Т. М. Нэмени. Рассказ о свободном человеке

Рассказ о свободном человеке.

Я – свободный человек. И живу, в основном, в Тушине.
Это, помните, куда однажды в годы давнишней средневековой перестройки приходил и становился с войском лагерем тушинский вор Гришка Отрепьев, Чудова монастыря недостойный чернец, которого велено было изловить и повесить, но не вышло, а он, змей, даже сел на Москве и правил некоторое время со своими поляками, но не в этом дело.
Я провожу день-деньской на лавочке автобусной остановки возле метро «Тушинская», как выйдешь из метровских дверей – направо.
Утром я иногда покупаю в расположенной неподалеку палаточке, украшенной надписью «ООО плюшки и баранки», стаканчик чаю и батончик белого хлеба, называемого почему-то нарезным. Я все время думаю, как это его нарезают, но это что-то плохо мне представляется. Не тесто же нарезают! У кого бы спросить? Спрашивал у симпатичной армяночки Марине, что торгует в палатке, но она не знает, только смеется в ответ.
В хорошую погоду я с комфортом располагаюсь на своей лавочке, сбрасываю свою вечную куртку типа телогрейки, кладу рядком слева направо стаканчик пластмассовый с чаем, початый нарезной батон и пару раздобытых сигареток и делаю паузу, поглядывая на солнышко (если оно кстати вышло) прежде, чем приступить к трапезе.
Воробышек завистливо прыгает вокруг, да и голуби под ногами крутятся.
Все это я вижу так отчетливо и ярко, хоть глаза зажмуривай.
И вдруг мне вспоминается, как я маленьким мальчиком сижу возле лужи и пускаю бумажный кораблик и все также вокруг ясно и отчетливо и рядом воробышки. Но тут подул ветерок, кораблик наклонился и размок и стал тонуть. Я – плакать. Набежала мама, большая и теплая.
В плохую погоду я тоже сижу на этой лавочке. Менты меня не гоняют сейчас. И вообще я не уверен, что это все в Тушино, я ни в чем не уверен. Но ведь так и большинство людей, я думаю.
В плохую погоду не комфортно на родной скамеечке. Встану иной раз и начну бродить вокруг своего насеста. Но иногда нога разболится, так что приходится хромать с суковатой палкой в обнимку.
А сначала я располагался в тени нескольких неказистых деревьев возле станции метро, которые условно именовал «рощей». В этой роще я устроил себе между двух дерев лежбище из старых тряпок и газет и еще черт знает чего. И великолепно там лежал, сколько душе угодно в любое время и зимой и летом.
В тряпки, знаете, можно так укутаться, что и тепло.
Но времени свободного у меня не так уж много было, как вы, может быть, думаете. Не только потому, что надо раздобыть пропитание, о чем особая речь.
Видите, как логично я рассуждаю. Поэтому меня в конце концов выпустили из лечебницы для органонов (помните у Горького в «На дне»?), страдающих душевным недугом.
- Куда же он теперь пойдет-то? – спросила сердобольная сестричка. Такие еще бывают среди простого народа. Психиатр-психоаналитик, сам тоже порядочный псих (с кем поведешься, как говорится) в ответ только ухмыльнулся.
Никто меня не встречал при выходе как никто и не провожал при приеме, однако в обоих случаях я подписывал какие-то бумаги о том, что лечусь или уже «вылечился», так сказать, по доброй воле.
А может и были какие-то люди рядом со мной в то время, но что-то я запамятовал.
А в заведении было скверно. Оно старинное, построено, думаю, лет сто тому назад, всюду где надо и не надо сквозит и, главное, ужасные, специфичные для нищих общественных мест  запахи. По началу от этих запахов делается дурно, хоть бы ты и псих. Но потом привыкаешь. Ибо человек привыкает ко всему.
Только к актам рождения и смерти нет у нас привычки, так как это всем нам приходится делать в первый и последний раз.
Господи, а когда ведут эту неопрятную и неприглядную публику, например, в столовую, и они толпятся у двери со своими ложками и мисками – это столь жалкое зрелище!
Когда мне комфортно (по моим понятиям), я занят вопросом своего трудоустройства, так бы я выразился. Я понябелен?
С Маросевичем я веду бесконечные споры. Он приходит ко мне, садится рядом с моими тряпками, и говорит, что я зря тогда возникал. Зря. Что значит это слово? Тоже мне зав кафедрой, ученый-кипяченый.
Я, видите, не являлся на лекции. Смешно. Это же ложь. Конечно, Маросевич мне завидовал, на мои лекции студенты толпой валили. Как это нет? Ты, Митрошкин, вечная посредственность, брось подпевать начальству! И вообще вся профессура у нас – сплошь дерьмо.
Это вы способны покупаться на экзаменах и даже не за тридцать, а за два и за один серебряник, у меня есть свидетели. Ну-ка Петя Жабман, скажи, скажи им. Куда же ты убегаешь? Ах, ну конечно, тебе некогда, Убежал. И вообще, господа-товарищи, оставьте меня, что вы прицепились. Не стойте здесь, уходите! Или хотите прилечь вот тут, рядом? Уходите, ради Бога, у меня от вас голова болит.
Иногда я часами не могу отделаться от этой публики.
Бывает, я и сам захожу в деканат, но последнее время они велели меня не пускать. Или мне кажется, что я хожу в институт и я путаю прошлые времена, когда меня не стали пускать. Но чур меня, чур, он теперь стал академией. Ишь ты! Я иду в институт, но как только вижу вывеску «Академия» (когда успели сменить?) – все пропадает и я снова оказываюсь возле своей остановки. Мистика. 
К моему лежбищу стал прибиваться пришлый люд. Всякие бомжи и пьяницы. Я им не препятствую, тем более приносят и поесть кое-что.
Но вышло указание прекратить этот бардак и меня после нескольких неудачных попыток – выставили из заветной рощи.
То есть как. Они выселят и все выкинут, а я на скамеечку. Поживу недельку-другую – и снова залягу обратно. Так было несколько раз, но сила солому ломит.
И вот – я снова живу на своей остановке.   
Кто же меня кормит? Я сам не знаю.
Помните, как в «Русалке» мельник стал вороном. Говорит он князю: «Я здешний ворон!» А князь ему: «Кто ж за тобой здесь ходит?» - «Русалочка, внучка.»
Эх, нет у меня русалочки.
Дети у меня как будто были. Но ведь это было в прошлой жизни.
А теперь приходит иногда добрая фея. Она красивая и молчаливая. И дает мне немного денег.    
А много ли мне надо? Хватает.
Иной раз она ведет меня к себе домой и там что-то бывает. Но не помню, что. Временами, когда я сильно взволнован, осознание происходящего вдруг пропадает и я ничего не помню.
Однажды осенью, было холодно, я что-то сильно замерз и был не в духе. И когда она пришла, я вдруг на миг словно прозрел и увидел маленькую некрасивую женщину в кокетливой шляпке, шляпка - смешно смотрится на седой голове. И себя - жалкого бомжа, торчащего на автобусной остановке. Господи, неужели Алина, старая знакомая? Разве она жива?
Я не успел ужаснуться, как это видение исчезло. Я помню о нем, но я ему не верю, потому что ко мне снова приходит моя добрая фея.
Я не хочу даже вспоминать об этом злом видении, ибо от этого временами хочется не быть на свете.
Но это грех. Как вы думаете?
Все эти Маросевичи и Митрошкины не дождутся. Когда-нибудь они пожалеют, что так поступили со мной.
А где же я ночую?
Вопрос, как говаривал мистер Винкль у Диккенса. Или мистер Снодграс? А не Сэм ли Уэллер? Мистер Джингль!
Есть же заветных пара подвалов. В одном даже теплая труба проходит, но оттуда иногда выставляют или в очереди ждешь погреться. 
В очень суровые времена моя добрая фея прилетает и забирает меня домой. Там я скидываю свои тряпки и принимаю ванну.
Там иногда наряжаюсь я в сносную куртку или пальтишко.
Однажды зимой было что-то слишком плохо. Я валялся возле остановки не в силах подняться и плохо соображал. Смутно слышу «вызвайте скорую…»
Какое-то время я был Там!
……………………………………………
Там все понятно без двузначной логики.
Но полноте, полноте.
Все это вранье! Нигде я не был и нет Там ничего, то есть там есть Ничто. А это страшно и оно больше, чем Все.
Ничто больше Всего!
……………………………………………
Милости прошу ко мне в гости на лавочку. Мы сейчас с профессором Петровичем  (ударение на первом слоге) как раз обсуждаем вопрос о природе удивления. О природе всякого недоумения.
Всякая логическая система не полна и не может сама себя высечь. Следовательно, офицерская вдова была вне логики. Но ведь, господа-товарищи, все проистекает из двузначности.
Я много лет работаю над этим. Как дело не в этом? Не спорьте, профессор, не спорьте!
Вы разве не читали моей статьи в «Вопросах философии».
Как не было такой статьи. А в моей докторской диссертации? Ну, и что ж, что я ее не защитил, ведь не дали, не пропустили  эти Маросевичи. Разве я не знакомил Вас с этой моей работой?
Стойте, куда же Вы? …Что значит надоел?
Я ведь доказал, что если пользоваться неабелевой логикой, то все противоречия устраняются, в том числе теорема Геделя.
Я пытался практически пользоваться новой логикой в ходе любого рассуждения.
Тогда, может быть, нам удастся по-новому взглянуть на мир.
О, черт, чай пролил! Без стакашки чая я не смогу взглянуть на мир ни по-новому, ни по-старому!
И сигареты опять кончились. Армяночка из ларька, добрая душа, говорит: «Хватит смолить!»
А что взамен? Я ведь не научился еще рассуждать по новым правилам.
Смотрите, вот идет моя фея!
Сегодня, если она возьмет меня домой (как давно я не мылся!), я утоплюсь в ванной!