Глава 4. Француз, или Место для подвига

Цапля стояла на одной ноге в камышах у берега и думала:- Какая скучная жизнь на озере. Никаких тебе развлечений, одни лягушки изо дня в день.

Когда-то охота на лягушек казалась ей увлекательнейшим занятием, но забава, превратившаяся в заботу,  давно приелась.

- Может быть, во Франции и лягушки какие-нибудь другие. Может, они там и вовсе – голубые или красные. А может, они с крыльями и ловить их намного веселее, - мечтательно вздымала  Цапля глаза к небу, представляя себе этих особенных, ни на кого не похожих созданий. Вот бы слетать туда и посмотреть. А еще лучше - попробовать бы французскую лягушку…

Томный полдень совсем разморил Цаплю, и она задремала. Шуршание камышей, в такт с которыми покачивалась и она сама, навевало всё новые и новые грёзы. Цапля порхала под облаками в погоне за разноцветными лягушками. И жизнь наполнялась новым не ведомым ранее смыслом. Было в этих мечтах место и подвигу: кто-то нуждался в её помощи, взывая к ней, как к спасительнице… Вот только жизнью жертвовать ради этого не стоит, пожалуй; как бы так… совершить подвиг, чтоб не слишком при том напрягаться…

- Ладно, - решила Цапля, - бог с ним, с подвигом; и без того должно интересно получиться, - и она продолжила грезить о французских лягушках. 

Кто знает, сколько ещё времени грёзы могли бы продолжаться, если б Цапля не услышала, совершенно явственно, как неподалёку что-то шмякнулось с неба, вызвав у неё всплеск нестерпимого любопытства. Выбравшись из озера, Цапля пошла берегом, оглядывая плёс.

На прибрежный песок без сил свалился голубой волнистый попугайчик.

Он решил, что – всё, пришла его смерть, …тем более что какое-то чудище на длиннющих ногах надвигалось на него. Проклиная тот миг, когда он покинул свою уютную клетку, Попугай страстно мечтал лишь об одном: очнуться от дурного сна рядом с расписной кормушкой, …и лучше – немедленно!

- И далась мне эта «свобода»! Всё это – лишь красивые слова, пустые идеи; фантазии неудачников, не сумевших пристроиться в жизни и измышляющих сказки о свободе, чтобы оправдывать ими свои неудачи, - пронеслось в попугаевой голове. 

Покинув клетку вчера утром, он вырвался на волю из вечного – как ему виделось – заточения. …Эйфория начала проходить к обеду, когда проголодавшийся Попугай вспомнил о просе, сыплющемся «с неба» в кормушку… Вернуться обратно он уже не надеялся, совершенно не представляя себе, где находится: запомнить дорогу любителю свободы в голову не пришло. Если он что и знал наверняка, так это то, что рядом с домом растет очень большое дерево, почти загораживающее окно, у которого осталась стоять его клетка.

Сейчас бедолага лежал на спинке, распластав крылья, подставив ничем не защищенное пушистое брюшко приближающемуся чудищу. Чудище выглядело страшно-огромным, и Попугай, изможденный перелетом и голодом, попрощался с жизнью, прокляв своё глупое стремление к свободе.
Цапля неторопливо шла по берегу, не подозревая ещё ни о Попугае, ни о том, каким чудищем она ему представляется, просто разглядывая всё, что попадалось по пути. И тут вдруг её взгляд наткнулся на голубую крылатую лягушку.

- Француз! - подумала Цапля, и так обрадовалась, что у неё перехватило дух.

Но восторгаться было не время: она заметила, что француз умирает. Пошевелив отощавшее тельце своим длинным клювом, осмотрев, Цапля решила, что бедняга голоден. Шагнув к воде, она достала плавучего паука, предварительно соразмерив его с клювом француза, понимая уже, что это не лягушка.

- Подойдет, - подумала Цапля и протянула паука Попугаю.

Попугай открыл глаза и вздрогнул. Он понял, что предлагаемая ему странная штука – это еда. Его бы вырвало, не будь желудок пуст. Закрыв глаза, преодолевая отвращение, Попугай отведал «это». Ничего, – получилось. Противно, но съедобно.

Потом Цапля принесла ему дождевого червяка. «Это» – выглядя не менее мерзко – также оказалось съедобным. Попугай зашевелил крылышками. Цапля клювом помогла ему перевернуться со спины, а потом, взяв за шиворот, отнесла под кустик на сухую мягкую траву и встала рядом.

Теперь она могла разглядеть француза хорошенько. Нежно-голубое переливчатое тельце создавало впечатление, что по нему бегут волны. Тельце дрожало, то ли от холода, то ли в нервном ознобе, и Цапля закинула несчастного себе под крыло.

- Эй, осторожнее, - пискнул Попугай, но спасительница не услышала. Она чувствовала, как под её крылом паническое трепыхание сменяется мерными толчками, а потом и они стихли.

Цапля забросила все свои дела и принялась выхаживать Попугая. Тот оказался капризным; поначалу ел всё подряд, но всеядство продолжалось недолго. Скоро он пристрастился к мелким мушкам, которых сам ловить не умел (или не хотел). Крупной Цапле добывать такую мелочь было трудно, но, понимая, что без мушек француз умрет с голоду, спасительница с неимоверными усилиями удовлетворяла его прихоти.

Весь свой день Цапля тратила теперь на ловлю мушек, но не роптала, решив, что такова уж, видимо, её доля. Доля эта, в общем-то, вполне устраивала Цаплю: кто-то нуждался в её заботе! – и она заботилась, самоотверженно.

Попугай окреп и даже начал приходить в хорошую спортивную форму. Его крылья стали сильными, он вполне мог теперь облететь озеро. У Попугая появилась мечта, и он решил – во что бы то ни стало – осуществить её. Цветастая кормушка и раньше частенько наведывалась в его сны, но теперь грёзы начали приобретать черты исполнимости. Вернуть себе кормушку – вот достойная цель!

Попугай начал тренироваться, летая вокруг озера с рассвета до заката. В перерывах «спортсмен» усаживался на длинный клюв Цапли и рассказывал истории, которые совершенно зачаровывали благодарную слушательницу. Незнакомый мир, отголосками которого полны были попугаевы рассказы, выглядел для неё верхом совершенства. Рассказчик поведал Цапле о плюшевой накидке на диване, о цветных обоях на стенах, о зеркале в коридоре. Но главным в его рассказах всегда были: проволочный домик и яства, бесперебойно подаваемые туда в расписной кормушке. Не жизнь, а сказка… Цапля слушала с замиранием сердца, и думала:

- Ах, мне бы такой домик, в котором мы могли бы жить с Попугаем… Да я была бы самой счастливой цаплей на свете!

Увы, этот домик оставался для неё лишь красивой, но неосуществимой мечтой, которой она предавалась всё то время, пока кормила Попугая или слушала его нескончаемые  истории. Этот домик снился Цапле по ночам. Во снах она всё пыталась пристроить его на озере, но никак не находила подходящего места. Домик упорно не вписывался в её жизнь.

А Попугай всё тренировался. И вот однажды наступил день, когда француз решил, что готов к осуществлению своей мечты.

С Белой Вороной он проконсультировался, в какую сторону нужно лететь, чтобы попасть в город (и есть ли в этом городе большие деревья). Лебедь снабдила информацией о том, в какую сторону лететь точно не нужно. И вот, наконец, – решено: завтра, рано утром. Крылья вполне окрепли, маршрут намечен… в общем: всё готово к старту предприятия по поиску кормушки. Только… как сказать Цапле, что он улетает?

- Она не поймет моей мечты, - думал Попугай, - где ей, серой провинциалке…

Но улететь, не предупредив её, он всё же не решился. Долго собирался с духом, и, наконец, разговор состоялся.

Как ни странно, Цапля всё поняла и даже собрала Попугая в дорогу… Правда, выглядела она при этом совсем невесело…

Снаряжая своего француза, она думала: конечно же, такой яркой, целеустремленной птице – не место в лесной глуши; пусть он летит в свою загадочную Францию…

Всем этим разговорам о «городе» Цапля не придавала никакого значения, твердо зная, что её француз не променял бы её на что-то меньшее, чем Франция. Она и сама мечтала о Франции. Но Попугай не позвал Цаплю с собой, а напрашиваться у неё не хватило решимости.    

Ранним солнечным утром провожать Попугая собрались все обитатели озера, даже Белая Ворона, как ей ни было трудно, поднялась в эдакую рань. Ворон прилетел из своей глуши, а Филин специально задержался, не покинув к восходу своей ветки.  Райская Птичка щебетала и суетилась больше всех. Лебедь ещё раз напомнила Попугаю, куда наверняка не следует лететь, и он полетел.

Что до Цапли… Цапля грустно смотрела вслед улетающему французу, а из глаз её катились никому не видимые слезы. Она так была погружена в своё горе, так убивалась по своей потере, что и не заметила, как чуть поодаль на берег озера опустился Журавль.

Журавль смотрел на Цаплю и думал:

- Какая грациозная дама! Какие изумительные линии и пропорции! Она наверняка француженка!