Костя-могильщик

«Ну, мадам Шекспира, ты, наконец, выключишь свет? Уже два часа ночи. Я не буду будить тебя на работу завтра».

Лида отложила книгу и выключила свет. Она уснула, переполненная своими героями, их судьбами, столетиями и странами, в которых они жили. И как всегда видела цветные сны. Она не слышала, как ее мать стонала всю ночь от боли в ногах после долгой работы гладильщицей в химчистке.

«Мам, завуч сказал, что я снова должна сделать доклад. Он просто издевается надо мной. Что же мне делать?»

«Ничего. Не ты ему судья, а Бог».

«Ты опять со своим белобородым?!» - огрызнулась дочь.

Продукт социалистической системы, она верила, что каждый человек кузнец своего счастья, и воспитывала своих школьников в том же духе.

«Он угрожает мне увольнением, он мой начальник, у него власть», - не унималась Лида.

«Бог может самого сильного сделать самым слабым и наоборот», - спокойно отвечала мать.

Лида долго не получала писем от своего друга. Она капризничала, придиралась к матери: то суп холодный, то рыба пережарена. Мать молчала. Потом, словно пронзив ее рентгеновским лучом и сразу все увидев, сказала: «Не делай из человека кумира, тогда и больно не будет».

Почти никто из подруг дочери ей не нравился.

«Мам, я иду в театр с Анной».

«Не дай Бог, чтобы ты вышла замуж раньше, чем она. Худшего врага у тебя не будет».

«Тебе нельзя угодить... нет у него жены. Она ушла от него...»

«Хорошая жена не уходит от хорошего мужа», - заметила мать.

Увидев, как Лида старается угодить своему новому другу, мать сказала, что нельзя так сильно любить мужчин, что они этого не любят, что они должны бороться за женщину и завоевывать ее.

И это говорила ее мать, которая прожила с одним мужем, Лидиным отцом, 26 лет в одном и том же городе, которая родила пятерых детей и прочитала за всю жизнь только две книги.

Когда ее любовник бросил ее, она критиковала мать, что-то доказывала, ненавидела ее за правоту и спрашивала, где ее справедливый Бог и чего стоят ее молитвы.

«Упаси нас Бог, чтобы ВСЕ наши молитвы сбылись», - отвечала мать.

Шли годы. Беды, обманы, разлуки, разбитые надежды не могли сломить Лиду. Вся в синяках, ушибах от ударов судьбы, она все равно слышала музыку, задыхалась от восторга и видела только свет.

«Опять читаешь, мадам Шекспира? Мудрость не в этих книгах», - говорила мать с такой жалостью и снисхождением, что у Лиды мурашки по коже шли.

Она умерла в день своего семидесятилетия. Умерла в одно мгновение, без боли и мук. Так должны умирать святые.

Лида впервые увидела покойника. Впервые была на кладбище. Впервые поняла смысл слова «сирота». Ей было 45 лет. Смерть в своем уродстве и наготе ударила ей в лицо. Она где-то прочитала, что в разгар коронации Римского императора появились два каменщика со ступками и лопатами и сказали: «О властелин мира, мы пришли строить тебе надгробие». Она оцепенела, внутри образовалась непостижимо-пугающая пустота.

Она приходила на кладбище и выла, как воют собаки на луну. Она не о чем не просила, не говорила. Вина заклеила ей рот.

Прошло больше года. Нужно было сделать памятник. Так делали все. Она не понимала зачем, но пошла на кладбище говорить с Костей-могильщиком. Так его называли все. Ее предупредили, что это бандит с большой дороги, вымогатель без стыда и совести. Он договаривался о цене на памятник и брал задаток. Потом говорил, что песок подорожал, потом, что камень трудно достать, и так вымогал деньги у людей месяцами.

Лида пришла на кладбище днем. Долго искала его. И наконец увидела гиганта с животом как барабан. Он стоял около дерева, без рубашки, лоснящийся от пота и пьяный.

«Простите, Вы Костя?»

«Ну, да».

Она начала говорить о памятнике. Но он, перебив ее, сказал: «Придете взавтри. Я занятой».

Она пришла на следующий день. И тут же на одном дыхании сказала, что знает все о нем, о его отношении к заказчикам, его обманах и вымогательствах. И спросила, может ли он хоть раз в жизни быть честным и назвать ей точную цену и дату, когда памятник будет готов, ибо у нее сейчас только триста двадцать рублей.

Она стояла – маленькая, худенькая, и говорила все это, глядя прямо в его глаза, высоко запрокинув голову. От него несло пьяным перегаром. Он смотрел на нее вниз, опустив нижнюю челюсть прямо на грудь. Она видела его открытый рот, слюну в уголках толстых губ и язык. Он молчал, слушал, тупо моргал, затем сказал: «Ты шо, блаженная, чи шо? Как тебя обидеть? Ты вся как на ладошке», - и он показал свою огромную грязную ладонь.

«Ты оставь мне тут все сведения о маме и не боись. Сделаю усё. Будет тебе памятник к празднику седьмого ноября». Лида написала на листке из тетради все данные о матери, показала могилу, дала задаток в сто рублей, поблагодарила и ушла.

Обычно Лида приезжала на кладбище по воскресеньям. На этот раз она приехала в четверг, в день своего рожденья, четвертого октября.

Моросил дождь. Небо висело над головой тяжелое, мокрое, беспросветное, как ее слезы и мысли, как ее жизнь. Она шла по жидкой грязи мимо памятников и могил, и слезы катились по ее мокрому лицу. Она остановилась вдруг. На могиле ее матери был готовый памятник. Не веря самой себе, она дважды прочитала фамилию, имя, даты рождения и смерти. Она упала на мокрую плиту и впервые за два года начала просить прощения у матери вслух. Она повторяла, как испроченная пластинка, только два слова: прости меня... прости меня... прости меня...

Когда она, обессиленная, промокшая, поднялась, она увидела Костю. Он стоял невдалеке, как-то боком и искоса смотрел на нее. Затем медленно, будто нехотя, подошел, обнял ее за плечи и сказал: «Ну, ладно, будет тебе плакать. Она уже простила тебе».

Лида начала говорить о том, что не ожидала памятника раньше времени, что она тронута и благодарит его, что она принесет остальные деньги завтра...

«Ничего ты не должна. Мое не пропадет. Я сдеру эти деньги с других. Иди... отстань...»

Обескураженная, она хотела что-то сказать, спросить, но он отмахнулся от нее, как от мухи, и, опустив голову, ушел, хлюпая по грязи резиновыми сапогами.