Доклад

  Семен Львович Лишевич ехал в Москву неохотно, с предчувствием нехорошего. Колени дрожали, брюшко предательски ныло и издавало постыдные стоны гринпинской трясины, да так громко и реалистично, что старушка, чернявая еврейка, соседка в мягком вагоне, укоризненно глядя на него, с назиданием завела разговор о том, как вредно наедаться на ночь.

  А как было не поехать? Управляющий, хитроумный Рокотов, лукаво поддерживая за рукав попросил: «Сеня, съезди ненадолго, у меня знаешь, такое дело… паломническая поездка по святым местам…по давнему обету, а тут представляешь, Правление затеяли, ни с того, ни с сего». Семен Львович, пробовал было отговориться неотложными делами, важной встречей с крупным корпоративным клиентом, но Управляющий настойчиво напомнил: «Соберись, возьми себя в руки, ты же мой Первый заместитель, на кого мне надеяться как не на тебя!» Делать было нечего, пришлось ехать...

  Москва, это вечное торжище, царство греха, встретила Семена Львовича привычной грязью Ленинградского вокзала, старыми привокзальными потаскухами, цыганами, нищими, калеками всех мастей, несущимся из каждого ларька Марцинкевичем с его неразрывными цепями и неистребимым запахом шавермы. Брезгливо минуя это скопище, Лишевич торопливо вошел в здание Постбанка, бросил в лоток пропуск, протянул было руку забрать его назад, но охранник прищурился и сказал: «Вас ждут на 13 этаже… в 13 комнате», затем демонстративно ухмыльнулся и уткнулся глазами в монитор. Все это неприятно кольнуло Семена Львовича, но он пожал плечами и поднялся на 13 этаж.

  Неоконченный зал Правления удивил не бывавшего здесь никогда прежде Лишевича. В огромной зале наполовину затянутой серой мешковиной, за которой возились работяги, стуча и вколачивая последние гвозди, за бескрайним, земленистого цвета столом, расположились члены Правления. Но еще больше поразил его внешний вид присутствующих: они были в черном! Нет, не то, чтобы совсем, но темные рубашки, неуместные шарфы, черные розы на столе и в петлицах смотрелись, несомненно, траурно. Семен Львович, напрягая лоб тщетно попытался вспомнить о чьей-то недавней смерти, но нет,- напрасный труд. Тогда чуть наклонившись с ближайшему ожидавшему заседания он благоговейным шепотом спросил: «А что кто-то умер?», на что, по его мнению, полный, седеющий старец не к месту сострил: «пока нет, но скоро, безусловно умрет».

  Наконец Правление началось. Его позвали. Семен Львович вошел в залу направившись, было к столу, как бесцеремонный окрик: «Эээ…не сюда» остановил его.  Ему указали на стоящий в отдалении, нарочито дешевый пластиковый стул. Лишевич уселся и принялся раскладывать страницы заготовленного в еще Петербурге доклада. Приподнявшись, он поздоровался в гнетущую пустоту и начав было читать, но его вновь прервали. Грузный Председатель досадливо щуря нос произнес: «Подслушайте-ка! Как, вас там эээ…Кишевич…», «Лишевич», поправил Семен Львович, «Да какая разница», ответил Председатель- «где Роковов?». «Он не смог прибыть по личным мотивам, …он в духовной поездке». Председатель хмыкнул: «Как же … в духовной», Правление возмущенно зашумело, послушались голоса: «Вот мошенник, опять прислал какого-то червя, нахал…». Гнусавый голос секретаря потребовал продолжать. Семен Львович продолжил чтение, которое все время сопровождалось шиканьем, смехом и выкриками «Вот ведь врет!». Совершенно красный Лишевич, окончил доклад и поднявшись со своего седалища, нервно поправляя галстук обратился было к Председателю, «Уважаемый Кирилл Иванович, за всю мою работу в Постбанке, я еще никогда...» Но здесь его грубо толкнули куда-то вбок, и он упал навзничь, опрокидывая графин и стаканы, увлекая за собой груду уже ненужных страниц доклада.

  Через мгновенье, смешно, путаясь в порванной штанине, возясь на четвереньках, Семен Львович поднял глаза и обомлел- вторая, открытая сейчас половина зала представляла собой сооруженный помост с очень реалистичной плахой, дощатой виселицей, установленным шестом с огромным колесом для выставляемых конечностей, грубо сколоченные трибунки обвинителей, места глашатаев и скамьи для зрителей.

  «Позвольте»- начал было Лишевич, а в ответ сразу услышал рев Председателя: «Позвольте? Ах ты, заморышь иудейский, да вы нам в Питере, всю печень проели, ну ничего, ты мне за все ответишь, чесос! Я вам устрою город трех революций!», и прибавив крепкое непечатное словцо, распорядился: «Посадить его на белого коня»! Собравшиеся в зале взвизгнули, заохали, загоготали, радостно вскочив с мест, стали крутить руки, рвать одежду, норовя ткнуть в пах дорогими остроносыми ботинками. Вскоре абсолютно голый Лишевич сидел на широком, крашенном белой маслянистой краской табурете с прорезанной посередине дырой, куда свисало съежившееся от страха его Семена Львовича от природы и так небольшое богатство.   

  Заикающийся Лишевич, с плывущими перед глазами красными кругами, в паническом ужасе, окончательно осознав, что это все не шоу «Вас снимают скрытой камерой» пытался было уговорить своих палачей о пощаде, всхлипывая, оправдывался: «Господа, я же не знал, простите, меня обвели, опустите, я все отдам…». Дурашливое лицо с идиотским: «Как пройти в библиотеку?», заставило его вновь попытаться подняться вперед, когда что-то ТАМ в дырке, бесцеремонно потянуло его вниз, и обожгло непередаваемой болью…

  Он очнулся, от толчка. Настя, заспанная, недовольная, но все, же с тревогой толкала его вбок: «Гаврила, Гаврила, ты что? Совсем очумел, перебудил весь дом, спи  уже». Неверящий своему счастью Лишевич, украдкой ощупал себя и мелко перекрестившись, нескоро еще уснул.

  Утром, встретив Рокотова, он совсем было забыл о ночном кошмаре, когда последний, остановил его, уже собравшего уходить: «Да, кстати, Семен, тут такое дело, они там в Москве, решили Правление устроить, ни с того, ни с сего, а я никак не смогу, у меня знаешь…ээ… паломническая поездка на Валаам, с  духовными целями, по обету. Ты уж выручи, съезди. Покажи им там, знаешь, по нашему, по-питерски!».