Книга Не. Пропущенная глава 7. Суд Морфея

Пропущенная глава 7.

1 курс. Между семестрами.
Зима. Время, когда нельзя спать.




Суд Морфея.*

                «Убаюкай меня, ты, моя колыбель,
                Не позволь Ей войти в мой дом,
                Ты спаси, защити ее от Меня,
                От Меня…»

Но есть и другая, обратная сторона экзамена. Не все зачеты проходят так гладко и размерено, не на все экзамены хватает четкого расписания. И тогда настает пора бессонных бдений над учебником, истеричных припадков прямо в кровать, ведущих к нервному, урывочному сну. Во время сессии «цейтнот*» обостряется до того, что от немецкого слова остается только сплошное отрицание «нот», а «цейт» вычеркивается полностью, ликвидируется с каждой минутой. Ночью, перед рассветом, между экзаменами, подготовками и сдачами, иногда удается уделить драгоценный час-другой на грустный, измученный, ничего не понимающий в этой чересчур сложной жизни, сон. В любом случае, этого времени не хватает даже на ничтожное восстановление сил и успокоение сознания, разгоряченного от слов «должен» и «прямо сейчас». Мышцы не успевают расслабиться, мозг не успевает сообразить, что ему пора отключаться, как уже безжалостное утреннее солнце вовсю заливает своими гремящими, как звон будильника, лучами твою мокрую от пота кровать. Это всегда неспокойные, нервные, вскакивающие и судорожно пьющие воду, сны,… это опасные сны. В детстве, укутывая меня, мама рассказывала, что, когда засыпаешь, душа вылезает из тела и выпархивает в окно (именно по этой причине на ночь его всегда надо оставлять открытым), она блуждает по миру, исследует его и танцует. Танцует спокойно и мощно, вместе с ветром. Вы чувствуете ее танец, когда спите? Вы чувствуете дуновение ветра, когда спите? Однако сейчас мне кажется, что душа, отделившись от тела, никак не решается выпорхнуть в окно из-за категоричной нехватки времени, из-за этого пресловутого «нот». Она вынуждена оставаться в тесной комнате, в этой каморке, в которой она не может даже распустить крылья, она вынуждена прозябать здесь и сторожить спящего, - вдруг он проснется, вдруг зазвенит будильник, вдруг жизнь вновь победит Морфея и утащит спящего обратно, в свой пластмассовый круговорот. Она примостилась, как загнанная пташка, на перилах кровати, сидит там, опустив голову на грудь, подобно мертвому пересмешнику*, и задыхается. Задыхается без ветра. Он ее воздух.
 
Как только голова коснулась подушки, глаза закрылись – и я почувствовал, что лишился власти над своим сознанием. Несколько блаженных минут я наслаждаюсь тишиной и темнотой  дома, затем вдруг растворяюсь в воздухе этой комнаты, похожей на гробик для младенца, становлюсь каждой ее частицей, каждым атомом, каждым проблеском света. Я превращаюсь в муху, бьющуюся о стекло, и, при этом, я вижу ее со стороны, откуда-то далеко, как будто с высоты птичьего полета. С каждым ударом о стекло, твердое, как тюремная бетонная стена, она теряет свой миниатюрный разум, повреждая глаза и череп. Обезумев от боли и бешенства, муха колотится о стекло все отчаяннее, пока в какой-то момент не промахивается и не ударяется  об оконную раму, а затем падает на подоконник, бездыханная. Как все мы.
Мой сон похож на эту муху, но, как ни странно, стоит мертвой мухе упасть, как я, наконец, засыпаю. Aquilla non captet muscas*, казалось бы, но именно муха высвобождает орла, стремящуюся наружу душу, - я начинаю дышать, убыстренно дышать, вдыхая все глубже и глубже, грудная клетка поднимается все выше и выше, вот показывается крыло, другое, - душа выкарабкивается из тела, как будто жук из песка. С виду она похожа на прозрачного, одетого в ночную рубашку, ангела с двумя невесомыми арфами вместо крыльев, а ее лицо – оно сочетает в себе и мужские и женские черты, густые брови и тонкие губы, круглые, как будто навыкате, глаза и худые, иссохшие щеки. Вдруг все меняется,  лицо искривляется, смазывается, но вместе с тем остается неизменным. Это сложно описать. Ее образ гениален, прост и отвратителен.
Тут же, прямо подо мной, посередине кровати разверзается темная воронка,  внутри которой летают по кругу сотни коричнево-серых животных, похожих на летучих мышей, к которым прикреплены куски тела от одной старой, дряхлой свиньи. У одной из мышей свисает ее хвост, у другой вместо лица один здоровый глаз свиньи, чуть покосившийся в сторону, у третьей, летающей чуть ниже остальных, из тела торчит копыто, которое тянет ее к земле. Вся свинья справедливо распределена между этими тварями. Эта разделанная на части свинья имеет какое-то значение, я это чувствую, но понять, какое именно, мне не дано. Вдруг следует рывок, и в этот момент  меня, лежащего и не способного встать с кровати, засасывает, затягивает внутрь, к этим свиньям с крыльями. Я вижу моего ангела, сидящего, как птичка на жердочке, на перилах кровати, смотрю в его, или ее лицо, молюсь и концентрируюсь. Я молю его, или ее и концентрируюсь. Но безрезультатно. И первое, и второе. Как будто во время медитации вдруг погружаешься в сон – но ты не должен засыпать – и в этом сомнамбулическом состоянии перевернутой кверху брюшком амебы ты пытаешься удержаться в медитации и не упасть в сон. Не упасть в сон. Так и я, зависнув в воздухе между потолком и бездной, концентрирую твердую, словно покрывшуюся льдом реку, мысль на себе самом, лежащем в расстеленной кровати и испуганно укутывающимся одеялом. А эта мысль, эта река покрыта коркой льда, и под льдом не видно, как движется вода, качая мертвых рыб с тусклыми желтыми глазами на своих волнах. Эта мысль, медитация, что в этом подвешенном состоянии оказывается одним и тем же, базируется на ангеле, его или ее лице; - спасение в одной, и надежда в другой руке, которыми он или она хватает меня за запястья, вонзаясь пальцами в кожу, как гвоздями. Стигматы. Кровь стекает по рукам на грудь. Страх. Как будто на лицо надели целлофановый пакет, и ты не можешь вдохнуть, вынырнуть из этого сна и вдохнуть. Твое тело обездвижено, в нем нет души, и все окружающие тебя предметы покрыты коркой мрачного сюрреализма, ледяной коркой  реки. Воронка встряхивает меня, утягивая ноги туда, в темноту, - а ангел, в отчаянии хлопая музыкальными крыльями, вытягивает мои руки в разные стороны. Перед глазами  плавает картина Веласкеса, или это картина Мурильо, или же Эль Греко с одним и тем же названием, то есть именем*. Я дышу быстрее, быстрее, громче, надрывнее, благословеннее, и в какой-то миг понимаю, что не дышу, а задыхаюсь. Воронка вторит моему дыханию, она закрывается, словно раковина, поедающая собственную жемчужину, сжимается плотным обручем вокруг груди и утягивает и меня и прозрачного ангела с крыльями-арфами туда, где свиньи кружатся во тьме. И тишина…, но я не могу проснуться. Что бы я не делал, сон продолжается.

И вот уже кажется, что я проснулся. Очнулся весь в холодном мокром поту, откашлялся, отдышался и проверил дрожащими пальцами запястья и ноги, затем уставился на пустые перила кровати и попытался собраться с мыслями, а еще лучше, - просто успокоиться. Я снова в постели, уже довольно светло, но утро еще не наступило. Закрываю глаза, радуясь, что это был всего лишь жалкий, хотя и весьма необычный кошмар. Но внутри комнаты сохранилось что-то гнетущее, оно притаилось, как змея под одеялом, греющаяся о твои ноги, – стоит дернуться и яд окутает тебя черным саваном. Тело ощущает, как кровать уносит куда-то в сторону, сквозь стену, туда, где расположена ванная комната – и там, в водопроводной дыре, под самой ванной живет страх. Изо всех сил я желаю поднять сомкнутые, уснувшие веки, напрягая мускулы лица и сжимая остервенелыми, холодными пальцами матрас, но не могу. Кто-нибудь поднимите мои веки*! Мама, проснись и разбуди меня, открой мои глаза! Но мне не суждено победить, не стоит и пытаться. Кровать уносит далеко-далеко, под ванную, в воду, туда, где спит и питается страх.

Стон будильника. Глаза открыты. Тускло светит солнце. Что ж, самое время встать, одеться и, минуя ванну, отправиться на экзамен, коли сон уже закончился; ведь он закончился, не так ли? Что у нас там сегодня, мировая история двадцатого века? Славно. По дороге в институт надо будет еще раз все повторить.



1/ Морфей*  – в греческой мифологии крылатое божество, бог сновидений, один из сыновей Гипноса (бога сна). Принимая разные человеческие формы (греч. morph;, "форма"), Морфей является людям во сне.

2/ «цейтнот» - отсутствие времени для обдумывание ходов (нем).

3/ «…подобно мертвому пересмешнику…» - отсылка к книге Харпера Ли «Убить пересмешника».

4/ «Aquilla non captet muscas»* - Орел не ловит мух (лат.)

5/ «Перед глазами  плавает картина Веласкеса, или это картина Мурильо, или же Эль Греко с одним и тем же названием, то есть именем».* - картины испанских мастеров живописи под названием «Христос».

6/ «Кто-нибудь поднимите мои веки!»* - отсылка к рассказу Н. Гоголя «Вий».