Цветы на камнях. I-18. Сотник

  Этот сон Сергей не забудет никогда. Точнее, и сном-то его не назовешь. Что-то другое… Посидев немного у костра, покурив, он, утолив на ходу жажду, направился в палатку спать. До подъема оставалось чуть менее четырех часов. Придя в палатку, где кроме него жили еще два человека, он рухнул на свое место, даже не залезая в спальный мешок, и тут же провалился в сон.

  …Он находился на широкой улице, освещенной желтыми фонарями. На нем, почему-то был армейский бушлат без знаков отличия, берцы, и армейская шапка без кокарды. В руках он держал автомат. АК-47 с деревянным прикладом. Сергей понимал, что он спит, что это сон, но уж больно реалистичный был этот сон. Он помнил и свою грузинскую жизнь, и визит в осетинский лагерь к Столярову, но как-то смутно. Воспоминания о Кети, о детях и вовсе были туманными. Было четкое понимание, что все это было в какой-то иной жизни, не имеющей отношения к нынешнему.
  Он был в Москве. Улица была ярко освещена желтым фонарным светом. Была поздняя осень или ранняя зима. Хотя, с нынешними климатическими фокусами и не поймешь, когда зима, когда осень! Дул противный сырой ветер. Метров шесть в секунду… Ночное московское небо было затянуто облаками, лиловыми от городского немеркнущего света.
  Что такое? А война? Все только и говорят, что Москва сгорела, что России больше нет! Да вот же Москва! Все тот же серый с выбоинами асфальт, голые, черные, блестящие влагой деревья, высотные здания. Вот только где он? Ах, ну да, конечно! Большие полукруглые опоры эстакады монорельсовой дороги, темный омут пруда по правую руку, за ним нелепое здание летнего кафе, розовый с белым фасад Шереметьевского дворца, рядом кирпичная церковь с зелеными куполами. А по левую руку, через улицу тянулась к небу Останкинская башня, чей шпиль прятался в низких, тяжелых облаках. За платформой монорельсовой дороги угадывался большой массивный прямоугольник телецентра. Почему-то без единого огонька, без единого освещенного окна.
  Улица Академика Королева… Сергей хорошо знал это место. Не раз они с Катей гуляли здесь. Потом он провожал ее до троллейбусной остановки. Вот она… Странно, улица абсолютно безлюдна. Ни одного человека. Ни одной машины, ни троллейбуса. Улица была пуста. Огней в окрестных жилых домах тоже не было. Ни в одной квартире! В подошве телебашни, правда, был свет. Видимо, дежурное освещение. Но уличные фонари, подсветка зданий, рекламных щитов и баннеров, работали.
  Сергей растерянно оглянулся. Первая же мысль выбралась из глубин памяти. Может, домой? В старый, родительский дом? А куда? Не в Грузию же?! Сергей по привычке посмотрел на дорогу. Может, маршрутка пойдет? Но дорога была пуста. Ни одной машины. Ни од-ной!
Делать было нечего. Сергей пошел пешком. Он смотрел по сторонам, желая увидеть хоть одного человека, хоть одного прохожего. Тщетно. Странная для большого города тишина давила на нервы все больше и больше.
  Сергей в надежде подошел к трамвайной остановке. Ни одного трамвая… Про другой транспорт и говорить нечего. Несколько раз Сергею попадались автомобили. Припаркованные у тротуара и на стоянке. Один раз Сергей подошел к забытому кем-то «Ауди», ударил по крылу. Завизжала сигнализация, Сергей отступил. Вот-вот сейчас покажется раздраженный хозяин, или хотя бы включится свет в доме. Ага, сейчас! Кирпичный дом на противоположной стороне… Тоже темнота.
 - Я дурак! Я щас тачку разобью на***! – заорал Сергей, чувствуя, как холодеет от страха спина. – Слышьте, вы, козлы *****, кому тачку не жалко?!
  Ноль эмоций… Только слабое эхо, отражающееся от стен домов.
  Сергей вспомнил про автомат. Сняв с плеча, Сергей прицелился в лобовое стекло, надавил на спусковой крючок. Раздался гулкий выстрел, стекло с лязгом разлетелось. Улица по-прежнему была пуста. Сергей был бы сейчас рад даже наряду милиции, но в таких случаях милицию и в благополучном прошлом-то не дождешься. Испуганный мужчина пошел еще дальше, - сделал несколько выстрелов по окнам. Послышался звон стекла, разлетевшегося на кусочки.
  Где же люди? Почему ни в одном доме не горит ни одной лампочки? Для кого работает уличное освещение? Неужели он может сейчас разнести весь город, и никто не появится, никто не выйдет унимать буяна? Сергей оставил несчастную «Ауди» в покое. Быстрым шагом подошел к продуктовой палатке у остановки. Дверь была заперта. Сергей не кричал, он, тяжело дыша, просто ударил прикладом в стеклянное окно. Осколки чуть не поранили его самого, хорошо был в бушлате! Сергей влез внутрь. Все прилавки были пустые. Он прошел в маленькую, темную, тесную подсобку. Ни одного ящика, ни одного предмета вообще.
Сергей таким же макаром вылез на улицу. Вот теперь стало страшно. А вдруг город эвакуировали в ожидании вражеской атаки? А он тут бродит по опустевшим улицам? Хотя нет, в реальной истории нападение было внезапным. И было летом. Тогда что это такое?
 - Эй, кто-нибудь!!! – заорал Сергей во всю мощь легких.
  Ответа не было. Зато появилось навязчивое чувство, что за ним кто-то наблюдает. Сергей, оглядываясь, завертелся на месте, как укушенная блохой собака. Потом ему показалось, что кто-то стоит за спиной. Он даже ощутил тепло чьего-то дыхания мочкой уха. Испуганный Сергей, с перекошенным лицом, выставив вперед автомат, прижался спиной к стенке палатки. И вдруг он в панике бросился бежать. Бежал через газон, превратившийся в грязевое месиво, чуть не поскользнулся, выбежал на трамвайные пути, побежал прямо по ним.
  Город вымер. Ни одного человека на улице. Ни кошек, ни бродячих собак, ни даже ворон или воробьев! Он пулей пробежал две трамвайные остановки, добежал до перекрестка, посмотрел на неработающий светофор. Здесь он свернул влево, побежал, теряя дыхание, к торговому центру. До него он не добежал, направился через дорогу к остановке. Раньше она называлась «ВДНХ, Южный вход».
  Здесь был конечный пункт следования многих автобусов и троллейбусов, курсирующих по Северо-Восточному округу столицы. На площадке у технического двухэтажного здания он действительно увидел пять или шесть автобусов, один троллейбус и несколько маршрутных «Фордов». Сергей остановился, тяжело дыша, расстегивая бушлат. Он долго не мог надышаться, подошел к одному из автобусов, уселся прямо на землю, прислонившись спиной к колесу. Сергей осмотрелся, проверил, не таится ли какой-нибудь «сюрприз» под днищем машины. Потом он облокотился на колесо, и некоторое время просто смотрел в безжизненное московское небо, глотая холодный воздух. Ужасно хотелось пить.
Разум Сергея, нехотя возвращаясь в привычные рамки, требовал никотина. Сергей похлопал по карманам, но сигарет не нашел. Он смотрел в небо, в надежде увидеть пролетающий самолет. Конечно же, напрасно.
  Потом он встал, обследовал автобусы. В кабинах никого, дверцы были заперты. Разум нашел самое наивное и простое объяснение: «Может, сейчас поздняя ночь?!» Но покажите-ка хоть одну улицу в Москве, на которой даже ночью вообще отсутствует движение?! Хоть одна машина, да проедет. Да и потом милицейские патрули никто не отменял. А Сергей расстрелял машину, разгромил магазин, и что толку? Да и вымершие, темные дома… Нет, тут дело нечисто! Да и автобусы… Разве они на ночь не перегоняются в парк? Хотя, нельзя сказать, что автобусы и троллейбус были брошены внезапно, а их водители в спешке спасались бегством. Машины были поставлены ровненько, в ряд, дверь к двери. На тротуаре нет ни пятен крови, ни брошенных или забытых предметов обихода. Чистенько так... Кстати, а почему, если погода сырая, асфальт сухой и чистый? Пыльный, конечно, но нет ни луж, ни грязи?
  Сергей поднялся и направился к Музею Космонавтики. В висках стучал набат. Он перешел трамвайные пути, дорогу. Прямо перед ним возвышался серебристый металлический обелиск в виде взлетающей в небеса ракеты. Ворота в музей были закрыты. Сергей немножко потоптался у остановки, потом быстрым шагом пошел вдоль ограды по направлению к метро.
Аллея, ведущая к главному входу на ВВЦ, была заставлена большими рейсовыми автобусами с надписями «Королев», «Мытищи», «Красноармейск», «Абрамцево», «Хотьково». Они стояли вдоль тротуара забытые, покинутые хозяевами. Сергей добрался до главного входа метро «ВДНХ», похожего на большую желтую таблетку. Рванул тяжелые стеклянные двери, - они были заперты. Дернулся в другую, третью, - заперто. Сергей хотел было разбить двери, но почему-то побоялся. Он обежал здание вокруг. В вестибюле горел тусклый дежурный свет. Сергей оставил попытки прорваться в метро, пошел к проспекту.
  Проспект Мира был абсолютно пуст. Ни одной машины – когда такое было?! Он пробежал под эстакадой. Посмотрел на огромный темный фасад гостиницы «Космос». Как и прежде, на фасаде бегали серебристые лазерные звездочки, но окна были темны. Ворота были крепко заперты. Перелезть через них Сергей не догадался, ему хотелось домой. Он побежал дальше, к улице Бориса Галушкина. На перекрестке светофор мигал желтым светом. Несколько машин были оставлены на тротуарах. Взгляд Сергея уперся в «дом на курьих ножках», - огромный жилой дом на угловатых бетонных опорах. Нигде не было света. Он попробовал ломиться в дверь, - бесполезно, она была закрыта. Сергей попробовал различные комбинации на домофоне. Только писк домофона и тишина в ответ.
  Сергей пробежал дальше, к Академии ГПС, - и там ни души. Даже дежурных на КПП не было.
Дальше улица стремилась под горку, мимо многоэтажных серых общежитий Академии, между рядов кирпичных жилых коробок к площади Академика Люльки в сторону Лосиного Острова. Сергей не раз проходил этим маршрутом, когда не было транспорта, или когда трамвай застревал в пробке. Но идти вдоль леса? Сергей не мог себя заставить. Кто его знает, что могло там водиться в ЭТОЙ Москве? Он помнил рассказы старых бойцов, о том, как бойцы, несущие службу на кромке леса, становились добычей медведей, или осмелевших волков, или страшных, уродливых тварей, порожденных радиацией.
  Сергей увидел припаркованный у входа на КПП старый красный «Москвич». В голове мужчины созрело решение. Он саданул прикладом в окно, просунул руку к замку, открыл дверцу, уселся за руль. Было наивно надеяться, что хозяин оставит ключи в машине. Но, когда Сергей открыл бардачок, он не нашел там ничего. Кроме ключей.
  Сергей завел машину. Подождал немного, пока прогреется двигатель. Второпях, он не глянул на датчик топлива. Главное, - пробраться через лес. Он выехал на улицу, помчался в сторону леса, на восток. Через площадь он промчался на семидесяти километрах, даже не смотря по сторонам, - машин все равно не было. «Москвич» взлетел на мост, подпрыгнул, оставляя позади безмолвную железнодорожную ветку, и понесся прямо по трамвайным путям, по безлюдной дороге, мимо бывшей станции юннатов, превращенный в демократические времена в автосервис.
  Дорога была хорошо освещена. Сергей все прибавлял газу. На секунду в темени леса мелькнули было огни. Сергей ударил по тормозам. Но это были всего лишь огни автозаправки. Дорогу с обеих сторон обступил лес, и Сергею хотелось побыстрее проскочить этот отрезок. Краем глаза Сергей увидел на горизонте полосатые трубы ТЭЦ с габаритными огнями и высокий новый дом  за лесом на бульваре Рокоссовского. На перекрестке возле темных прудов мигал желтым светом еще один светофор, теперь уже никому не нужный. Сергей старался не смотреть по сторонам, не вглядываться в чащобу.
  Проехав институт с черными окнами, Сергей сбавил скорость до сорока. Проскочив поворот, вновь прибавил и ехал по прямой, пока впереди не показалась темно-красная стена бывшего завода, превращенного в ярмарку. Повернул налево, выехал на Богатырский мост. И тут Сергея пронзил ужас. За рекой, с левой стороны, где начинался лесопарк, прямо из чащи горели два тусклых красных фонаря. Или два глаза?
  Сергею показалось, что фонари пульсируют. Приближаются? Выяснять природу источника света в лесной черноте Сергею совсем не хотелось. Он ударил по газам и влетел на Краснобогатырскую улицу. Сергей рулил, иногда поглядывая в зеркало заднего вида, где еще раз блеснули красные огни, блеснули ярко. Он уже проскочил церковь, дорога вновь пошла под гору. По левую руку потянулись панельные многоэтажки. Тоже без единого огонька. Справа за спиной упиралась в небо тоненькая , подсвеченная прожекторами, игла Останкинской телебашни.
  Проскочил здания ГАИ. Пронесся мимо «Рамстора». Улица сузилась, движение затрудняли машины, оставленные у тротуара, поэтому приходилось быть внимательным. За «Детским Миром» остались в стороне покрытые тьмой жилые коробки. Еще один поворот – к огромному белесому зданию «ЛИТа». Нигде не одного огонька. За «ЛИТом» открывалась панорама города за Яузой, - темные, бездушные дома, иногда подсвеченные мощными лампами.
Вот и Дом Правосудия. На шпиле безлюдного здания мокрой тряпкой свисал государственный флаг. Здесь Сергей повернул на Бойцовую. Проехал мимо стадиона и повернул направо, на 4-ю Гражданскую. Скоро его дом.
  Это был спальный райончик, состоящий из пяти- и девятиэтажных жилых домов, задрапированных многочисленными деревьями и кустарниками. Сейчас улица была мертвой, безжизненной, лишь легонько подсвеченная пятнами света. «Москвич» доехал до высокого, возвышающегося кирпичной стеной, дома, именуемого в народе «Бастилией», свернул на Просторную улицу, переходящую в Открытое шоссе.
  Сергей, наконец, остановил автомобиль рядом с желтым маленьким магазинчиком. Открытое шоссе уходило дальше к станции метро «Улица Подбельского». Справа проходило трамвайные пути и кирпичные девятиэтажки за ними. На перекрестке, где раньше слонялись местные «бомбилы», было пусто. Ни «бомбил», ни их машин. Сергей вышел из машины и поплелся в сторону маленькой хрущевской пятиэтажки, стоящей к шоссе торцом.
Дом, как и другие дома, был пуст. Свет горел только в подъездах. Сергей искал взглядом свой балкон в первом подъезде на втором этажа. За домом была ограда детского сада. Напротив - точно такой же дом, тоже темный. Ни белья, ни других вещей на балконах не было. Будто эти дома, как и весь город, были покинуты не так давно. Сергей только сейчас подумал, - зачем он приехал сюда? Электричество в городе есть, может кто-то есть на электростанции? А какая электростанция обслуживает этот район? Та, что в Метрогородке? Держа автомат в готовности, Сергей уже подошел к своему подъезду.
  И тут Сергей остолбенел от неожиданности. Всю дорогу, от Останкино до родного дома, он не видел ни одно живое существо. Ни людей, ни собак, ни даже птиц. Про кошмарные огни в чаще Лосиноостровского леса вспоминать не хотелось. Кто знает, что это было? И вот оно-первое живое существо. Сергей ожидал встретить любое животное, любое чудовище, любого, самого кошмарного мутанта, только не…
  Лошадь…
  Низкорослый конь темной масти с густой черной гривой был привязан поводьями к фонарному столбу, рядом с ребристой «ракушкой». Рядом был навален небольшой стог сена, которое животное с аппетитом поглощало, помахивая хвостом. Но что еще более было удивительно, - конь был под седлом. К седлу был прикреплен узорчатый колчан со стрелами и луком. Рядом с ним, - небольшой круглый щит с сердцевиной в виде солнца. Щит был украшен изображениями драконов, коней, и львов. С другой стороны в креплении находилось короткое копье.
  Сергей в полном изумлении подошел поближе. Это что, фантом? Галлюцинация? Нет, конь был настоящий, живой. И пахло от него так же, как и полагается.
  Увидев Сергея, конь захрапел, зафыркал, подпрыгнул, ударив копытами по асфальту. Не особенно он был рад встрече с этим изможденным человеком в зеленой одежде с оружием в руках. Сергей осторожно протянул руку к животному, в надежде успокоить его:
 - Хорошая лошадка, хорошая!
  Лошадка и не думала быть хорошей. Черный непокорный зверь вдруг встал на дыбы, забил в воздухе копытами передних ног, желая ударить дерзкого человечка, и заржал. Так, что, наверное, было слышно через квартал. Сергей отступил к стоящим позади зеленым «Жигулям». Агрессивный конь замотал головой, будто желал сорваться с привязи. Сергей бочком-бочком пробрался мимо него к двери подъезда. Конь не сводил с него умного, злого взгляда, не сулившего ничего хорошего.
 - Что ты так шумишь, дурное животное?!
  Сергей забеспокоился. Своим ржанием конь, вероятно, уже привлек внимание своего неизвестного хозяина. То, что он где-то рядом, Сергей не сомневался. Вон сколько сена лошадке оставил! Интересно, где он его взял? Судя по тому, что это боевой конь, хозяин будет недоволен, что его «транспорт» беспокоят. А, может он стоит за углом дома, или на крыше одного из домов, целится из какой-нибудь смертоносной игрушки? Сергей быстро набрал код, оглядываясь по сторонам, пытаясь уловить движение вероятного противника.
  Запищал магнитный замок, открывая вход в подъезд. Сергей шмыгнул за массивную железную дверь, держа автомат наготове.
  В подъезде горел мягкий свет. Тишина нарушалась лишь едва уловимым гудением ртутных ламп. Сергей, поднимаясь, прошел мимо запертых квартирных дверей, поглядывая в узкие квадратные окошки. Сначала он хотел позвонить в какую-нибудь квартиру, но потом передумал. Что толку? Он поднялся на второй этаж и замер перед черной, знакомой с детства, дверью. Внутри все похолодело, сердце рвалось из груди от страха и нетерпения.
  Как попасть внутрь? Есть же ключи! Ключи? Он хлопнул рукой по карману брюк, - там действительно оказалась связка ключей. Он дрожащими руками повернул ключ в скважине. Нажал на ручку… Дверь открылась…
  Сергей весь промок от пота. Прислушиваясь к любым возможным звукам, он нажал на вторую дверь, - она не была заперта. Ему казалось, что стук сердца он слышит вполне отчетливо. Сергей вошел в темную прихожую, нашарил на стенке выключатель. Зажег свет. Быстро затворил дверь, закрыл на ключ.
  Все было так же, как и в последний раз, когда его провожали в Грузию. Все на своих местах: этажерка для обуви, большой грязно-желтый шкаф, белые в полоску обои на стене. Сергей вспомнил, как он, уезжая в Грузию, спорил здесь с матерью. Она изначально была против этой связи с женщиной-грузинкой. Отец не вышел, курил тогда на балконе. Сергей уверял тогда мать, что, самое большое, через три недели он вернется. А мать плакала, противилась, ругала его, на чем свет стоит. Под конец она бросила такую фразу: «Если ты меня больше не увидишь, это будет на твоей совести!»
  Сергей открыл шкаф, где хранили зимнюю одежду. Пусто… Только несколько забытых вешалок на металлической планке. Этажерка для обуви также пуста. Сергей прошел в большую комнату. Там все было так же, как и в последний раз. И шкафы ГДР-овского производства, и сервант с хрустальной посудой, и даже телевизор. Все покрыто толстым слоем пыли. Сергей присел на диван, накрытый толстой полиэтиленовой пленкой. Заглянул в шкафы. Вещей нет. Коробок на шкафах, где хранились ненужные вещи, тоже нет. Как будто хозяева покинули квартиру месяц-другой назад, покинули второпях, но все же не в суматохе панического бегства. Сергей не пошел в свою, маленькую комнату, задержался здесь.
  На журнальном столе он заметил смятую посеревшую бумажку. Развернул. Сразу же узнал материнский почерк. И тут же почувствовал, как невидимый кинжал входит в сердце. Всего одна строка: «Все ЭТО на твоей совести, Сережа!»
  Сон не сон, но Сергей явственно почувствовал, как боль жжет его глаза. Он впал в ступор, выронил бумажку. Так его родители не простили его. Он тогда попрощался с ними грубо, не зная, что уходит навсегда. А они так и не простили его?! В чем он был виноват?! В том, что пошел на зов сердца?! И даже перед концом они не простили его!
Сергей выронил автомат на пол. Он впал в ступор, застыл, как статуя, не воспринимая ничего. Если бы сейчас в квартиру ворвалась стая трехметровых пауков, чтобы его сожрать, даже это не заставило бы его тронуться с места…
 - Нельзя так обращаться с оружием, - послышался среди горького одиночества негромкий мужской голос.
  Сергей не знал этого голоса. «Надо было проверить вторую  комнату!» Он обернулся к незнакомцу, уже прощаясь с жизнью.
  В дверях, облокотившись на дверной косяк, стоял неизвестный мужчина азиатской внешности. Ему было лет пятьдесят, или шестьдесят на вид, но крепкий он был, коренастый, сильный. С таким бороться не захочешь! Мужчина был лысый, носил усы серпом и узкую треугольную бородку. Желтоватая кожа его была испещрена морщинами и шрамами. На нем были одеты металлические средневековые доспехи, раскрашенные узорами в виде тигров. Сергей не был знатоком истории, поэтому не мог сказать, какой эпохе и нации принадлежит его наряд. То ли Китай, то ли Монголия, а может Индия… На широком поясе, расшитом серебром, висели ножны с кривым мечом, а в руках воин держал серебристый шлем с затылочной кольчужной занавесью. На ногах его были темно-красные сапоги без каблуков с загнутыми вверх мысами. Воин был спокоен, не сводя с Сергея черных раскосых глаз.
 - Удивлен? – спросил он на чистом русском языке.
 - Кто вы? – Сергей потянулся к автомату.
 - Я жду тебя, - сказал незнакомец. – Пойдем.
  Он позвал Сергея в маленькую комнату. Сергей поднял с пола автомат, на всякий случай перевел его в режим одиночного огня.
 - Не бойся. Я не причиню тебе вреда, - уверил воин. А Сергею вдруг вспомнилась поговорка «Незваный гость хуже татарина».
  Они вошли в комнату, в которой жил Сергей ДО ТОГО… Здесь все было, как и прежде. Незнакомец уселся за его стол, включил электрическую лампу с зеленом абажуре. Взял перо, макнул его в чернильницу (которой у Сергея никогда не было) и принялся что-то писать на большом прямоугольном куске пергамента.
 - Так кто вы? – переспросил Сергей.
 - Много сотен лет я пришел одним из воинов Великого Хана на земли, где заходит солнце.  Пришел как завоеватель. Я прожил жизнь, наполненную великими битвами и походами. Потом я остался на покоренной, взял себе жену – местную девушку. Я дал начало тем каплям крови, что текут сейчас в твоих жилах. 
 - Этого не может быть…
 - Все, что ты видишь вокруг себя, - воин обвел рукой вокруг себя, - и этот город, и эти сооружения, и эти деревья, - все это декорации, созданные лишь твоим воображением в твоем сне. Всего этого нет. Вот как выглядит это место сейчас на самом деле. В твоем мире…
  Незнакомец подошел к окну, задернул штору и снова отдернул. Картина за окном преобразилась. Теперь взгляд Сергея упирался в обломок почерневшей стены. Земли и деревьев не было видно под завалами битого камня, бетона и кирпича, покрытого черной массой, похожей на оплавленное стекло. Справа видно было провисшее, как проволока, ограждение детского сада. Моросящий дождь падал с черного неба. По завалам шныряли какие-то крупные зверьки, похожие на крыс. Под балконом появилось какое-то гадкое создание с рыжей шерстью, хромавшее на обе лапы. Из левой задней лапы этого существа рос рудименарный отросток, похожий на еще одну лапу до сустава. Голова была уродливой, бесформенной, с одним огромным зеленым глазом. Сергей догадался, что когда-то ЭТО было собакой.
  Существо подняло голову к окну на втором этаже, встретившись с Сергеем горящим зеленом глазом. И вдруг завыло так страшно, что Сергей отпрянул от окна.
 - Если хочешь, оставим такой вид за окном, - предложил воин. – Он честнее.
 - Нет.
  Воин задернул цветастую штору и тут же отдернул. За окном вновь была пустая улица, деревья, машины. Напротив – целая и невредимая пятиэтажка с черными окнами.
 - Все народы и империи рождаются, живут своей жизнью и умирают, - сказал загадочный воин. - Человек может умереть героем, прославить себя в потомках. Но гибель империй всегда связанна с упадком. Упадком духа. Я наблюдал за своими потомками, видел их со дня своей смерти до последнего дня. Видел, как они вливались в новый, огромный народ, которому самим Создателем было предначертано стать великим. Видел, как моих внуков и правнуков сменяли новые потомки, уже даже отдаленно не похожие на меня. Как расселялись они по странам и континентам. Я видел всех. И, честно скажу тебе, последние мои потомки вызывали у меня либо жалость, либо презрение. А, вместе с ними, и весь народ, некогда великий, а теперь жалкий и ничтожный.
 - В чем же их вина? – спросил Сергей.
 - В их глупости, - коротко ответил воин. – Вы стремились к свободе, забыв о том, что подлинная свобода, - это свобода духа. Мудрец, даже заключенный в подземную крепость, свободен. Свободен купец, свободен воин, свободен крестьянин, обрабатывающий землю, свободен седобородый мудрец. Напротив, глупец, чувствует себя рабом и ищет свободу даже в том случае, когда идет по пустыне. Мудрец стремится к свободе духа, глупец – к свободе плоти. Глупец готов разрушить все на своем пути, все труды многих поколений, только бы наслаждаться призрачной свободой своего желудка. Но, чем более он стремится к свободе плоти, отвергая Дух, тем более он становится рабом. Сначала рабом своего сладострастия, потом рабом правителя-тирана. А потом рабом иноземного захватчика.
 - Что вы имеете в виду? – не понял Сергей.
 - Ты знаешь, о чем я.
 - Но люди тогда боролись за свободу. Против тирании и вседозволенности, - сказал Сергей.
 - И получили еще большую тиранию и вседозволенность, - усмехнулся его раскосый собеседник. – Знаешь, правитель только тогда становится тираном, когда его подданные похожи на свиней и баранов. И, напротив, трудно быть деспотом, если стоишь во главе стаи волков. Не придешься по сердцу, - съедят.
  Сергей присел на краешек кровати. Он был уже спокоен. А воин продолжал философствовать:
 - Даже Великий Хан, перед которым ползали на брюхе короли и падишахи, был вынужден считаться с чаяниями простых воинов. Ибо их трудом, их подвигами строилось его могущество. И я видел последние дни вашего мира. Видел, как творилось на земле беззаконие. Видел, как бросали в тюрьмы невиновных. Видел, как грудных детей оставляли умирать на морозе или топили их в воде. Видел, как попирали законы, как выгоняли на улицу безутешных вдов из отобранного у них единственного дома, как насиловали и угоняли в рабство невинных дев. Как судили храбрых воинов, за то, что защищали свою родину от двуногих зверей, и как позже эти же звери строили себе белокаменные дворцы. Видел мудрых стариков, над которыми смеялись, видел сирот, над которыми издевались, у которых отнимали последний кусок хлеба. И знаешь, что было наиболее омерзительно?  Всегда рядом были люди, знавшие о творящемся беззаконии, но все они предпочитали пройти мимо. Если ты равнодушно смотришь, как горит хижина соседа, ты вскоре увидишь пожар в своем жилище.
 - Этот мир погубила трусость? – спросил Сергей.
 - Трусость. Лень. Равнодушие. Тайная зависть, рождающая злобу. Пороков много. В вашем мире есть такое понятие – критическая масса. Одна песчинка огненного камня неопасна. Но если совместить тьмы песчинок в великую гору, огонь, заключенный в этих песчинках, вырвется наружу. И вырастет страшный огненный цветок… Ты видел такой цветок?
 - Да.
 - Тебе повезло, что ты видел его слишком далеко, – сказал воин.
 - Это точно, - согласился Сергей. – Значит вы, - мой далекий предок?
  Он каким-то внутренним чувством понимал, что неизвестный не врет.
 - Ты, верно, ожидал бы увидеть светловолосого северянина? – прищурился воин. Сергей ничего не ответил. Но трудно принять информацию, что он - дальний потомок азиатского дикаря-завоевателя.
 - А как ваше имя?
 - Я прожил земную жизнь длиной в шестьдесят девять лет. После моей смерти светлый мир Всевышнего не принял меня, ибо я пролил в своей жизни много невинной крови. Но и темный мир вечного мрака не принял меня. Создатель решит мою участь в день всеобщего Великого суда. До тех пор я обречен скитаться между мирами, нанизанными как четки на нить Вечности, в руке Создателя. Иногда я общаюсь с Ним. На этих пергаментах (воин указал на свернутые в трубки куски) я хочу записать всю историю этого мира. Все, что знаю, все, что открылось мне в странствованиях между мирами… А мое имя ничего не скажет тебе. Когда-то я был сотником в войске Священного правителя. Если хочешь, так и зови меня, - Сотник.
 - Хорошо, - кивнул Сергей.
 - Возможно, по окончании времен меня пожрет пламя Гнева Создателя, - промолвил воин. Но я не жалею о своей жизни, и не буду умолять о пощаде. Мир живет по Его законам, пусть Он и судит.
  На некоторое время они замолчали. Сергей не мог понять… Сон? Ну, хорошо, допустим… Но уж больно подробный сон какой-то. Можно сидеть во сне и рассуждать, что это – сон? Не совсем это сон…
 - Однако мы теряем время, - сказал Сотник. – Зачем ты искал меня?
 - Я?!!
 - Ты же пришел в этот дом. Зачем? Что искал ты здесь?
  У Сергея снова свалилась на сердце чугунная плита. Он встал, сходил в большую комнату. Принес ту проклятую записку, протянул ее Сотнику. Тот прочел ее и положил на стол.
 - И что?
 - Хоть это и не реальность, но я не мог хотя бы во сне не попасть домой. Я надеялся, что увижу родителей, которых я оставил. Понимаете, укоризненный взгляд матери у меня как кость в глотке. Получается, что я их предал. Оставил, перед самым концом света! – у Сергея на глазах выступили слезы.
 - Успокойся! – строго сказал Сотник. – Слезы не к лицу воину! Даже, если это слезы скорби о родителях.
 - Я сейчас вспоминаю, как мы расстались, - сказал Сергей. – Плохо расстались. Поссорились. Потому что…
 - Потому что ты пошел против их воли, - договорил Сотник. – Трудно сделать добрый лук. Нелегко научиться стрелять из него. Но уж точно глупо бежать за пущенной стрелой и укорять ее, что летит криво. Ты ведь уехал, не зная о будущей войне?
 - Конечно!
 - Так чем же ты их предал? Ты уехал к той, которая подарила тебе свое сердце, - чуть заметно улыбнулся азиатский воин. – К той, которой ты дал слово… Это хорошо… Мужчина должен держать слово. Многие не умеют этого делать и легко предают. Любимую женщину. Род. Веру. Родной улус. Хотя и ты в своей жизни не всегда держал слово?
 - Было дело, - опустил глаза Сергей.
 - Очень часто было дело! – внезапно разозлился Сотник. – Впрочем, что винить тебя! Ты родился и рос там, где правили не львы, не мудрецы, а глупые бараны. И еще более глупые, ярко раскрашенные овцы. А у трусливых тварей не в чести высокие чувства. Бараны могли плодить только баранов. Даже из тех, кто по природе своей родился волком, стремились сделать покорных баранов и свиней. Мир, где овцы правят баранами, а бараны – львами! Что может быть хуже?!
 - Только мир, загаженный шестью миллиардами овец, - горько усмехнулся Сергей.
 - Мир с шестью миллиардами овец, - это большой загон, приготовленный парой сотен волков для вечного пиршества! – поднял указательный палец Сотник. – Но ты чувствуешь свою вину перед родителями?
 - Да, - утвердительно кивнул головой Сергей. – Мне иногда кажется, что я должен остаться с ними. Может быть, я бы мог помочь им?
 - Стрела должна лететь в цель, а не пылиться в чулане, - сказал Сотник. – Тогда бы ты точно стал предателем.
 - Но я бы мог помочь им…
 - Чем бы ты им помог?! – вновь вспыхнул Сотник. – Тем, что сгорел бы вместе с ними? По воле Всевышнего ты остался в живых. Ты смеешь упрекать Всевышнего?! Ты не знаешь, что ровно за день до начала войны, стражники закрыли выезд из столицы! До самого конца, на границах города, у кольцевой дороги толпились люди, как звери в клетки. Их не выпускали. И знай. Из всех десяти миллионов людей, что в тот момент были в городе, сейчас в живых не осталось никого! Останься ты в городе, ты бы разделил их судьбу.
  В очередной раз Сергей услышал известие, похоронившее остатки надежды
 - Но моя мать так и не простила меня.
 - Откуда ты знаешь?
 - А эта записка?
 - Так ты же сам ее написал!
 - Каким образом?
 - Не руками своими, но разумом. Твои страхи, твоя боязнь, твое чувство вины, - и есть эта записка! Так разорви ее! Выброси, сожги, затопчи в прах! Неужели ты думаешь, что твои родители, честные, достойные люди, не рады тому, что ты жив?! Что ты не погиб?! Что по земле ходят их внуки?!
 - Вы говорите о них, как о живых, - с укоризной сказал Сергей.
 - С окончанием земной жизни не заканчивается Вечная жизнь, - поучающе сказал Сотник.
 - И где они сейчас? – с надеждой спросил Сергей. – В раю?
 - Понятия не имею, - пожал плечами Сотник. – Только Создатель это знает.
  Сергей промолчал. Он только сейчас вспомнил о времени. Было такое впечатление, что он находится здесь уже часа четыре. Который час?
 - Ты еще спроси, рабочий ли завтра день! – съязвил Сотник, снова угадавший его мысли.
Сергей замолчал. Все же черные мысли не хотели отпускать его полностью. Даже после слов Сотника.
 - Взгляни на это с другой стороны, - сказал воин. – Ты мог исполнить волю родителей, отвергнуть свою судьбу и предать ту, Которая тебе доверилась. Но ты знал, что отрекаясь от Нее, ты перестанешь быть человеком. Это один из тех случаев, когда воля родителей не имеет власти над сыном. И ты сделал этот нелегкий выбор. Ты остался верен. Изменил бы, - остался бы дома, отрекся бы от своего будущего. Стал бы бараном, которого послушно ведут на веревочке от яслей до бойни. Остался бы в столице, - тут-то тебе и конец…
  Сотник взял со стола бумажку и передал Сергею:
 - Рви!
  Сергей непослушными пальцами взял проклятую записку. Он повертел ее, не решаясь. Будто этим он оскорбит память родителей. Но Сотник настаивал:
 - Рви!!!
  И Сергей послушался его. В конце концов, в чем он виноват?! В том, что остался жив?!   Он рванул концы бумажки в разные стороны. Сердце на миг ёкнуло, дышать стало тяжело. Он схватился за горло, расстегнул ворот. Сотник отвернулся, углубился в свои труды. А с неба вдруг обрушился громовой голос:
 - Адеки, Серго!

  … Сергей вскочил на лежанке. Солнце уже взошло, но в палатке было прохладно. Пахло несвежими портянками и потом.
Над ним склонился тридцатилетний Арчил, мясник из села Скра. Он трепал Сергея за рукав:
  - Адеки, Серго! Вставай! Уже восемь часов!