Проверка лояльности

Проверка лояльности

          Ляля, профессиональная журналистка, решила вновь взяться за перо впервые за многие годы пребывания в Израиле. К этому ее побудило знакомство с новой подопечной Ларисой Михайловной.
Сразу после репатриации в Израиль   она пыталась найти себя на поприще журналистики.  Вскоре она поняла, что для того, чтобы занять какую-то нишу в израильской журналистике, ей следует сначала овладеть ивритом. Однако, такой возможности у нее не было. Ляля сразу же решила, что потом, когда Юра получит разрешение на работу, она, уже не спеша, начнет учить язык. Ляля считала, что в первую очередь ей надо помочь мужу. Она не хотела, чтобы Юра, способный хирург, долго был вне профессии, тем более, что при его стаже он не должен был сдавать экзамены. Благодаря ее заботе, муж быстро получил разрешение на работу.  Лялиному   плану  по  изучению иврита не дано было осуществиться.   В жизни, как известно, не все получается так, как мы планируем и с этим, невольно, приходится мириться. Сначала Юрина работа, потом учеба дочери в университете на вторую степень, потом начало учебы внука в школе. В общем, ей хватало забот и дойти до серьезного изучения иврита Ляля так и не сумела, хотя разговорным ивритом овладела неплохо.
Через десять лет их жизни в стране, когда уже все как будто бы устроилось, Юру, вдруг, как гром среди ясного неба, настигла страшная болезнь, не знающая пощады ни к малым, ни к старым.
Ляля боролась за жизнь мужа всеми, доступными ей силами, но болезнь, невзирая на все ее усилия, оказалась сильнее. Юра, не дожив двух месяцев до шестидесяти лет, ушел от нее навсегда дождливой январской ночью…
****
С той поры прошло семь лет. После смерти мужа Ляля, как и большинство ее ровесниц, подалась в контору по уходу за престарелыми . За годы работы с пожилыми людьми ей приходилось сталкиваться с симпатичными и не очень стариками, а порой и с очень склочными. Ляля, обладающая от природы уживчивым характером, на подопечных не злилась. Она понимала, что людям не дано властвовать над природой и корректировать свой характер, который с  возрастающими годами и прибавляющимися болезнями, как правило, только ухудшается.
 Новая Лялина подопечная, Лариса Михайловна,  в корне отличалась от всех ее прежних подопечных. Ларисе Михайловне было уже за восемьдесят, но она сохранила ясный  ум и поразительное чувство юмора. При первой встрече она сказала Ляле:
- Лялечка, хочу, чтобы вы сразу знали, что я не галахическая   еврейка. Евреем был мой отец, погибший на фронте. Мама моя умерла, когда мне было всего тринадцать лет , и я выросла в семье сестры отца. Там же жила и моя бабушка по отцу, так что сиротой мне себя почувстовать не довелось. Воспитание в семье тети я получила истинно еврейское.  Муж мой, умерший два года назад, тоже был фактически 
     евреем, но его в годы войны спасла украинская женщина,
     которую он считал своей матерью. Да, она таковой
     фактически и была. Только, будучи уже взрослым, муж 
                узнал правду о себе. Он решил не обижать приемную мать и
     остался записан  украинцем, поэтому и фамилию я ношу
     чисто украинскую Гончаренко. 

******
Ляля очень сдружилась с Ларисой Михайловной. Женщины, несмотря на разницу в возрасте, легко находили общий язык.  Между ними установилась та самая духовная близость, к которой стремится большинстов людей, пересекших определенный возрастной рубеж. Обе любили обсуждать увиденные фильмы, передачи и прочитанные книги. Чувстовалось, что духовное общение это именно то, что так необходимо этим двум женщинам. За  плечами Ларисы Михайловны была большая и интересная жизнь, подробности которой она, как учитель русского языка и литературы, умела передать очень красочным языком. Ляля очень любила ее рассказы о прошлом.  По прошествии нескольких месяцев со дня из знакомства, Лариса Михайловна рассказала Ляле о себе и своей семье более подробно:
- У нас с  мужем родилось двое детей. Сын старший. Он был женат на еврейке, но,  к сожалению, она умерла три  года назад от рака груди. Сын  продолжает  жить в России вместе с младшим сыном. У сына непростая  специальность -  он возгалвляет ассоциацию тренеров  по плаванию.  У него есть дочь, моя внучка. Она  приехала с  нами. Здесь вышла замуж, родила троих детей.  Сейчас  они живут в Эйлате. Муж  внучки, коренной израильтянин. По профессии он бухгалтер у него свое дело и внучка помогает ему. Они очень заняты. Правда, внучка постоянно звонит мне по телефону. Что касается моей дочери, - продолжала Лариса   
Михайловна,  - она сразу, по приезде в  Израиль, приняла
гиюр и вышла  замуж за религиозного человека, раввина.  Они живут в Иерусалиме и только изредка навещают меня.
Свое желание стать  еврейкой, дочь  мотивировала тем, что раз она живте в Израиле, тохочет  видеть своих детей настоящими  евреями и я ее поддержала  в этом. Хотя мне  думается, что считать евреями только тех, кто евреи по матери, очень неверно. Вот я,например, русская, а моя девичья фамилия Вайнтшейн.  Что   
мне, Лялечка, не пришлось выслушать с этой   фамилией.  Ну, что евреи распяли Христа и что добавляют в  мацу кровь  русских  младенцев  - это слышали все. Мне еще постоянно говорили, что евреи все лживые и подлые и еще много всякой другой гадости. Некоторые советовали мне сменить фамилию, но я не предала память о своем погибшем отце. Все это я, Лялечка, молча сносила, но, однажды, мое терпенье лопнуло… -  Лариса Михайловна, прикрыла глаза и  Ляля поняла, что на нее нахлынули воспоминания. Видя, что ей трудно даются эти воспоминания Ляля  сказала:
- Лариса Михайловна, может не стоить ятрить душу этими воспоминаниями, оставьте. Сейчас ведь все хорошо у вас.
- Нет, Лялечка, я должна вам это рассказать и, может быть,
                вы об этом даже напишите. Было мне в ту пору
                девятнадцать лет.  Мы уже были знакомы с моим будущим
                мужем и должны были пожениться. Я заканчивала
                педагогическое училище.  Муж мой работал на заводе
                техником и я хотела остаться в городе, тем более, что у   нас
                было жилье и мы   могли начинать семейную жизнь  не на
                пустом месте. Время ведь было нелегкое, послевоенное.
       В сязи с этим я принесла директору училища письменное
      заявление и просила дать мне свободный диплом, то есть не 
     распределять меня никуда, так как я собираюсь замуж.  Вот
      это, Лялечка, чуть не стало поводом для завершения всей
     моей жизни. Директор велел мне прийти за ответом через
     несколько дней, что я и сделала. В назначенное время я 
     подошла к кабинету директора училища. Дверь была
     неплотно прикрыта и я, невольно, услышала весь разоговор,
     происходящий за дверью. В разговоре участвовали директор
     училища, завуч и мой классный руководитель. Директор
     обратился к моему классному руководителю:
- Ну, что, Станислав Дмитриевич, прикажете мне с этой вашей полужидовкой Вайнштейн делать?
- Думаю, что вы должны согласиться, она ведь сирота, дочь
     погибшего на фронте и у нее есть право на свободный
                диплом. – Затем в разговор вступил завуч:
- Знаем мы этих жидов, погибших на фронте. Небось когда воровал продукты на каком-то складе в Ташкенте, его ящиком и придавило, -  и завуч зычно рассмеялся.
– Тут, Лялечка, меня словно волной горячей окатило. Перед
    этим я купила несколько учебников и они лежали у меня в
    портфеле.  Не помня себя, я резко рванула дверь и бросилась   
              на завуча и начала нещадно его колотить этим портфелем
              куда  попало. При этом я еще кричала во весь голос:
- Я сейчас тебе, гадина, сволочь, крыса тыловая, покажу жидов и !  Склад в Ташкенте я тебе тоже сейчас покажу! Ты меня запомнишь навсегда, антисемит проклятый!  Присутствующие, было видно по всему, очень испугались моей атаки. Они пытались оттащить меня от  завуча. С трудом им это удалось. Я стояла бледная как  стена  и дрожала всем телом.– Завуч зло посмотрел на меня и
     прошипел сквозь зубы:
- Я тебе еще припомню все, подожди. – Я,  не глядя на него, 
    обратилась к директору с вопросом:
- Вы подписали мое заявление? - Директор, очевидно опасаясь
    продолжения развития событий, молча протянул мне мое
    заявление, с короткой резолюцией на нем: «Просьбу 
    удовлетворить».
                ****               
             В памяти Ляли, когда она  приступила к написанию рассказа о Ларисе Михайовне, неожиданно всплыла  давно позабытая  история ее юности, которая имела место быть и которая могла завершиться для нее плачевно, изменив резко всю ее судьбу.
Ляля родилась после войны. Она была поздним ребенком. Родители ее создали новую семью, потеряв всех близких и родных в годы военного лихолетья. Сначала родился брат Ляли, а затем, спустя два года, Ляля.
 Отец Ляли вернулся с войны инвалидом. Он сумел бросить костыли, на которых пришел с фронта,  и даже обходился без палки, но на всю жизнь у него осталась небольшая хромота. Мать Ляли была родом из Польши. После оккупации Польши нацистами  ей удалось бежать в Советский Союз вместе с первым мужем, пропавшим на фронте без вести.
О судьбах и тяжелых страданиях, выпавших на долю евреев во время войны, Ляля знала не понаслышке, а из рассказов  своих близких.
Шел 1968 год. В открытую евреев тогда не преследовали, но ограничения и процентные нормы, при поступлении на определенные факультеты, строго соблюдались. Именно в  это лето сбылась мечта Ляли – она поступила на факультет журналистики, о котором мечатала с юности. Поступлению предшестовали два года работы на заводе в качестве чертежницы и напряженная подготовка.
Родители решили поощрить ее за поступление в университет поездкой к морю. В компании двух своих сослуживец Ляля поехала отдыхать к морю. Они ехали в плацкартном вагоне. Дорога была неблизкой - почти двое суток. На одной из крупных, узловых станций в вагон ввалилась большая группа солдат. Парни были высокими, широкоплечими. Как потом выяснилось, это была спортивная рота пловцов. Солдаты были очень голодны, а у девочек было много припасов  -  каждой мама дала в дорогу много еды. Девочки делились с парнями всем, что у них было. В вагоне было весело и шумно.
Сопровождал группу солдат офицер. Он сразу показался Ляле несимпатичным. На одной из станций в вагон вошел пожилой еврей в пиджаке, увешанном военными наградами. Офицер, проводив  пожилого мужчину взглядом,  обращаясь к солдатам, сказал:
- Интересно узнать, где он набрал столько цацок этот старый жид. Наверное, у него был блат в Ташкентском военкомате, и он громко рассмеялся своей шутке. – Ляля с трудом удержалась, чтобы не вступить с офицером в спор в защиту пожилого человека, но она понимала, что она одна, а их много и ей не справиться. «Вот если бы рядом был папа», - подумала про себя Ляля. Потом офицер рассказал несколько  анекдотов про евреев. Все громко смеялись, в том числе и попутчицы Ляли. Ляля, правда, никогда на их счет не обольщалась. Про себя она подметила, что офицер обратил внимание на то, что она не смеется над его анекдотами. Ляля не была ярко выраженной еврейкой, но она поняла, каким-то внутренним чутьем, что офицер заподозрил в ней принадлежность к ненавистным ему евреям. Ляля вышла в туалет и когда она возвратилась на место, то почувстовала на себе пристальный взгляд офицера. Она без труда догадалась, что ее попутчицы уже успели рассказать офицеру  о ее национальной принадлежности. Вместе с тем, Ляля решила вести себя благоразумно, держаться  назависимо  и стараться не вступать в бесседу с офицером. От своих родителей  Ляля с измалу знала, что антисемитизм это болезнь, которая не поддается лечению, и если человек страдает  этой болезнью, то это неизлечимо.
    Не зная чем заняться Ляля решила отвлечься чтением. Тут ее взгляд упал на газету «Правда», расстеленную на столике, и, служившую скатертью солдатам во время еды. Она сказала сокрушенно, обращаясь к попутчикам:
- Ой, как жаль, я так хотела почитать газету, а из нее сделали мусорный ящик.
- Как ты назвала газету органа ЦК КПСС?* Мусорным ящиком?, - вдруг зло произнес офицер, прямо глядя на Лялю. – Ляля  побелела и не нашлась, что ему ответить.
- Ну, погоди, вот только к Ростову подъедем, сойдешь со мной. Я проверю твою лояльность как положено.
- Что вам надо от меня?, - спросила у него Ляля.
- Мне от тебя ничего не надо, а вот кое-кто тебе пару вопросов задаст, - ответил ей офицер, дыхнув при этом на Лялю перегаром, смешанным с запахом лука.
 После разговора с офицером мысль Ляли начала лихорадочно работать. Она напряженно искала выход из создавшегося положения, интуитивно чувствуя, что этот негодяй от нее не отстанет. Рассчитывать на чью-то помощь в такой ситуации она не могла. Да, и кто бы ей помог.
Один из парней, во время общего застолья, явно проявлял симпатию к Ляле, но она даже не знала его имени. Солдаты, покончив с едой, взобралось на полки и крепко уснули. Офицер многозначительно посмотрел на  Лялю и сказал ей:
- Я иду в свой вагон, готовься к Ростову. Поняла?
         Попутчицы Ляли сидели с безразличными лицами, не принимая никакого участия в происходящем. Поезд неумолимо приближался к Ростову. Ровно через пять часов он должен был прибыть в город. Ляля сидела молча, не зная, что она предпринять. Вдруг она почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв глаза, Ляля увидела того самого солдата, который проявлял к ней внимание. Солдат, стоя в проходе, незаметно глазами показал ей выйти. Выждав некоторое время, Ляля поднялась с места и пошла в тамбур. Парень ожидал ее в тамбуре. Он тихо, оглядываясь по сторонам, сказал ей:
- Если у тебя есть деньги, я помогу тебе. Я напою его так,
    что он позабудет не только тебя, но и как его зовут. Как,
    кстати, тебя зовут? Я даже не успел спросить.
 -   Ляля, - ответила она, - А как зовут тебя?
- Меня зовут Миша, в честь деда, погибшего на фронте.
  Потом Миша  тихо произнес:
-   Мой погибший дед был тоже евреем, как и ты.
      Ляля, не задумываяь вынула из кошелька двадцать пять рублей одной купюрой и протянула Мише. Тот молча взял деньги и, улыбнувшись Ляле, ушел в направлении вагона, в котором ехал
офицер. Ляля вернулась в купе. Она молча села на свое место,  уставившись в окно. За раздумьями Ляля и не заметила как пролетело время. По вагонному радио было сделано объявление о том, что поезд приближается к Ростову. Солдаты быстро поспрыгивали с полок и начали собирать свои пожитки. Ляля вся напряглась, внутренний страх сковал ее, только одна мысль сверлила мозг Ляли: «А вдруг Миша не выполнил свое обещание? Что тогда будет с ней?». Все это время она не обмолвилась ни одним словом со своими попутчицами и явно видела, что они  с нетерпением ждут дальнейшего развития событий.
         Когда до Ростова оставалось приблизитьельно пол часа езды, Ляля вышла в тамбур. Она незаметно вошла в туалет, из окна которого просматривался перрон, на который должны были высаживаться пассажиры по прибытии в Ростов. Стоя на цыпочках Ляля всматривалась в приоткрытое окно туалета, в толпу пассажиров. Тут она увидела как из соседнего вагона несколько соладт под руки выводят того самого офицера. Он с трудом мог передвигаться: сразу было видно, что Миша свое слово сдержал. Поезд стоял долго, почти двадцать минут и все это время Ляля  не покидала свое убежище. Только, когда поезд, вздрогнув всем своим большим телом, стал набирать ход, Ляля отпустила окно, к которому словно прикипела и, открыв дверь, направилась в свое купе. Делая вид, что ничего не произошло, она взобралась на свою полку и не спускалась вниз, пока  поезд не прибыл в Адлер. Как только все вышли из вагона на перрон, Ляля, обратилась к своим попутчицам:
- Всего хорошего, подружки! Мне с вами не по пути. С высоко поднятой головой Ляля пошагала к выходу из вокзала.

                ***
     Лялин рассказ о жизни семьи Ларисы Михайловны почти был готов к печати, оставалось совсем немного завершающих штрихов и можно отправлять в редакцию. Ляля очень хотела, чтобы рассказ увидел свет побыстрее. Лариса Михайловна стала
в последнее время резко сдавать. Несмотря на ее неугасающий
оптимизм чувстовалось, что ей осталось немного. Она очень хотела, чтобы к ней приехал сын, но тот постоянно был в разъездах и  никак не мог  собраться с визитом к матери. Про себя Ляля тогда подумала: «Да, у детей никогда нет  времени для родителей, а вот у родителей для детей время почему-то всегда находится. Что  уж тут сокрушаться - так устроен мир».
  Спустя пять месяцев, после их знакомства, Ларисе Михайловне стало совсем плохо и ее увезли в больницу. Из больницы она уже не вышла. Ляля очень переживала по поводу кончины Ларисы Михайловны. В ее лице она обрела не только достойного собеседника, но и близкого человека. За многие годы, после смерти Юры, Ляля словно отошла сердцем, отдавая тепло своей души Ларисе Михайловне. Как раз в день ее смерти увидел свет рассказ Ляли в одной из русскоязычных газет. Рассказ вышел под названием «Русская, с еврейской душой».

          ***
         В день годовщины, со дня смерти Ларисы Михайловны, Ляля  поехала к ней не кладбище. Могила Ларисы Михайловны
находилась на дальней аллее. Возле скромного памятника сбоку стояла небольшая лавочка. Ляля стерла, принесенным полотенцем пыль с памятника, зажгла свечу и присела
на скамью. Погрузившись в воспоминания об ушедших навсегда близких ее сердцу людях, она не услышала, как к лавочке кто-то подошел. Ляля подняла глаза и встретилась взглядом с подошедшим мужчиной. Мужчина был высоким, седовласым. Глядя на него, нетрудно было догадаться, что это сын покойной. Что-то знакомое мелькнуло в лице мужчины. На минуту Ляля прикрыла глаза и перед ней явственно возник тот самый вагон и перрон в Ростове. Не веря своим глазам, Ляля медленно поднялась со скамьи и, протягивая пришедшему руку, тихо произнесла:
- Ну, здравствуй, Миша. Вот ты и приехал, наконец. А, я, Ляля.

ЦК КПСС* - Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза