12 - Статика espoir-ga-nai

-Значит уезжаешь? – Клод, прислонив ладонь к правой щеке, внимательно посмотрел на Куму. Куму, собравший подросшую за пару месяцев гриву в хвост, стоял на пороге гнезда пыли, слегка раскачиваясь на пятках, держа в обоих руках небольшой рюкзак. Позади него стояла машина, в которой уже находилась большая часть его вещей. Совсем скоро эта машина увезет Куму далеко-далеко от дома и его нового владельца – Клода.
-Значит, все-таки, уезжаешь? – Клод внимательно посмотрел и Куму в глаза. Сам вопрос никогда не прозвучит в воздухе, этот красивый риторический вопрос, потому что Клод больше не разговаривает, он теперь – немой.
Куму кивнул. Тогда Клод легонько тряхнул головой в направлении дома. Это значило – «С Каликом попрощался?» Куму прошептал – сейчас.

Возможно, этого и не надо было бы знать вам, но у пыльного дома был достойный его пыльный и темный сад. Состоявший в основном из диких яблонь и маленьких, хилых ив – почва была мокрая, размытая, он оставлял незагороженным вид лишь только из комнаты Клода – и то потому, что окно его было огромно, от стены до стены, от потолка до пола.
Куму прошел через деревянную дверь, по коридорчику, все еще обклеенному голубыми обоями с белыми цветами, наклонился, принюхался – пахнет пылью. Свернул направо и через кухню, мимо большого стола прямо под маленькой лампочкой с темным абажуром, мимо железной мойки с грязной чашкой – остатки послеобеденного горячего шоколада, мимо часов в деревянной рамке. Около семи – сегодня Клод и Тору, и все-все дома пораньше, чтобы проводить Куму. Ведь он уезжает – он уезжает далеко, потому что меняет место работы.
Потому что убегает от воспоминаний.
Около семи – всего-то яблонь в их саду. Нужна та, что посерединке, между тремя и тремя – за последнее время они привыкли не говорить, обходясь лишь знаками – потому что Клод молчал. Поэтому сейчас Куму просто наклонил голову и посмотрел на ствол по особенному, мол, не увидимся больше,  Калик. Не вспоминай обо мне плохо. И Калик пошевелил ветвями и скинул одно чуть румяное яблоко в руки Куму. Куму кивнул – спасибо, махнул рукой, и, не оглядываясь, отправился в последний путь через кухоньку, мимо часов, мойки, стола, направо, в коридорчик, оклеенный выцветшими голубыми обоями, через деревянную дверь мимо Клода. И сразу в машину.
Из окна гостиной на него смотрел Тору. За все время, проведенное вместе, они едва ли сказали друг другу хоть слово, но, как оказалось за последние два месяца – слова вообще не нужны.
И Куму уехал, перекидывая из ладони в ладонь чуть румяное яблоко, которое, конечно, упало в его руки само по себе, но оно важное, потому что в нем есть частичка Калика – где-то внизу, в трех-четырех метрах, между спутанными корнями дерева до сих пор лежат его останки и черпает из них жизненную силу и память и трупный яд самая средняя яблонька из семи.

Клод поднялся наверх, в свою комнату, мимоходом кивнув Тору – я помню, ты здесь, я больше тебя никогда не забуду. Его комната – самая большая в доме, самая центральная, прямо напротив Калика, с видом на всю столицу.
На правой стене висели карта и зеркало. На карте отмечены земли хиро – где-то там сейчас и двое маленьких хиро, и Малис, и Риса. Для Клода это где-то там – это еще дальше чем Калик, еще страшнее. Малиса Шэлдона, как такового, на земле уже не было, был хиро с отвратительным характером и зелеными глазами. Он отлично разбирался в механике и иногда притаскивал свое механическое тело в одну из главных тюрем империи – чтобы задумчиво посмотреть на пленную Рису Баярд-Шан, которая многое могла, но ничего не хотела. И она смотрела на него в ответ и вспоминала, как когда-то молодой механик Малис пел и играл на гитаре, в их темной гостиной, вместе со всеми, и всех вспоминала тоже.
Но это прошлое, это то, что уже, как ни печально, вошло в историю.
На стене висели карта и зеркало. В зеркале по-прежнему отражался Клод, как не посмотри, это был он – его яркие, всех оттенков голубого глаза, о которых так часто рассказывала Фике маленькому симпатичному эльфенку. Он звал её просто по имени, и
охотно брал её за руку, хотя она – человек. Еще он часто спрашивал, что надо сделать, чтобы быть похожим на этого человека, с глазами всех оттенков голубого, а Фике смеялась и никогда не отвечала.
Иногда Клоду казалось, что он слышит отголоски её смеха по углам своей комнаты – конечно же, он не мог, но быть может дом, из жалости к его судьбе, приносил их. И больно было Клоду слышать эти отголоски, и он закрывал уши руками и убегал в гостиную, садясь в цветастое кресло и закуривая сигарету. И, глядя как Тору читает, он уже знал, что тот больше не проживает миллионы чужих жизней, а пытается забыть всего коротенькую одну – зато свою.
А на стене в комнате Клода висели карта и зеркало. Под картой Клод сам написал: «Спасибо, за то, что ты есть». Он помнил.
А в зеркале отражались глаза Клода, всех оттенков голубого, и он иногда смотрел в них, смахивая с зеркальной глади пыль, и думал:

«Отверни от меня свое красивое ненавистное лицо».