Книга Не. Пропущенная глава 5. Пустота

Пропущенная глава 5.

1 курс. 1 семестр. Осень.
Ночь с 31-го октября на 1-ое ноября.      

 

«Все заполнено, повсюду существование, плотное, тяжелое, мягкое. Но по ту сторону этой мягкости, недосягаемая, совсем рядом, и, увы, так далеко молодая, безжалостная и безмятежная – эта… эта четкость».
Жан Поль Сартр «Тошнота».

Пустота.




     У нас серьезные проблемы. Я не знаю о чем писать. Понятия не имею. Только не подумайте, что я в свои семнадцать лет уже считаю себя писателем, но привычка записывать свои грубые, неотесанные мысли у меня, тем не менее, выработалась. И вот теперь, когда мне не о чем думать, мне и писать не о чем.  Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать. Остается лишь писать, что мне не о чем думать.
           Тоже мне прием, повторять одно и то же предложение, чтобы показать ход собственных мыслей. Или, к примеру, чтобы донести до читателя, который другой, который никак не ты, который человек, втолковать ему тот смысл, который вложен в одну эту фразу. Ведь стоит ее произнести, по-разному расставляя акценты, подразумевая каждый раз новый смысл, скрывающийся за одним и тем же словом, фраза может унести тебя далеко-далеко, туда, где молоко течет рекой, а кроме этого молочного пути ничего больше и нет, лишь чернота. Как писал Кортасар, который точно так же, как и я, позаимствовал эту фразу у кого-то еще: «Но роза есть роза есть роза есть роза…», каждый раз за словом роза стоят разные формы и сущности, формальные сущности, сущностные формы, они стоят и правят словом, но только одним. Ни предыдущая, ни следующая роза уже им не принадлежит, а что принадлежит мне? Моя цель? моя агрессия? моя проза? Пожалуй, из всего этого я мог бы поручиться на сто процентов только за агрессию. Она в тебе, и она не покидает тебя. С целью или прозой все иначе – стоит другим людям узнать о твоей цели, и вот она уже стала предметом мозговых перевариваний других, овощем, пережевывающимся зубами других, и ты лишился ее. Мысль, произнесенная вслух, - есть ложь, так как она уже не в тебе, она витает в воздухе вокруг тебя, она принадлежит всем, а тебе она не подвластна, ты произнес ее, и обратно в себя ее уже не вернешь. Как там говорится в пословице, что-то типа «слово не воробей,  не убьешь топором». И хотя это, несомненно, спорное утверждение, ведь попытаться всегда можно, но, безусловно, капля правды в этой ложке дегтя присутствует. Реминисценции, отсылки, размышления на тему – как мало в этом тебя самого и как много чужого, сворованного и переиначенного, все равно как заниматься переводом различных авторов на другой язык. Ты вкладываешь в это всего себя, весь свой талант, но подлинным, изначальным всегда остается некто другой, тот, чье имя красуется на обложке, твое же имя пишут мелким шрифтом в виде сноски внутри книги, как ее часть, ее составляющую, ее переменную, зависимую переменную.
          
 Вот я еду домой с уроков, по инерции мои ноги ведут меня за собой, они уже выучили путь, который все равно не принадлежит тебе, сотни других ног также бродят по этой тропе день за днем, час за часом. Это звериная тропа, тропа к водопою. Ты лишь один из зверей, приводящий нечаянного встречного в замешательство медведь, или, скажем, странный уродливый муравьед, какая разница? Обнаруживаю себя стоящим в вагоне, облокотившимся на чье-то вовремя подставленное плечо, все происходит спонтанно и вместе с тем по четкому расписанию. От него никуда не деться. Обед и ужин, как и сон, всегда присутствуют в нем, не ты установил правило, что человек должен спать, и не тебе его отменять. Нет, ты, конечно, можешь попробовать отречься от него, но долго ли ты протянешь? Тошно есть пищу, ощущение неудовлетворения, когда ты ложишься спать. Тебе некуда бежать. От этих мыслей становится мучительно больно, хочется кусать локти и ломать руки, возможно чужие, возможно, свои. Может укусить это плечо, на которое я облокотился? Или сломать его? Но хватит ли тебе сил? Вдруг нет, и тогда ты окажешься в невероятно глупой ситуации. Что может быть глупее, чем подкрасться и попытаться  сломать чью-то руку, попытаться навредить кому-то, и с треском, а точнее, без треска, так как кости не сломаны, потерпеть неудачу. На тебя будут смотреть, как на дебила. Если бы тебе удалось сломать ему руку, то на тебя смотрели бы, как на сумасшедшего, полоумного. А какая разница, как тебя оценят люди: как дебила или как сумасшедшего? Тебя оценивают – и от этого никуда не деться. С другой стороны, если бы ты жил отшельником, аскетом, где-нибудь в снежных горах, где нет никого, кроме птиц и редких животных, ты был бы один, и ты бы сам себя оценивал. И я знаю точно, что я погряз бы в этом, как в болоте, целыми днями я сам бы себя оценивал, свои поступки, свои мысли, оценивал бы то, как я сегодня охотился, то, о чем я думал, когда охотился. Внутренний цензор, диктатор получил бы полную власть над слабым, непонятно чего ищущим и требующим, пролетариатом, над твоим я. И, в конце концов, я бы обнаружил себя разговаривающим с выловленными из проруби рыбами, из которых на протяжении нашего одностороннего диалога уходит жизнь. Они трепыхаются, бьются в конвульсиях головой об лед, так как не могут мне возразить. Это пьеса для одного, пьеса о том, как рыба пытается разбить голову об лед, и ей это не удается. Вместо всего этого я обнаруживаю себя уже сидящим на пружинистых, обитых резиной скамьях в центре вагона, так какая, по сути, разница? Бежать некуда.
Но бежать надо. И я бегу, бегу вдоль вагона, распихивая пассажиров, как заправский полицейский, преследующий вора, или как беспардонный вор, удирающий от полицейского. Так кто я, и кто за кем гонится? Но людей это не волнует, они бросают в мою сторону матерные слова, как камни в мученика, а я бегу, бегу до конца вагона, открывая двери и перепрыгивая через пропасть между вагонами. И бегу дальше. Я знаю, что вагоны скоро кончатся, и я окажусь в тупике, но я отказываюсь думать об этом, важно лишь бежать и ощущать себя бегущим. Добежав до последнего вагона и уткнувшись лбом в стену, на которой уже нет двери, я понимаю, что путь окончен, - и там дальше только машинист, но к нему в кабину тебе не попасть, как ни старайся. Как все это похоже на наши религиозные изыскания, всю жизнь мы бежим, ползем, летим на встречу с Богом, но последней двери нет, небесные врата не закрыты, их просто нет, лишь стена, глухая к мольбам стена. Что же остается в конце пути, как не сесть на пол, опершись спиной об эту стену, закрыть глаза и думать, думать, о том, как ты бежал, представлять себя в движении, когда двигаться дальше уже некуда. Какая мощь, какая грация была в тебе, когда ты маневрировал между людьми, насколько ты был прекрасен! Цветок в момент своего цветения, почка на ветке, которая лопается, так что сок брызжет во все стороны, но потом придется вянуть, становится гноем, перегноем, переживать зиму, потом вновь пускать корни, расти, созревать и вновь цвести. Вот она – реинкарнация, перерождение. Но цветок - это всего лишь символ, в действительности все происходят намного грубее, в действительности нет этого шарма.
Поезд приезжает в депо, на миг все останавливается, поезд больше не движется, снаружи горят желтые фонари, на расстоянии не больше метра друг от друга. Неподалеку стоит еще один поезд, в нем кто-то ходит, он как тень, - темный силуэт на фоне множества электрических костров. Вот он оперся об одну из дверей вагона, все двери вагона открыты, и твои, и его, ваши миры пересекаются, вы можете поменяться ими, или попытаться ужиться вместе под одной крышей. Он стоит и смотрит на тебя, но ты не видишь ни глаз, ни лица, лишь темный силуэт, призрак человека, призрак тебя самого. Может это и есть тот самый машинист? Он достает откуда-то из-за пазухи сигарету и зажигает ее от спички. На миг его лицо озаряется светом – и одновременно его поезд начинает двигаться, увозит его прочь, жизнь вновь раскидывает вас по разные стороны баррикады. Его поезд медленно набирает скорость, а он машет тебе рукой, так приветливо и, одновременно, прощаясь, прощаясь навсегда. Понял ли он тебя, понял ли ты его? Или ты так и остался для него темным силуэтом, сидящим в другом вагоне? Что это все значит, что это все вообще могло бы значить? Двери твоего вагона захлопываются, в ожидании ты встаешь на ноги, готовый к бою, к очередной схватке с жизнью, но она готовит для тебя сюрприз. Поезд едет в обратном направлении, отсюда ты видишь все вагоны сквозь окна в дверях, они все пусты, ты видишь весь свой пройденный путь, и там никого нет, этот путь пуст, вагон за вагоном, и в каждом из них ни души, ничего. Весь твой путь ничего из себя не представлял, в нем не было ничего, кроме пустоты, множества сидений, фонарей и дверей, ничего, кроме пустоты. Растерянно ты подходишь к первому креслу и садишься на самый краешек, тебя клонит в сон от усталости, вот вновь ты не смог убежать от расписания жизни. Но жизнь и вправду приготовил для тебя коварный сюрприз, суровый подарок жизни. Поезд прибывает на первую станцию, и редкие люди заходят внутрь, двери закрываются, а поезд едет дальше, но уже в обратную сторону, и ты теперь в самом начале этого забега по поезду, в самом начале пути, в самом начале этого круговорота жизни. Перед тобой вновь лежит целый путь, в котором нет ничего, кроме пустоты. И никогда не будет ничего больше, «кр. ПУСТОТЫ»*.



1/ «Мысль изреченная есть ложь»* - (Ф. Тютчев, стихотворение “Silentium”)

2/ «кр. Пустоты»* - отсылка к основной главе 5.