Охота в сентябре

Взгляд, устремленный в порыве познания
В нечто живое у края воды
Разве когда нибудь ты признаешь,
Жертвой себя, заметая следы..

Только почувствовав страх сомнений
Холод железа у себя за спиной
Дикий хрип ожившего зверя
Ставшего вдруг твоею чертой

Равные части времени суток
Ночь, день, рай или ад
Ловким движением смена фигурок
Кто то зловеще этому рад

Каждую ночь лезвием страха,
Несравнимый с уколом свинца,
Пронзает свист огромного взмаха
Ярости красок слепая пыльца

(с) Алексей Петров



В волнистой поверхности ручья весело отражались ленивые серые облака. Сквозь прозрачную толщу воды лучи утреннего солнца освещали глиняное дно, похожее на загадочный марсианский ландшафт, по которому проплывали косые тени от опавших листьев. Поперёк водного потока лежала большая коряга, огибая которую, ручей недовольно журчал.

Послышалась мягкая поступь и в компанию к облакам добавилась пара кисточек. Крупная рысь стояла на берегу, и, задрав нос, старательно ловила осенний воздух. Навострив уши, она замерла, но не заметив ничего, достойного её внимания, опустила морду к воде и стала громко лакать шершавым язычком прохладную влагу. Чёрные кисточки забавно задрожали в такт жадным глоткам грозного хищника.

"Папа, это кошка?" - мальчик опустил бинокль и посмотрел на отца. Отсюда хорошо просматривался тот участок. От подножья склона в долину уходила еле заметная звериная тропа, по обе стороны которой раскинулась непроходимая топь. Где-то посредине, маленьким оазисом из редкого кустарника и берёзок, возвышался небольшой клочок твёрдой суши, где ручей пересекал тропу, даря местной живности водопой.

"Это рысь", - не сразу ответил отец. Он заметил её присутствие вчера, но только сейчас появилась возможность спокойно наблюдать за перемещениями дикого зверя, который преградил им единственно возможный путь возврата домой. Сквозь оптику винтовки хорошо был  виден красивый пятнистый узор, обнажаемый порывами ветра  до светлого густого подшёрстка. Огромные мохнатые лапы, короткое плотное туловище, плавные движения наполнены силой и ловкостью.

Указательный палец переместился на спусковой крючок, и, почувствовав упругость пружины, начал плавное движение. Дыхание замерло, взгляд остановился на подрагивающем ворсистом боку. Ещё мгновение, и свинцовая пуля обретёт смысл своей жизни, подарив пушистому красавцу смерть.

Засохший цветочек издевательски кивал ветхими лепестками в осиротевшем окуляре прицела - рысь исчезла, не дождавшись выстрела. Она пропала, не издав не единого звука, как будто оборвалась киноплёнка с её изображением. Опустив ружьё чуть ниже, стала ясна причина внезапного исчезновения - зверь, с неестественно вывернутой головой, неподвижно лежал в воде.

Прильнув ещё раз к окуляру, он убедился, что рысь действительно мертва. И ничего подозрительного, ни следов крови или борьбы - только слепящие блики перекатывающейся на солнце воды, да беззаботно проплывающие жёлтые листочки. Происшедшее не укладывалось в голове. Сознание отказывалось признавать, что кто-то смог незаметно подкрасться к осторожному животному, и с чудовищной силой, молниеносно свернул ему шею. Отец посмотрел на сына. Мальчуган рассматривал в бинокль рыжих белок на ближайшей сосне.

Рысь обходится в природе без естественных врагов. Ни одно животное не способно одолеть этого хищника. Лисицы же вообще служат развлекательным материалом – она их, с особой жестокостью, просто убивает, не используя в качестве пищи. Единственная опасность – это вооружённый человек, который может одержать верх в неравной борьбе. Исподтишка. Но выстрелов не было, не было и капканов.

Несколько часов он лежал в засаде, высматривая в бинокль каждую травинку на злополучном островке, изучив наизусть очертания каждого листочка, корешка или камешка. Никакого движения, намёка или знака об опасности. Об утреннем происшествии напоминала лишь неподвижно лежащее в воде тело несчастного животного. И это останавливало от попытки продолжить путь. Внимательно обозревая окрестности ручья и каждый раз захватывая участок с торчащей шерстью из воды, по спине пробегал нехороший холодок.

Угасающий день не принёс никаких опровержений, способных развеять накопившийся ком нехороших предчувствий. Напротив, наблюдая за необычной оживлённостью галок над островком, а также, учитывая, что на падаль до сих пор никто не позарился, оставалось предполагать, что кто-то, затаившись у ручья, терпеливо поджидает охотников, невольно превратившихся из субъектов в объект охоты.

Стемнело. Мальчуган сладко сопел рядом. Ночь выдалась ясной, и в свете луны на серебристой поверхности болот, расплывчато выделялся тёмным пятном островок. Сумерки скрадывают расстояния, и сейчас этот клочок суши казался ближе. Но здесь достаточно безопасно, тропа хорошо просматривается и с большим запасом покрывается прицельной дальностью винтовки.

Он методично продолжал следить за долиной, за островком, за скрытым в темноте участком, где должна лежать рысь, попеременно закрывая то один глаз, то другой, давая отдых перегруженному зрительному каналу. Всё вокруг замерло, и лишь луна продолжала играть своим отражением в воде, где ручей огибал корягу.
 
Какой-то маячок в голове начал отчаянно сигналить, и нарастающая тревога внезапно прервала это монотонное наблюдение, доведя до сознания, что среди переливающихся лунных бликов мозг давно уже отчётливо выделил два, отличавшихся от остальных немигающим металлическим блеском. Кто-то неподвижно смотрел прямо на него.
 
Кровь застыла в жилах под воздействием гипноза двух ярких точек, и он понял, что уже неотрывно ведёт их по траектории тропы, всё ближе и ближе, навстречу к себе. Он смотрел кому-то в глаза, которые, плавно покачиваясь, указывали, что их обладатель вполне материален и сейчас, крадучись, ступает по земле. Каждый шаг ночного гостя  отзывался ударом молота в стиснутых от дикого напряжения висках.
 
Не помня себя, он вскочил, выхватил фонарь, и яркий сноп света разорвал мрак - тропа была пуста. Собрав нервы в кулак, погасил свет, и так и остался неподвижно стоять, напряжённо  вслушиваясь в осеннюю  ночь, пытаясь нащупать хоть какое-то объяснение этой неконтролируемой вспышке страха. Лишь однажды, откуда-то издалека, ему послышался тихий всплеск воды.

Бинокль был отложен в сторону, уступив место перекрестию прицела, пусть и менее мощному по светосиле, но зато подкреплённому убедительными аргументами, против которых всё живое на земле бессильно. Опустошив свою душу от эмоций, слившись с прикладом и сплавившись с оружейной сталью, превратив себя в машину, запрограммированную только на одну цель, он застыл в приступе анабиоза, где только глаза, прикованные к тёмной поверхности ручья, и указательный палец на спусковом крючке, оставались единственной живой цепью.

Это не заставило себя долго ждать. Перекатывающиеся блики на чёрной поверхности воды расступились, и в освободившемся пространстве, сначала тускло, а затем, по мере возвышения, всё ярче и ярче, засветились холодным металлом зрачки чьего-то, наполненного разумом, взгляда. За несколько сотен метров отсюда, миллиарды нейронов, подчиняясь заложенному алгоритму, уже замкнули цепь в нехитрой системе и смертоносный заряд, разрывая воздух, вырвался на свободу. Через мгновенье долину накрыл душераздирающий вой, наполненным таким отчаянием и тоской, сравнимый только с криком матери, у которой навсегда отнимают ребенка. Тут же с неба рухнула оглушающая тишина.

Над краем горизонта забрезжила тонкая полоска рассвета. Долина начала оживать, наполняться красками, и ветки кустарника, обласканные первыми лучами солнца, отбросили по берегу ручья длинные тени, которые, изгибаясь, пересекали чьё-то неподвижно лежащее тело. Сюда, оступаясь, то и дело падая в воду, разлившуюся по краям тропы, уже бежал охотник. Добравшись до острова, он приблизился к ручью, сделал несколько шагов и остановился.

На земле лежала женщина. Видимо, в момент выстрела она сидела на берегу и от удара просто откинулась на спину. На худом и измождённом лице застыла гримаса невыносимой обиды и боли. Впалые щёки, заострённый носик, чуть приоткрытый рот и глаза, смотрящие прямо в небо. Костяшки рук побелели от судорожного напряжения, пальцы мертвой хваткой сжимали клочки выдернутой с корнем травы.

Он узнал её. Ещё тогда ночью, он узнал этот взгляд на тропе, и страх полностью завладел его разумом. Страх, который преследовал его с момента их расставания. Уже второй год, как он пытался забыть и выжечь калёным железом все подробности того случившегося кошмара.

Они встретились, когда ему было чуть за тридцать, а ей чуть за двадцать. Оба уже познали горечь первого неудавшегося брака и последующей разлуки, но разбитые сердца согревали маленькие частички их душ. У неё была белокурая красивая девочка, похожая на маму. У него — смышлёный и, не по годам серьёзный, мальчуган.

Три месяца неземного счастья слились в одно мгновенье. «Так не бывает», - думал он и не ошибался. Скоро ему предстояло сделать выбор, который сожжёт его жизнь в тлен. Глядя на своего сына, он оправдывал себя, внушал и находил объяснения, доказывал неизбежность случившегося. Умереть самому, оставив сиротой родную плоть, или дать погибнуть маленькой девочке своей новой, только что повстречавшейся любви? Он выбрал второе.

Через две недели, не выдержав сумасшествия убитой горем женщины, он бросил её. Оставил всё, лишь бы забыться, уйти на другой конец света за тысячи километров. Но каждую ночь, катаясь в бреду, он чувствовал кожей её испепеляющий взгляд. Тогда, сбегая, он обернулся на пороге.

Он смотрел на её красивое лицо, на тонкую шею, на ещё полных жизненных сил грудь с маленькой родинкой, про которую часто шептал, что это знак счастья. Комок подкатил к горлу и, не в силах больше воспринимать происходящее, он просто опустил глаза себе под ноги. В зеркале воды отражалась сгорбленная, придавленная тяжестью свинцового неба, тень. Набирающее силу сентябрьское утро играло искорками в седых, развевающихся на ветру, волосах.