Книга Не. Введение. Клаустрофобия - мое спасение

Введение.

Конец жизни печален,
середина никуда не годится, а начало смешно.
(Ф. Вольтер)


Клаустрофобия – мое  спасение.

Я не скажу вам своего имени, это слишком большая цена за то, чтобы издать книгу. Я не скажу вам своего имени, по крайней мере, сейчас, потому что это знание, которое дает власть читателю над автором. Скажи я вам свое имя, какой был бы смысл читать этот многостраничный опус, если вы и так знаете самое главное в моей жизни. Какой резон вчитываться в детали, чтобы уловить те изменения, которые происходят внутри, если вы уже лично знакомы с внешней оболочкой, если вы уже пожали ей руку. Если вы уже знаете имя того, кто дергает за ниточки самого меня. Марионетка, управляющая марионеткой, управляющая марионеткой, управляющая марионеткой. Если вы знаете самую главную марионетку, если вы знаете меня, лучше, чем я сам. Прозвище, для собаки оно формирует всю ее жизнь, все ее взаимоотношения с миром людей, поэтому я вынужден приберечь это бесполезное знание для конца книги. И пусть имя шокирует вас, пусть оно изменит книгу до неузнаваемости.

Что ж, тем не менее, я вынужден сообщить вам некоторые сведения о себе. Я студент, еще месяц назад я был абитуриентом, теперь я уже стал студентом, и хотя от этих безвкусных «ентом» никуда не денешься, но в данном случае корень слова меняет многое. Мне около шестнадцати лет, чуть больше, чуть меньше, сложно сказать. Вы прочтете два года из моей жизни, они не являются мемуарами или автобиографией, я не являюсь гейшей или машиной. Я студент университета, имя которого придется скрыть не из моральных убеждений и не из корректности, а по одной простой причине: иначе книга не вышла бы в свет. Вот видите, некоторые имена приходится утаивать, если хочешь добиться поставленной цели. Цель же, в свою очередь, вы, наверное, уже вычитали в предисловии. Не могу сказать, когда точно она появилась, и что именно повлияло на нее; честно говоря, чтобы полностью объяснить это, мне и понадобилась целая книга. Но перейдем к фактам, которые дадут первое представление, о том, кто этот безымянный студент.

Я родился в Москве, в семье двух художников, которые по независящим на первый взгляд от них причинам, были вынуждены бросить свое вдохновенное ремесло и заняться куда как более простыми обязанностями. Моя мама стала частным преподавателем по английскому, а отец скульптором, делающим вещи на заказ для богатых и не очень, и тех, кто хотел бы считать себя таковыми. Как ни странно, именно мама больше преуспела на этой не слишком подходящей ей стезе, нежели отец, соответственно, она и обеспечивала нас материально, а отец бил баклуши, лепил груши, в общем, находился в творческом поиске. К тому дню, от которого начинается повествование в этой книге, то есть ко второму сентября, мы жили втроем. Братьев и сестер у меня никогда не было, хотя они и могли бы быть, но я совершенно не представляю, как я бы ужился с ними. Ведь я не могу даже помыслить о том, чтобы делиться своей игрушкой с кем-либо на протяжении нескольких лет, это все равно, что если бы эту книгу писали два брата, и, поди разберись, кто из них кто. Забавно, но к концу книги эта двойственность еще всплывет, всплывет, подобно умершему от удушья дельфину, но сейчас не время. Потом, когда вы прочтете обе части книги, поочередно главу из первой, основной части, и из второй, пропущенной… (я рекомендую пользоваться именно этим способом прочтения) – тогда присеменит мелкими шажками то время, когда вы все поймете, но не сейчас, сейчас вы только забрасываете удочки в эту реку, и хотя клев есть, но поймана рыбка будет не скоро. Акула ли это будет или морской конек, вам решать, может быть, сразу оба. Но я опять забегаю вперед, вернемся к фактам. Итак, в квартире нас было трое, счастливая семья, скажете вы? Да, пожалуй, что так, квадратные метры делили между собой линейкой и легкой руганью я, моя мама и собака, чье имя я вам все-таки открою, но это в последний раз, договорились? Ее звали Umbra*, что в переводе с латыни означает серую с коричневым оттенком краску. Были варианты назвать ее Охрой, но как выяснилось, она вовсе никакая не охра, а самая настоящая Umbra, не собака, а прямо какая-то тень собаки, ведь дословный перевод слова umbra – это тень. Итак, с собакой все ясно, это цвет тени собаки. Довольно запутанно, зато вполне изысканно. Как видите, несмотря на то, что родители сменили амплуа, все же их натура неизбежно управляла ими, даже в их парадоксальном положении. Отец все время проводил в мастерской, где он и жил большую часть моего так называемого отрочества, нормальные отношения у нас с ним не сложились, но кровные узы и привязанность всегда давала о себе знать, стоило нам встретиться. И хотя в книге он не сыграет никакой роли, но я посчитал своим долгом упомянуть о его существовании. Что касается моей матери, то, несомненно, она является главным человеком, принявшим участие в формировании моего тела и моей личности. Она отдала все силы на то, чтобы я вырос в того, в кого должен был вырасти. И вот результат. Не знаю, оправдал ли я ее ожидания, но я всегда могу спросить у нее, а пока что я попытаюсь оправдать ваши ожидания этой книгой. А вы чего-то ожидаете?
На мое поступление было потрачены невероятные усилия, как с моей стороны, так и бесконечные затраты со стороны матери. Несмотря на все мои старания и живой, если не сказать, жидкий ум, я смог поступить лишь на платное, что придало еще более напряженный характер моим взаимоотношениям с университетом. В результате, несмотря на то, что я возненавидел университет **** и **** с первого дня нашего знакомства,  бросать его не собирался ни при каком условии. Я просто не мог себе этого позволить. Моя собственная жизнь со всеми ее духовными поисками с фонариком и лопатой представляла для меня куда меньшую ценность, чем сама успешность моего обучения, - и выход, который я нашел из сложившейся ситуации более чем странен. Кому-то он может показаться абсурдным, кому-то бессмысленным, кому-то предсказуемым, а кому-то просто имбецильным. И хотя он отнюдь не традиционен, но зато крайне харизматичен. По крайней мере, я надеюсь на это. В общем, поступив на экономическое отделение, пропахшее непонятными для моего гуманитарного, - как выразился один из преподавателей, - ума, истинами, я посовещался с мамой и решил усугубить мое положение. Язык, который я выбрал, - был гордостью этого университета, его выучить было сложнее, чем любой другой. Более того, уже на первом занятии, нас просветили касательно того факта, что выучить полностью его невозможно, если не повторять каждый день, прикладывая невероятные усилия и сворачивая горы, горы книг и тетрадей.
 К слову, в Китае распространена следующая притча: «как-то раз жил-был мудрый старик, которого все считали глупцом. Между его домом и остальной деревней стояла огромная гора. И каждый раз, и он, и все его дети, внуки, жены и прочие были вынуждены либо взбираться по ней, чтобы потом сразу же спуститься вниз, и ходить в обход, что доставляло немало хлопот и отнимало драгоценное время. Несомненно, это было большим промахом природы с точки зрения фэн шуя. В один день старик решил перенести гору в другое место, чтобы ничто не преграждало его путь от дома до деревни. Он взял небольшой камень и отнес его на несколько километров в сторону, потом вернулся, взял еще один и снова отнес туда же. Так он трудился весь оставшийся день до поздней ночи. А на следующий день он вновь вернулся и весь день и всю ночь занимался тем же самым: перетаскивал камни с одного места на другой. Так происходило день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, но гора не уменьшалась, она было настоящей громадиной, и ее вовсе не пугало исчезновение нескольких камней. Но старик не унимался, он продолжал трудиться, не покладая рук, - люди из деревни приходили и смеялись над ним, глядя, как он работает. Они говорили: «Лучше бы ты помогал своей семье, они и так голодают, а так им приходится содержать еще и полубезумного старика». Он отвечал, не переставая при этом работать: «Я это и делаю». В следующий раз, когда его собственная семья пришла посмотреть на дряхлого старика, таскающего камни, они сказали: «Тебе одному не сдвинуть эту гору, лучше бы ты ложился и помирал спокойно». Он, вытерев пот со лба рукавом и поглядев в глаза каждого из родных ему людей, ответил: «Я знаю, я это и делаю». Когда старик уже совсем занемог, он стал брать маленькие камушки вместо валунов и класть в сумку, которую относил к тому месту, где к тому времени образовался небольшой холмик. Его маленькие внуки решили помочь ему, обратив это в игру, и каждый день вместе с ним приходили и помогали собирать камни и переносить их. Вместе они работали до полудня, а потом ребята уходили купаться, а старик продолжал работать в одиночестве до поздней ночи. Наконец, когда он в очередной раз относил камни на тот новый холмик, он упал без сил. На следующее утро семья нашла  его обездвиженное тело, в руке он зажимал камень. Начиная со следующего дня, его взрослые сыновья стали тоже переносить камни, а потом и вся семья стала приходить и вносить свою лепту в уничтожение одной и создание другой горы, которая, по сути, являлась перерождением первой. Постепенно один за другим умирали члены семьи от той дополнительной ноши, которая была взвалена на их плечи мертвым стариком. А деревня продолжала потешаться над ними. Гора же с виду ничуть не уменьшилась. Не знаю, чем на самом деле закончилась эта история, но легенда гласит, что понадобилось еще более двадцати поколений, чтобы переместить эту гору». Лично я считаю, что намного проще было бы убежать от всего этого и переехать, допустим, в саму деревню, или, на худой конец, просто в другое место. Но упрямые китайцы со мной никогда не согласятся: в этой борьбе со скалой, которая превосходит их в сотни раз и которую им не победить в одиночку; ради тех бессмысленных плодов победы, если их абсурдная мечта вдруг свершится, которые  им все равно не суждено лицезреть, - ради всего этого они готовы отдать свою жизнь и много чужих. Знакомая ситуация. В этом вся их история и вся их культура. Забудьте о трансцендентальном Лао-Цзы, его никто не читал и не читает ни в Китае, ни в стенах нашего университета, забудьте о «Книге Перемен», о буддистской «Книге мертвых», о «Книге рек и долин», в Китае живут согласно принципам только вышеизложенной притчи. Так же, как и в России, основу культуры составляют простые народные пословицы и истории, в которых, мы, благодаря нашему европеизированному воспитанию, видим нечто грандиозное и утонченное, на худой конец, мудрое. Но, в сущности, эта притча ничем не лучше, чем, к примеру, русская сказка про Ивана-дурачка или Ивана-царевича, или всех прочих Иванов. В этом нет мудрости, здесь есть только горечь, и больше ничего. Китайцы, кстати, точно так же, как и мы, воспринимают русские сказки, как истины в первой инстанции, согласно которым мы живем, и видят в них глубинную мудрость, мудрость на дне, утонувшую мудрость. Эзотерические глубины отринуты, мы выбираем мелкое дно с острыми разноцветными камушками, впивающимися нам в пятки. Вот они, последствия социализма в чистом виде.
Но я отвлекся. Как вы уже догадались, я стал изучать китайский язык, и этот труд и вправду был похож на перетаскивание горы. И хотя раньше, по поводу этой истории про мертвого одержимого старика (аналог которого, кстати, присутствует в современной истории Китая; речь идет о Мао Цзэдуне) я говорил, что сам бы скорее переехал в другое место. Но на практике я этого не сделал, и пришлось заучивать иную теорию. Чужую теорию твоей жизни. Тебе говорят, как жить, и ты повинуешься, иначе общество выкинет тебя на помойку, университет выгонит тебя, - и ты станешь социальным отбросом, играющим в переходах метро на гитаре. Отсоси у свиньи или убей ее. Третьего не дано. Как вы уже поняли, я остался в группе по изучению китайского языка, и на сегодняшний день по-прежнему пребываю в ней. Теперь я нахожусь на последнем курсе этого университета, все эти годы я писал иероглифы, как будто таскал камни. Не знаю, победил ли я  к данному моменту гору или всего лишь создал небольшой холмик в стороне от горы, но я знаю, что старался, как мог. Я старался, как мог…  Когда ты выбираешь китайский, ты заранее обрекаешь себя на холодный пот по утрам, повторение иероглифов по дороге в университет, чертя пальцем в воздухе страшные знаки и ловя недоверчивые взгляды прохожих. Ты заранее обречен на старых, выживших из ума (за редким, но приятным исключением) преподавателей, которые положили всю свою жизнь на то, чтобы выучить язык, и так и не справились с ним. Ты заранее обречен на дополнительную работу дома, так как иначе ты не сможешь выучить тот материал, который тебе любезно предоставят эти кандидаты наук, кандидаты на старческую смерть. Ты обречен, запомни это, сомневающийся абитуриент, на зависть, так как неизбежно в вашей группе беспамятных идиотов будет одна студентка, которая будет знать все – и все будут ее любить и ставить вам в пример. Сейчас, спустя все эти годы, я думаю о том, пригодится ли мне в жизни китайский или нет. И мой ответ однозначен: скорее нет, чем да. Я был в Китае, о чем вы узнаете в эпилоге, и я могу сказать, что жить там невозможно. Я учил китайский, и могу сказать, что это невыносимо. Я знаю, что ждет всех тех, кто поступает в Институт **** и ****,  эта книга для вас. Нет, это не учебное пособие (хотя как посмотреть), и это ни в коем случае не справочник для абитуриентов. Эта книга полна размышлений и переживаний молодого студента, который хочет стать тем, что он есть, и который не стесняется того, что он есть. Я Есмъ. И баста.
Многие люди моего возраста увидят, насколько схожи наши мысли и как они отличаются, как похотливы мои юношеские воззрения на разные вопросы и как они искренни. Я попытался сделать так, чтобы эту книгу, несмотря на ее личный и местами детский философский уклон, было интересно читать всем, кто когда-нибудь встречал странного человека в своей компании. Это книга и есть то, что он думает. А если Вы по воле судьбы сами оказались таковым, то Вы либо найдете во мне странного друга и единомышленника, либо откажетесь от этого грустного и совсем необязательного звания «странный». В этой книге нет ни слова лжи, но, как и японцы, я не договариваю всей правды. А впрочем, здесь все истинно, и все случилось именно так, как это здесь описано. Разве что, некоторые события я поменял местами и чуточку приукрасил, исключительно для того, чтобы эти страницы моей жизни было интереснее читать. Но хватит о книге, еще несколько слов о «странном человеке».
         Ну вот, я опять пропустил рассвет. Но не беда, я это делал на протяжении двух учебных лет, могу позволить себе такую роскошь и еще разок. Но вернемся к тому, как так получилось, что я вынужден был стать «странным». Недавно один мой знакомый отправил мне письмо, в котором был только один вопрос, написанный жирным шрифтом: «Социофобия – это диагноз или образ жизни?» Казалось бы, банальная тема, зачем на нее обращать внимание, зачем тратить на нее свое время, зачем заниматься ментальной мастурбацией. Ведь, мастурбация не дает плодов, семя не достигает почвы, - дерево не взрастет. С ментальной мастурбацией дело обстоит точно так же: оброненная мысль не может изменить твое мировоззрение, она слишком мелка, слишком нерасторопна, слишком неразборчива. Ты можешь произнести ее вслух, можешь записать, можешь поведать друзьям, но задайся всерьез вопросом «что ты хотел сказать этим?» - и ты сам не сможешь ответить на него. Ответить на него так, как тебе бы хотелось. Словоблудие ведет к шизофрении. Люди называют это грехом не просто так. Тем самым они пытаются обезопасить себя, обезопасить себя от рассуждений, избежать развилок и тупиков. Им нужна простая дорога, магистраль, по которой можно гнать вперед не задумываясь и надеясь, что там, в конце дороге что-то есть… Но наша сомневающаяся, любящая самоанализ, натура заставляет нас выбирать другой путь, эту маленькую колею, идущую в разрез с мейнстримом. Только здесь можно встретить попутчиков, которые прижав к твоему горлу бритву, будут требовать, чтобы ты сказал, что хочешь умереть. Только здесь этими попутчиками оказываемся мы сами… Только здесь одна наша сущность может убить другую, только здесь наш дух может уничтожить наше тело. Таксисты называют ее «пьяная дорожка» из-за плохого асфальта, ухабов, многочисленных объездов, обрывов и прочих опасностей, а также из-за того, что она предназначена для тех, кто идет по своей дороге, держа за руку подругу-бутылку. Здесь бродят те, для кого «in vina veritas»* не просто подходящий тост в шумной компании, а образ жизни. Дно бутылки где-то там, за поворотом, истина где-то рядом, еще пара глотков – и ты обретешь ее, сожмешь в своих объятиях и никогда больше не отпустишь, и в этот момент ты засыпаешь в канаве, в твоих зубах трава и грязь, а в руке осколки от бутылки, из которой вытекают последние остатки алкоголя, смешанного с кровью, сочащейся из пореза на ладони. И эта двуличная жидкость через канализационное отверстие уходит под землю. И истина вновь уворачивается от твоих загребущих лап.
Собственно, именно этим мы сейчас и занимались, мы «ментально передернули», - никакого удовольствия, лишь слабое головокружение и легкое ощущение стыдливости. Постепенно к этому привыкаешь, это становится наркотиком подсознания, ты становишься писателем. Однако вопрос, написанный жирным шрифтом, все еще требует обратить на себя наше внимание. Не будем его злить. В нем самом уже заложена одна большая развилка, а в конце каждого из путей нас ждет тупик. Есть такая настольная игра «горки и лестницы», эта же игра называется «развилки и тупики», или просто одна большая горка вниз, по которой мы летим, и вместо крика ужаса, из наших уст вырывается этот вопрос: социофобия – это диагноз или образ жизни? Если принять на веру первый вариант, то «странный человек без имени», то есть главный герой, был рожден таким, то есть «не жизнь такая, мы такие». И взятки гладки, ставок больше нет. Второй же  вариант является средством самозащиты, его как раз можно охарактеризовать, как «не мы такие, жизнь такая». А что если скрестить оба этих варианта – то есть человек боится общества, избегает его сразу по двум причинам. Жизнь родила его странным, и именно жизнь делает его таким. Она не принимает собственное творение, отрицает его, клеймит его странным, дразнит и хочет унизить, растоптать, размозжить его квадратную странную голову об стену реальности. Он ей не нужен. Странно, не правда ли?
И вновь я отвлекся. Но, по крайней мере, мы выяснили, что значит это определение «странный», осталось разобраться с тем, что же значит слово «человек». Для этого я не буду прибегать к игре «развилки-тупики», а просто расскажу некоторые факты из моей жизни до того, как я попал в университет, и надеюсь, они помогут сформировать образ того, кто пишет все эти очерки. С детства многие вещи давались мне с трудом: с трудом я начал говорить, не заикаясь, с трудом я усиживал за партой во время уроков, с трудом я находил себе занятие, оставаясь один в квартире. С трудом я заводил новых друзей и с легкостью рвал отношения со старыми, слишком старыми для моего молодящегося разума, с трудом я ориентировался в незнакомых местах, в метро, в собственном районе… Мама не отпускала меня гулять без себя на улицу вплоть до того дня, когда мне исполнилось десять, и тогда со мной стала гулять бабушка. Я тот, кто учился играть в футбол вместе с бабушкой, которая стояла на воротах (как я уже говорил, папа принимал крайне пассивное участие в моем воспитании). Я из поколения, взращенного матерьми. С трудом я делал домашние задания, а по правде говоря, с помощью мамы; с трудом отвечал у доски, ее черная плоскость смущала меня так, что ноги подкашивались, с трудом выучивал факты о жизни великих людей, ведь для меня они все были на одно лицо. Наполеон, Гитлер, Сталин, Конфуций – все они сливались в один образ, да и сейчас, пожалуй, не многое изменилось. Забавно, но ничто не давалось мне так тяжело в детстве, как написание школьных сочинений, зато я с легкостью напивался перед зданием школы, прямо за гаражом, на котором было написано великое русское слово из трех букв. Мне тяжело было научиться курить сигареты, сквозь кашель, приступы рвоты и помутнение в глазах я пробивался к этой привилегии: курить! Моя легкость в общении с девушками в начальных классах так же легко превратилась в неуверенность в себе, сухость во рту, превращавшие мой язык в мокрую вату, стоило мне лишь понять, что такое возбуждение, вожделение. Поначалу, тех, кто отказывал мне во внимании, я начинал ненавидеть и применять против них испытанный ход: лицемерие, смешанное с презрением и язвительными словами. Потом я нашел куда более мерзкий способ расправляться с ними: я подчинял их себе во всех планах, присваивал им свое мировоззрение, обращал их в свою религию, делал из себя кумира, затем спал с ними, еще какое-то время оставлял за собой право быть их кумиром, а потом косвенным образом внушал, что им необходимо бросить меня, как если бы они сами до этого додумались. И они уходили от меня с ощущением уверенности в себе и самодостаточности. Но это касается только отношений один на один, в обществе нескольких человек мне все так же тяжело находить общий язык, как будто мы говорим на разных языках, и мой похож на иероглифы, повисшие в воздухе, а их же  - одна и та же тарабарщина, произнесенная многими ртами одновременно. Боязнь социума, как боязнь открытых пространств. Клаустрофобия – мое спасение. 
 
Многое менялось внутри меня с каждым годом, проведенным в школе, но выразить это как следует я не мог, и мои одноклассники продолжали относиться ко мне, как к «писюну!» (понятия не имею, почему меня так назвали? Наверное, это казалось им забавным), «мелкому» (это факт, я всегда был маленького роста, пока он не стал нормальным, но и это их не остановило). Было немало и иных неожиданных восприятий моей личности. Для твоих псевдодрузей ты всегда останешься тем, кем был тогда, когда они сформировали свое представление о тебе. Они присваивают тебе статусную роль, и только попробуй отречься от нее, - они попытаются остановить тебя. Стоит сказать им, что ты решил стать писателем или художником, или каким-либо еще творческим зверем, - так они возропщут. Сначала они начнут отговаривать тебя, потом глумиться над тобой, потом издеваться над работами, говорить о пафосности, о завышенной самооценке. Господа, ешьте сами себя, что такое завышенная самооценка? В чем смысл этого выражения? Это же самооценка, я сам оцениваю себя, это мое личное мнение. Как оно может быть завышенным? Завышенным по отношении к самому себе, или завышенным по отношении к самому себе с точки зрения социума, окружающих тебя людей? «Выражение абсурдно» - говорю я им, а они смеются, как гиены, после брачного соития. Но, как ни странно, я продолжал общаться с этой падалью. Отчасти из-за того, что  выбора нет, а отчасти из-за того, что как и старик из притчи, я не привык убегать. Поэтому все, что мне оставалось, это терпеть и надеяться. И это мне, опять же, давалось с трудом.  Однажды чаша окажется переполненной, и вода смоет всю эту грязь с моего имени, этот смрад с лица земли, этих незапланированных небесами людей, паразитов на теле, блох в моей потертой шкуре, этих ублюдков без роду и числа.  Однажды это однажды наступит. «Старание, терпение и надежда» были принципами, на которых строилась моя жизнь, они заменили мне «свободу, равенство, братство», а вскоре, когда они исчерпали себя, они перевоплотились в «ненависть, эгоцентризм и веру». А потом все стало совсем запутанным, и тогда я решил, что надо все разъяснить. Для самого себя.



 Listen   carefully

Listen carefully to what my shadow says,
Listen carefully…
A meadow with the cows always scares,
Scares truthfully…

Shut up and sit straight,
I introduce you to your own fate,
Don’t close your eyes, stupid clown,
Don’t smile, don’t wink, don’t frown.

My voice comes from the dark on the wall,
Don’t look inside or you will fall.
I give you a piece of advice about your mind,
It is the freedom you always tried to find:

- You must act cool whoever dies,
Forget such words as “measure” and “size”.

- You must bless the God to get the bless,
Forget such words as “religion” and “confess”.

- You must stay alive until  the beautiful end
Forget such words as “forever love” and “forever friend”.

- You must find deep inside you a patron animal
Maybe a snake, maybe a bird with a broken bill,
Maybe a dolphin, maybe a duck without a wing,
Whoever it is, it must fly, fall and sing.*

(April 2006)



Приятно было познакомиться.





1. Umbra* - оттенок краски серого, темно пепельного цвета, похожего на тень.

2. «in vina veritas»* - «Истина в вине» лат.

3. Listen carefully*
   - meadow – луг, пастбище.
   - wink – моргать.
   - bless – благословлять.
   - confess – исповедоваться, верить.
   - patron – покровительствующий.
   - bill – клюв.
   - wing – крыло.