О Славе Гудкове

Нашими соседями за стеной были Гудковы. Отец семейства - дядя Вася Гудков - по странному совпадению судьбы, воевал в одной части с моим отцом. Оба они шофёры были классные. Мать, если не ошибаюсь, звали тётя Маруся. И ещё был их сын – Слава; или, как его все звали: Славик. Мальчик лет 12-13 –ти, примерно. С огромными чёрными глазами и желтоватым оттенком лица.
      Я уже писал, что мой отец пришёл с войны с одним только рюкзаком, в котором были скромные подарки: флейта для меня и красивый платок для матери. А, вот, дядя Вася пригнал целую машину с «трофеями», как тогда говорили. Наиболее запомнились мне прекрасные картины немецких художников, в помпезных рамах. Странновато они выглядели в убогой барачной комнатушке. Мы со Славой часами могли их разглядывать, молча. Пейзажи необычные, и ещё, самая впечатляющая, из картин – молодая, красивая женщина, наливающая какую-то жидкость в серебряный бокал…
     Славик был необычным ребёнком. Дело в том, что у него был туберкулёз, и Слава не выходил из комнаты. Большую часть времени лежал. Иногда вставал на подоконник, и, держась за прутья оконной решётки, рассматривал улицу. Мысленно играл с нами, мальчишками. Игр у нас было много: от народных: «Бояре, а мы к вам пришли, молодые, а мы к вам пришли!», до футбола, и игр на деньги: «рассшибалочка», «пристенок» и т.п. Я приходил к Славе часто. Мне было 6-7 лет. Чаще всего мы играли в шахматы. Слава многое объяснил мне в этой игре. В частности, помню его наставление: «Искать неожиданное решение!» (В этом - суть шахмат, да, и любого творчества, пожалуй. Знающие люди это подтвердят). У Славы было довольно много книг. Любимые - по истории. Он иногда читал мне вслух. Особенно нас увлекали рыцарские приключения. И Слава прекрасно рисовал; целые альбомы были у него с изображениями рыцарских турниров. Все особенности их вооружения, правила этикета, он знал досконально. О, любимом моем и ныне, Дон-Кихоте я узнал от Славы.
     Подспудно, эти беседы со Славиком, ощущавшийся им «аромат» истории, повлияли на мое позднейшее решение  стать историком. (Правда, решение это последовал после провала моей попытки поступить во ВГИК. Где я, кстати, познакомился с никому тогда неизвестным Высоцким, также не поступившем тогда. Меня, всё же, отобрал на съемки Климов, (его диплом: «Ребята с нашего двора»), но я не поехал в Коломну…Впрочем, это отдельная история). Итак, Слава, стоящий у решётки и смотрящий на нас, беспечных мальчишек, не понимавших, что они счастливы… Ещё, он читал мне, по памяти, Пушкина. А я был «специалистом» по Лермонтову, поскольку у меня на этажерке хранился большой том Лермонтова, с иллюстрациями Врубеля. Иногда мы спорили, кто из них лучше Пушкин или Лермонтов? Такие споры бессмысленны, конечно, но развивают.
     Помню, однажды Славик спросил меня: «Скажи, а девчонки? Какие они?». Я задумался, потом ответил: «Пахнут они по-другому!» Ещё подумал и сказал: «И какие-то горячие они, тёплые…». Дело в том, что я к этому времени пережил свое первое сексуальное ощущение, полностью не осознавая его. Я писал уже, что в бараке была большая комната для работниц, молодых крестьянских девушек, приехавших в Москву на заработки. С одной из них (честно скажу, забыл имя… Фрося, так мне чудится в темноте памяти) я очень дружил. Незадолго до разговора со Славой произошёл такой случай. Девушки шли по длинному, полутёмному  коридору нашего барака, и я побежал им навстречу. Я бросился к своей старшей подруге и прижался головой к «тому самому» месту, обхватив её ноги ручонками. Всё было именно горячее. Я не понял, что со мной произошло, но чувство немыслимой радости и счастья этого мгновения я не забываю всю жизнь. Она гладила меня по голове. А подруги дружно рассмеялись и говорили: «Вот! Молодец! Знает – куда прижиматься!». Славик, помню, вздохнул. И больше мы к этой теме не возвращались. Так он и не дотронулся никогда до руки ни одной девочки. И видел только женские слёзы. Слёзы своей матери. Положение его ухудшалось.
    Не понимаю, почему его не положили в больницу? Пришло время,  когда мне запретили ходить к Славику, из-за опасности заразиться. Мы теперь переговаривались через окно, изредка. Потом он слёг окончательно. И однажды, придя и школы, я узнал от своей матери, что Славик умер, и его увезла похоронная машина. Вот и всё…Ушёл из жизни второй мой друг (первым был Вася Простаков, погибший под Москвой). Какой человек мог вырасти из этого мальчика! Учёный? Художник? Поэт? Да, что я говорю! Он  был, был замечательным человеком! Уже тогда! Всё, друзья, прощаюсь с Вами…