История не о любви

                Вместо предисловия


    Все нижеизложенные события происходили на самом деле, в промежутке с сентября 2008 до марта 2009 года.
    Все персонажи являются абсолютно реальными, так же как и их реплики, поступки, ситуации и прочая ерунда, с ними связанная.
    Хронология в описанных событиях намеренно не соблюдена. 
    Также, прошу заранее меня извинить за слишком пафосный слог и преотвратный стиль в целом – я правда старалась, но, как говориться, выше головы всё равно не прыгнешь.
    И, отдельно, to ********* – я убрала все самые интимные подробности из этого рассказа, но, если что-то ещё осталось – прости меня за это. Ты знаешь, как я не люблю жертвовать фактами.
    Эту историю я целиком и полностью посвящаю тебе – извини, если кое-где написано слишком уж бездарно, или воспринимай это просто как очередное письмо.
    Я только хочу, чтобы ты знала – всё это только благодаря тебе. Ты сделала меня тем, кто я есть сейчас, и было бы нелепо отрицать, что все лучшие моменты моей жизни, так или иначе, были связаны с тобой.
    Большую часть рассказа я писала ещё зимой, поэтому не удивляйся некоторым строкам и обращениям – ведь когда-то всё было именно так. А может быть, это только мне так казалось.
    В любом случае – я всего лишь изложила нашу историю.
    Просто освободила нас от неё.
    Быть может, это самая слабая вещь, которую я когда-либо написала.
    И единственный её плюс в том, что она – на 100% реальна.
 
   
                * * *

    
    Мне кажется, ты всегда была со мной, тебя просто не могло не быть – мы познакомились задолго до того, как узнали о существовании друг друга. И сейчас, снова и снова возвращаясь в наше общее прошлое, я вспоминаю кое-что из нашего будущего.
    Вспоминаю холодное солнце твоего города и снег, в промозглой тьме осыпающийся с фонарей – медленно, почти недвижно, - но, кажется, мы никогда не виделись зимой у тебя?.. И если мне сложно сейчас говорить, то лишь по той причине, что всё, что я собираюсь сказать, ты уже знаешь, - и мне впервые легко говорить, по той же причине.
    На самом деле, я испытываю сейчас жгучий и непреодолимый стыд, смешенный со странной отчуждённостью - как будто пишу тебе письмо через много лет, когда всё уже стало другим, и мы – сами по себе, и за каждой из нас – долгий пройденный путь, заканчивающийся ничем. Тогда как время давно остановилось, но стрелки настенных часов предательски продолжают двигаться, и всё здесь пребывает в запустении – только призрак твоего присутствия в комнатах не даёт поверить в то, что я всё придумала. Придумала тебя, придумала эту историю и звёзды, под которыми мы в ней были… И даже себя. Но не прежнюю, а ту, которую я обрела после…
    Ты говоришь, что скучаешь… Я тоже скучаю. У нас было слишком мало времени, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы я отвыкла от своего одиночества. И сейчас мне с ним тяжело, с этим тягостным чувством, вызванным твоим отсутствием. Всё проходит мимо, почти не касаясь меня, и порой мне страшно оттого, что всё, что никак не связано с тобой, кажется мне совершенно бессмысленным. Как будто я нашла какой-то высший смысл, и всё остальное отмелось за ненадобностью.
    - Знаешь, я теперь все события в своей жизни делю по принципу – то, что было до тебя, и то, что уже после…
    - Мне это льстит, и не более, - ты произносишь это с неподражаемым оттенком – нельзя сказать, чтобы это была надменность или равнодушие, или и то и другое, но это что-то настолько свойственное тебе, что я невольно начинаю восхищаться твоими интонациями и опять погружаюсь в уже привычное, алкогольно-расслабленное состояние, из которого меня, время от времени, выводит твой голос.
    Эта твоя очаровательная манера растягивать гласные. Лёд, глухо позвякивающий в высоких бокалах с коктейлями. Смех за столиком напротив – две, претенциозного вида, девицы, иногда подозрительно косящиеся на нас.
    Вроде бы в тот день ты ещё жалела, что столик у окошка уже занят. Зато там были поистине монументальные салфетки – ярко-зелёные и лимонно-жёлтые. И всегда играла музыка – несуразный саундтрэк всех наших пьяных вечеров в одном захудалом пермском кафе с дурацким названием «Ассорти», о чём свидетельствовали светящиеся буквы на входе.
    - Гедонист, - констатировала ты, наблюдая, как я с идиотским восторгом принимаюсь перебирать эти несчастные салфетки.
    В тот день мы много говорили о тебе, главным образом потому, что в моей биографии не было ни единого угла, за который бы хотелось заглянуть, из-за чего мне, как всегда, было довольно неловко, но в то же время я была достаточно сконцентрирована на настоящем моменте, и мне всё равно было не до воспоминаний и всяческих глобальных углублений в прошлое.
    За окном, кажется, падал снег. Привычно хотелось спать от выпитого, и всё казалось таким особенным и нереальным – словно сюжет ещё не приснившегося сна, или атмосфера недописанной песни, когда томление надорванного аккорда выливается за пределы спектра допустимых частот, а отзвук его - зависает в воздухе, и смутное предчувствие открывает пространство вариаций на заданную тему. Словно музыка, которая уже рождалась, но ещё не была озвучена. И я могу поклясться, что слышала её тогда, но она так скоро умирала, не успев ещё и родиться, обретя себя в звуке.
    Это был момент необъяснимой тревоги – один из многих, когда я чувствовала, что между нами всегда останется что-то, что будет понятно только одной из нас. Как бы я не пыталась приблизиться к этому, постичь что-то, изначально мне непредназначенное – оно ускользало, словно дым твоих сигарет, растворявшийся в звенящем, напряжённом воздухе.
    Слишком долго мы существовали сами по себе. Слишком быстро признали наше родство.
    Мы поощряли друг в друге бесконечные наши странности, и казалось, чем больше неясного было между нами – тем сильнее мы тянулись друг к другу.   
    - Мне сейчас так хочется тебя ударить. По лицу. Но я сдерживаюсь, - говоришь ты.
    Только сейчас я обращаю внимание на молниеносно сменившиеся декорации. Мы почему-то сидим в полутёмной комнате, друг напротив друга и, кажется, у нас обеих чертовски самонадеянный вид, потому что каждая втайне чувствует себя превосходно.
    Мне хочется сказать, что ты мне всем этим безумно льстишь, но необходимость реагировать адекватно всё-таки одерживает верх, и я говорю что-то невнятное, кажется, насчёт того, что это взаимно.
    На самом деле меня радует, что мы вообще начали говорить откровенно.



                * * *


    Мы обе сидим на полу, я обнимаю тебя с каким-то животным остервенением, уткнувшись тебе в плечо, и не могу тебя отпустить, ведь стоит мне это сделать – и ты будешь в той же мере принадлежать мне, как и этой ночи, этому городу, этой комнате, в конце концов… И всем тем людям, которые сейчас далеко от тебя, но которых ты когда-то любила и, может быть, любишь до сих пор. И даже тем, кто просто проходит мимо – всем посторонним, которые лишь ненароком касаются тебя взглядом и пропадают уже навсегда.
    Но когда у меня в руке твоя ладонь – мы есть друг у друга. Всё вокруг может тысячу раз измениться, а за эти секунды может истечь не одна вечность, но когда я кончиками пальцев ощущаю сквозь кожу трепетное биение твоей жизни, я осознаю, какими нелепыми и надуманными, в сущности, являются все мои опасения и страхи.
    Потому что, это же так важно, ощущать рядом чью-то жизнь, кроме своей собственной, бросая тем самым вызов извечному эгоизму, который, рассеиваясь, открывает взору потаённые стороны души.
    Затаив дыхание, ощущаю прикосновение твоих губ к своей щеке.
    - Ты не представляешь, как мне сейчас приходится переступать через себя…
    - Мне тоже, - говорю я, проделывая то же самое.
     “Only when I lose myself in someone else, then I found myself, I found myself...”
    Кажется, только теперь я начинаю понимать, что это значит.
    А ты всегда любила эту песню…
    Просто нам надо было однажды послушать её вместе.
    Сколько ещё подобных моментов было в нашей общей реальности?
    В тот день, в кафе, ты это сделала, вероятно, чтобы меня утешить – уж очень у меня тогда был несчастный вид. Ты, конечно, опять вспоминала кого-то из своего прошлого. Кого-то, кого тебе не хотелось бы вспоминать, но это оказалось сильнее тебя, и я была вынуждена обречённо внимать твоим увлекательным, красочным рассказам о том, что было до меня..   
    Но самое страшное, что я знала - на этот раз ты говоришь правду.
    Отчётливо помню это ощущение – когда ты так близко, что твои волосы почти касаются моих плеч, а твой запах смешивается с моим запахом.. и я закрываю глаза – неосознанно, помимо своей воли, а когда открываю – ты уже опять далеко, ты зажигаешь очередную сигарету, ты ничего мне не говоришь, ты кажешься чертовски одинокой…
    Но кожей я всё ещё чувствую тепло твоих губ – словно слабый, едва ощутимый ток – это просто касание.. это мгновенно.. но это, кажется, лучшее, что ты могла тогда для меня сделать.
    Как и в тот день, когда мы, кажется, целую вечность прощались в поезде. Я обнимала тебя.. снова и снова, и мне ничего не стоило уйти тогда.. я могла в любую минуту сказать «пока», и убраться из этого чёртового поезда, который увезёт тебя от меня. Но я почему-то не уходила. Почему-то…
    Мне ничего не стоило уйти тогда.
    Просто выйти из этого проклятого поезда.
    Это было легко, но я всё стояла, периодически набрасываясь на тебя с объятиями.
    И тогда ты как будто поняла, что от меня не так-то просто отделаться. Что я пытаюсь растянуть тот момент, который лучше вообще не переживать – вот ты есть со мной, а вот – тебя нет. Но я тогда, как бы застряла в этом промежутке – ты была рядом, но я знала, что через несколько минут я смогу быть с тобой лишь мысленно, и по сути – тебя уже не было со мной.
    И чтобы прекратить это долгое, душераздирающее мгновение, когда я в очередной раз притянула тебя к себе, ты подставила мне щёку.. или мне это лишь показалось, но разве я могла не поцеловать тебя тогда? Пусть это было нелепо, как всегда - слишком трогательно и по-дружески. Ты, хотя бы, целовала в губы – пусть это и было так невинно, и после всего, что было в твоей жизни с кем-то ещё…
    Но я всё равно всегда умудрялась чувствовать что-то большее.
    Как будто между нами и в самом деле что-то когда-то было…



                * * *


    Размытая панорама города. Медленно падающий снег. Гул проезжающих мимо автомобилей. В моей руке опять оказывается злосчастная бутылка вермута “salvatore” и, как ни противно ощущать во рту его приторный, сладкий вкус, я всё-таки делаю маленький глоток, скорее для того, чтобы просто создать вид.
    В следующей, выхваченной из памяти сцене, мы уже лежим вместе на снегу, и тишина леса кажется почти священной. А небо всё кружится, осыпаясь белым… и невозможно отвести взгляд, потому что лежать можно только неподвижно, а при попытке подняться – глянцевая картинка зимнего пейзажа мгновенно начинает мутиться и зловеще покачиваться, рискуя поменять небо и землю местами.
    Я думаю, что, возможно, это последнее, что я вижу в своей жизни. Потому что такие моменты, как этот – не имеют ни начала, ни конца, застывая в какой-то своей отдельной вечности. Они сбиваются во времени, и мы подчас не можем вспомнить, когда это было – несколько лет, или несколько дней назад. Но мы помним их как мгновения идеального сосредоточения жизни, когда гармония с окружающим, внешним миром делает нас неосязаемыми для мира потаённого, спрятанного глубоко внутри нас самих. Мы словно не ощущаем самих себя, становясь частью природы. И наша жизнь кажется нам чем-то столь отстранённым, что мы совсем не боимся её потерять.
    В такие минуты, вероятно, мы ближе всего к смерти. Мы как бы уходим в небытие, находясь в единстве со всем неэмоциональным миром – с деревьями, с падающим снегом, с ветром.
    И всё, что я могу – из последних сил поддерживать своё физическое присутствие. Потому что рядом – ты. И я, рано или поздно, должна к тебе вернуться.



                * * *


    Когда я пишу тебе письмо, я обращаюсь не к Вселенной, я обращаюсь к тебе, потому что ты и только ты меня слышишь.
    Когда я хочу обнять тебя, я хочу обнять ТЕБЯ, а не своё представление о тебе.
    Когда я говорю, что люблю тебя, я люблю ТЕБЯ, а не атмосферу, которую ты привносишь своим присутствием.
    Когда я говорю, что люблю тебя.. когда я тебя люблю.. я сама становлюсь Вселенной, и пропускаю через себя все твои атмосферы и все свои представления, но в то же время – я не являюсь никем.
    В день твоего отъезда в Москву мы просто смотрели фильмы по DVD, передавая друг другу бутылку лаймового пива. Мы неплохо смотрелись и так – следы вчерашнего неумеренного распития портвейна можно было списать на аристократическую бледность, в конце концов.
    - …ты сразу включилась в игру, тебе понравилось быть жертвой, - говорила ты, и в такие моменты даже мои самые непростительные слабости, казалось, возвышали меня и придавали сил в моих собственных глазах.
    - …так странно.. и восхитительно!..
    - По-моему, мы с тобой извращенцы, друг мой…
    Всё это было в нашем стиле - извечное состояние лёгкой удолбанности, о чём свидетельствовали аккуратным рядком выставленные бутылки под столом; бесконечный космический трёп обо всём том, о чём более или менее вменяемые люди и помыслить не могут; сопровождающие нас повсюду тайные подтексты – они во взглядах, в жестах, в словах, обращённых друг к другу.
    Наверное, в этом и заключается сила моей любви – когда больнее всего для меня – причинять боль тебе, пусть даже того не желая.
    Я – неправильный Артюр Рэмбо, который целует ладонь Поля, едва ощутимо проведя по ней холодным остриём ножа.
    Я – Робби Росс, осмелившийся отстаивать своё место в жизни Оскара и оттенивший собой несносного, эгоистичного ребёнка, нарекаемого им ласковым именем Бози.
    Я – всего лишь отзвук тебя, Друг.
    И я – это Вселенная.


                * * *


    В такие минуты я не знала, где заканчиваюсь я, и начинаешься ты, или же напротив – где заканчиваешься ты, и начинаюсь я сама. Не хотелось бы говорить о единстве, потому что мы никогда не стремились дополнять друг друга – скорее, мы просто отражали друг друга с зеркальной точностью. Что же касается единства - то это, на мой взгляд, удел лишь тех, кто ничего из себя не являет поодиночке. Сливать тебя с собой? Ну уж нет! Ведь я слишком люблю тебя именно такой – не зависимой ни от кого, когда ты – это, прежде всего, ты, ведь только когда мы вместе, то начинаем плавно перетекать друг в друга.
    Скорее, сущим кошмаром мне казалась перспектива, однажды заглянуть в зеркало и увидеть там чужое отражение, вместо своего собственного. Возможно, этим и объяснялась моя извечная, всепоглощающая  ревность, которая временами была сильнее даже, чем моя любовь. Та ревность, которой отравлено моё сознание и которая мешает мне любить так искренне, самоотверженно и безмятежно, как я могла бы, не будь этого постоянного страха, рождённого постыдным недоверием, страха, сеющего во мне отчаянную и почти неприличную ненависть.
    Это страх потерять тебя.
    Единственное чувство, которое может быть сильнее моей любви.


                * * *


    В отношениях наших, в любые времена, всего хватало сполна – вины, сумасшествия, страха, боли и жгучего, пронзительного интереса – всё это явилось благодатной почвой для зарождения во мне несмелого ростка сладковатой, болезненной страсти. Страсти, призванной скрепить наши отношения и нашу дружбу. Ведь сколь многому я обязана только лишь этому ощущению, словно распылённому в атмосфере – ощущению, от которого тяжелеет воздух, и становится трудно дышать. Едва уловимо, почти не касаясь меня, это неясное, но постоянное чувство паутиной оплетает мою яростную привязанность к тебе, ослабевая, быть может, только в моменты ревности.   
    И мне отвратительна мысль, что за эту страсть, взращенную в моей беспрестанно мечущейся душе чистейшей поэзией и какой-то необъяснимой ментальной жаждой, я должна стыдиться этого чувства. Не только перед другими, но даже отчасти перед тобой – не за то, что я чувствую, а за то, что я не могу познать этого чувства сполна, ведь я даже не уверена в том, есть ли оно вообще, или это лишь иллюзия чувства – плод моего романтически настроенного воображения.
    Познать это ближе – значит разрушить то, что было прежде. Разрушить непознанное. Иными словами – то, что, будучи познанным, освобождается от тайны, становясь непростительно предсказуемым и будничным.
    Я не могу признаться нам обеим в том, что я хочу подойти к этой грани как можно ближе. Возможно, даже пересечь её. Но я не уверена. Ты же – отзываешься обо всём этом так, что тебя невозможно понять. Я не знаю, чего хочешь ты, и чего хочу я. Только мне и не нужно знать. Это ведь ты всегда задаёшь вопросы,  в надежде получить на них ответ.
    Я же - ни о чём не спрашиваю. Мне больше ничего и не нужно. Мне просто важно знать, что ты рядом.
    Что ты – со мной.               

               
                * * *


    Я люблю твой город. Самый зелёный город на свете. Зелёный – даже в названии*. Зелёный, как изумруд. Быть может, это тот самый Изумрудный Город из детской книжки с яркими, красочными картинками и крупным шрифтом на ослепительно-белых страницах.
    Я хочу впитать в себя зелень твоих улиц, вдохнуть твоё присутствие, распылённое в воздухе, отдать себя рассвету твоего города, с его холодным зимним солнцем и тёплым снегом, раствориться вместе с тобой в его вечерних огнях, уходящих застывшими фонарями в бесконечность.
    И только в такие минуты я знаю, что мы будем всегда.
    Где-то там, где слепящие, раскалённые звёзды становятся вечностью.
    А вечность становится нами.
    И мы – везде.
    Только я боюсь протянуть руку и дотронуться до спящего звёздного неба.


                * * *


    Когда ты смотришь на меня, я не могу дышать. В такие моменты я всегда смущаюсь, мне становится неловко за своё несуразное чувство, словно стремящееся выдать меня со всеми моими нереализованными способностями и внутренней глубиной.
    А потом я вспоминаю, как сильно бьётся твоё сердце под одеждой, когда я обнимаю тебя, или напротив - когда ты обнимаешь меня… и как дрожат твои руки.
    И тогда я смущаюсь с удвоенной силой.
    За тебя и за себя.


                * * *


    - Так о чём мы говорили? – подаю голос я, когда мы вновь выходим на улицу.
    Сухой, сентябрьский ветер запутывается в ветвях и шуршит пожухлыми листьями. У меня в кармане лежит измятый абонемент на метро. Я зачем-то достаю его и принимаюсь с сосредоточенным видом изучать.
    - Ты не помнишь – осталась у тебя ещё одна поездка или придётся новый покупать?
    Ну, что ж. Это был бы вполне закономерный вопрос, если б я знала, на сколько поездок рассчитан этот абонемент вообще.
    - Осталась, наверное, - бросаю я невнятно, едва ли поспевая за тобой.
    Кстати, вот ещё за что я тебя люблю – ты всё делаешь быстро. Быстро ходишь, быстро отвечаешь на письма, быстро меняешь свои взгляды на жизнь...
    - Наверное, я сказала, что ненавижу себя в такие моменты, - говоришь ты, чуть замедлив шаг, но всё-таки не останавливаясь, - За то, что говорила все те ужасные вещи. Ты, например, этого точно не заслуживала никогда.
    - Если ты говорила – значит, заслуживала.
    - Ну, чем? Ты же любишь меня. Не знаю за что. Может быть за это и любишь. Ведь ты садомазохистка, Элайн.
    - Эээ.. то есть?
     Вот всегда затрудняюсь реагировать на комплименты. Особенно – на такие неоднозначные.
    - Неважно, - ты не смотришь на меня, и я на самом деле втайне радуюсь, что ты не видишь выражения моего лица в эту минуту.
    Ты всегда считала, что я ловлю кайф не с тех вещей, с которых его ловят нормальные люди. Вот только насчёт тебя я неуверенна тоже. Слишком уж ты любишь всякую мозговыносящую эстетику – от рекламы dior до истории детства Святой Джеремайи**.
    - Неважно, - повторяешь ты уже для себя или просто – в ветер.
    У тебя в такие минуты бывает задумчивое и отрешённое выражение лица. Такое, что мне хочется проникнуть глубже в твоё сознание, чтобы каждый твой взгляд, обращённый внутрь - был мне понятен.
    - Так вот, Элайн, я действительно предпочла бы не проходить всего этого с тобой. С кем угодно, но только не с тобой. Не должно было у нас быть всей этой фигни в отношениях.
    - Нет-нет, всё правильно, - спешу тебя заверить я, - Нужно было всё выяснить, чтобы потом не было недомолвок. Я всё понимаю. Я же не злюсь из-за этого…
    - Я вообще не понимаю, как ты всё это терпишь.
    Ветер поднимает твои волосы. Он дует со всех сторон – холодный, дерзкий, оседающий зимним привкусом на губах.
    Не знаю, холодно ли мне.
    Не знаю, хорошо ли мне.
    Но где-то в глубине своего существа я снова чувствую зарождающийся росток любви более осязаемой, более физической. Он разрастается щемящим теплом – огромная, грубая нежность, утопленная в недрах подсознания.
    Как цветок, пробивающийся сквозь камни.
    Я спотыкаюсь и останавливаюсь:
    - Не надо. Не говори так. И ты, и я – мы не созданы для сожалений о прошлом…
    - А для чего же тогда?
    Отвечая на твои вопросы, я всегда рискую показаться слишком некомпетентной.
    - Ну.. скорее для того, чтобы гулять в красивых городах, под этими вечными звёздами.. которые с каждым шагом становятся ближе..
    На самом деле в тот миг звёзды не просто приближались – целый космос был во мне.
    Но мне кажется, или ты плачешь?..


                * * *


    Ты становишься позади меня, и я ощущаю мягкость твоего прикосновения - твои руки ложатся мне на плечи, ты обнимаешь меня, и я постепенно теряю остатки разума, откидывая голову тебе на плечо и закрывая глаза. Мне слишком хорошо, чтобы о чём-то думать. Всё тело окутывает приятное тепло – это мартини, это красный абсент, алеющий в бархатной черноте зала, это безумный драйв электрогитар, струны которых – до предела напряжённые нервы, подключенные к усилителю. Это нежность, распускающаяся внутри меня. Там, в толпе одиноких, бьющихся сердец, словно стремящихся вырваться из грудных клеток, я отчётливо ощущала два, уже словно отчаявшихся, сердца – и пусть они были слишком разными, но они принадлежали нам. Тебе и мне. И я никогда никого так не любила, как тебя в тот момент. Безумными вспышками, неоновым мерцанием, обжигающим алкоголем в меня вливается это обманчивое, но невероятно дурманящее чувство. Ведь мне просто нужно знать, что ты рядом. Пусть даже твои мысли сейчас не со мной – мне просто важно чувствовать твоё тепло, ощущать биение твоего сердца.
    Я не одна. Не одна, чёрт возьми. И ты тоже не одна. Ты не можешь быть одной, ты не должна. Если бы я могла.. рассказать тебе о чём-то большем, о чём-то таком, что заставило бы тебя изменить все твои принципы и убеждения относительно космического одиночества. Но ведь каждый так чертовски космически одинок.. даже здесь, где все касаются друг друга просто из-за тесноты.. из-за отсутствия пространства.. или из-за какого-то дурацкого тактильного голода…
    - Сэр Кристус! – истошно орёт какой-то чувак, стоящий по правую руку от тебя.
    Собственно, я не успеваю среагировать и понять, что же происходит, но ты, кажется, отвечаешь ему что-то в духе:
    - Какой ещё сэр Кристус?! Его уже год нет в группе.
    Едва не в следующий момент, я вижу картину, неизгладимо-травмирующий эффект от которой не может смягчить даже водка, запитая пивом. Ты буквально впиваешься в это лохматое темноволосое существо, целуя его так, словно это какой-то грёбаный тайный ритуал, понятный только вам двоим. Во всяком случае, я резко начинаю ощущать себя не в теме, едва удерживаясь от закономерного возгласа «какого чёрта!». Я не понимаю, что происходит, и на долю секунды мне становится жутко и в то же время отвратительно, как будто ты делаешь это специально для меня. Но, впрочем, я льщу себе, не так ли? И если ты просто намереваешься словить кайф, то я, пожалуй, не буду тебе мешать.
    На самом деле, в тот момент мне с трудом удавалось сдерживать слёзы. Я в полной мере почувствовала свою беззащитность. Мне хотелось ощутить кого-то рядом, и чья-то рука, словно услышав мои мысли, покорно легла мне на талию. Рука была тяжёлой и горячей, но она внушала спокойствие, и я не противилась ей, позволяя увлечь меня за собой, к самой сцене. Почти без отвращения, я прижималась к этому тёплому, тучному телу, разглядывать обладателя которого у меня просто не было сил. Он не отталкивал меня, и в какой-то момент даже попытался меня поцеловать – я помню только привкус его мерзкой слюны на языке, после чего он тут же отстранялся, как будто его что-то в таком положении вещей смущало. Однако, при этом, его руки были под поясом моих джинсов, и он ещё раз меня поцеловал.
     Кажется, в этот момент, мне удалось разглядеть его получше, но в следующее мгновение я уже забыла всё то, что видела, нечаянно наткнувшись взглядом на тебя и этого прибалдевшего мальчика, который, кажется, ещё оказался другом того, который в это время любезно меня утешал.
    Они обменивались многозначительными взглядами, пока я безуспешно тянулась к тебе, в надежде вызвать хоть каплю сочувствия или просто привлечь внимание. И в какой-то момент, я снова почувствовала тепло твоих рук, твоё дыхание, запах твоих волос близко.. близко.. в любом случае, даже если это был поцелуй, я была уверена, что ты меня просто с кем-то перепутала. Тем более, что вскоре ты снова уже была не со мной, и я уже откровенно лезла к вам обоим, пытаясь помешать, или просто присоединиться. Тем более, что тот парень смотрел на меня с такой милой и ненапряжной улыбкой. Как будто так всё и должно было быть. Как будто мне всё равно с кем ты…
    Не имея возможности восстановить хронологию событий, так или иначе, помню, что в какой-то момент я обернулась и не увидела тебя. Я шарила беспрестанно-мечущимся взглядом по залу и всё не находила тебя, натыкаясь на чьи-то внимательные лица, которые, казалось, смотрели на меня даже с некоторым сочувствием, как будто могли что-то знать...
    Сложно сказать, испытала ли я облегчение, когда вновь наткнулась на эту вашу парочку. Вы так и не отлипли друг от друга. Скорее всего, я вообще уже ничего не испытала. Но всему когда-то приходит конец.
     - Пошли, - ты решительно берёшь меня за руку, и мы уходим вглубь зала.
     А может быть, мы снова идём выпить, и я уже представляю понравившегося тебе бармена, с собранными в хвост тёмными волосами. Кажется, это он спрашивал, можно ли нам уже пить спиртное? Нет, тот был совсем другой… В любом случае, все они становились симпатичнее по мере того, сколько наливали. И кажется, когда мы уже уходили, я даже признала, что тот бармен правда был ничего…
    А потом мы сидели в каком-то сомнительном по престижу заведении и ели какую-то навороченную булку с запечённой ветчиной и сыром. Она была горячей, и это было чертовски приятно – просто вот так вот сидеть в такой неожиданно-спокойной и тихой обстановке, наворачивая одну булку на двоих с чем-то, наконец-таки, безалкогольным, вроде банального чая.
    - И всё-таки это было здорово. Тебе понравилось?
    - Ну, конечно! А ты как думаешь?! Это было… это было действительно классно, и я даже не ожидала…
    - Я же тебе говорила, - восторженно перебиваешь ты и со странной улыбкой интересуешься, - Мне кажется, или мы с тобой тоже целовались?
    - Тебе не кажется…
    Потом ты звонила родителям, убеждая их в том, что на дорогах просто бешенные пробки, невзирая на столь поздний час.
    А возле дома, мы распевали песни Pulp – “his&hers” и “this is hardcore”, и если проходивший мимо мужик, выгуливающий собаку, не оценил наших вокальных данных – что ж, помнится, мы тогда не сильно расстроились.
    It was such a good time.
    Amen.


                * * *


    Я никогда не могла воспринимать тебя как одного человека. У тебя слишком много лиц, и в каждом – есть что-то, знакомое мне, и в то же время – скрытое от меня.
    Судя по всему, я знала не одну девушку – их было несколько, но каждая из них – ты.
    К первой я всегда безотчётно тянулась, испытывая непреодолимую нежность. Вторую же – старалась избегать по ряду вполне уважительных причин. С третьей нам было чертовски весело обсуждать всё на свете, и мы превосходно понимали друг друга. С четвёртой мы как будто были друзьями, с пятой.. могли, например, замечательно провести ночь, а с шестой не знали о чём говорить поутру.
    Пардон, кажется, была ещё одна – с ней мы просто так и не были знакомы.


                * * *


    С озадаченным видом изучаю запись на полях какой-то своей тетрадки, гласящей буквально «реальность затупленной бритвой резала вены иллюзий», пытаясь понять, к чему это, собственно? Дальше идут стихи. Наверняка о тебе. Ну да, так и есть. Неуёмный поток больного сознания.
   После – несколько идиотских пафосных фраз, которые затем вошли в этот рассказ. А на следующей странице целое письмо-исповедь, иначе и не назовёшь. Неотправленное. Бывают же счастливые случайности. Как раз в тот день ты, кажется, позвонила мне, и я была так чертовски польщена тем, что ты знаешь мой телефон, что была просто на седьмом небе от счастья.
    Хотя, если честно, я вовсе и не собиралась отправлять тебе то письмо. Да это и не письмо вовсе. Просто я писала это, и мне становилось легче. Так глупо…
    «Мы с тобой слишком разные - слишком, чтобы заметить это только теперь».
    Да какая, чёрт побери, разница! Конечно, разные, и чего в этом удивительного. Зачем я вообще цитирую это своё письмо…
    «Не надо отвечать мне на это письмо. Я всё равно не прочту его. Не смогу, считай это слабостью».
    Блин, что за дерьмо. Вот так и привыкаешь издеваться над своими собственными мыслями и переживаниями. Вот так и учишься себя ненавидеть. Через всё это грёбаное унижение. И разве можно, при таком-то раскладе, удержаться от того, чтобы не ударить по своему отражению в зеркале, если оно – это всего лишь заплаканная девятнадцатилетняя девочка, которую так и не поняли… хотя она так старалась соответствовать. Со-ответстовоать. Кому или чему? Она, верно, и сама не знала, просто наивно надеясь понравиться.
    Но в чертах этого лица не было ни силы, ни твёрдости, ни уверенности.. ни даже просто банальной озлобленности на всех и на каждого, кто когда-либо заставил плакать. Только лишь тупая растерянность. Беззащитность. Боль. Жалость.
    Жалость к себе, разумеется. Жалость и ненависть.
    Некого было обвинять.
    Я всё это уже знала наперёд, когда безотчётно и неосознанно выводила на полях эти бредовые строчки: «Реальность затупленной бритвой резала вены иллюзий».


                * * *


    «Помнится, кто-то сказал мне (или это был герой из какого-то фильма?).. он сказал мне, что все люди, которых мы любим, рано или поздно нас предадут. Но ведь это же неправда, и с нами никогда такого не будет – с кем угодно, но только не с нами…»
    Но предательство – это не слово.
    Предательство – это не поступок.
    Оно неосязаемо и бесплотно. Не имея ни вкуса, ни запаха, оно отравляет атмосферу между тем, кто любит и тем, кто только говорит, что любит.
    Оно там, где есть ложь или неискренность.
    Но его нет для тех, кто его не замечает.
    Кто не хочет его замечать.
    Его нет для тех, кто уже давно в нём растворился, и это его естественная среда обитания.
    Его нет для тех, кто в него не верит.
    И поэтому с нами никогда такого не случится.
    С кем угодно, только не с нами.


                * * *


    «..и моя любовь к тебе – есть предвосхищение любви».
    Была волшебная зима. Без преувеличений – ВОЛШЕБНАЯ. Как в той детской книжке про «Мумми-Тролля». Я помню – снег был такой тёплый. И вообще было очень тепло, а я бесцельно шлялась по вечерним улицам и думала о тебе.
    Конечно, на свете не было никого счастливее меня в те дни. У меня было всё, даже больше – эта зима, этот, похожий на искусственный, снег, хлопьями осыпающийся с фонарей. У меня была ты. Ты и ожидание твоего приезда. И уверенность в том, что мир на самом деле прекрасен, и что всё в нём справедливо.
    Иначе просто не могло быть.
    И только иногда меня сковывал страх. Мне словно хотелось сказать кому-то невидимому, но чьё могущество неоспоримо – «Пожалуйста, не выключайте этот прекрасный, добрый мир, в котором я, кажется, нашла себя, и знаю свою любовь по имени…»
    Всё было так хрупко. Так по-зимнему призрачно и.. сезонно?
    Ведь снег когда-нибудь растает.
    И я не смогу сохранить волшебство, которое станет лишь талой водой, уже по весне.



                * * *


    - Скажи, что ты меня любишь, - шепчешь ты, в паузе между поцелуями.
    - Что? – горячим дыханием в шею.
    - Скажи мне, что ты меня любишь…
    - Я люблю тебя…
    Ты наклоняешься ко мне, и темнота сгущается, и наши шёпоты смолкают в тишине в тот же миг. И только звёзды на потолке неугасимо мерцают фосфорическим светом.
    Одним словом, ничто не может испортить романтики мгновения, даже когда ты начинаешь смеяться в ответ на это нелепое признание.
    - Вообще-то, это очень серьёзный момент, - говорю я, и мы подтверждаем это чередой нескончаемых поцелуев и прочими взаимными нежностями.
    - Мы ведь не делаем ничего плохого?
    Ты говоришь это так тихо, что я сомневаюсь, правильно ли я расслышала.
    - Ведь мы ничего плохого сейчас с тобой не делаем?
    - Конечно, нет.
    - У тебя такое в первый раз?
    Чисто формальный вопрос, я думаю.
    Уже почти утро. Мы слушаем “Once more with feelings” Placebo. Затем перемещаемся на кухню и кое-как открываем бутылку белого вина. Ты говоришь что-то насчёт того, что сегодня ночью нам уже точно не придётся спать, а я думаю что-то типа «ну наконец-то!».
    Мы едим детское питание, и что-то увлечённо обсуждаем.  Свет кажется слепяще-ярким после уютной темноты в твоей комнате.
    Меня вставляет это ощущение затянувшегося праздника. И вообще, я чувствую себя ребёнком, попавшим на взрослую вечеринку.
    А впрочем, так оно и есть, чего уж греха таить.
    Какой-то дурацкий, детский восторг не позволяет мне быть до конца серьёзной.
    Я смотрю на тебя, с каждой секундой всё больше влюбляясь, и мне хочется сказать, как для меня всё это на самом деле важно. Но какие подобрать слова?
    Даже сейчас, описывая всё это, я не могу найти нужных слов.
    В ту ночь в моём сознании словно пересеклись два мира – мой собственный мир снов и иллюзий и мир объективной реальности, одинаковой для всех.
    Всё было таким странным. Таким особенным. Это нельзя передать словами, тем более, сейчас, когда я даже не знаю – со мной ли ты до сих пор? Что касается меня – всё, как раньше. В моих снах мы всё ещё вместе, мы ни о чём не знаем, не ведаем обо всём том, что так и останется за кадром – непонимание, упрёки, что там ещё? А во снах – всё та же спокойная, ничем не омрачённая нежность. В них мы похожи на призраков, но у тебя всегда тёплые руки, и я могу ощущать тебя – ощущать так, как это возможно только во сне, и никогда – в реальности. Уловить самую суть, которая видна лишь за сомкнутыми веками, по ту сторону осознанности. Когда мне не нужно пытаться тебя понять – достаточно чувствовать.
    Я могла бы пообещать, что не позволю отчуждению, постигшему нас в реальности, проникнуть и в мои сны. Могла бы. Если бы тебе это было нужно. Но моя сегодняшняя реальность не имеет ничего общего с моими иллюзиями, которыми я когда-то забивала себе голову.
    - Сейчас я понимаю, что мы никогда друг друга не любили.
    Что-то мешает мне возразить. Ведь когда ты так говоришь, я не вижу смысла.. пытаться хоть что-то изменить, потому что мне ВДРУГ становится неважно.
    Я НЕОЖИДАННО понимаю, что уже не верю даже самой себе – слишком долго я намеренно взращивала в себе то, что мне совсем не свойственно. Культивируя это, бесконечно любя самое себя в ореоле этого болезненного влечения. Оно словно ослепляло меня – желание окунуться во всё то, о чём раньше я знала только лишь понаслышке.
    Да нет же, всё это какой-то бред, всё совсем не так..
    - Шлюха, - говоришь ты со странной улыбкой на лице, прижимая меня к грязной стене подъезда.
    Твои волосы лезут мне в рот, но я уже не обращаю внимания.
    Какого-то чёрта у меня расстёгнута блузка, и какого-то чёрта твои руки делают под ней – всё в порядке вещей, ладно уж, хватит делать вид, что меня это безумно стесняет.
    - Почему ты вообще позволяешь мне всё это делать с тобой? – не унимаешься ты.
    А разве что-то не так? Я, в отличие от тебя, делаю это с тем, кого люблю. Хотя, не думаю, что ты мне веришь…
    - Тебя ничего сейчас не смущает?
    - В смысле?
    - Ну, типа мы обе девочки.. ты об этом не забыла?
    - Эээ.. да нет, я помню.
    - Так это тебя не смущает?
    - По-моему, всё так и должно быть.
    Я смотрю вниз с балкона тринадцатого этажа. Всё такое чертовски маленькое, что на какой-то момент напрочь теряется ощущение реальности происходящего. Впрочем, может, всё дело в выпитом спиртном?
    Вспоминаю, как ты однажды, примерно пол года назад, сказала мне, когда мы также вот, стояли на этом же самом балконе:
    - Если когда-нибудь захочешь покончить с собой – это, наверное, лучшее место.
    Я тогда лишь скромно кивнула или пробормотала что-то невнятное.
    Нет-нет, меня ничего не смущает.
    Ты только не останавливайся… Я слишком люблю твои руки.
   

                * * *


    - Распусти волосы. Так ты хотя бы выглядишь как Дженис Джоплин.
    - Но она выглядела ужасно!
    - А я о чём?
    Ночь просто охренительная. А у тебя на потолке обои со звёздами, светящимися в темноте. Прямо над кроватью созвездие, кажется.. Кассиопеи? Мне очень тепло и вообще кайфово лежать с тобой.. в твоих объятиях.. Всё так круто, что я даже не обращаю внимание на то, что у тебя играет диск “Negative”. Кажется, это с их концерта мы недавно вернулись?
    Да нет же. Это был совсем другой день и совсем другие странности.
    Когда выяснилось, что я не умею курить кальян и играть в бильярд. И вообще, произвожу довольно жалкое впечатление.
    Не буду углубляться в суть всех ночных происшествий, но, как бы то ни было, наутро выяснилось, что я опять не могу даже взглянуть на тебя, не то, что пожелать доброго утра или чего там обычно желают в подобных случаях?..
    Мы просто молча сидели рядом. В который раз, блин. Я совершенно не знала, что говорить. Мне было так неловко, что я готова была смутиться от замечания какого-то мультяшного персонажа из телика, который произнёс буквально следующее:
    - Твоя половина экрана полумёртвая.
    - Верно, - чуть было не сказала я.
    Если бы только могла заставить себя говорить.
    Всё происходящее казалось уже не сном – оно было до ужаса реальным. Мы постепенно превращались в обычных людей – мы больше не были призраками.
    Мы пили обыкновенный чай из самых обычных кружек. Мы испытывали те же эмоции, что и все остальные люди испытывают по утрам.
    Мы уже проснулись, но ещё не знали для чего. Быть может, просто затем, чтобы купить мне обратный билет, в мой пустой, одинокий город? В тот город, где есть только я и мои мысли о тебе.
    А здесь – есть ты, но с каждым днём мне всё сложней в твоём присутствии.
    Я больше не знаю, что я чувствую к тебе. Я слишком заполнена тобой и слишком опустошена – тобой же. Мне даже не грустно, и я ни о чём не жалею. Я просто жду того момента, когда окончательно проснусь, чтобы удостовериться в том, что всё это был лишь сон.
    Один из тех снов, которые я когда-то так хотела воплотить в реальность.
    - Я знаю, что могу сказать тебе, что угодно – и ты мне не ответишь. Я могу оскорбить тебя, а ты ничего не сделаешь в ответ…
    - Что я должна сделать?
    - Ты могла бы хотя бы оскорбить меня в ответ. Или даже ударить меня. И за меньшее – другие так делали…
    - И что? Тебе бы этого так хотелось?
    - По крайней мере, я бы знала, что рядом со мной – живой человек. Ты же – словно пустое место. Ничто.
    - Замечательно, - выдавливаю я, с вымученной улыбкой.
    Если бы ты знала, какой болью внутри отдаются все твои слова. Они не вызывают во мне агрессии или ярости – они просто ранят, и всё, что я чувствую в такие моменты – это полнейшее безразличие и ощущение абсолютной бессмысленности всего того, что когда-то было между нами.
    - Когда-нибудь я всё-таки покончу с собой, - говоришь ты, когда мы уже допиваем креплённое пиво, стоя возле твоего дома.
    - Ух, ты! Жаль, я всё равно не смогу об этом узнать.
    - Да, не сможешь, - задумчиво соглашаешься ты, - Но я точно это сделаю.
    - Ну, здорово. А когда?
    - Лет через шестьсот шестьдесят шесть, - невозмутимо отвечаешь ты, приканчивая содержимое бутылки.
    - Аааа, - разочарованно тяну я, - Ну, это долго. Я-то думала, ты серьёзно, типа того.
    - Так я серьёзно.
    - Да нет же. Даже я, наверное, решусь на это раньше. Шестьсот шестьдесят лет – всё-таки большой срок…
    Постепенно мы перемещаемся на какую-то заснеженную лавочку, и ты предлагаешь мне сесть на свою сумку. Я говорю, что это всё-таки слишком большая честь для меня, но ты настаиваешь на своём, и, в конце концов, я сдаюсь.
    Ты вещаешь что-то о том, какие мы с тобой великие таланты, а я всё никак не могу взять в толк – серьёзно ты говоришь или шутишь, но на всякий случай соглашаюсь, и не понимаю, почему, едва ли не в следующую секунду ты оказываешься рядом со мной, на этой заснеженной скамейке, и мы опять самозабвенно целуемся. На этот раз – почти что с ненавистью. И я уже не знаю – кто ты. Но – странно, - мне и не хочется знать. Я уже слишком устала от всего этого удушающего космоса. Ведь каково это – находиться в невесомости без скафандра?
    Как бы я хотела, чтобы мы были просто влюблёнными друг в друга детьми, трогательно засыпающими на таких вот заснеженных лавочках, убаюканные взаимной нежностью и лаской. И чтобы всегда падал снег, вселяя атмосферу волшебства в это странное, словно заброшенное место…
    Я просто не хочу выпускать тебя из своих рук. Я хочу твою душу. Я хочу твои восприятия. Мне нравятся твои волосы, нравится гладить их, ощущать их запах. Я люблю твои руки – особенно кисти и запястья. И слушать твой голос… Уверенный. С самыми красивыми интонациями на свете…
    Как бы я хотела.. чтобы мы просто были вместе. Ведь я чертовски люблю тебя. Несмотря на то, что ты постоянно стараешься убедить меня в обратном.
    …Спустя час или около того, я с умоляющим выражением на лице сижу возле твоей кровати, пока ты, наконец, не произносишь:
    - Окей, ладно, ну иди уже сюда…

         
                * * *


    - Поцелуй меня в губы.. просто, - на какой-то момент всё смешивается у меня в голове, и я опять не знаю – что правда, а что – только моё воображение.
    Ты не видишь меня, у тебя закрыты глаза, но я продолжаю наблюдать за тобой и на какое-то мгновение у меня создаётся иллюзия, что тебе всё это даже нравится.
    - ТАК это было в твоих снах? – спрашиваешь ты неожиданно, и я окончательно перестаю верить в реальность происходящего.
    - Так…
    - Сейчас я совсем не хочу, чтобы ты уезжала уже завтра, - ты говоришь это почти с отчаянием, или даже с какой-то мольбой в голосе, но я знаю – пройдёт не так много времени, и ты едва ли сможешь это повторить.
    Я не знаю, кто мы такие. Почему у нас такие тонкие запястья и непомерные амбиции. По какой причине нам так сложно уживаться здесь, на этой пустой, одинокой планете, в вечном страхе чего-то неясного и необъяснимого. И почему у нас такое особенное восприятие мира. Обострённое восприятие жизни и смерти.
    - Я знаю, что, когда я умру – я просто проснусь, - сказала однажды ты.
    Мы все однажды проснёмся. Быть может, мы станем воплощениями чьих-то иллюзий. А возможно, мы станем призраками тех самых влюблённых детей, которые засыпают в заснеженном парке, с кровоточащими от слишком яростных поцелуев губами.
    Ведь наши ресницы не дрожат во сне. Наше дыхание становится ровным. И сердца бьются в унисон. И нам снятся одинаковые сны. О том, что мы ещё не проснулись. О том, как всё могло бы быть, если бы мы, правда, любили…
    Надеюсь, когда мы проснёмся, мы будем помнить только тёплый, волшебный снег и цепочку ночных фонарей, мимо которых мы столько раз проходили вместе.
    Возможно, я запомню ещё тепло твоих рук и тот, до сих пор не разгаданный мной, взгляд – словно ты смотришь сквозь вечность, и знаешь обо всём том, о чём другие – вряд ли даже догадываются. О чём не узнаю и я, потому что я – всего лишь тень, отражение.
    Я бы хотела быть чем-то большим.. для тебя. Хотела бы что-то давать тебе, но что я могу?..
    Ничего. Ведь всё, что у меня есть, точнее, было – это ты.
    Я всё равно люблю тебя, независимо от того, что ты думаешь по этому поводу.
    И единственное, что я поняла за всё это время, пройдя через миллиард концов света, разочарований, крушений иллюзий и обид - надо уметь отпускать тех, кого любишь.


                Послесловие


    Пожалуй, на этом, я могу с чистой совестью закончить. Я не поведала ничего нового и вряд ли сказала всем этим хоть что-то, способное кого-то заинтересовать.
    Я просто рассказала реальную историю, которая происходила ещё совсем недавно с кем-то, быть может, очень похожим на кого-то из вас…
    А может быть, у каждого есть подобная история, но только не у всех хватает терпения и мужества изложить всё это на бумаге?
    В довершение, я хотела бы ещё раз напомнить, что всё вышеизложенное ничуть не более реально, чем сон или иллюзия.
    И ничуть не менее реально, чем фантазия или мечта.
    Мы такие же настоящие, как и другие герои рассказов не о любви.
    И мы точно также читаем рассказы о вас – ведь в каждой истории есть что-то, близкое хотя бы одному человеку?
    Подводя итог, я бы хотела ещё раз извиниться за свой идиотский пафосный слог, и пожелать вам всем удачи.
    И спасибо за внимание. Вы не представляете, как я это ценю.
    Ну, а что касается героев этого рассказа – я хотела бы пожелать и им, чтобы у них всё было хорошо, и события тех дней не оставили никаких негативных воспоминаний в их прекрасных умах и душах.
    И напоследок: помните - ничто не заканчивается, а просто становится другим.


********* - имя удалено по просьбе героини повествования)
* - о Зеленограде.
** - имеется ввиду герой Дж. Т. Лероя из "Сердце человеческое омерзительно..." и "Сара".



                январь-май, 2009