Нона

«В основе сюжета классической трагедии – конфликт между чувством и долгом. В основе сюжета классической трагедии – конфликт между чувством и долгом. В основе сюжета классической трагедии …» - заметив, что в третий раз перечитывает одну и ту же фразу, совершенно не вникая в ее смысл, Катя захлопнула учебник, откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. В окне на весеннем ветру болталась легкая занавеска, ревел неугомонный вечерний проспект, а с потолка, вот уже который час доносились громкие голоса и детский плач. Это привычно ссорилась семья соседей-грузин. Слышимость в доме была такая, будто ссора происходила в соседней комнате, заниматься в такой обстановке было решительно невозможно, и Катя вышла на кухню, чтобы заварить десятую за вечер чашку кофе. Наверху высоким голосом яростно кричала женщина, солируя на фоне детского рева, потом громко, на весь подъезд хлопнула дверь, загудел лифт, и через минуту в коридоре тренькнул звонок. Катя вздохнула, поставила на стол вторую чашку и пошла открывать. На пороге стояла высокая заплаканная блондинка, в шелковом китайском халате и в стоптанных деревянных сабо. «Я так больше не могу! - вместо приветствия сказала она отчаянно, - Катюша, я не знаю, как мне быть, но ТАК я больше не могу!»

                * * *
 
У Ноны были огромные черешневые глаза и тонкий породистый нос. Имя подходило ей удивительно. В ее имени Кате слышался знакомый с музыкальной школы загадочный несовершенный интервал, вылетающий за пределы привычной октавы. Нона тоже была необычной - стройной, гибкой, летящей как журавли на ее любимом халате, к тому же они с мужем снимали квартиру на девятом этаже. Несмотря на двух дочерей шестилеток, выглядела она потрясающе, Катя с легкой завистью сразу же это отметила, когда увидела ее впервые. Грузинская семья сняла квартиру этажом выше катиной чуть больше года тому назад. Нона не работала, занималась домашним хозяйством, и каждый день выходила во двор с близняшками. Катя гуляла там с собакой. Разница в возрасте не помешала им подружиться, и инициатива исходила именно от Ноны. Общительная грузинка, привыкшая к образу жизни своей родины, здорово отличалась от жителей суетливого и холодного мегаполиса, как правило даже не знающих, как зовут людей, живущих за соседней дверью. Как-то зимой в подъезде завалился пьяный дядя Коля. Все жильцы заходили в лифт, аккуратно переступая через тело, и только Нона бросилась его поднимать. Вместе с Катей, они отвезли тело на пятый этаж и сдали на руки жене. «Как так можно, - возмущалась потом Нона, - бросить человека? У нас дома все соседи, как родные - все друг другу помогают!» Обитатели панельной многоэтажки поначалу с неприязнью отнеслись к новым жильцам, но очень скоро обаяние Ноны растопило холодность, и как-то само собой все стали воспринимать ее как свою. Она говорила по-русски почти без акцента, а когда перекрасила волосы, невозможно было поверить, что Нона - настоящая грузинка.

Ее муж - Вахтанг, вместе с родителями жил в Сухуми, а когда в Абхазии началась война, семья бежала в Тбилиси к родственникам. Там он женился, и вскоре с молодой женой переехал в Москву. Как и многие выходцы с Кавказа, в столице Вахтанг занялся торговлей, но дела у него шли из рук вон плохо. В семье постоянно не хватало денег, а случайные коммерческие успехи, воплощавшиеся в виде дорогого смартфона, или навороченного DVD-проигрывателя, притулившегося на старом телевизоре в разваливающейся югославской стенке, только подчеркивали окружающую их нищету. Под страшным секретом Нона рассказала Кате, что им помогают родители, возившие в Москву фрукты. Старики жили у них по целому месяцу, и в это время супруги держали себя в руках из уважения к старшим, но как только родители уезжали, снова начинались бесконечные ссоры.
 
Худой и сутулый Вахтанг, целыми днями пропадал в городе. Приходил поздно, усталый и раздраженный, и сразу бросался к телефону. Начинались звонки по межгороду. Нона заводилась моментально - платить по телефонным счетам ей приходилось из тех денег, которые муж оставлял «на семью». Вахтангу приходилось несладко в столице. Он злился на себя, что не может достойно содержать своих близких, злился на помощь родителей жены - это его унижало, но вынужден был терпеть. Все его хитроумные коммерческие предприятия неизменно проваливались. Он кругом был в долгах, при этом оставался гордым, вспыльчивым как все кавказцы, а постоянные неудачи сделали его к тому же чрезвычайно мнительным. В каждом слове жены ему слышались обидные намеки. Взаимные упреки быстро перерастали в крик, в детской просыпались сестры-близняшки, в стены начинали стучать разбуженные соседи, в коридор выскакивала сумашедшая Наташка-алкоголичка и яростно трезвонила в двери, перемежая свою музыку радостной матерщиной в адрес черножопых. Короче - цирк! В выходные дни, если Вахтанг оставался дома, ссоры, как правило, начинались с самого утра и продолжались до позднего вечера. Удивительно, как при такой жизни Нона умудрялась хорошо выглядеть.

Яркая, экзотическая для московского спального района внешность Ноны была для несчастного Вахтанга еще одним, и далеко не последним источником раздражения. Он ревновал жену страстно, и совершенно без повода - Нона была настоящей грузинкой всецело преданной дому и супругу. Может быть, этой своей беспричинной ревностью он сам накликал беду, или в самом деле что-то предчувствовал, но, хотя их семейная жизнь давно уже дала трещину, все продолжалось бы по-прежнему, если бы Нона действительно не влюбилась. Первой об этом узнала Катя.
 
                * * *

Саша был братом жены Катиного соседа по площадке. Когда и как они познакомились, и что нашла красавица Нона в заурядном водителе-экспедиторе моложе ее на два года, - для Кати навсегда осталось загадкой. Как-то вечером, когда Вахтанга не было дома, Нона позвонила Кате и попросила подняться к ней. «Понимаешь, зайдет один мужчина, кран на кухне посмотреть. Мне неудобно быть одной. Посидишь со мной?» – так объяснила Нона свою необычную просьбу. Вахтанг по дому ничего не делал, все потихоньку разваливалось, вызывать мастеров, как правило, не было денег, и Ноне приходилось как-то выкручиваться самой. Сашку Катя видела несколько раз, когда тот заезжал к своей сестре. За полчаса он с шуточками и прибауточками разобрал и собрал обратно кухонный кран, от предложенной купюры решительно отказался, и Нона усадила его пить чай. Катя заметила, что она как-то необычно оживлена, и если бы плохо ее знала, то даже могла бы подумать, что та кокетничает. Потом Нона зачастила к Сашкиной сестре, а Сашка чуть ли не каждую неделю стал приезжать к родственникам в гости, а машину свою, разрисованную рекламой популярного сока, оставлял у соседней многоэтажки. Однажды Нона пришла к Кате со своими близняшками, и попросила посидеть с ними, пока она сбегает в магазин. Одинаковые черноглазенькие девочки, тихо как мышки смотрели мультики, а Катя размышляла - почему нельзя было просто оставить малышек дома, но спросить у Ноны прямо, когда та вернулась, посчитала невежливым.

Вскоре, Вахтанг простудился и неделю не выходил из дома. Нона, оберегая покой больного, старалась сдерживать свой темперамент. На время наверху воцарились тишина и покой. Но Катя видела, что Нона совсем извелась, рассеяна, нервничает, будто чего-то ждет. Она уже обо всем догадывалась, и когда на пятый день на пороге появился Саша, Катя не удивилась. «Вот, заехал к своим, а их еще нет. Можно у тебя подожду? – так он объяснил свой визит. Через десять минут, под каким-то незначительным предлогом явилась Нона. У Сашки оказалась с собой бутылка сухого вина. Открыли, выпили. Катя вышла зачем-то на минуту из кухни, а когда вернулась, через мутное стекло кухонной двери увидела потрясающую сцену. Саша и Нона сидели рядом на табуретках, он чуть приобнял грузинку левой рукой, а Нона изогнула свою лебединую шею, и склонила голову с густыми золотистыми локонами ему на плечо. Они сидели так неподвижно, и так торжественно молчали, что Катя тихонько потопталась в коридорчике и не решилась войти. Через короткое время Саша попрощался и уехал, а Нона осталась.

Девочки допили вино, и Нону словно прорвало. Она рассказывала, как они жили в Тбилиси, как появились в их доме родители Вахтанга, хорошие знакомые их дальних родственников, как появился сам жених, застенчивый нервный юноша, окруженный романтическим ореолом изгнанника. Как родители, обрадованные хорошей партией, готовили свадьбу, как завидовали ей сестры, как появились на свет дочери, как переезжали в Москву, как дети вечно болели, как меняли квартиры. Как с каждой неудачей, словно под ударами злого рока, преследующего их, постепенно, шаг за шагом разваливалась вроде бы благополучная семья.

- Самое главное – не было любви, теперь я это понимаю. Была радость девочки выходящей замуж, симпатия была, даже жалость была - любви не было! Обманывала я себя и его обманывала, вот за это и наказание Господь дал. Несчастна я с ним, и он со мной несчастен, и дети несчастны. А с ним я счастлива, не знаю отчего. Счастлива, просто рядом быть. Просто видеть его машину дурацкую - счастлива. Отчего так, Катя? Отчего так бывает, скажи?

Катя не знала, что ответить.
 
                * * *

Тем временем, слухи стремительно разнеслись по дому. Неделю спустя, дожидаясь лифта вместе с компанией бабулек, постоянно дежурящих на лавочке возле подъезда, Катя с удивлением обнаружила, что бабки нисколько не стесняясь ее присутствия, вместо обычного популярного сериала с увлечением обсуждают подробности нониного романа, и проявляют при этом поразительную осведомленность. Через пару дней, Катю вместе с Ноной остановила каким-то пустым разговором консьержка, и вдруг ни с того ни с сего, принялась нахваливать Сашку, дескать, такой молодой, но серьезный и положительный; доверчиво заглядывала Ноне в глаза, и явно ожидала, что она поддержит тему и сообщит ей несколько любопытных подробностей. Нона постаралась побыстрее свернуть разговор, чем свою собеседницу заметно разочаровала. Наконец, возвращаясь вечером с собакой, Катя услышала темпераментную тираду толстого соседа-автовладельца, возмущенного тем, что Сашкина машина заняла его законное парковочное место. Заметив Катю, сосед убедительно попросил ее «передать Ноне», чтобы та «сказала своему парню», чтобы он не ставил больше «эту колымагу» под его окнами.

Окрыленная своими чувствами Нона, совершенно не замечала, что говорят про нее в подъезде. Услышав эту совершенно дикую просьбу из уст Кати, а также соображения подружки насчет осведомленности всех соседей о ее романе, Нона загрустила. Тогда, не выдержав, Катя спросила ее напрямую:
- Если все так получилось, может быть, вы, наконец, разведетесь, и перестанете мучить друг друга?
- Что ты! – ужаснулась Нона. - Это такой позор! Для его семьи - позор, для моей - позор! На родителей все станут пальцем показывать. Я даже заикнуться об этом не могу, мама не переживет, отец проклянет. Если бы детей не было, еще можно! И потом у него столько долгов, как я его теперь брошу. Он все-таки отец. Как так, - денег нет, пошел вон, да? Что люди скажут?

Однако, долго водить за нос мужа было невозможно, Вахтанг был не дурак, и не слепой, и тоже, хотя, как и водится - последним, но начинал догадываться о похождениях жены. Ссоры наверху стали вспыхивать с такой яростью, что давно привыкшие ко всему соседи приходили жаловаться и скандалить, и дважды всерьез грозились вызвать милицию. Несколько раз Ноне вместе с дочерьми приходилось идти ночевать к Кате.
Саша к тому времени совсем переехал в квартиру сестры, а та с семьей перебралась к нему, но Катя уже не вникала во все перипетии замысловатой любовной интриги. Неумолимо приближалась сессия, пора было и немного поучиться - хоть пару раз засветиться на лекциях каждого из преподавателей.
 
                * * *

Развязка случилась внезапно. Как это обычно бывает, в последний вечер, Катя в тихой панике, обложившись книгами и чужими конспектами, пыталась запихнуть в голову весь материал за прошедший семестр. Она даже перестала реагировать на привычный ор с потолка. «Катитесь к черту со всеми вашими любовями, – думала она, - Сами заварили кашу - сами расхлебывайте. У меня своих проблем выше крыши - меня скоро вообще из института вышвырнут»
Однако, лай собаки перед входной дверью заставил ее выйти в прихожую. За дверью слышны были громкие перебивающие друг друга голоса нескольких человек. «Что такое? - подумала Катя, - Собрание что-ли какое? Нашли время!» Щелкнула замком, и собиралась уже открыть дверь, но услышала визгливый голос алкоголички Наташки. «Тьфу, черт - опять скандал! Ну, что за люди!» Она уже повернулась, чтобы снова сесть за конспекты, но вдруг поняла, что там, за дверью в коридоре - Нона, Саша и Вахтанг, и испугалась. Стоя в полутемной прихожей, и вцепившись обеими руками в ручку входной двери, Катя прислушалась и в ужасе разобрала, что верещит своим вороньим голосом дура-алкоголичка:
- Ты, сучка, ****уешь, ночами ходишь, дверями хлопаишь, хахаль твойный машиной гремит под окнами! Весь дом ужо знаить, шо она от мужа ****ует! Что неправду говорю? Вот поучи ее, поучи! Вырви волосья поганые!
Нона, не слушая ее, что-то торопливо говорила по-грузински, и вдруг Вахтанг так страшно закричал, что Катя вздрогнула и отскочила от двери, даже Наташка с испугу заткнулась, а Нона остановилась на полуслове, и в наступившей тишине как выстрел прозвучал звонкий шлепок пощечины. Послышался шум короткой возни, Саня взревел дурным голосом, но все перекрыл радостный визг Наташки. «Оооой, заре-еза-ал, мили-ци-йа-а, зарезал черт нерусский! Ооооой, посодют теперь, люди добрыя, посодююют!» Катя рванула ручку на себя.
 
В коридоре прямо напротив распахнутой парадной, привалившись спиной к стене, сидел Саша, а у него на коленях, вытянув длинные ноги в стоптанных сабо, неестественно запрокинув голову ему за плечо лежала Нона в своем белом китайском халате с журавлями. Саша, трясущимися окровавленными руками прижимал ее ладонь к халату на животе, там, где летящие журавли один за другим исчезали под огромным черным пятном, быстро расплывающимся по блестящему шелку. По щекам Сашки текли слезы, он бестолково повторял – «Нона, Нона…» Загремели замки на этажах. Загудел лифт. На лестнице торопливо захлопали тапки жильцов, из ближних квартир робко выглядывали любопытные соседи, визжала и металась в узком коридоре Наташка, а Катя не могла оторвать взгляда от запрокинутой лебединой шеи Ноны, и в голове навязчиво, как припев популярного шлягера, вертелась теперь уже насмерть вызубренная фраза из учебника: – «В основе сюжета классической трагедии – конфликт между чувством и долгом. В основе сюжета классической трагедии – конфликт между чувством и долгом. В основе сюжета классической трагедии…»