Терминальная стадия

    Слово «диализ» меня всегда почему-то пугало. Мне казалось, что, если его предлагают делать или намекают, что он не за горами, то ты продолжаешь быть человеком, но как бы наполовину. Вторая половина твоего существа – это почка, которая предала тебя и за что-то мстит своим саботажем, отказываясь очищать твой организм от продуктов распада, шлаков, называемых азотемией.

   Я знал, что эта самая азотемия может быть маленькой, начальной и нарастать медленно-медленно, незаметно и, как шпион, продвигаться не обнаруживая себя. А потому, оставшись с одной левой почкой  в 1993 году, после удаления правой, пораженной опухолью, я услышал  напутственные слова врачей, бывших в ту пору еще внимательными и заботливыми к больным: Ьерегите почку! Она у вас осталась одна, единственная. Работать ей придется за двоих!

  -Ну,  работает себе и пусть работает,- думал я,- хоть за двоих или троих. Какая ей особая забота нужна? – Но мне пояснили суть заботы: Не переохлаждать, не увлекаться мясными блюдами, избегать консервов, больше пить жидкости, не переутомляться физически и удерживать давление крови в разумных пределах и тогда, сказали мне, что  почка послужит не один десяток лет. Подобная перспектива меня вполне устраивала.
               
  О том, что у меня единственная почка я через несколько месяцев после операции забыл и думать: нигде ничего не болело, зато давление часто давало о себе знать. В двухтысячном году лежал в московской больнице в самом центре центре города и милая врач Анастасия сообщила мне не очень приятную новость, что у меня есть признаки начала хронической почечной недостаточности (ХПН). – Креатинин в крови и мочевина у вас растут. И расти будут и дальше, если вы не будете соблюдать два условия: диету и не допущение высоких цифр давления.
                *   *   *
С этих самых пор я понял, что шутки с почкой стали опасными и напутствие хирурга о бережном отношении к почке, стало наполняться вполне определенным смыслом. Ежегодно и несколько раз я сдавал биохимию крови и внимательно следил за уровнем креатинина и мочевины. В общем, отнесся к своему заболеванию достаточно серьезно, опасаясь прогрессирования ХПН.  Бывал на консультациях у нефрологов, лежал несколько раз в стационарах. Так прошло еще восемь лет. Нефрологи хвалили меня за усердие и не высказывали особых опасений даже когда этот самый пресловутый  креатинин превышал норму почти в три раза.

 К нефрологам приходилось записываться задолго, выжидая огромную очередь и ездить за тридевять земель на трех видах транспорта, тратя на дорогу по три часа. Собираясь в путь к нефрологу готовил множество разных вопросов для доверительной беседы с врачом, стремясь выведать у эскулапа о новинках научной мысли, новых формах медикаментозного лечения ХПН, о полезной еде, травах, настоях, сорбентах, напитках. В конечном счете, получить ответ на вопрос: Что делать еще, чтобы остановить, замедлить, надвигающуюся грозу с громом и молниями  под названием диализ. Однако, все многочисленные вопросы, как правило, оставались без ответа и не потому, что врач не хотела отвечать, а потому что она всегда давала понять, что ей некогда, вообще, разговаривать с пациентом. И главным для нее было не слушать жалобы на самочувствие, а оформлять визит. Молча, сосредоточенно нефролог заполняет формы, страницы журнала и пишет, и пишет не отрывая глаз от своей писанины.

 Профессия нефролог редкая. Этих врачей нет ни в одной поликлинике Москвы, как будто почки менее значимы для жизнедеятельности организма, чем сердце или легкие. Но попробуй найди кардиолога с пульманологом! Есть терапевт – врач по внутренним болезням. На самом деле он ни в одной из них не разбирается, имея самые общие представления об анатомии и физиологии человека. Лечит терапевт ОРЗ и прочую простуду. Как-то посоветовала мне терапевт, возмущенному, отсутствием нефролога: А вы запишитесь к урологу! У нас работают два опытных врача-мужчины. – Вы серьезно? – спросил я. – Так почки, мочевой пузырь – это одна, единая мочеполовая система. Зачем мудрить! – Смешно я выглядел, придя к урологу: А вы что не знаете, чем занимается уролог, - спросил меня врач. – Ну, простатит, аденома. – Правильно, так при чем тут почки? Вам к нефрологу надо в их работе много тонкостей. И уролог написал адрес, куда мне следует записаться на прием.

От нефрологов я привык не ждать ничего хорошего, да и ничего плохого. Со сколькими мне не приходилось встречаться ни одной яркой, запоминающейся личности. В нефрологи, в основном, подаются женщины. То ли им их профессия со временем наскучивает, то ли больные надоедают, но практически всех женщин нефрологов можно подразделить на три категории: равнодушные, безразличные и раздражительные, а, иногда, и вспыльчивые. Возможно, где-то работают и чуткие нефрологи, но мне за два десятка лет общения с врачами этой специальности, встретилась лишь одна нефролог, которая находила время и слушать меня, и делать свои записи, и давать рекомендации по лечению. Маленькая, худенькая с восточным разрезом глаз нефролог Неверова запомнилась тем, что каждая цифра моих анализов крови служили ей сигналом к действию: назначению новых обследований и коррекции в лечении. Но, к сожалению, после рождения ребенка, она оставила работу.

  Иной раз хотелось бы забыть дорогу в кабинет к нефрологу, говорящему: Ну что вы хотите! Было все хорошо до поры до времени, но время-то и настало! – Да как же так! Еще месяц назад уровень креатинина был высоким, но сейчас по какой-то причине стал в два раза выше! – Ну стал таким, значит почка ваша не работает! Такая почка уже не лечится, нужен диализ. – Но гемоглобин же нормальный, моча выделяется достаточно,- пытаюсь спорить с врачом, ища поддержку, ободрение. – Нет,- говорит врач,- возврата к прежнему уровню креатинина не ждите! Консервативно-курабельная стадия для вас кончилась и наступила терминальная, диализная. Ясно вам?

 Раньше я думал, по молодости, что только мужчины способны говорить с солдатской прямотой, бить словами в лоб, наотмашь. Теперь же понимаю, что врачей женщин численностью больше мужского племени и редкая остается гуманной, наполненной женским теплом, добротой, если эти качества в ней изначально были.

В больницу везли меня на скорой помощи в шесть утра накануне Пасхи. Всю ночь мучила боль слева внизу живота. Потом боль переместилась в левый бок. Фуросемид не помогал. Моча не выделялась. Такого у меня прежде никогда в жизни не было. Жена перед сном приняла снотворное, но в пять утра встрепенулась, открыла глаза, видимо, разбудил мой стон. Не долго думая вызвала неотложку. Огромного роста врач выслушал жалобы о задержке мочи, решил облегчить мое состояние и начал проталкивать катетер до какого-то предела. А потом прекратил эту процедуру со словами: Ладно, пускай в больнице вставляют! – И отдал жене окровавленную трубку. Ни я, ни жена не догадывалась, какое зло причинил моему мочевому пузырю врач скорой помощи, поранив и вызвав кровотечение внутрь пузыря.

 Всю дорогу врач сидел напротив нас в карете скорой и, потупившись, играл в игру на мобильном телефоне. В больнице он «сдал» меня в приемный покой и с чувством исполненного долга покинул больницу. Уролог мужчина ничего не мог понять – по его линии, как говорится, все было в норме. Долго делали УЗИ и тоже не могли ничего разглядеть, кроме того, что пузырь был пуст. Так что же произошло? Брали кровь, делали рентген. Просили собрать мочу, но капала кровь. –Вот и приехал!,- думал лежа в палате диагностического отделения. – Думал, что сразу помогут, а никто ничего не может понять в чем дело. Где, на каком участке от почки до мочевого пузыря образовалась пробка, мешающая образованию и движению мочи?
                *   *   *

 Лежа на койке в диагностическом отделении, я непрестанно думал, как врачи этой больницы будут лечить меня, куда переведут и когда? И что меня дальше ждет? Ход тревожных мыслей нарушали непрерывные стоны пожилого мужчины с соседней койки. Старик лежал на боку лицом ко мне с закрытыми глазами и я чувствовал его не свежее дыхание, особенно, когда он начинал кашлять, брызжа слюной. Я отвернулся к стенке, задремал, но вскоре услышал как кто-то будит старика. Мужской голос, принадлежал сыну деда: Папа, врачи настаивают на твоей операции. Ты слышишь меня? Кровоснабжение твоей левой ноги нарушено необратимо. Нужна ампутация. Нужно твое согласие. Ты должен подписать бумагу. После ампутации ты снова будешь жить, как прежде, но без болей и угрозы гангрены. Сейчас придет хирург и ты подпишешь. Да? – Дед помолчал и сквозь сон сказал: Да. – Через несколько минут у кровати старика стояли три человека сын, его жена (обоим хорошо за сорок) и хирург с бумагой. – А сколько лет старику? Спросил  врач. – Девяносто,- ответил сын. – Хорошо выглядит, отличная генетика, - улыбнулся хирург,- не то что нынешнее племя. Сонный старик подписал согласие на ампутацию левой ноги. Хирург с довольной физиономией, что юридическая сторона дела улажена сказал: Сейчас приедет скорая и поедете в Южный порт. Минут через десять два дюжих врача скорой погрузили спящего деда на носилки, и понесли прочь из палаты. Вслед за носилками с папой следовали сын с женой. В палате стало непривычно тихо.
                *   *   *

 Бойкая медсестра толстушка ближе к вечеру спросила меня: Ну, вы собираете мочу? – Да, нет ее! Одна кровь капает. – Медсестра пошла звонить в отделение за подмогой. – Я вас заберу в хирургию.- сказал, пришедший врач, флегматичным тоном,- там понаблюдаем за вами. – А мне воду-то пить можно? – Можно, но не более пятиста граммов в сутки. – А в чем причина задержка мочи у меня? – Пытаемся разобраться. Пока что не ясно. Собирайтесь!
                *   *   *
 В хирургическом отделении на четвертом этаже длинный коридор был пуст, безжизнен, беззвучен. Дежурная медсестра отвелп меня в пятиместную палату. Мой сосед Сергей тридцати шести лет от роду, уже тринадцать лет делает гемодиализ три раза в неделю по четыре часа. Инвалидом первой группы стал после службы в армии в двадцать три года. Другому соседу Славе с койки напротив двадцать шесть лет. Долговязый, худющий, сутулый с перевязанным животом и страдальческим лицом перенес три месяца назад трансплантацию донорской почки. Поначалу радовался, ждал, надеялся, что новый орган приживется и заработает. Но анализы крови и мочи свидетельствовали о проблемах плохой совместимости чужеродного органа. Слава ходил в марлевой повязке, подолгу лежал в задумчивости.

Еще один сосед  пятидесятилетний Анатолий лежал у окна. Рядом с его кроватью стоял штатив на который он вешал мешки с жидкостью для перитониального диализа. Я ничего в этом не понимал, но было интересно знать секреты этой процедуры, которая может настигнуть любого с диагнозом хпн. Процедура перитониального диализа крайне проста: из прозрачного пластикового пакета прямо в живот через фистулу поступает диализный раствор по трубке, а по другой трубке из брюшной полости «бежит» отработанная жидкость. Закачка-слив длятся до десяти минут. Вот эта отработанная жидкость и содержит все шлаки, которые больная почка не в состоянии  вывести из организма самостоятельно. На полу около кровати Анатолия лежали два пакета с новым раствором и четыре, заполненных  «отработанной» жидкостью. Толя потащил их волоком из палаты по коридору в специальное комнату. К утру он  сделает еще две «прочистки» и ему привезут новые шесть пакетов на сутки. Лучшего варианта заместительной терапии пока не придумали, если не считать гемодиализ, который я опробовал на себе уже на следующий день.

В палате мне «знатоки» растолковывали, что, как у перитониального диализа, так и гемодиализа есть свои плюсы и минусы. – Ну какие могут быть плюсы у гемодиализа, когда надо три раза в неделю ездить и по 4 часа сидеть у аппарата?
- Привыкаешь, говорит Сергей, - я тринадцать лет так живу! Но гемодиализ можно делать не всем – он повышает давление. – Зато, при перитониальном  можно занести инфекцию, как нечего делать. В палате начался горячий спор, какой вариант диализа более безопасен, менее обременителен и строг в диете. Позже, оказавшись в палате с тридцатидевятилетним Маратом услышал от него: Лично я никогда не соглашусь на гемодиализ – от него распадаются кости! Сам же Марат корчился от болей перитонита. Инфекцию занес сам себе, нарушив элементарные правила жестких требований стерильности при перитониальном диализе. Все шесть дней, что я находился с ним в одной палате, он не ел, мучился рвотой и спал только после обезболивающих уколов.

                *   *   *
 Я, как и все больные ждал, когда же кончатся суббота и воскресенье и наступит долгожданный понедельник, и мной займутся врачи. Понятно, что дежурный врач один на всех и ему было не до меня с неясной причиной задержки мочи.
Ни капельниц, ни уколов мне не делали. Я понимал одно, что кровь моя насыщалась токсинами, шел процесс самоотравления продуктами азотемии креатинином и мочевиной. Мне страшно было подумать о тех цифрах анализов биохимии крови, которые предстояло сдать завтра, но еще больше беспокоила причина блокировки выделения мочи.

Утром в понедельник меня повели в процедурный кабинет, промывали от крови мочевой пузырь, а вскоре врач объявила, что меня переводят на другой этаж, в другое отделение. Это другое отделение называлось «искусственная почка». Полная, черноволосая женщина с благородным лицом дотошно расспрашивала историю моей болезни. Только закончил свое грустное повествование, как появился худощавый мужчина в синем костюме хирурга. Он смотрел на меня проницательными глазами и задавал вопросы по истории заболевания. Что этот хирург думал, к каким выводам приходил мне было интереснее всего знать. Но врач хранил молчание, лишь в конце расспросов бросил фразу: Авось и пронесет! Он что-то предполагал, но раньше времени обсуждать со мной перспективы лечения не собирался. За все двенадцать дней, что я провел в больнице, ни один из врачей не нашел времени поговорить со мной о результатах обследования.

УЗИ, например делали несколько раз: в день поступления дважды, на третий день и на пятый день. Левый бок мне мылили и скользили и давили по нему щупом с таким усердием, что образовались синяки. На мои вопросы типа: Все ли в порядке? – Слышал ответ: Со всеми вопросами к врачу! – Как результаты УЗИ, доктор? – Не помню и мы не обязаны говорить. Получите выписку и узнаете. Волей-неволей начинают закрадываться разные мысли и часто не слишком приятные. Если у тебя все нормально, то сказал бы врач об этом, а коль он молчит, уклоняется от ответа на вопрос, то дает пищу больному для домыслов.

Вечером в понедельник появился хирург и сообщил, что мне будут ставить подключичный катетер для гемодиализа. Мне ничего не оставалось, как повиноваться и расписаться в бумаге, что я согласен на процедуру установки катетера с фистулой, то есть выводной трубкой из артерии. Вскоре на каталке меня раздетого куда-то повезли устанавливать катетер. Монтаж катетера и фистулы длился меньше часа. Теперь меня можно было везти на гемодиализ. Привезли, померили давление крови и подсоединили к аппарату искусственная почка. Через два часа процедура для первого раза закончилась. Было десять часов вечера. В палате меня переложили на кровать и тут же зазвенел мой мобильник. За несколько часов моего отсутствия жена звонила мне много раз, но я не отвечал. Теперь же рассказал, о своих подвигах и надеждах.

За ночь никаких перемен не произошло и во вторник утром врач предупредил, что будут делать еще один сеанс гемодиализа, но продолжительностью четыре часа. В два часа дня я сел в удобное кресло полулежа, а в половину третьего начался сеанс очищения крови, после которого я стал на два килограмма легче. Предстоящая ночь была знаменательной – я непрерывно вставал в туалет и наполнял бутылочки для демонстрации врачам. Цвет мочи с каждым часом менялся от красного до бурого, а под утро и желтого. Что произошло во время диализа? Что помогла начать работать системе мочевыделения я до сих пор не знаю. Возможно, току мешали сгустки крови, выразительно осевшие на дне бутылок. Утром же хирург остался явно доволен результатом. На следующий день цвет мочи стал еще светлее. А в пятницу все шесть бутылок были одного светло-желтого цвета. Задача была выполнена – система работала исправно. – Ну что, скоро на выписку!,- сказал один из хирургов. В десять утра сделаете компьютерную томографию почки, чтобы снять вопросы.

Компьютерную томографию делали не более 5 минут. Когда-то, именно с помощью КТ у меня обнаружили в правой почке опухоль и почку пришлось удалить. Оставшись с одной левой почкой, все надежды были устремлены только на положительный результат. Волновался. Днем встретил хирурга и он мимоходом ( очень торопился) сказал «вроде бы с почкой все в порядке». Только я рот открыл, чтобы спросить у хирурга, что означает «вроде бы», как его след простыл. Вот это «вроде бы» мне было не понятно: то ли хирург не изучил результаты КТ, то ли страхуется, избегая категоричных утверждений. Эти обтекаемые формулировки, неопределенность в ответах порождает всегда и тревогу и сомнения, чтобы мнительный больной потерял последний покой.

Круг интересов больного, попавшего в больницу стремительно сужается до койки, тумбочки, кормежки,  результатов обследований и лечения. За стенами больницы остается привычная жизнь, наполненная ежедневными впечатлениями, активной деятельностью. Все мечты, устремления больного направлены на одно: как бы быстрее выздороветь, чтобы быстрее вернуться в привычное русло жизни. Результат каждого анализа, обследования для врача – рутина, для больного же – его ближайшая судьба. Как обидно, что не все врачи  придают значение каждому сказанному ими слову, которые жадно ловят уши больного, прислушиваясь и вслушиваясь и в тон, и в интонации врача, пытаясь, зачастую догадаться по выражению лица доктора или, даже его молчанию, понять насколько врач искренен или же, попросту, равнодушен. Если врач отказывается обсуждать результаты обследований и лечения или же уклоняется от ответов, то больной, запертый в стенах больницы и варящийся в ее котле, сам начинает додумывать, ставя сам себе самые немыслимые диагнозы, ухудшая отрицательными мыслями, ход излечения.    

Ближе к вечеру зашел хирург в палату и сообщил, что с учетом положительной динамики в лечении меня переводят на другой этаж, где я уже лежал четыре дня назад. Слово «положительной динамики» подействовало как бальзам. Значит, дело идет к выписке. Сердце застучало радостно, но преждевременно: выписывать меня никто не собирался, а моя койка потребовалась для оперированного молодого человека с пересаженной почкой.

В двухместной палате, куда меня привела дежурная медсестра лежал с закрытыми глазами какой-то мужчина средних лет и стонал. Его лицо было наполовину закрыто простыней. По пути в палату сестра предупредила, что у моего соседа Марата перитонит, но тут же предупредила, что пациент не заразный, но страшно мучается от болей. Я сразу представил, что меня ждет. Двадцать шесть лет назад у жены был перитонит; она не спала, не ела, стонала, стенала. Хирург сделал ей  в общей сложности три операции, добиваясь полного уничтожения брюшной инфекции. За период борьбы с мучительной болезнью жена похудела более чем на двадцать килограммов. Мой же сосед, судя по разбросанным на полу мешкам с трубками, находился вдобавок к перитониту еще и на перитониальном диализе. 

Ночью Марат стонал  во весь голос, будил меня и просил позвать медсестру. Я шел  среди ночи в ординаторскую, будил медсестру и та, зная, что делать, шла за шприцем и обезболевающим лекарством. После укола Марат вскоре засыпал,  но через пару часов он снова будил меня. Я не спал, потому что не мог заснуть в ожидании фазы сна. И вот, когда мои глаза, наконец-то сомкнулись и я от усталости провалился в сон, почувствовал, что меня дергают за ногу. – Позови сестру! – услышал я сквозь сон грубый, требовательный голос. У Марата начались новые боли в животе и позывы рвоты. Сестру я позвал. Она суетилась спросонок. Часы показывали пять утра с минутами. Было совсем темно за окном. Я ждал конца этой бесконечно длинной утомительной ночи; ждал наступление утра, как ждут конца смены ночные дежурные, ночные сиделки, работающие по найму и имеющие за дежурства отгулы. Меня же впереди ждали еще четверо суток без полноценного сна и отдыха. И когда я услышал, что Марату собираются делать операцию, я переспросил его: Тебя заберут на второй этаж? Ты будешь лежать там после операции? – Марат кивнул, а я обрадовался, что побуду один и высплюсь. Имеет же право больной в больнице на восьмичасовой сон?

 Утром, после завтрака, в палату вошла высокая, стройная и деловая врач Нинель Макаровна. Симпатии она не вызывала, да ее, как мне показалось, и не интересовало, что о ней думают. По обыкновению она не представилась, когда я увидел ее впервые в начале недели. Ее имя я узнал от соседей по палате. Мог бы, конечно, и не узнавать, как зовут врача и обращаться к ней безлично, мог и спросить сам ее имя. Одно понял, что для врачей пациенты совсем не настолько значимые персоны с которыми необходимо знакомиться. И вот теперь снова увидев меня, врач прямо с порога огрела меня словами,  что мой  креатинин крови 700, а потому консервативно-курабельная стадия ХПН у меня перешла в терминальную. Ничего оскорбительного или унизительного я, разумеется, не услышал. Но тон, каким мне она сообщила о терминальной стадии был уж слишком прямолинеен. Может быть,  ныне так принято говорить, языком стрельбы из пушки? У разных больных и разные реакции на выстрелы. Одному – все равно, а другой и оглохнуть может от услышанного, если мнительный. – Врач пояснила, что терминальная стадия - это преддиализная. – Но меня же не лечили! – возмутился я. Только-только начала выделяться моча, а за трое суток ее задержки произошла интоксикация, отравление крови продуктами распадами.! – продолжал я. Кровь надо пробовать очищать с помощью капельниц! – говорил я. В прошлом году, когда у меня креатинин быд 330, - говорил я быстро, стараясь сказать пока врач не ушла, - мне каждый день ставили капельницы почти по литру раствора и за десять дней снизили креатинин на сто единиц! -  Мы вас понаблюдаем несколько дней, а там решим, что с вами делать. Но диализа вам не избежать! Не сейчас, так через месяц, два, полгода! Все равно вас ждет диализ. – Врач ушла.

- Что, огорчился? – спросил меня Марат, слышавший разговор с врачом. – Нет, не огорчился, а возмутился! – ответил я. – Здесь не лечат почки, здесь проводят заместительную терапию,- разъяснил опытный Марат. – Здесь нет нефрологов, здесь одни хирурги. Диализ – их единственная работа. – Но для диализа я не созрел морально и решил пробовать бороться до последнего, полагаясь на прежнюю работу оставшихся нефронов. Я вычитал, что даже оставшиеся двадцать процентов нефронов, могут обеспечить функцию почки. Комиссия врачей учла мое пожелание и  приняла решение выписать в связи с улучшением здоровья, но под наблюдение нефрологов. – Пускай погуляет1,- сказал один из хирургов. Диализ от него никуда не убежит! - И меня отпустили.