На окраине вечности - 2

У Пеньтюхова на «лирику» «крыша съехала» с геофизики. Еще не ликвидировалось дело геологическое за ненадобностью, еще не прорюхали правители, что разведанных запасов ископаемых на три поколения разведано, а потому на век самих и чад с их чадами хватит, следовательно не нужна геология. Еще в сладком неведеньи пахала геологическая братия в «полях», как на празднике, а у Пеньтюхова уже что-то в голове разладилось. Особенно после похорон отца. Тогда и задал он себе вопрос: «Куда же меня лешак несет? Что ищу то, когда здесь, на Реке дива такие?»

Не нашел ответа. А еще прочитал книгу про Блеза Паскаля. Поразила его судьба этого гения. Во всем, за что ни брался, везде открытия сделал. Прямо сверхбичара какой то.
Почему судьба Паскаля так в голове Пеньтюхова засела? Столетия назад жил физик. Что так могло очаровать в его судьбе забубенщину ершовскую? Был ученым, потом плюнул на все, слегка разумом помешался. Мало ли психов на белом свете было? А чем-то заинтересовал Пеньтюхова именно этот ненормальный.

По Реке плавает Пётр и думает. То про свое «время по спирали», то вдруг Блез поблазит где то в закутках мозга.

Последний от физики к духовному переметнулся. И Пеньтюхов тоже на мир начал поглядывать с позиций «лирических». То закат на Реке рассматривает - как постепенно коврига светила исчезает, съедаемая горизонтом. То на воду глядит, будто пытается увидеть что-то неведомое среди отражающихся облаков и небесной сини.

На берегу однажды ночевал с настоящим писателем, который тоже Реку любит и написал про нее немало рассказов, посвященных рыбалке.

У костра выпили вечером. Разговор завели о «мироустройстве». А о чем еще под звездами у костра после выпитого для «согреву» да «души» балакать? Самое милое дело на метафизические темы разговор вести. Есть ли «тот свет» или нет, например. Оба согла-сились, что есть.

Пеньтюхов это с «физической» точки зрения стал доказывать. Наговорил всего много, а чего, и сам мало понял, куда мысль свою вёл. Мол, все известные земные «поля» подчиняются одним законам и связаны меж собой и взаимовлияют друг на друга. А раз так, то являются они все составляющими одного «поля», которому еще и определения нет. Однако присутствие его вполне объяснимо всеми известными проявлениями земных по-лей, а также необъяснимыми проявлениями, таким, как, например, телепатия. До того до-говорился, что даже приведениям нашел «физическое» объяснение. Раз, дескать, их видят, значит, где-то они возникают. И неважно в мозгу ли того, кто видит или в атмосфере, вроде шаровой молнии. Мираж? Но ведь он что-то значит, состоит из чего-то. Причина возникновения неизвестна, структура и состав, тоже. А, если допустить, что это проявление неизвестных полей земных или космических, то все встает на свои места.

По Реке плавает Пеньтюхов. В голове «каша»: Паскаль с его сдвигом в голове, «высшие поля», «спираль времени» - спираль с бесконечно большим радиусом. Бесконечно долго будет та спираль загибаться и в итоге через немыслимое число миллионов лет замкнется. И что получится? Опять будет сидеть Пеньтюхов с писателем Сеней и толковать о мироздании. Может, что-то будет в словах разниться, но в основном разговор о том же и будет. Так же затылок почешет, запутавшись в своих мыслях «философ» Ершовский. Возможно, пониже или повыше руку закинет, но почешет обязательно. И Сеня будет так же костер поправлять и разминать занемевшую ногу. Количество полешек иное в костер бросит, но бросит. А время дальше побежит и, следовательно, через такой же промежуток времени опять с Сеней встретимся. После снова и снова. До бесконечности.

Бред? А где же я буду до того? – размышляет Пеньтюхов. Куда исчезну и откуда появлюсь? Опять из «полей» земных? «Сверхполе» или душа они, верно, и есть одно и то же. И свойственно им периодически принимать материальные формы. Все живое и неживое по закону такому живет. Только у человека свое «сверхполе», у дерева другое. У каждой твари также свои поля. И Земля, получается, кроме известных полей имеет «надполе» второго порядка. Над множеством полей второго порядка. Поля следующего порядка и так тоже до бесконечности. И какой смысл в этой круговерти? Никакого. Тогда что?

Тут остановился в мыслях своих Пеньтюхов. Все уходит, все возвращается, что-бы снова уйти в новый виток спирали. А смысл самой этой «спирали» в чем? Чтобы бесконечности стать конечной, может? И тоже бессмыслица какая то получается. На кой хрен это колесо? Вот, если допустить, что над всем этим Бог, то и смысл появляется и объяснение всему. Убери Бога и остается только «физика» и «математика», которые и ведут к безумию.

Снова споткнулся в мыслях своих. Слишком все просто получается. А почему сложно то должно быть? Мир сложен, а мироустройство простое. Простое – оно и надежное, и вечное.
Оглянулся Пеньтюхов, а по реке его метров на триста вниз унесло течением да ветром. Чтоб обратно выгрести, надо по перекату подниматься против течения, да еще и против ветра.
«Вот так зафилософствуешься и либо унесет черт те куда, либо из лодки выпадешь, - с ухмылкой подумал и за весла взялся – Сковырнешься в холодную воду, и все те-бе тут покажется – и бог с чертом, и мироустройство с мирозданием».

На весла налег. А мысли не улетучиваются, не отстают, будто шелухой луковой к мокрым рукам липнут.

Всё бесконечность, всё бездна. Не в это ли уперся в своих мыслях Паскаль? Тогда что твердь?
Получается, нет ее. Есть бессмысленное круговращение материи. И весь прогресс человеческий направлен на то, чтобы разогнаться в бессмысленной гонке разума с душой. А что в результате? Взрыв, немыслимый по силе разрушения. Погибнет все сотворенное злым и добрым разумом.

Только душа, только духовное спасительны. Понял это гений и отверг все научные изыски, и посветлело в разуме у него. И, получается, что мудрый сродни сумасшедшему. Но для открывшего эту истину уже неважно, по какую сторону от разумного поставлен он ближними своими. Главное, он понял суть человеческих исканий – дорога к Богу. Он по ней и пошел. А почему другим не указал этот путь? Наверное, потому, что всяк сам свой путь к истинному должен найти. Многим это удается? Только блаженным.

«Вот и я, выходит, такой», - продолжает размышлять Пеньтюхов, сидя у костерка, разведенного под соснами на свой бичарский манер. Клетка поленьев, а поверх про-копченный чифирбак стоит.

Легко на миг стало. Надо же, такая истина открылась! Но жаром от костра пахнуло. То ветер с другой стороны хлестнул по костерку. Отринулся Пеньтюхов от взбрыкнувшего огня и, будто очнулся от забытья.

«Что это было?» – вопросил себя.

- Да блажь очередная пеньтюховская. – пробубнил, и, усмехнувшись, добавил. – Жизнь, она и есть жизнь. А для чего, пускай разбираются академики разные. По мне так она….

По молодости завел Пеньтюхов дневник, как полагается всякому путешественнику, но не заладилось. Те про новые земли писали да про всякую невидаль. А Пеньтюхову про что писать? Про бичей да блатхаты? Кому это интересно. Потому и забросил это дело.
Но зуд на писательство, однажды зародившись, не отпускал. Стал «роман» писать. Еще в светлые времена его начал, когда при деле был и с «полей» не вылазил. А если и выбирался, то больше с бичами бухал да за преферансом просиживал долгие вечера и ночи.
Когда же карты и питие горячительного надоедали, «уходил в подполье». Проси-живал у телевизора до заполночи и над «романом» работал. Писание назвал «Покинувший мир». Про мужика допившегося до ручки. Все у него наперекосяк. Он и устроил «самоутопление». На берегу Волги побросал одежонку, документы, недопитую бутылку «портвешка», а сам упрятался в северной тайге. Живет там тем, что добудет. Избушку построил. О жизни размышляет, почему же она у него такая нескладная при том, что и башка, и руки на месте. Разные приключения с ним случаются. В итоге забрела к нему яг-мортиха – особь женского полу снежного человека. На этом и писанину закончил, а в задумке было то, что вернется он в цивилизацию. Но сперва с «бабой снежной» согрешит. Та ребенка народит. Но человеческие гены ослабят малого и помрет сердешный от простуды. Баба обезумевшая в избушку к мужику прибежит. Начнет там крушить все. Мужик ее с дуру то и пристрелит. В итоге яг-мортиху с сыном похоронит и у самого с головой неладное сделается. Обезумевший, застуженный и обмороженный выползет к людям. Подберут его лесорубы. В больнице ему оттяпают обе ноги обмороженные, но зато отыщет его любя-щая жена и увезет в волжский город. Чтоб все это правдивым выглядело, придаст своему повествованию вид дневника, который он, Пеньтюхов, работая геофизиком, якобы нашел в лесной избушке на берегу озера. «Роман» забросил, но нет-нет да и засядет за сочини-тельство: то стихов вроде «коровьих», то за рассказ из жизни бичей, а последнее время и о жителях Приречья….


Надо бы о дальнейшей жизни думать. Но не отпускает Река, приютно в Ершах. Работу пообещали, но зарплату, как Пеньтюхову мужики пояснили, только на третий месяц дают. Геофизики нигде не требуются, но Пеньтюхов уж лет десять, как ушел из этой отрасли. Осерчал он на свое дело, но, точнее, устал и пресытился «полевой» жизнью. Три года после отдыха в Сочи без отпусков и отгулов работал. Если не в «полях», то в камералке проект на новый объект составлял либо отчет по проделанным работам делал. А кроме того еще и преферансные баталии у Коти изматывали.

У Пеньтюхова своя комната была в общаге на пару с геологом Гошей, но тот лишь числился в ней. Но и «фатера» ему надоела. Круглые сутки около дверей ходят и шумят. Выхлопотал коморку в бараке. Случайно получилось. Бурмастер, который в ней жил, умер. А тут Пеньтюхов подвернулся с просьбой дать ему в бараке жилье. Мол, не хочу жить в общаге в одной комнате с товарищем, но не по тому, что тот плох, а потому, что на четвертом десятке неплохо бы и свой угол заиметь. Уважили Пеньтюхова. Еще и Харитоныч посодействовал.
Где-то через год после отпуска и поселился Петр Васильич в «своем углу». «Квартира» у него с торца барака. Кухня и комната. Отопление печное. В ноябре получил ключи бедолага от собственной «квартиры». Пришел, а там бичатник самого паршивого виду. К тому же бурила, видимо, предчувствовал, что больше зимовать в бараке не при-дется, дров на зиму не заготовил.

В сарай зашел, там несколько чурок сучковатых. Расколол их с великим трудом, но и этих дров едва на неделю хватило. Пришлось по ночам вылазки делать по поселку да воровать где доску от забора, где бревнышко. С перекрестка улиц два дорожных знака умыкнул на дрова.
Володька Сурнин решил уехать на родину. «Отвальную» в бараке у Пеньтюхова празднуют. Будто и не было четырех лет. Снова Сурнин пеняет Пеньтюхову, мол, инженер, а дров не можешь в конторе потребовать. Но выговаривает это шутейно, понимая, что по иному у Пеньтюхова и быть не может. «На огонек» еще кто-то из бичей забрел. Водки нет. «Виновник торжества» сам бежит в магазин за пять минут до его закрытия. Явно не успевает - вот и пусть показывает свои «змеевы» способности. Ушел и пропал. Уж подумывать стали, может, загребли «именинника менты – они то знают, кого и когда прибирать. Однако через два часа явился и с водкой Володька, и с какой то белой ленто.

- Вот, Петруха, грейся, - и на пол швырнул белую ленту.

- Как это?

- Так. Сейчас объясню. Видишь, от нее два провода отходят?

- Ну-у….

- Приладишь к ним «вилку», включишь в сеть и грейся.

Оказывается, когда уговаривал продавщицу продать водки после закрытия мага-зина, подошел «летун» и стал предлагать «обогревательную ленту» в обмен на водку. «Змей» Вова не был бы змеем, если бы тут же не ухватился за мужика. И в итоге выменял ее на две «бомбы» «Агдама».

Лента эта крепится под обшивкой в самолете Як-40 для обогрева. Штука и для барака оказалась полезной. Длина ее метров двадцать. Пеньтюхов ее под одеялом кругами выложит и спать укладывается. Теплынь. Одно плохо, во сне накатишься на нее, начинает припекать бок. К тому же в шапке спать надо. Под одеялом тепло, а нос высунешь из-под одеяла, а там минусовая температура, если печь не топлена.

Сколько так по ночам в память о Змее извиваться можно? Открылся «зимник». Пеньтюхов сразу же с шофером знакомым, который на буровые всякое оборудование возит, договорился, чтобы тот ему на обратном пути, когда будет возвращаться с буровой порожним, привез ему дров. А тому что, как едет обратно, так полкузова и везет дровишек для замерзающего кореша. Дрова отборные: лиственница да береза. Жара от них такая, что плиты не выдерживают и трескаются. И что ему не возить, если дров ему на буровой бесплатно нагрузят, а в поселок приедет, дрова выгрузит и, поставив машину в гараж, по-требляет «магарыч до утра и до икоты. Денег не берет.

- Я те что, Петруха, капиталист какой, чтоб обирать специалиста-инженера?

Но лучше бы деньги брал, дешевле бы получилось для «специалиста-инженера».

А по нынешним временам и вовсе чудно такое слышать, что человек от денег отказывается. Будто в другой стране это было или в нашей, но в глубокой древности или, вообще, в другом измерении. Но, оказывается, и такое было на Руси. И совсем недавно. И не брехня это, не плач «по светлому прошлому».

Было, ведь было такое, вспоминает Пеньтюхов и с жалостью прикидывает, сколько еще он сможет пробичевать в Ершах на остатки дене., привезенных с Севера и оставшихся после покупки квартиры. Вот, еще раз съезжу, прикидывает, на Реку и все, поеду в центр занятости отмечаться. Опять пошлют каким либо придурком не по специальности. Если б геодезистом куда направили, так ладно, дело знакомое.