стуча по ступеням мягким отзвуком. А со ступеней сбивается пыль каким-то веером, тяжёлым воздухом, лучами пыльных ударов.
    "Так давно я живу здесь и ничего... Но вот всё меняется. Почему могло стать так холодно? Ведь никогда такого не было, тепло, казалось, само витает в душке моей комнаты. Нету ведь в этом мире больше никого, я один, серым светом всё освещено... Наверно в жизни... ммм... теплота называется отоплением, а отопление идёт в комнату откуда-то. Помнится, это называется котельной. Да, мир, я понимаю, что не прав, но... наверно надо наведаться в котельную. Хотя кого я там встречу? Но всё равно надо..." - так думал Гельберт, стоя у дверей и поправляя кепу.
    Рука потянулась к ручке. Дверь со скрипом отворилась и оттуда закованным в цепи кулаком ударил стремительный порыв ветра, старавшегося побыстрее ворваться и заполонить новое предоставляемое пространство. Гельберт ступил за порог, и всё его тело опять пронзил ночной ветер, дурманящий и проносящий до сознания и души прямо через кожу ламинированный, разрывающий пространственные связи, словно лаз в другие миры, серебряный свет луны. Ночной ветер всегда носит в себе сущность луны и звёзд, дух ночного неба, космоса, чёрных веток деревьев, выглядящих словно подсохшие огромные чудовища и движущихся в такт ветерку так же грозно.
    Гельберт стал ходить вокруг своего дома, пошёл в противоположную от школы сторону, он искал то, что могло бы ему напомнить кательную. Но вдруг вспомнил: когда он шёл домой, по дороге странный свет ударил из какого-то дворика. "А может это там?" - спросил он себя. "В любом случае надо проверить, даже если это не котельная, но там ведь были краски!" - думая так Гельберт направился обратно. Как оказалось, он всё это время шёл не в том направлении.
    Вот он прошёл какое-то высокое здание с колоннами. Они давали трещины и побелка уже давно осыпалась, уже облупившись, она открыла вид на безобразный внутри металлический каркас средь рассыпающегося бетона. А казалось бы, колонна это такое замечательное зрелище, особенно если не колонна, а целая колоннада, каскад из нескольких высоченных красавиц, идеально гладких и белесых, от которых веет античностью. А там они стоят прямо, вытянувшись к самим богам и маня их, в поднебесном храме Олимпа, где те заседают и решают самые главные и самые проблемные свои вопросы, на горе Олимп. Туда перенёсся и разум Гельберта, сейчас он решал проблему света в своём тёмном царстве и холода, заполнившего островок уюта и тепла в его тёмном царстве.
    Пройдя ещё недолго, он вновь увидел свет. Но бил он уже не так сильно, он мерцал над двориком, куда вела арка, витал дым, плотный и тёмный. Свет уже не раздавался до собачьего следа, поэтому тот стал совсем незаметным, как и всё остальное на фоне серого пространства. Зато теперь следов было множество и они тянулись во дворик, всё выглядело заманчиво и завлекающе. А такого чувства наш скиталец не испытывал уже давно, а в этом царстве никогда прежде, только угнетение было раньше.
    Теперь же проснулись давнишние человеческие ощущения. Туда хотелось идти. И хотелось по-хорошему, а не по нужде или по безысходности. Просто создавалось такое человеческое, обычное ощущение увлечённости, то есть тёплого желания идти туда, куда тебя зовут, когда дают понять куда надо идти не навязчиво и не снисходительно, а убидительно для подсознания, дающего чувство.
    Гельберт пошёл, как бы мотылёк полетел на лампочку, которая то включится, то померкнет, потускнеет, то опять загорится на всю катушку, в дворик, под аркой. Снег хрустел под ногами, выдавая его осторожность. Как-никак, но неизвестное всегда волнует и создаёт внутри трепет. Но пора бы ему вернуться на землю, ведь двери уже перед ним, деревянные, из морёного дуба, тяжеленные... Сколоченные из досок, они перевешивали петли и висели слегка под углом. Гельберт дёрнул их, но ничего не сдвинулось, только глухое ощущение в руке, что твои силы ни к чему не привели. Толкнул - и они отворились, загребая с собой снег.
    Впрочем, снег, оказавшийся внутри, тут же подтаял. Ведь внутри всё было красно, накалённо и жарко, ощущение такой жары и такого мощного, насыщенного цвета, какого он давно не испытывал, ошеломило Гельберта. Он стоял как громом поражённый, пока не мог видеть сквозь ярко-красный, словно гранатовый сок, свет, бьющий в глаза. Ветерок сзади дунул в спину, забрался под складки ткани и стал отгонять пот и мурашек, снующих по телу туда-сюда. Свет постепенно мутнел, будто сквозь него пробивался пар, постепенно он стал бордовым, коричневым, остался просто пеленой, пока не начал тускнеть. Боясь спугнуть краски, Гельберт захлопнул дверь быстро.
    И вдруг, как только дверь и рама сошлись в тупом ударе, стуке, всё в домике приобрело очертания и увиделось настоящее его наполнение. Трубы, какие-то печки, в которых бушевал огонь, кажется на угле. Иные были похожи на колодцы, обложенные камнем - булыжником, иные на квадрытные печи, как в первых паровозах. Из них шли трубы, стальные, и если бы на них не лежал такой слой пыли, они бы блестели. По щекам бежало тепло. Это была котельная, как и предполагалось.
    Там, в котельной, сидела пара мужичков довольно мультяшного вида - Клавдий и Морандий. Морандий это тот, что покороче, и сидел на трубе, ведущей к котлу, свесив ножки и болтая ими, такой низенький пухленький человечек. Клавдий был худой, как ветка с оборванными листами, лицо его было слегка подпьяноватого вида, с большими синяками под глазами, образовавшимися природно, и в общем вида более смазливого, чем плотный, энергичный Морандий. Он стоял рядом, облокотившись распростёртой ладонью на ту же трубу. Что ж, как это ни тяжко признать, они были всего лишь призраками. И были бы бесцветными, как и весь Гельберта призрачный мир, если бы не ярчайший и горячий огонь котлов и печей. Призрачность делала щекастого Морандия блеклым и будто иссушенным, а Клавдий казался и вовсе неестественно тонким.
    Они говорили о чём-то, звуки голосов летали по воздуху каким-то шуршанием, будто доносившимся из другого измерения и подверженным искажению, слова их были подобны, на слух, звукам плещущегося ручья, водопада, одновременно языков пламени, спокойно занявшихся небольшой доской, отдавались в ушах скрежетом, словно скрипом несмазанных петель старой дубовой двери или возюканьем гвоздём по стеклу. Гельберт закрыл руками голову с боков, чтобы не было так неприятно, и присел чуть на корточки, потому что сил стоять вдруг не стало, словно из-под него убрали ноги напрочь. Силы воли не было чтобы убрать руки от головы - не утихал их разговор.
    Морандий похлопывал всё время трубу рядом с собой, и это отдавалось медным звоном. Клавдий вытирал руки тряпкой, всей чёрной, грязной и сухой, возникал звух шуршания, словно он тёр руки бумагой. Глаза Гельберта застилали капельки пота, пришлось прикрыть, поморгать, чтобы было возможно видеть без пелены. Мир вокруг всего этого словно поменялся, но это скорее происходило внутри. Так меняется внутренний мир и мироощущение человека, который попадает из одной обстановки, спокойной и привычной, где он был долго один и мог разделять свои мысли с собой в полной мере, в обстановку открытости, когда открывается его футляр и пользуясь возможностью человек выходит оттуда, чувствуя краски мира другого, не своего, не привычного.
    Вдруг прибежала собачка, небольшой лхасский апсо с остриженной чёлкой. Мило висели его ушки и корни остриженной чёлки торчали вправо и влево, словно у маленького демонёнка. Усы выдавали в нём древнего мудреца. Это его следы, точно, были там на улице. Апсо прервал диалог призраков на сороковой реплике, которую как раз завершил каким-то мантровым чувством в голосе Клавдий. Собачка посмотрела на них, они на неё. Затем апсо уселся пред каменным котлом, возле которого находились двое, идеально выпрямив спину и смотря вперёд вдаль, словно статуэтка. Молча Морандий спрыгнул с трубы и направился куда-то в темноту, в дальний конец котельной, больше о его присутствии ничто не говорило. А Клавдий стал протирать трубы с приунывшим видом.
    С Гельберта же словно камень сняли. Он, стараясь не привлекать внимания, немножко не в себе, отполз к дверям, отворил слегка и в расщелинку прошмыгнул наружу. Глубокий вдох... Ах... Как хорошо-то в родном спокойном царстве. Пора направляться обратно, правда непонятно, вернулось ли в квартире всё на свои места, стало ли опять уютно и тепло или нет...