Римская монета

Ну вот, день прошел, и, слава Богу! Музей закрыли, посетители, наконец-то, ушли. Устаю я что-то от этого бесцельного лежания в витрине.

И от глазеющих людей тоже стала уставать. Хотя, сегодня были хорошие, не то, что вчера. Те какие-то унылые, скучные. А эти – хороши! Люблю таких. Они – такие -  в общем-то, каждый день встречаются, но сегодня что-то особенно много. Может, стоит подождать... Ночь длинная…, кто знает… Последняя группа была очень и очень… Стоило экскурсоводу сказать, что я из чистого золота, как алчные взгляды согрели моё тщеславие, своим животворящим светом.


Да, я тщеславна! Хе-хе… А почему бы мне такой и не быть? Когда экскурсовод всякий раз отмечает: «Эта монета, возможно, помнит Рим времен Юлия Цезаря…», мне хочется крикнуть им всем: что Рим?! Я помню самого Юлия! Вертел меня между пальцами, когда я была еще совсем юной, свежеотчеканенной. Ни и что? Цезарь, как Цезарь. Его профиль на моем аверсе смотрелся гораздо представительней.

 То ли дело тот, другой… Как там его звали? Антиций? Нет, не Антиций – у Антиция я продержалась недолго… Позвольте, почему же тогда я его помню? Ах, да! Из-за меня его зарезали… Но нет, был какой-то другой – милый, чудесный человек… Господи, неужели забыла?! Впрочем, немудрено – сколько их было-то, не счесть!

 А-а, нет! Как же, вспомнила! Он и зарезал Антиция, а меня забрал и все время любовался! И звали его… Как же его звали? Хотя, неважно. В конце концов, он тоже плохо кончил. Но зато был первым, в чьих руках я почувствовала себя ценной. И этот обожающий взгляд… Я его тогда первый раз увидела.


С тех пор все люди для меня разделились. Одни – дрянь и голь, у таких долго не задержишься, да я и сама не особенно стремилась. Другие – снобы. С виду, вроде бы, ничего – и кошельки у них есть, и в кошельках есть с кем пообщаться. Но в руках никакой дрожи!


Между прочим, по рукам человека легче всего узнать. По глазам, конечно, тоже, но их не всегда удается увидеть. Иной раз схватят, в кулак зажмут, или сразу в карман бросят. Где уж тут в глаза-то заглядывать. А руку почувствовать всегда успеешь.


Вот она берет – еще сухая, безразличная.., но – секунда, и, ощутив твою весомость, рука начинает потеть, потом появляется дрожь, которая бежит туда, к глазам, и в них зажигается тот самый, самый прекрасный на свете, алчный блеск!


Дивное сочетание слов, не правда ли? «Алчный блеск»! Я услышала его от одного купца. Тот, сам по себе, был «снобом» - то есть, ни то, ни сё. Вроде, сначала мне обрадовался, но потом отдал какой-то девице за просто так! А вот девица оказалась просто чудо! Рука – само восхищение! И глаза… Они просто вспыхнули, загорелись, засветились пляшущими красноватыми огоньками. От восторга я даже, кажется, потяжелела. А купец возьми и скажи: «До чего же алчный блеск у тебя в глазах…». Ох, как мне понравилось! С тех пор всех самых своих любимых людей, их руки и взгляды, я называю «алчными». Пусть им будет приятно – это ведь так красиво!


Кстати, мои соседки по витрине тоже так считают. И, хотя в их одобрении я не нуждаюсь, все же приятно осознавать, что с ранней юности уже умела разбираться в людях. Иные вон были отчеканены позже меня, а осознали, что к чему только когда вышли из обращения. С этими неинтересно – большую часть жизни они провели где-то под землей, да и до этого служили всего лишь разменной монетой.


То ли дело золотой луидор! Тот таких людей видел, что даже мне впору завидовать… Наверное, ему, такому молоденькому, я кажусь совсем старушкой, но, хе-хе, с его монетного двора я кое-кого знавала… Да, да, прапрадедушек – золотые монеты короля Франциска. И, хотя сама я в то время уже считалась коллекционной, все же они не находили меня слишком старой.


М-да…, золотые монеты… Да и времечко тогда было золотое!
А, между прочим, вы себе представляете, что значит для монеты быть коллекционной? Это такая честь, которой удостаиваются лишь единицы!


Я, конечно, не имею в виду тех, кто такими родился. С теми у нас ничего общего. Они и лежат в отдельной витрине, и помалкивают себе в её обивку. Что они знают? Ни жизни не видели, ни людей толковых. То ли дело мы – монеты, бывшие в обращении! Где мы только ни были, чего ни повидали! Поэтому, за прожитые века, прибавили и в весе, и в достоинстве. И не терпим в своих рядах никаких самозванцев!


Тут недавно подложили к нам одну. В самый центр, оттеснив других! Ясное дело, это мало кому понравилось, а некоторых просто возмутило. Стали расспрашивать, кто, да откуда, но новенькая упорно отмалчивалась. Все решили, что это от высокомерия. Греческий талант вроде бы признал в ней фамильные черты какой-то своей знакомой с Востока, (а опыт у него богатейший! Как-никак принадлежал легионеру Александра Македонского, и в его карманах с кем только ни встречался). Так вот, греку поверили и постепенно успокоились. Раз такая древняя, значит нам ровня. Но мне, лежавшей ближе других, новая соседка показалась странноватой. Было в ней что-то фальшивое…


От людей я, слава Богу, кое чему научилась, особенно в ту золотую пору, когда считалась коллекционной, так что, слово за слово, а незнакомку эту все-таки разговорила. Сначала она только восхищалась нашей витриной и тем вниманием, которое тут оказывают. Но однажды, когда все ушли в себя и ничего не слышали, призналась мне, что совсем не древняя. Её отлили даже не на Монетном Дворе, как всех нас, а в какой-то маленькой мастерской, где долго «старили», чтобы добиться сходства с настоящей древней монетой!


Я еле сдерживала возмущение! Спросила, почему не было экспертизы, и услышала в ответ, что в отношении новенькой, (причем, «новенькой» в буквальном смысле!), кто-то с кем-то «договорился»! «Меня так измучили этим «старением», - пожаловалась она, что теперь достаточно просто упасть, чтобы выдать себя с головой. Так что вы, уж пожалуйста, меня не выдавайте…».


Хе-хе! Наивная дура! Что значит, не выдавайте?! В этой витрине собрались только подлинники! Причем, благородные подлинники! Мы все ровня друг другу, и присутствие здесь этой самозванки так же невозможно, как присутствие нищего на королевском балу! К тому же, все мы прошли унизительную процедуру экспертизы, а из-за этой фальшивки, видите ли «договорились»! Так что, не сомневайтесь, я её выдала!


Все были возмущены, и единогласно решили от позорного соседства избавиться.
Несколько монет достоинством пониже ухитрились сдвинуться со своих мест и упасть в низ витрины, (благо, она у нас под углом). А, когда служитель открыл её, чтобы вернуть их на свои места, тяжелый луидор воспользовался легким покачиванием, сорвался вниз и увлек за собой самозванку.


Конечно же, она разбилась, чего не скажешь о самоотверженном луидоре. Нас, подлинных, так просто не уничтожить! В известном смысле, мы вечные, и это не может не наполнять гордостью.


Вот я, к примеру, не какая-нибудь разменная. Я всегда имела и вес, и значение, и цену себе знала. Из рук в руки покорно не перекатывалась…


Ох, была у меня одна история… И не история даже, а так…, ощущение одно… Исключительной силы алчность, которой потом я мерила всех людей, встречающихся на моем пути…

Короче, случилось все уже не в Риме, и даже не в Италии, а в другой стране, победнее, куда меня затащил в своем кошельке римский солдат. Я к нему сначала неплохо относилась – алчность в нем ощущалась, в кошельке было полно монет – и таких же, как я, и других – помельче. Но очень скоро ряды наши стали редеть. Что ж, оно и понятно, при всех своих достоинствах этот солдат не имел достаточной дрожи в руках, чтобы не польститься на всякую ерунду, вроде той, которая у людей называется «еда и выпивка». Поэтому мне ничего другого не оставалось, как потеряться, пока меня не оставили в какой-нибудь грязной забегаловке. Я их и в Риме достаточно навидалась. Так что, при первом же удобном случае, выпала из кошелька и откатилась подальше.


Конечно, это был риск. Многие, очень многие из нас, кто отваживался поступить таким образом, оказывались втоптанными в грязь копытами, колесами, подошвами… Но без риска судьбы не построишь. Как говаривал много позже один мой знакомый дублон: «Если знаешь себе цену, то никогда в грязи валяться не будешь». И это правильно. Повторяю, я не какая-нибудь разменная. Я монета, за которой полезут и в навозную кучу, и в грязную лужу, и к соседу в карман. Главное, чтобы увидели. Поэтому я дождалась, когда на меня упадут солнечные лучи, и, что есть силы, сверкнула их отражением…


Хе-хе-хе! Всегда забавно было наблюдать, как быстро после этого ко мне кидались…
Вот и в тот раз ни секунды ждать не пришлось. Дрожащая рука схватила меня, поднесла к глазам, и безграничная, бездонная алчность захлестнула нас с головой! Сразу стало ясно, что этот человек на презренную еду меня не обменяет. «Знак, знак! – закричал он, как безумный. – Господь всемогущий! Этим золотом ты даешь мне понять, что замысел мой тебе угоден? Да, да, я понял, и сделаю это…».


Что он там собирался сделать, я так и не поняла. Голова кружилась от самой сильной алчности, которую я когда-либо ощущала! У этого человека дрожали не только руки, но и все тело. Его словно распирало от желания иметь еще больше. И, знаете, очень скоро рядом со мной опустился мешочек, битком набитый монетами! Не такими благородными, как я, но и не медью. Серебренники! Они посмеивались и шушукались на арамейском, думая, что я их не понимаю, но я поняла. Поняла, что на них этот человек выменял жизнь другого человека. И преисполнилась такой гордостью за все деньги мира, какой не ощущала со времен этого, как там его…, ну, который зарезал Антиция… Там было все понятно – за меня можно убить, я – золотая. Но, уж если и за серебренники отдают человеческую жизнь, то это о чем-то говорит…


Жаль только, что кончилось это все как-то бездарно.
Однажды алчный человек достал мешочек с серебром, и по негодующему жалобному звону я догадалась, что он их куда-то забросил. Это насторожило. Но задуматься, как следует, не успела. Человек побежал, да так стремительно, что пришлось приложить немало усилий, чтобы не выпасть. Потом долго возился с чем-то, кряхтел, а потом достал меня из кармана, посмотрел чужим, ненавидящим взглядом и отбросил!


От негодования и неожиданности сделанного я не сразу разобрала, что происходит. А, когда пришла, наконец, в себя, то увидела, что лежу на бескрайнем каменистом пустыре, прямо под высохшим деревом, а на нем, в петле, висит человек, которым я так восхищалась!


Хорошо, что снимать его пришли римские солдаты, и мне недолго довелось лежать там, размышляя, что же все-таки случилось. Но разочаровываться всегда так обидно!


Как-то один лекарь, к которому я попала много позже, сказал, что «достойные всегда уходят раньше недостойных». Услышав это, я многое поняла, и всю свою дальнейшую жизнь убеждалась в правдивости слов лекаря. Самые прекрасные, самые алчные всегда были особенно подвержены странному безумию, и мы, как правило, быстро расставались.
Но, как ни умны были сами слова, говоривший их был на удивление глуп! Ничего хорошего сказать о нем не могу. И помню лишь за это мудрое высказывание, открывшее мне глаза на многое. Да еще за то, что попала я к нему тоже от достойного человека, который пытался купить на меня свою жизнь…


Представьте себе, сын императора! Еще не алчный абсолютно, но уже и не сноб. Что понесло его на арену с этими, как их? Гладиаторами?!


 Забавно, видите ли показалось! Вот и обернулась эта забава смертельным ударом в грудь.
Ей богу, лучше бы он умер сразу. И ему хорошо – не мучился бы, и меня забрал бы кто-нибудь из его окружения, (там все были люди достойные). Но нет, он решил откупить свою жизнь и отдал меня лекарю. А тот, вы представляете, отшвырнул на стол, даже не рассмотрев, и кинулся лечить этого безнадежно умирающего! Такое непочтение – просто ужас! Я несколько дней провалялась на том столе среди каких-то вонючих пузырьков. А потом этот лекарь, знаете, что сделал? Взял меня и обменял в лавке на свиток паршивого пергамента и пучок перьев! Это меня-то!!!


«О чем же будет новый трактат великого Галена?», - спросил хозяин лавки. «О первоосновах, - ответил безмозглый лекарь. – Я задумал его, как комментарии к Гиппократовой «О природе человека», но изложу, в основном, свои теории»… Хе-хе-хе! «О природе человека»! Да что может знать о природе человека он, не умеющий даже быть алчным?!


Ой, как же я всегда злилась, когда попадала вот к таким! То ли дело те два прекрасных человека, которые ограбили лавку, когда глупый хозяин побежал спасать какие-то «произведения искусства» из горящего храма Мира.


Вообще, надо сказать, что эти самые «произведения искусства» я ненавидела больше всего. Самые достойные из «снобов», которые вполне могли бы стать алчными, меняли меня на них недрогнувшей рукой. А почему, собственно?! Никогда не могла понять, что хорошего в каком-то горшке, куске мрамора или размалеванном холсте… На моих глазах король Франциск, который дрожал от счастья, когда получил меня в подарок от семейства Медичи, отдал целый ларец благородных золотых монет за кусок холста с лицом далеко не самой красивой женщины! Глупец!


Хотя, в его кладовых было очень и очень неплохо.
Я ведь досталась Франциску уже коллекционной, пройдя долгий и в чем-то ужасный путь.

Чего стоит, например, томительное лежание в подвалах какой-то мерзкой общины! Господи, что за люди там жили! Они нас собирали, складывали в огромные кувшины, запечатывали и опускали в подвалы. Но все это без дрожи, без почтения, без любования. И, уж конечно, о какой прекрасной алчности там могла идти речь! С ужасом прислушивалась я к рассказам других монет про такие же хранилища, где они лежали и лежали, теряя счет времени, безо всякой жизни! Кругом голь, беднота. Разговоры о чем угодно, обо всякой ерунде, вроде каких-то «высших ценностей» и «спасения Души», но только не о нас! Хуже того, именно там я впервые услышала гнуснейшее оскорбление в свой адрес – «презренный металл»! – и поняла, что нахожусь в тюрьме, откуда не выбраться. Здесь никому не было дела ни до моего блеска, ни до моего достоинства…


Спасение пришло, когда несколько сосудов, (и мой, в том числе), спешно перевезли в крепость Массада, (от нечего делать, я запоминала хотя бы названия). Там первое время было ничуть не лучше, и тоже только и слышно, что об этих самых «высших ценностях», хотя, ничего ценнее нас в округе не было.


Но потом эти мерзкие людишки в одну ночь куда-то исчезли. А, вместо них, пришли другие – прекрасные, алчные! Они горстями выгребали нас из наших темниц, хохотали и говорили: «Чем прыгать в пропасть, лучше бы откупились этими сокровищами и шли бы себе со своим Богом…».


Сокровища! О, как согрело это слово! Мы снова стали сокровищем из «презренного металла», и были безмерно рады вознаградить своих спасителей.


Тот, которому я досталась, набрал нас целый сундук и везде возил за собой, подбрасывая все новые и новые монеты. Иногда на новичках была кровь, и мы принимали их с особенным почтением. Ведь эта кровь означала, что за них отдана еще одна человеческая жизнь, а это, в свою очередь, прибавляло веса всем нам!


Несколько раз сундук открывали и монеты растаскивали, чтобы положить в другие сундуки. Несколько раз приходилось рассыпаться на дорогу, где яростно топтались люди, конские копыта, и падали, как подкошенные, человеческие тела. Это было, конечно, опасно – того и гляди окажешься втоптанной в грязь, откуда уже не блеснуть. Но, что такое эта опасность рядом с ощущением, что ты не просто в центре событий, а ты эти события и определяешь! К тому же, всегда находились заботливые руки, которые, дрожа, откапывали нас и передавали в руки другие. А те, или снова складывали в сундуки, или передавали дальше…


Хе-хе-хе, чудесная была жизнь. Настоящая награда за томительное лежание в подвалах. Вот когда я в полной мере осознала, что, определяя свою судьбу, я, в большей степени, определяла судьбу своих владельцев. От одних сбегала, обрекая на нищету. Другим попадалась на глаза во всем блеске, заставляя добывать себя всеми правдами и неправдами, за что они, порой, платили собственными жизнями. Третьих просто сводила с ума…
Но бывали и не самые приятные моменты.


Однажды мне даже показалось, что все вот-вот рухнет, и снова вернется кошмар пережитого в общине!
Один человек, несомненно достойный и прекрасный, вдруг принес меня в Храм, где я с ужасом услышала такие знакомые разговоры о «высших ценностях» и «спасении Души». Там даже прозвучало и «презренный металл», что не могло не привести в отчаяние. Подумалось: все! Опять в сосуд, опять под землю! Но от отчаяния спасло одно наблюдение: нас не складывали в сосуды, а благоговейно опускали на драгоценное блюдо, и это уже вселяло надежду. Отсюда меня мог украсть кто угодно! Но, хе-хе, все оказалось еще лучше! Служители Храма не имели ничего общего с людьми из общины. Своей идеальной алчностью они скорей напоминали того, который повесился, и, уж конечно, не стали бы прятать меня от мира, где я якобы «развращаю Души».


Я многому у них научилась, заново познала себе цену, и, благодаря заботам Храмовых служителей, попала к семейству Медичи. О-о, благородные господа! Именно у них познала я величайшую честь, какую только можно оказать монете, даже и золотой! Ведь за меня впервые заплатили не человеческой жизнью, (которая, в сущности, не так уж и ценна), а нечто большее – целую горсть благородных новеньких монет!


Знаете, что это означало?
Я стала коллекционной!


Правда, первое время, новый титул показался мне скучноватым. В самом деле, что хорошего лежать в коробке рядом с такими же древностями и не иметь никакой возможности потеряться или приманить нового владельца? Особенно грустно это выглядело после той бурной жизни, что была у меня.

Но соседи пояснили, что Медичи в этой жизни кое-что понимают. И действительно, очень скоро нас обменяли на целую армию, и каждая монета была оплачена уже не горсткой других монет, и не одной, а целыми сотнями человеческих жизней!


Эх, жаль, что в нашей витрине нет никого из той коллекции – уж мы бы порассказали кое-что этому юному луидору, которого, (по его словам), нянчил на ладони сам Наполеон… Но, увы, из сокровищницы короля Франциска нас очень скоро украл итальянец, прибывший в свите королевской невестки. И, воспользовавшись тем, что при дворе началась какая-то любовная неразбериха, вывез нас на родину, где распродал по одиночке.


Началась новая жизнь – жизнь в коллекциях.

Хе-хе-хе, вот так скажи кому-нибудь, особенно из тех монет, что ходят в обращении – так еще и фыркнут, пожалуй, с презрением. Дескать, что это за жизнь, в коллекции? А я вам, вот что скажу: это, может, и не жизнь в полном смысле слова, зато столько нового можно узнать, чего никогда не узнаешь, гуляя по рукам. И все потому, что, вместе с самооценкой, повышается и уровень сознания.


Именно став коллекционной я поняла, что люди находили в тех самых «произведениях искусства», и даже перестала их ненавидеть. Зачем? Меня больше не обменивали на них, добавляя к другим монетам. Мы стали почти равноценны, с одной только разницей – меня по-прежнему восхищала алчность, а они, глупцы, жаждали, чтобы их любили.


Вон, хотя бы часы в соседнем зале. Я узнала их по голосу. Когда-то мы вместе хранились в одном доме – настоящем дворце всевозможных коллекций. И что? Другой такой кровавой драмы я не помню. Алчные люди убили всех в этом доме, вырезали картины из тяжелых рам, чтобы удобнее было нести, ссыпали в один мешок и нас, и украшения из шкатулок… Но, разве я обиделась? Нисколько! Ведь все остальное они разбили и сожгли, а нас распродали за такие деньги, каких никто и никогда не платил! И, спрашивается, зачем стенать и хныкать, жалея прежних владельцев, как это делали несчастные часы? Мы выиграли в цене, и теперь, если уж так надо, их могли любить люди куда более богатые!


… Да, алчность, алчность. Какое все-таки прекрасное слово! Как оно повышает самооценку… А живя в коллекциях, я узнала еще и то, что алчность не просто блеск в глазах и дрожь, бегущая по руке. Оказалось – это чувство! И чувство более сильное, чем какая-то там любовь…


Ты лежишь в коллекции год, два, десятилетие… Человек, добывший тебя невероятно огромной ценой, (и неважно, о деньгах ли речь, или о чем-то другом), этот человек постепенно, из доброго друга, становится твоим рабом. Вы уже не ровня, и тебе делается скучно. Но тут приходит другой, который вдруг замирает перед тобой в столбняке. Глаза его разгораются, по телу пробегает дрожь… И ты уже знаешь, что происходит – в нем прорастает алчность! Он понимает твою цену, понимает, что тебя очень сложно добыть, но знает он и то, что, добыв тебя, получит еще больше. Никакие рассуждения о «высших ценностях» и «спасении Души» не способны ограничить алчность, начавшую свой рост. Что там блеск в глазах! Истинная красота уже в душе, где убито все лишнее – любовь, сострадание, благодарность, честь… И ты начинаешь ждать, потому что, рано или поздно, но этот человек своего добьется! Снова будет дрожь в руках, часы любования, вперемешку со страхом потерять…


И тут самое главное не проморгать, не пропустить тот миг, когда алчность перерастет в опасное безумие.. Я до сих пор помню, каким горьким бывает разочарование. Зачем мне переживать его снова? Долгие годы жизни многому научили. Не так уж и трудно выкатиться в нужный момент на видное место, или выпасть из кармана прямо кому-нибудь под ноги… А там, глядишь, и в новых чьих-то глазах уже разгорается знакомый огонек…


Правда, иногда бывают и осечки.

Помню, как-то раз мне довелось попасть в коллекцию одного старикашки. Вот, вроде и цену хорошую смог заплатить, и радовался, и дрожал, а все не то что-то. Нудно как-то и скучно! Уж он меня и доставал частенько, и рассматривал, (без любования, правда, но хоть с интересом – и за то спасибо), и гостям щедро показывал. Но у него и гости были скучные и безмозглые, как он сам и его нафталиновый шкаф! Никому даже на мгновение в голову не пришло, что можно огреть чем-нибудь этого старикашку и унести меня, чтобы не просто рассматривать, а любоваться!


Я еле-еле дождалась, когда старикашка умрет, а его наследники распродадут всю коллекцию.
И вот тут-то повезло! Новый коллекционер оказался несметно богат и очень умен. Он знал толк в людях, и знал цену мне. Поэтому, понимая, какой я соблазн для воров, внес все мои данные в мировой каталог, чем сразу взвинтил цену в несколько раз! Точнее, он её узаконил, но, именно благодаря этой законности, украденная я стоила гораздо, гораздо дороже, чем прежде!


И я ждала этой новой кражи с нетерпением! Рисовала в своем представлении алчные прекрасные руки, (лучше, конечно, обагренные кровью), которые тянутся ко мне, дрожа от счастья. И я милостиво позволю себя украсть…


Но случилось самое невероятное!

Дети моего последнего коллекционера оказались безмозглой голытьбой! Они ПРОСТО ПОДАРИЛИ всю коллекцию музею!!! И вот теперь, по их милости, я вынуждена прозябать в этой витрине!
Обидно, конечно, но хорошо хоть соседи попались достойные. Сначала я огорчилась, заметив, что, кроме меня, золотой здесь только луидор. Это не вселяло надежды – кто позарится на медь и серебро? Но, послушав рассказы соседок, вынуждена была признать – все же деньги, есть деньги!


Вон та монетка, к примеру, Она была в числе тех, кем заплатили некоему Робато за выдачу Жанны д Арк. Про эту даму я слышала. Говорят, что после выдачи, её сожгли на костре, и она стала великой. Вот и думайте теперь, кем была бы эта самая Жанна, если б её не продали и не купили? Да ни кем! И та картина, за которую на моих глазах король Франциск отдал ларец золота, где бы она теперь была? Так и валялась бы себе в мастерской у художника…. Нет, мы, и только мы – деньги – определяем Судьбы людей, вещей и всего сущего! И, хотя лежать здесь становится все скучнее и скучнее, ни одна из нас ни на секунду не сомневается, что когда-нибудь этому придет конец. Потому что без нас жизнь зачахнет.


Еще придет день, когда в этом пустом зале раздадутся крадущиеся шаги, и человек с прекрасным алчным взглядом разобьет нашу витрину…


Кое-кто, правда, считает, что его могут сразу же и схватить – все-таки это музей, а не частное собрание, откуда нас крали и крали. И тогда всем нашим чаяниям конец! Но для себя я уже все решила. Даже если и схватят, всегда будет возможность вывернуться, выпасть и закатиться подальше. А там…, о-о-о!!!

Достаточно посмотреть в глаза многим нашим посетителям, чтобы понять – подобрав меня с пола, назад в витрину они уже не положат. И – снова в жизнь! Снова в гущу людей! Возвышать над суетой, делать алчными, заставлять двигаться и учить отбрасывать никчемную шелуху, вроде «истинных ценностей»! Я все-таки монета благородного металла. Я знаю, что почем в этой жизни…


Ой, что это? Часы в соседнем зале говорят, что настает утро. Значит, ночь уже прошла? Жаль… Еще одна ночь пустых ожиданий…
Но, ничего, я дождусь!
Я сегодня видела один очень и очень многообещающий взгляд…


КОНЕЦ.