Лёнькино горе
У Леньки Туробина корову увели. Как увели? Да как нынче уводят — ночью, ничуть не таясь, вскрыли стайку, стоящую чуть ли не в центре поселка, выгнали корову и уволокли за село. Корова — скотинка кроткая, кусаться, отбиваться не умеет. Хотя, похоже, и упиралась — вон следы на снегу какие разлапистые, глубокие. Ленька их поутру обнаружил. Пошел по ним и нашел рожки да ножки своей кормилицы в кустистом логу за околицей.
Ленька Туробин- худощавый, легкий характером, незлобивый 40-летний мужик, живет у матери вместе с верной подругой жизни — Клавой. Постоянного места работы у него нет. Подрабатывает, где придется. «Я — безотказный, — говорит он про себя. — Кто позовет, к тому и иду поработать. Помочь-то надо». Мастер он на все руки — и плотник, и каменщик, и что хочешь тебе сделает. Для местных одиноких старушек Ленька — это вся беда и выручка .
Семенящий, припрыгивающий Ленькин походончик издалека узнаешь. Ватничек, видавший и лучшие времена, стоптанные дутыши и большой, добротный, старорежимный портфель из какой-то уж очень настоящей кожи с металлическими застежками, солидный, едва ли не ровесник хозяина. До перестройки Ленька работал на стройучастке. С удовольствием вспоминает, где, что построили они — и на центральной усадьбе, и на фермах. Но в суровые годы приватизации стройучасток захирел, а в кооперативах отчего-то бытовала некрасивая привычка не платить своим работникам. «Реформы, мать их», — привычно ругался Ленька. Плюнув, ушел на вольные хлеба и стакашки. И совсем отвык от размеренной трудовой жизни. Теперь он сам себе и бригадир, и ОТК, и инструментальщик.
А инструмент у Леньки замечательный. Хищно, тускло посверкивают топоры, ножи, жала стамесок, сточенные чуть не до основания. Самое примечательное — мастерок, стершийся до размеров расшивки. Но Леньке жаль с ним расставаться — теперь таких не делают.
Сено для своей коровы Ленька косил за рекой, на крутом берегу. Травы нынче неплохие, скот-то уже не пасут. Мостик через речку висячий,колеблется, как осторожный политик. Зимой сено Леньке приходилось носить на горбушке. Со временем эта нелегкая обязанность стала даже нравиться.
Набьет сеном из своих копешек пухлые мешки. Сядет на них покурить: остро, призывно пахнет налитая «с устатку» самогонка. Дым «беломорины» тянется вверх, как дымки в деревне на высоком угоре. Куцый зимний денек угасает,яркие на солнце краски блекнут, морозец усиливается. Мысли приходят неспешные, философические… Вся жизнь вот тут и прошла, в этой деревне, никуда из нее Ленька не девался, разве только в армии служил под Одессой, солдатские приключения весьма любит вспоминать, как, впрочем, и все мужики. Пацанами бегали на этих угорах шумной ватажкой; наигравшись, набегавшись, садились кружком на полянке, начинались душевные разговоры,рассказы. Притихала неосознанно ребячья душа от красоты и благости летнего дня. И кто-нибудь декламировал при этом, без обычной, между прочим, дурашливости:
-Вот моя деревня,
Вот мой дом родной…
Зимними вечерами у Пушкина и Лермонтова искал Ленька невольно и находил созвучие, настрой и поэзию тех детских стихов.
В гору поднимал мешки на горбушке, а там поджидала Клава с саночками. Увязывали целый возок. В темном сарае зажигали свет, выгружали сено. Топотал в углу теленок, шумно вздыхала корова. Удивляло Леньку, почему это в сарае у коровы всегда уютно, тепло. «Не то, что у тебя, Клавка!» За каковое замечание и получал ощутимый тычок от подруги жизни—второй за сегодня ,(первый-то был получен еще на реке - за пропущенный внутрь несанкционированный стаканчик,-не по злобе, а так, чтоб жизнь медом не казалась ).
-«Нет больше Пеструхи…»-незвано накатило реальное, горестное,зачерняя воспоминания.
Осиротела уютная стаечка. В деревне Леньку жалели, наливали. К вечеру он с каким-то уже чуть ли не удовольствием рассказывал встречным о пропаже, живописуя подробности. Верилось уже и самому,что и предчувствовал-то он, и ночь не спал, очеловечивал уже как-то свою Пеструху: «Издевались, гады!» Мужики темнели лицом, сочувствовали.Вечером собрались у Леньки — бражка, самогон. Кто-то достал бутылку магазинной «паленки». Трындели о разном, старательно избегая пока разговоров о сегодняшнем происшествии. Ну о чем говорят мужики по всей нашей необьятной после третьей-четвертой-пятой? – Больше о политике, о бабах да о службе в армии. «Рубец» переходит из рук в руки, анекдот сменяется побывальщинкой.
С экрана старенького черно-белого «Кварца» бодро обещает светлое будушее не вмещающаяся в диагональ голова очередного кандидата. -«Мужики, а что такое ВВП?»
--«Ну, это Валовой, значит, Внутренний, ик, Продукт. Без вариантов!»
--«Что за хреновина?»
--«Да это все, что в стране произведено, в денежном, в натуре, выражении (знай наших!)»
Посмеялись невесело, дескать, было этого продукта в России столько, что ни твои, Назир, лихие предки вывезти не сумели, ни твои, Рудик, соплеменники не унесли-пуп развязался. А вот сами мы, мол, могём- любой продукт разнесем, развеем в междоусобицах да перестройках, все пропьем, но флот не опозорим … Без вариантов!
Не пилось что-то сегодня, что-то вот не катило… Тряхнув башкой, Ленька вытянул из-под комода свой портфель,раскрыл его. Мужики примолкли, уважительно сгрудилисьвокруг, рассматривая, пробуя на ноготь Ленькино сокровище.
-«Ничего. Ничего-о-о,»-протянул Ленька. И зубами скрипнул. И было в этом скрыпе зубовном что-то такое,что вроде обнадёживало. Отлегло. Отпустило маленько.
Мужики обрадованно загалдели, мигом наполнили тару.
--«Скоро весна, пойдем дома, бани рубить. Проживем!
--Эх, где наша не пропадала!»
Загудели, как водится, безудержно. Ленька, отмякнув, строил уже планы на лето вроде постройки новой бани, и как бы уже забыл о потерянной Пеструхе…
И я там был, стойко ни единой дозы не пропустил.
--«Вот такие они, мужички рассейские, и были в веках,- обрывочные в размягченном мозгу толкались мысли,-Все вынесут, все вытерпят — и стихию лютую, и нашествие вражье, дай только срок, дай сро-о-ок!» И померещилось мне уже, что я вот сейчас идею нашу национальную сформулирую, ей-богу, сейча-ас… И сформулировал бы, да стали что-то уж очень сильно раскачиваться знакомые фигуры, расплываться стали родные малобритые рожи…
--«Эй,мужики, вы чего, философу-то нашему по полной, что ли, наливали? Ты глянь, -спит ведь, сердешный.»
Хотел было я возразить, но уже как сквозь вату слышу:
--А помните, пацаны,наше-«Хорошо в краю родном!..» А?!
- Точно! Назло врагам!,-это уже Ленькин потвердевший голос,- Хорошо в краю родном! Без вариантов! .
Свидетельство о публикации №209050700940
Только, именно, сердцем прозреваем красоту мира,
любовь к космосу двигает чувствознание.
Алексей Рыжов 15.05.2009 15:35 Заявить о нарушении