Травмпункт II

               

Грустная история с относительно благополучным концом.

Первое апреля ознаменовалось моим падением с лестницы. Никто не толкал, сама не знаю, как это могло случиться. Хоть и была на высоких каблуках, но оступиться могла, с тем же успехом, и в тапочках. Соскользнула с верхней ступеньки и пролетела вниз головой четырнадцать ступеней. Сознание не теряла, приземлилась довольно благополучно. Почувствовала острую боль в кисти и в ключице. Голова цела, позвоночник не поврежден, вокруг испуганные люди.Кто-то кричит: «Срочно! Скорую!!! Кто-то поднимает, кто-то ощупывает. Глаза у всех размером с монету, выпущенную в Китае в честь Олимпийских игр*.
Один замечательный аспирант приказывает: «Не двигайтесь! Я занимаюсь парашютным спортом. У Вас, по всей видимости, сломана ключица и сильный ушиб кистевого сустава». Этот же аспирант сопровождает меня в ближайший травмпункт. Милое местечко. Первое, что слышу, резкое и громкое «Закройте дверь!» Наконец, попадаю в кабинет. Очень полная и недовольная женщина по деловому пишет направление на рентген, ползу вместе с аспирантом, спасибо ему, на рентген и обратно. Диагноз молодого человека, сопровождавшего меня, оказался точным. Женщина-травматолог спрашивает ассистента:
-У нас вата есть?
- Кажется, есть, немного.
-Ну, сейчас мы ей руки назад крест-накрест завяжем.
Подмышки продевается бинт с ватой, и я начинаю себя чувствовать цыпленком табака. Руки-крылышки отведены назад, бинт с той cамой ватой, которой «немного» врезается в мое слегка поврежденное тело. Недостаточное количество мягкого и пушистого материала аукается через 5 минут, мне кажется, что руки по плечи скоро будут отделены от места крепления без всяких хирургических операций. Перевязь впивается все сильнее. Но я стоически терплю, понимая, что альтернативы нет. Спрашиваю мрачного ассистента, нельзя ли что-нибудь сделать с кистью, очень болит. Не поднимая головы, он бросает: «А смысл…?» Говорю добрякам-костоправам, что у них очень гуманная профессия. Толстуха реагирует бурно, повествуя о том, что никто не ценит, и почему-то начинает рассказывать, что за вознаграждение в 100 долларов сажают, а за 100 миллионов нет. И что зарплата у них мизерная, но, я поняв к чему она клонит, не подаю вида, что догадываюсь, как поступают «приличные» больные. Нет ни желания, ни возможности отблагодарить за труды. Руки не слушаются, даже кошелек не смогу вынуть. Вот такая я неблагодарная тварь.
Отпускаю аспиранта, жду мужа, который, зная мои странноватые шутки, да еще и 1 апреля, сначала принял мой звонок за розыгрыш и спросил, цела ли лестница.
Сижу в вестибюле поликлиники, жду, пока супруг новоиспеченной калеки выберется из пробок. Рук уже почти не чувствую, везде болит и режет. Возвращаться в травмпункт, попросить ослабить пыточные бинты, что-то не хочется. Мне предписано явиться в другой травмпункт по месту жительства и второго пришествия там никто не ждет. А до моего места жительства в Абрикосове-Ларисове в час пик еще добраться надо. Наконец, я в машине, черепашьим шагом направляемся домой. Орудия пытки по-прежнему врезаются в плоть. Едем домой два с половиной часа, постанываю, дома ложусь на диван и тихо скулю. Кое-как пережидаю ночь. Утром отправляемся в богоугодное заведение по оказанию помощи каскадерам-неудачникам по месту выживания.
Впечатление такое, что попала во фронтовой госпиталь. Человек сорок стоит, сидит, полулежит, забинтованные, с костылями, в синяках, с травмами лица, рук, ног и других частей тела. Обращаю внимание на надпись над расписанием работы врачей-травматологов, она тоже калека, потеряла некоторые буквы «равматологическо деление» Часть мучеников стоит в длинной очереди в регистратуру, хорошо еще некоторые пришли с сопровождающими лицами, а те бедолаги, кто в одиночку прискакал на одной ноге, приполз, прихромал, приковылял, еле стоят на ногах. Некоторых качает, но регистратура – необходимый этап. Без этого не попадешь к эскулапу. Проходит каких-то сорок-сорок пять минут, и я в кабинете очень милого доктора. Этот симпатичный, добрый и мягкий человек сообщает мне, что надо купить нехитрое приспособление -  реклинатор для облегчения моих страданий. Еще каких-то два часа и муж привозит означенное средство удержания рук в нужном положении, широкие мягкие полоски с пластиковой пряжкой на спине. Снова едем в место помощи страдальцам. Врач добряк просит снять блузку и обрезает бинты, сразу снова хочется жить, реклинатор значительно мягче и не так давит на изрезанные места.
Пока проходит операция освобождения от пут, вбегает мужичок, смотрит в упор на меня, произносит: «Вот это да!» Потом выбегает и снова забегает. Мне уже наплевать на все. Невольный стриптиз даже отвлекает от боли и мук. А, кстати, в кабинете есть закуток, но меня туда почему-то не завели, а решили раздеть прямо при входе. Но мне уже все равно. Даже смешно. Получив указание явиться через десять дней, покидаю благословенное место. Еще три раза мне приходится приходить на прием уже в поликлинику к врачу со смешной фамилией Заварушкин, томиться в бесконечном ожидании своей очереди. Старичок лет семидесяти-пяти ни разу не посмотрел мою руку, спрашивал, что беспокоит, советовал использовать обезболивающие мази, заполнял какие-то бумажки и выдавал талон на последующий прием.
А приходила я все эти три раза, чтобы продлить бюллетень, хотя с самого начала доктор Заварушкин сообщил, что мне придется посидеть дома месяц или больше. Зачем ходить каждые десять дней в поликлинику? А вдруг у меня срастется все через десять дней, и я это скрою? Но министерству здравоохранения видней.
Я уже почти излечилась. Кисть побаливает, резких движений делать не могу, но и к врачам ходить не нужно, уже хорошо!