Холодные берега

Эти берега всегда казались мне пустынными. Особенно холодными осенними вечерами, когда тяжелое серое небо наваливалось на море, такое же грязное и угнетенное. Они сливались где-то на горизонте в своем диком бесконечном экстазе, разбивались о прибрежные скалы мутной рваной пеной и снова уползли на глубину. Иногда шел дождь, разбавляя беснующиеся воды своим непостоянством и завершенностью. Неделями можно было бродить по этим берегам, восхищаясь их пугающей меланхолической красотой, агрессией и в то же время умиротворенностью - качествами, которые сложно переоценить. Ступая на холодный влажный песок, ты, шаг за шагом, словно передаешь себя этому миру, становишься частью его, его разумом. Три стихии, эти холодные игрушки, касаются тебя, поглощают и ты, падая вниз, у самой кромки воды, понимаешь что проиграл. Рисуя бесконечные символы на песке, слизывая соль со своих рук, подставляя лицо ледяным брызгам. Твои мысли становятся мыслями океана, твои губы тоже станут целовать его мокрые камни. И тысячи прекрасных имен сотрутся с памяти, как стирает большая вода день за днем надписи, нацарапанные на гранитных скалах.

На закате бывало начнется буря, поднимая волны высотой в два человеческих роста и вырывая с корнем деревья на моих пустынных берегах. Ветер с моря. Неистовый и дикий, как Валькирия, он бьет водой и волосами по щекам, заставляя искать укрытия подальше от беснующейся природы. Злость, ярость и гнев стихии так напоминает мне гнев человеческий, который стихает под утро от усталости и бессилия. Прогуливаясь потом по берегу, находишь кучу щепок, веревок и обрывков гнилой парусины и думаешь чье последнее дыхание море забрало сегодня. Чьи руки хватались за доски, как за последнюю надежду, чьи губы в последний раз сказали "люблю". Сколько жизней сегодня пришлось принести в жертву твоему гневу. Но может ты была права, может быть эти люди впервые за всю свою жизнь, перед лицом смерти, стали людьми. Минуты раскаяния и тяжелых воспоминаний, жертвенность и легкая тоска, главные слова, мгновенно растаявшие в ночной мгле. Протянутые товарищу руки, тому с кем еще вчера отказывался делить обеденный стол, первые слезы смирения, слезы того кто до этого никогда не позволял себе плакать. Последние подвиги, делающие людей людьми.

Глубокое синее море, властный жестокий дьявол в облике одной из четырех стихий. Последний порт для тысячи кораблей. Безразличное и к флагам и к гимнам, уважающее только тех кто сумел его переиграть, обхитрить или одолеть. Но на этом побережье можно увидеть лишь следы проигранных битв, последствия страшной бури, нагоняющие тоску и уныние. Отсюда не видно бравых рыцарей и гордых королей. Здесь все спокойно и даже время, кажется, идет медленнее. Бен Джонсон назвал время старым лысым обманщиком и здесь, на сером мокром песке, эти слова кажутся как нельзя к месту. В этих местах господствуют время и память - два бессмертных художника. Они не похожи на то, что заперто у тебя в темной пыльной кладовой. Они, как этот легкий бриз, что едва касаясь темных вод, щекочет тебе ноздри своей свежестью и таким обилием кислорода, что легкие едва справляются. Они однажды заманили меня сюда и больше не отпускали. Стерли краски с моей одежды, спутали мои длинные волосы. Недорогая плата, согласитесь, за обретенное спокойствие и умиротворение, за ушедшие страхи, за вылеченную боль, за иллюзию счастья, без которой жизнь была совершенно невыносимой. За рассветы на холодном мокром песке.

Однажды и это закончится. Все на свете заканчивается. Я растворюсь в этой темной воде в январе или в марте на закате или на рассвете. Может быть в полдень. Но придет сюда кто-то другой и вместо меня будет строить песчаные замки и рисовать человечков в профиль. Кто-то другой будет благодарить море, за подаренное ему спокойствие. Кто-то другой, уже не я. Но видеть они будут все то же серое небо все тот же холодный сырой песок. Ступать по нему, лежать на нем. Все будут ждать чего-то. Лишь темные воды будут бежать все дальше и дальше к далеким чужим берегам.