Об интернациональной дружбе, КГБ и лжи во спасение

Заграница.  Нет, не так.  Заграница! Боже мой… неужели я поеду за границу?! Нет, Лена, спокойнее. Я поверю в это только тогда, когда сяду в поезд «Nск-Москва». Так я решила для себя. Я как-то  очень давно придумала, что надо сразу примириться с неудачей. А потом, в случае положительного исхода,  приятно разочароваться. 

       Ансамбль песни и пляски «Сибирочек» был моим первым шагом во взрослую жизнь. В пятнадцать лет. В этом возрасте девочки и мальчики вырастают изо всех концертных костюмов детского ансамбля танца «Счастливое детство». Особенно девочки. Мальчики ещё могут  на год-два задержаться. А для нас наступает такое время, когда в привычном милом образе чувствуешь себя неуютно. Ну, представьте себе, все полагающиеся возрасту выпуклости: грудь, попа, ноги с характерными очертаниями уже видны невооружённым взглядом. Наденьте на это взрослеющее тело короткое детское платьице, повяжите банты… Ну, на что это похоже?  Нет, точно пора прощаться с детством. Даже со счастливым.   
В принципе, у нас, недорослей, был выбор. Можно пойти в «Россиянку». Это  эстрадный танец. Красиво, современно. Но никаких мужчин. Исключительно женский коллектив. Меня с детства не интересовали женские коллективы. Это не интересно! Всё-таки для творчества женщине, даже маленькой, нужен мужчина поблизости. Во всяком случае, для меня  мужчины – источник вдохновения.      
          Есть ещё один вариант - ансамбль танца народов СССР «Удалец».  Мужчины есть, но репутация плохая. Уровень мастерства низкий и вообще, сброд какой-то. Не то. Иное дело «Сибирочек». Имя вполне громкое в городе. Хор – дядьки и тётьки, по возрасту годятся в родители. Все моторостроители. Состав постоянный. Поют, мурашки бегут. Помню такую песню «Хлеб всему голова». Финал, конечно, грустный. Отец, который сыну рассказывал, что хлеб всему голова, погибает…  Слезу вышибает! И хочется  пойти в хлеборобы.
       Балет – молодые люди. Главным образом, студенты.  Средний возраст 20 лет. Парни красивые. Да и девушки. То, что надо. Танцуют хорошо. Есть за кем тянуться. Первая линия кажется недосягаемой. «Первая линия» -  лучшие танцовщики. Это их хорошо видно зрителю. Недосягаемо! Для меня. А вторая линия смотрит в затылок первой. Но чтобы получить место даже там, надо сильно постараться. Когда у нас малышей, были сводные концерты, мы обязательно болтались за кулисами, чтобы посмотреть, как работают старшие товарищи. Ну и мечтали, конечно, занять их место. А ещё нравилось, когда они из-за кулис смотрели на нас. Был у нас один детский танцевальный номер «Матрёшечки». Хор «Сибирочка» пел: «В лавке на прилавке матрёшечки стоят. Удивляют, завлекают…» На этих словах появлялись мы. Девчонок в красивейших костюмах человек двадцать. «Люба, Надя, Груша, Марина, Вера, Ксюша, Дуняша, Катя, Зина…» Десять подростков в красных шёлковых, отделанных чёрным бархатом и золотом сарафанах и десять малышек в ярко жёлтых платьицах. Наш выход всегда проходил на ура. Ещё бы, невероятно красивое зрелище! Вообще, если бы не танцы и не наш Дворец, определённо моё детство было бы тускло-серого цвета. Спасибо моему папе, что привёл меня сюда.  Запах сцены, свет софитов и особая атмосфера стали для меня родными. Я быстро научилась получать кайф от этой невероятно манящей энергетики. Ты и глаза зрителя. Мне нравилось находить в зале конкретные глаза. Улыбаться им. Хотя нас учили смотреть на верхнюю линию амфитеатра. Это как будто было правильно. Может быть. Но мне нравилось отыскивать только одну пару глаз. И, вот когда эти глаза тебе отвечают… Словами это ощущение передать трудно. Да и не к чему. Зато я понимаю, почему театральные актёры не уходят окончательно в кино. Именно поэтому. Из-за глаз.
     Так вот проблемы выбора у меня не было. Конечно, «Сибирочек».  Я и ещё несколько девчат смело отправляются в лучший коллектив. Пятеро уходят в «Россиянку». Остальные расстаются с танцами навсегда.
       
        Мы лихорадочно собирали форму для репетиций. Детская была такой – чёрный гимнастический купальник с длинными рукавами, белая короткая юбочка клёш, белые носки и «чешки». Теперь белая юбка менялась на чёрный короткий хитон – это две отдельные прямые половинки юбки с завязками.  Ещё требовались «лосины» - чёрные плотные колготки и балетки. Купальник без рукавов. Всё это собиралось по крупицам. Мы добывали дефицитный товар через знакомых в Музыкальном театре. Но колготки и купальники были белые или кремовые. Помню, как мы их красили в чёрный цвет. Варили дома в кастрюле. Анилиновый краситель покупали в хозтоварах. Дома разводили чёрный порошок водой в указанном соотношении. Ещё требовалось добавить уксус, чтобы готовое изделие не линяло. Как мы ни старались, помешивая вонючее варево, получалось неровно, пятнами. И всё равно линяло! А что делать? Иногда удавалось купить чёрный гимнастический купальник в спорттоварах. Но с длинными рукавами. Тогда в ход шли ножницы. Кроме того, вырез должен быть по негласному правилу у-образный. А все гимнастические купальники имели круглый. Тогда мы брали заколку для волос с замочком, похожую на булавку. Сейчас таких не делают. Собирали ткань посередине и закрепляли. От такого неделикатного обращения образовывались «стрелки». Словом, форма всегда была проблемой. Я до сих пор вижу сны, в которых мы «Сибирочком» собираемся на репетицию. Я так радуюсь, что снова всех увижу, снова будут концерты. Прихожу. Начинаю переодеваться. А формы нет! Я её или забыла дома, или потеряла по дороге…  Жесть!
      Ещё большей головной болью была концертная обувь и обувь для репетиций. В балетках можно было работать у станка. А дробушки бить… Для этого нужны туфли и ботинки на шнуровке, с наборным каблуком. Из толстой кожи. Пошитые в специальных мастерских. Разумеется, в  Москве.  Так вот туфли могли запросто спереть! Обычно вопиющие факты происходили во время сводных концертов. В раздевалке набивалась куча разного народа. И тогда – держи ухо востро, а ценные вещи поблизости. Мы подписывали свои туфли чернилами на подошве, и внутри. Жирными буквами.  Но кражи случались. А туфли или ботинки в музыкальном театре не возьмёшь. Приходилось ждать удобного момента. Чтобы спереть то, что плохо лежит. Но не у своих, конечно. А во время сводных концертов. Но это знание и это умение приходило с опытом. Такова взрослая жизнь.
       Зато можно было вполне легально краситься! На концерты. Ленинградская тушь, тональный крем «ЖЭМЭ», ещё круче – дермакол; тени и помада советского производства. Помаду можно было вполне свободно купить в магазине. Тушь и тени тоже. А вот тональный крем – у спекулянтов. «ЖЭМЭ» - три рубля. Их ещё надо выпросить у родителей. Иногда нам выдавали театральный грим. Но, он, как говорили, сильно портил лицо. Фигня! Уж как мы раскрашивались! Танюшка, к примеру, где-то раздобыла пару накладных ресниц. На каждый концерт старательно их наклеивала. Ресницы были длинные, густые и тяжёлые. Из-под них глаз не было видно. Таня делала томное лицо. И казалась себе невероятно красивой. Я тихо завидовала. Мне тоже хотелось быть красивой. Взмахивать ресницами…   
      Все мы, маленькие девушки, пережили этот период «хохломы» раньше наших ровесниц.  И, кроме того, вполне безболезненно для родителей и окружающих. К выпускному вечеру макияж уже не был чем-то необычным. Поэтому выглядели мы в жизни вполне скромно, как и подобает юным созданиям. 

    Старшие принимают нас без энтузиазма, но вполне терпимо. Скорее, как неизбежность. Для девушек мы – потенциальные соперницы. Никто же не знает, что из нас вырастет! Может быть солистка ансамбля, а может – просто красавица. С какой стороны не посмотри – опасно.
Мы всем мешаем, топчемся под ногами. Занимаем место у станка. Это, к слову, место у станка, точнее его дислокация, тоже имеет значение. Зеркала находятся на двух длинных противоположных стенах. Две коротких стены с окнами и брусьями. Обзор, таким образом, сокращается до минимума. А то и вовсе теряется за спинами соседей. А чтобы увидеть себя танцующей во всех возможных ракурсах, надо встать вдоль одной из зеркальных стен так, чтобы видеть своё отражение и в зеркале напротив. Таких мест всего шесть. И, конечно, их занимают примы и самые боевые.   Когда кого-то из них нет на репетиции, место может быть твоим, если проявить достаточной степени смелость.  Дедовщины, конечно, нет. Но твои заслуги перед коллективом и выслуга лет имеют значение. Впрочем, есть и приятные моменты. Парни уже проявляют к нам интерес. И это очень волнует. Мы, конечно, ещё соплячки, но вполне привлекательные. Нам беззастенчиво можно дурить головы. И они дурят! Мы поочерёдно влюбляемся в одних и тех же. Фантазируем, мечтаем, страдаем, ревнуем друг к другу. Но реально ничего не происходит. Мы ведь девочки, какой с нас толк? Поболтать, ну пообнимать, чмокнуть в щёчку. Большего-то не взять…  На совместные вечеринки нас ещё не берут. Но это вопрос времени. Мы подрастаем на глазах. Досадное обстоятельство, я взрослею быстрее, чем моя одежда. На мне всё ещё красное пальтецо, купленное бабушкой в магазине «Детский мир». Мне оно кажется ужасно нелепым, и я стесняюсь появляться в нём во Дворце. Поэтому прихожу на репетицию первой, и ухожу последней.   
          Наш балетмейстер – Александр Иванович Лейкин. Профессиональный танцовщик на пенсии.  Маленького роста, подтянутый, всё ещё хорошо владеющий своим телом. В нашей концертной программе есть даже его сольный номер. Не курит и не пьёт. Не бабник. Одет в модные шмотки. Выглядит хорошо. Краснобай. Уж как он любит поговорить. Аудитория-то благодатная. Никуда, главное, не денется! Свои монологи обычно произносит перед началом репетиции. Все стоят на местах смирно, ждут начала занятия. Никакой системы нет. Когда случится очередной приступ,  угадать трудно. Одни рассказы длятся минут десять, на другие уходит полчаса. В ход идут разные истории: из истории Красноярского ансамбля танца имени Годенко  и  Nского русского народного хора (там он работал), из жизни своих знакомых, из жизни чужих знакомых и пр. и пр. Самые восторженные слушатели, конечно, мы – новички. Остальные слушают кто бесстрастно, а кто и с кривой ухмылкой. Такое выражение лица появится и у нас, но значительно позже.  По большому счёту, Валеру мы все любили.  Он открывал нам окно в большой мир Искусства. Конечно,  мы в своих смелых мечтах танцевали, как минимум, в Nском хоре. Мы там всех знали! От Лейкина, разумеется. У нас даже танцы были очень похожи.  Мы смотрели на него не как на бога, но он для нас был Всемогущим. Ведь Александр Иванович решал, кого взять в номер, на какое место поставить, с кем в паре танцевать, поедешь ты на гастроли и ли нет.   
        Вот в Москву, на ВДНХ меня не взяли. Не доросла до нужного уровня. Даже до второй линии. Там проходили дни Nской области, и демонстрация культурных достижений была обязательна. Всё-таки, здорово это было придумано в СССР. При  каждом заводе собственный Дворец с невероятным количеством бесплатных творческих коллективов. Например, в нашей «барашке», Дворце культуры моторостроительного завода,  было два театра – взрослый и детский (ветеран взрослого был мой отец, известная и уважаемая во Дворце фигура), три танцевальных ансамбля, ансамбль песни и пляски,  академический хор, оркестр духовых инструментов. Даже свой ВИА. Сам дворец был Дворцом, а не каким-то домом культуры. Построен в сталинские времена: лепнина, колонны, мраморный пол, зеркала. В Концертном зале балконы, и всё в красном бархате. Люстра! Огромная - не то слово. Невероятных размеров. Не хрусталь, конечно, но денег стоила немалых. А средств завод-орденоносец на свою культуру не жалел! Концертные костюмы и обувь заказывали в Москве, в специальных художественных мастерских. Шёлк, бархат, парча, бисер и прочая добротная фурнитура – цена такого произведения швейного искусства доходила до четырёхсот советских рублей. Для одного номера требуется 16-20 костюмов. В программе пять номеров. Четыре ансамбля. Несложный подсчёт. Итого: шестнадцать тысяч рублей. Добавьте к этому содержание Дворца, зарплату его работников   и гастрольные поездки…
      Так вот поездка на ВДНХ.  Представлять область, единственную в стране выполнившую Продовольственную программу партии, честь выпала Nскому русскому народному хору. Но событие это совпало с зарубежным турне прославленного коллектива. И обком КПСС передоверил почётную миссию «Сибирочку». Мне очень хотелось поехать. Но не судьба. Я расстроилась. Тем более, что моя подружка поехала. Наши одноклассники ей завидовали. Ей. Не мне. Это обстоятельство усугубляло ситуацию. Она пообещала мне в утешение привезти из Москвы пуанты. Это я к тому, насколько наш «Сибирочек» был хорош.
      На горизонте маячила ещё одна поездка. И покруче Выставки достижений. Последние несколько лет ежегодно, весной «Сибирочек» ездил за рубеж. В прошлом году в Чехословакию. Нынче поговаривали о ГДР. Понятно, что число счастливчиков было ограничено. Схема была такая. Завод покупал турпутёвки. Часть денег вносили сами артисты. Семьдесят рублей. Туристы брали с собой костюмы, поскольку планировались концерты для соседей по социалистическому лагерю. Так вот, я была в списке претендентов! Что мне могло помешать? Шестнадцать мне исполнилось в феврале, а поездка намечена на начало мая. Я могла не успеть получить заграничный паспорт. Помню, как фотографировалась на оба паспорта сразу. Во-первых, это само по себе Событие. Не каждому гражданину СССР, а тем более, шестнадцатилетнему, выпадала такая возможность. Я так волновалась, что у меня тряслась от напряжения голова. Фотограф просит не дёргаться. Совершенно дурацкая просьба! Выходит только хуже. Сижу, стараюсь держаться прямо и контролировать свою голову. Но голова физиологически отказывается подчиняться воле!   Процесс фотосъёмки занимает втрое больше отведённого времени. Процедура закончена. Я с облегчением и тревогой покидаю фотоателье. С тревогой, потому что ещё ничего не известно. С этим ощущением живу ещё какое-то время.   
     Паспорт получила к сроку. Но меня могли не отпустить в школе. Класс хоть и не выпускной  (девятый), но две недели пропусков уроков – это очень много! Меня отпустили! Проблем с учёбой не было, классная дама вступилась, и директриса дала добро. Теперь одноклассники завидовали мне. А подружке не повезло. Выяснилось, что она пропустила не меньше месяца занятий в школьном УПК. 
        Всё складывалось благоприятно, но  мне почему-то не верилось, что я поеду. Да это было просто невероятно! По определению. Между тем, тщательная подготовка к поездке за рубеж продолжалась.
     Турбюро, насколько мне известно, в СССР было два – «Интурист» и «Спутник». Последнее считалось молодёжным. Именно «Спутник» занимался организацией нашей поездки. Германская Демократическая Республика, хоть и была дружественным нам государством, очевидно, особым доверием не пользовалась у известных органов. Поэтому выезжающих следовало проинструктировать. Нас всех собрали (неужели я всё-таки поеду?) в актовом зале турбюро. И некие люди в серых костюмах рассказывали, как себя должны вести за границей советские люди. Что из этого запомнила я? Что я не должна брать с собой в ГДР адреса своих знакомых и родных. До сих пор не понимаю почему… Кроме того, я не должна идти на неформальный контакт с Чужими. Или Другими? Этот контакт точно мог быть опасен. Крайне опасен. Особенно, если учесть, что немецкий язык я не знала совсем. Я и английский не знала, хотя учила в школе несколько лет. Нет, я, конечно, получала по этому предмету «хорошо» и «отлично». Но, чёрт знает, что такое – я совсем не могла с помощью школьного английского общаться.  Что уж говорить о немецком. Видимо, эти социалистические немцы были очень хитры и коварны. И к тому же, что самое опасное, знали  русский язык настолько хорошо, что запросто могли бы с нами поболтать. Ещё эти дядьки в сером говорили что-то о международной обстановке, очередях на биржах труда в капиталистическом мире…больше ничего не могу внятного вспомнить.
     Компания туристов набиралась внушительная: «Сибирочек» - это человек тридцать, девчонки - эстрадницы из «Россиянки», руководство Дворца во главе с директором. Добавьте к этому сопровождающего из «Спутника» -тётку с химической завивкой, со смешной фамилией Чижик; из горкома ВЛКСМ и ещё одного молчаливого мужчину в сером костюме, понятно откуда. В общей сложности человек шестьдесят в списке. 
        Я считала дни. Зачем-то поспорила с одноклассниками, что напишу им из Германии письма. ВЗЯЛА АДРЕСА. А ведь нельзя! Приз победителю спора – торт.
        Главная цель поездки советского человека за рубеж – это…правильно, тряпки! Ну и возможность прихвастнуть в компании, что ты ВЫЕЗЖАЛ. Надо напомнить, что Государство строго ограничивало финансовые возможности своих граждан за границей. То есть никто не имел права вывезти денег больше, чем предусмотрено Правилами. Так вот эти Правила разрешали потратить школьнику пятьдесят рублей, ПТУшнику – сто рублей, студенту - двести, а рабочему классу, как гегемону – триста.
Ну что такое полсотни рублей? Говорят, что в ГДР всё дорого, не то, что в Чехословакии. Курс восточной марки к рублю 3:1. Наше руководство мудро рассудило: чтобы никому не было обидно, высчитать среднее арифметическое и всех в покупательских правах уравнять. Получалось хорошо. Всем по двести рэ. Но. Требовалось ещё в Nске сдать эти деньги в общак. Руководство их самостоятельно обменяет на марки, а потом, в Германии, нам их раздадут. Сколько точно стоит марка, мы, разумеется, не знали. Никто об этом не думал. Но кто-то точно хорошо знал… 
         Деньги все сдали. Родители мои оплатили поездку и дали необходимую сумму на расходы. Очевидно, даже мой отец понимал,  что возражения были неуместны. Дней оставалось всё меньше. Каждый вечер, ложась спать, я думала о том, что ещё один день позади, а заветная поездка ближе.
      
      За окном поезда «Nск-Москва» медленно поплыл перрон. Ура-а-а-а! Мы, новички, орали как бешеные.  Свершилось! Двое суток до столицы прошли быстро. Мы пересели в поезд «Москва-Берлин». Скоро граница с Польшей.
Но сначала предстоит пересечь нашу. Ждём появления пограничников. Я волнуюсь. Ведь я везу запрещённые адреса своих знакомых. Буквально, контрабандистка. Здравый смысл и моё незнание тонкостей пересечения границы подсказывают мне, что если убрать листок с адресами в укромное место, то никто специально их искать не будет. А те же здравый смысл и незнание тонкостей пересечения границы возражают. А кто его знает???  Мысли толкаются, перебивают друг друга. Ну, на кой ляд кому-то сдались адреса моих одноклассников?  Какой вред от них моей Родине? А может, я просто чего-то не понимаю? Страх сильнее. Страх вообще самое сильное чувство. Я иду в туалет и выбрасываю листок с адресами в окно. Чтобы никто ничего не нашёл. Ну, вот и всё. Спор проигран. Придётся ещё родителей по приезду на торт уговаривать.
Граница. В вагоне военные. Стук в дверь. Открываем. Солдатики. Просят передать паспорта. Берут в руки, открывают, смотрят на фотографию в паспорте, потом на меня. Сверяют. Вид такой серьёзный у них, что мы начинаем хихикать. Молодые пограничники явно смущаются. Нас просят выйти из купе для досмотра вещей. В руках фонарики. Мы выходим. Я думаю: «Хорошо, что не спрятала адреса в сумке». Досмотр окончен. Пограничники выходят из купе, козыряют и идут дальше. Обыскивать нас, конечно, не стали. Ну вот, надо было просто в карман положить эти дурацкие адреса! Следом заходят польские таможенники. Этим мы не интересны вовсе. Берут паспорта и, не глядя, ставят штамп.
Наше начальство вполголоса сообщает, что все поляки – спекулянты. Они проникнут в наши вагоны и начнут с нами торговать. Точнее, меняться. Солнечные очки, часы, кубики Рубика на водку и растворимый кофе. Ну, то, что русскую водку любят все в мире, нам, советским гражданам было известно с малых лет. А вот кофе растворимый? Директриса всех предупреждает, чтобы ни-ни! Нарушители запрета будут караться. Ага. Выглядываю из купе. Картина маслом! Что это цепочка скромных артистов? Глаза в пол. У всех в руках полотенца. И под полотенцами явно что-то спрятано. Конспирация!
Через час уже всё наше купе крутит кубик Рубика. Странно, но никто не попался на этих спекулятивных операциях. Или никто не хотел этого видеть. Типа, мы вас предупредили…
Езды до Франкфурта-на-Одере всего сутки. Мы пялились на польские поля, во все глаза разглядывали братьев славян на станциях. Они все были Другими. И поля, и братья славяне. Поля – как на картинке. Аккуратненькие, с чёткими границами. По этим зелёным геометрическим фигурам движутся маленькие сельскохозяйственные машинки. Говорят, здесь нет колхозов!  Братья-славяне: одежда, походка, выражение лиц, черты лица – не знаю, что именно было не как у нас, но что-то было.
         Пересечение польско-германской границы проходит также быстро и незаметно. Немцы-пограничники  стремительно движутся по вагону, также стремительно штампуют наши паспорта. Судя по всему, от нас, советских граждан, они не ждут неприятностей.   
Во Франкуфурт, с него начался наш маршрут, мы приехали вечером. Сразу в гостиницу – спать. Утром – экскурсия по городу.  Старый город, Ратуша, какие-то музеи…ничего конкретного не запомнилось. И вообще, я не люблю толпу. Что за удовольствие тащиться в стаде! Чтобы услышать рассказ экскурсовода, надо постоянно быть в авангарде группы. Этого не хочется. А если брести замыкающим, то, понятное дело, интересная информация проходит мимо ушей. Таким образом, знакомство с неизвестным городом превращается в хаотичное передвижение. Пешком находились так, что ноги гудят, в голове туман, а тело мечтает об отдыхе. До обеда ещё есть время. Собираемся у нашего автобуса «Совтрансавто». Руководство раздаёт наличность. Вот он, долгожданный час. Разглядываем чужие деньги не долго. Получалось примерно по шестьсот марок. Я не понимаю, много это или мало. Апатия гасит любопытство. Наши ринулись по близлежащим магазинам. Я и Нинка  решаем подождать обеда в автобусе. Потому как сил не нет даже на заграничные магазины. Сели и мгновенно отрубились.
         Я проснулась от странного ощущения. Тишина. Нехорошая. Спинной мозг чувствует неладное. Открываю глаза. Нинка мирно спит рядом. За автобусными окнами никого. Странно. Я встала, подошла к выходу, толкнула дверь. Заперто. Снаружи. Тревога усилилась. Я пытаюсь найти объяснение происходящему. Если точнее – непроисходящему. Наверное, ещё рано. Все тратят свой «обмен». Всё равно на обед пойдут вместе. Собраться должны у автобуса. Возвращаюсь на место. Сажусь. Жду. Никого. Бужу Нинку, надеюсь, что она развеет мои сомнения. Она вертит сонной головой. «А где все?». Не развеет… Да, где они все? Уже хочется заплакать. Мы, как две мухи в стеклянной банке. Метаться не имеет смысла. Так проходит минут двадцать. О, вот идёт наш водитель! Нас выпускают. Выясняется, что все уже давно в ресторане едят. Мы несёмся, как угорелые. С дикими глазами влетаем в обеденный зал. Озираемся, пытаясь отыскать свободные места за столиками. Вижу явно осуждающее лицо Анны Фёдоровны, худрука Дворца. Она трясёт кулаком. Я чувствую обиду и голод. Что сильнее, понять трудно. Ем. Еда без вкуса. Очевидно, в организме ощущение несправедливости рождается за счёт других ощущений. Во всяком случае, вкусовые рецепторы на время отключаются. Ну вот, народ наш потянулся к выходу. В одиночестве доедаю. Выхожу. Стоят. Явно чего-то ждут. Анна Фёдоровна, как вожак стаи, или нет – стада, выходит вперёд. Понимаю, что сейчас будет публичная казнь. Меня и Нинку будут убивать морально. Мне до сих пор непонятно, почему нельзя было выяснить причину нашего возмутительного поведения тихо, без лишних свидетелей? Что за тяга к громким эффектам? На вопрос: «Почему вы опоздали на обед?» мы, перебивая друг друга, слабыми голосами рассказываем, почему. Лицо Анны Фёдоровны странно смотрит на нас. Оно нам не верит. Я разглядываю её припухшие бесцветные глаза, изрядно сдобренные голубой перламутровой тенью. На круглом лице много выше глаз-пятен нарисованы брови-ниточки. Смотрю на неё и не понимаю. Ну и дура! Толстая дура! Почему она нам не верит?! Почему такая простая и такая понятная история не принимается? Да потому, что ни один нормальный советский человек не потратит драгоценное заграничное время на сон! Вот почему! Всё яснее ясного. Теперь ясно. Мы наглые и безответственные девчонки позволили себе шляться по магазинам дольше остальных. Чем мы лучше их? Нас грозно предупреждают, что если ещё такое повториться, нам не сдобровать!         
      Обидно. Но не долго. Всё-таки мы выспались, и ноги отдохнули. И теперь вполне можем двинуться изучать магазины. Не помню, кто нам посоветовал приберечь деньги до Берлина. Дескать, только там есть хорошие тряпки. Мы приняли совет, как руководство к действию. Поэтому спокойно побрели по улицам Франкфурта-на-Одере, заходя во все встречающиеся по пути торговые лавки. Вещей разных было много, но мы себя держали в руках. Ведь впереди – завоевание Берлина. Так и гуляли, натыкаясь повсюду на наших артистов. При встрече все спрашивают друг друга: «Что купили?».               
 
        Случайно набредаем на нашу ГДР-овскую сопровождающую Бёргет. Мы болтаем. Немка рассказывает нам, что  конфеты здесь невкусные. А самый лучший шоколад и  мороженое – в СССР. Испытываем гордость за страну. Бёргет интересуется нашими покупками. Когда мы ей с важным видом сообщаем о своих планах на Берлин, смеётся: «Вы там ничего не купите! В столице всё дорого, а за дефицитом очереди выстаиваются с пяти утра. Хорошие и недорогие вещи вы можете купить только здесь». До закрытия магазинов пятнадцать минут. В городке всё работает до восемнадцати ноль ноль. Без лишних слов и раздумий влетаем в ближайшую открытую дверь. Я вижу милую розовую маечку. Немедленно покупаю. Она мне велика на пару размеров. Неважно. Меньше не было. Всё. Выходим. Идём раздосадованные к гостинице. Всем нашим, кого встречаем, мстительно рассказываем об услышанном. Нам весело видеть, как вытягиваются лица. Мы не одиноки, и это утешает.
     Утром садимся в автобусы и едем в международный лагерь в местечке Шармюттцельзе. Здесь мы будем жить неделю. Нас поселяют в бунгало на несколько номеров. Размещаемся и идём изучать местность. Территория лагеря обнесена ограждением. Но вход-выход свободный. Выходим. Бродим по улочкам этой немецкой деревни. Поражает кукольность обстановки.  Эти аккуратные домики, чистенькие палисаднички, гномики…Нереально.
      О, магазин. Заходим. Продукты. Останавливаемся возле конфет. Долго размышляем и выбираем. Несколько пакетиков наугад. Недорого совсем. Пробуем. Да, Бёргет была права. Редкая гадость. Денег жалко. Возвращаемся на базу. Здесь довольно скучно. Распорядок обычный. Свободное время используешь по своему усмотрению. Болтаемся кучкой по лагерю. Глазеем на отдыхающих. Зоопарк! ОНИ НЕ ТАКИЕ, КАК МЫ. Это факт. Похоже, что русских кроме нас здесь больше нет.
         Оживление неизменно в столовой. Шведский стол. Непривычно. Тарелки, тарелки…много тарпелок. Колбаса разного цвета и диаметра, почему-то сырой мясной фарш, соусы. Пробуем всё. Вадик Дьяконов делает бутерброд с буквально сырым мясом и зачем-то поливает всё это сгущенным молоком… Ест, ведь! Мы морщимся, и продолжаем пробовать на вид знакомые продукты. Колбаса отвратительная.  Супы-пюре. Тоже не ах. Через пару дней находим для себя что-то похожее на привычную еду. На ура уходит жареная картошка и мясо. На территории есть кафе-мороженое. Торгуют лакомством из автоматов.  Мороженое шоколадное, ванильное и клубничное. Беру шоколадное. Да, и снова Бёргет права. Это мороженое из воды, что ли? Но всё равно едим. Можно взять порцию поменьше - в вафельный рожок.  И побольше - в мисочку. В мисочках не очень удобно. Она широкая и плоская. Проверено. Я с трудом взбираюсь с мороженым в руке на велосипед. Еду к своему бунгало. Слезаю. И – мороженое на земле, мисочка в руках. Блин! Зато хрустящая! Я очень люблю хрустящие вафельные стаканчики. Но почему-то в Nске их больше не продают.
      В лагере много инвалидов-колясочников. Это несколько напрягает. Омрачает радость бытия. Откуда это чувство вины при виде немощного человека? Почему мне неудобно за собственное физическое благополучие? Я-то чем виновата? И ещё интересно, это я одна чувствую себя неуютно? А почему это германские инвалиды выглядят довольными и весёлыми. Чему им, инвалидам, радоваться? Непонятно.
       Узнаём, что здесь отдыхают танцовщицы из знаменитого в СССР балета «Фридрихштадт палас». Если вы когда-нибудь доживали до раннего утра в новогоднюю ночь и смотрели телепередачу «Звёзды зарубежной эстрады», то должны о таком знать. Идём знакомиться. Старая советская традиция, передающаяся, очевидно, на генетическом уровне. Начинаем дарить сувениры. Кто-то даже матрёшек привёз. Интересно, где взяли? В омских магазинах их не продают. Хорошо, хоть русскую водку не достают. О, шоколад «Вдохновение». Это уже кто-то в Москве прикупил. Девочки из берлинского балета от шоколада отказываются. Надувают щёки и машут головой. Это значит, нельзя – потолстеем! Ну да, ну да. А нас полнота не страшит. Неактуально. И толстых среди нас нет. И культ худобы до нас ещё не дошёл. На этом собственно, братание заканчивается. Всё-таки, языковой барьер – штука серьёзная.
    Деньги жгут ляжку. Потратить в лагере их негде. В местных магазинах тоже. И тут нас собирает наш балетмейстер. Александр Иванович сообщает торжественно, что он здешние места знает наизусть. Поступает конкретное предложение: берём напрокат велосипеды и едем по магазинам. Здесь, мол, недалеко – километров пять-шесть. Желающие есть. И я среди них. Всего человек десять. Сомнений никаких, потому как с Александром Ивановичем! Решаем двинуться сразу после завтрака. Сказано – сделано. Выехали из лагеря, растянулись на проезжей части в цепочку. Первым едет Лейкин. Он тут всё знает. Пять километров преодолеваем легко. Через полчаса достигаем какой-то деревушки или городка, чёрт их разберёт. Находим магазин без труда. Мимо! Ничего ровным счётом для нас интересного не находим. «Ну что, едем дальше?» «Конечно!» - мы только завелись. Азарт охотника за товаром не даёт нам вернуться с пустыми руками. Едем. Ещё семь километров. Ещё один городок. И здесь тоже самое. Всё, что удалось купить мне – это трусы. Красные с чёрной отделкой, как будто бы из шёлка. И одно откровение. В здешних магазинах можно примерить бюстгальтер!!! Правда, ничего подходящего нет.   
«Едем дальше?»  «Да-а-а-а!» Остановиться невозможно. Правда, и крутить педали становится труднее. Подкрадывается усталость. Новый рывок в шесть километров. На въезде в тихий немецкий населённый пункт видим небольшой магазин, скорее лавку. Заходим. Ба! Места мало, а желаемого товара в ассортименте! Американские джинсы, батники (такие модные рубашки), туфли и пр. Не успеваем обрадоваться. Что за цены? Подозрительно низкие. Спинной мозг подаёт сигнал: «Что-то не так с этим товаром и с этим магазином…» Ну точно! «Здесь торгуют на западные дойч-марки» - сообщает тихим голосом Александр Иванович. Ну да, он же всё здесь знает… Уходим несолоно. Взбираемся уже не бодро на велосипеды. Вот ещё один магазинчик.  А всё-таки не зря наматывали километры! Ай да Александр Иванович!  Я покупаю чёрные вельветовые штаны. Это брючки в разной ширины дорожки, с кожаной лейбой. На лейбе изображён мощный бык. Штаны мне впору. И по длине, и по полноте. Хороша! Я определённо себе нравлюсь. Тут же нахожу неповторимо красивую рубашку. Оригинального кроя, красивого коричневого цвета. Такая в магазине одна. Я потом уже, в Nске снимусь в ней на художественное фото. Мало того, покупаю туфли «Саламандер». Тоже коричневые со шнурками, на небольшой танкетке. Полный комплект! От моего обмена остаётся ещё немного марок. Мне надо обязательно что-нибудь купить для семьи. Я же не могу прослыть эгоисткой у собственных родителей. Хотелось, конечно, всё потратить на себя. Нет, я не такая…
       Всё, дело сделано. Остальные тоже что-то приобрели. Но я  слишком занята своими покупками, чтобы интересоваться чужими. Мы снова на велосипедах. На базу! Удачные приобретения нас несколько дезориентировали. Несколько минут мы соображаем, в какую сторону ехать. Но с нами же есть человек, который здесь знает все места! Направление указано. В путь. Через десять минут движения по пути домой меня посетило ощущение, что мы едем не туда. Места незнакомые. Или я не просто не помню. Смотрю, народ наш тоже головами вертит. А в глазах – неуверенность: «а верным ли путём идём, товарищи?» Но двигаться продолжаем в том же направлении. А как же – вожак вперёд, и мы за ним. Проходит ещё минут десять. Что это? А это тот же магазин, где торгуют на иностранную валюту! Вот те на. Куда ехать-то? Наш знаток местных магазинов явно растерян. Время уже близится к ужину. Пора бы вернуться. Надо выяснять, куда ехать. Ха-ха. А кто знает немецкий? А никто. А ведь спросить мало, надо ещё понять ответ…
        Вот и случайный прохожий. «Шармютцельзе! Шармютцельзе?» Немец крутит головой. Видимо, не совсем понимает, чего мы хотим. К странному диалогу присоединяются  желающие объясниться жестами. В итоге руками машут все. Кое-как выясняем-таки направление. Благополучно выезжаем. Сообразительный  попался немецкий товарищ. Спасибо ему большое. 
Дорога домой тяжёлая. И долгая. Мы едва успели на ужин. К тому же выясняется, что нас потеряли! Бёргет чуть не хватил удар. И то, правда, десять человек словно испарились. Александр Иванович, как оказалось, не предупредил о наших планах ответственные лица. Ну, меня это мало заботит, не я же организовала поездку! Хорошая штука – ответственность. Особенно, если она не твоя. В каких словах и в какой тональности происходило объяснение, уж не знаю. И, слава Богу.
    По плану у нас два концерта. Здесь же, на территории лагеря. На открытой площадке. Публика, точнее, её реакция сильно отличается от привычной. Никак не могу нащупать те самые, «мои» глаза. Ощущение такое, будто все в густом тумане с нулевой видимостью. А нет глаз – нет подзарядки. А нет энергии, нет куража. Без куража плохо. Нет, вы только посмотрите! Эти молодые немцы ещё пива припёрли. Пьют! А как же искусство? Фашисты. Мы чувствуем себя оскорблёнными.  В перерывах между номерами щедро делимся худшими впечатлениями. Финальная песня. Наш хор выучил ради такого случая «Дружба - фройнтшафт. Дружба - фройнтшафт. Всегда мы вместе. Всегда мы вместе. ГДР и Советский Союз».  Поют, стараются. А эти морды, уже пьяные, ржут! Гады. Всё, настроение испорчено. Чувствую, что такое вражда народов. 

      Сегодня последний день нашего пребывания в Шармютцельзе. Вечером прощальная дискотека. Я пойду. Хотя меня никогда  не приглашают танцевать. Не знаю почему. Но всякий раз надеюсь… Собрались девичьей стайкой.  И пошли поплясать. Поплясали. В девичьей стайке. И тут происходит невероятное. Ко мне подходит Гансик. А мы решили всех ИХ называть Гансами. Приглашает меня танцевать. ПРИГЛАШАЕТ МЕНЯ ТАНЦЕВАТЬ? Я, совершенно, обалдевшая, растерянная иду. Овечка! Радости через край. Точно, так и с маньяком уйти можно. Мозги отключаются. Танцуем. Пялится Гансик на меня. Обнимает так крепенько. А наши пялятся на меня. Юноши, ну точно, как типичные самцы, стоят и злятся. Ага, девушку из стойла увели! Ничего, что девушку в упор раньше не видели? Увы. Танец последний. Дискотека кончилась. Жаль. Все расходятся. А Гансик-то зовёт меня с собой. По-русски!  Мне хочется пойти. Но я, как советская гражданка, не имею на это права! Меня ведь предупреждали, что эти коварные немцы будут с нами зачем-то общаться! Ну, какие у нас могут быть с ними разговоры? НИКАКИХ.  Я говорю, что не пойду. Мне пора спать. Представляю, что он про меня подумал. Ну, нет, так нет. Попрощались. Я возвращаюсь в номер. Там моя соседка Лена Плесовец. Удивительной красоты девушка. Ей девятнадцать. У неё точёная фигурка, коса до пояса. Такой должна быть, по моему представлению сказочная Снегурочка. У неё точно нет проблем с приглашением на танец.  Я рассказываю Лене про своё необычайное приключение. Она меня спрашивает: «А что не пошла погулять-то?» «Ты что! Нам же нельзя!» «Дура!» - ласково так мне говорит Лена. До меня вдруг доходит, какая я дура! Но ничего уже не вернуть. Утром мы уезжаем. Утраченная возможность – это досадно. Особенно, если эта утрата по твоей глупости…
      Мы сидим в автобусе. Через несколько минут отправляемся в Ляйпциг. Я смотрю в окно. Вдруг Серёга Коловешко говорит: «Вы понимаете,  здесь мы уже не будем никогда? Ни-ко-гда!!!» Я думаю. Никогда больше я здесь не буду. Ну, ничего трагичного. Мало ли где мы ещё больше никогда не будем. «Ни-ко-гда», - несколько раз повторяю про себя.  А всё-таки,  грустно, что я здесь больше не буду никогда.  Это слово «никогда» - страшное.  Всё дело в нём.
     Ляйпциг я помню плохо. Ну, ярмарка там знаменитая проходит. Обзорная экскурсия по городу. Многоэтажки. Старый город почему-то не сохранился в памяти.
     Потсдам. Здесь проходила знаменитая конференция стран-победителей фашизма. Тема войны вызывает у меня, девятиклассницы, недоумение. Мне трудно совместить победу СССР в Великой Отечественной войне и завершение второй мировой… Искренне не понимаю, причём здесь Англия и США.  Какие-то пробелы в моём знании новейшей истории.
А вот и Берлин. Рейхстаг. А вот мы видим Западный Берлин. Вернее, мы видим ограждения. И вооружённых военных по обе стороны. И это мне непонятно. Как часть города может быть государством? И почему? Нет, я точно плохо учила историю.
В Берлинский зоопарк я не пошла. Было лень. Теперь жалею.  Просто я не видела настоящих зоопарков. А то, что видела, радости не приносило. Ну, какое удовольствие можно получить от вида несчастных зверей в тесных клетках! Они изнывали от жары и плохо пахли. Поэтому я и не пошла. Вместо этого я с девчонками решила побродить по улицам столицы Германской Демократической Республики. Квартал, в который мы попали, был самым обычным. Серые дома в девять этажей. Зашли во двор. Двор как двор. Сели на скамейку. Наблюдаем за игрой детей. Взрослых не видно. Тихо, мирно. Скучно. Побрели обратно. На далёкое путешествие не решились. Языковой барьер. Не хватало только потеряться. Рядом с гостиницей большой универмаг. Решаем зайти. Надо потратить оставшиеся деньги. Я покупаю младшей сестре яркий спортивный костюм. Всё, программа максимум выполнена. 
       Встречаем плачущую Леночку Плесовец. Что случилось? Украли кошелёк с деньгами! А ведь Лена была решительно настроена на штурм берлинских магазинов. Она всю поездку берегла свой обмен до этого последнего дня. Надежды рухнули в одночасье. У нас не нашлось слов для утешения.
   
Перрон Берлинского вокзала тронулся. И здесь я больше не буду никогда. Никогда. Грусти нет. Я еду домой. В лучшую на Земле страну. В страну хорошего шоколада и пломбира.

        Мне пришлось выслушать торжествующие вопли одноклассников. Я, как проигравшая спор, принесла торт. Я была героиней. Эта непривычная  роль мне нравилась. Класс стал смотреть на меня уважительно. Все без исключения. А может, мне это только казалось?               
      
     Очень скоро выяснилось, что история с поездкой в ГДР не закончилась. Однажды перед репетицией Александр Иванович запер дверь в балетный класс и тихим голосом начал совсем не смешную историю. Во Дворце большие неприятности. Точнее, у его директора. Арины Михайловны Перфирьевой. Оказывается, её подозревают в валютных махинациях. Все свои  рубли для обмена мы сдали ей. И она производила chande на всю группу.  И теперь выяснилось, что мы получили неполную сумму. Ну, марка была не ровно 3:1, а с какими-то немецкими копеечками. Точно я, конечно, не знаю. Но, судя по всему, со всей группы в шестьдесят человек  сумма «экономии» набежала солидная. Ещё я поняла, что с ней в сговоре был  кто-то, знающий эти тонкости. И теперь Арина Михайловна находится в жутком эмоциональном состоянии. Статья-то ей светила нехилая… Наш балетмейстер печально сообщил, что Арина Михайловна пыталась свести счёты с жизнью, но попытка не удалась. Что страшно её жаль, и мы должны все ей помочь, ведь она – мать нам родная. Не знаю, как насчёт родной, но моей младшей сестре она приходилась крёстной. Вообще – то мы все её боялись. Зверь. Но теперь и вправду стало её жаль. Так вот, если нас будут спрашивать о том, сколько у нас было денег, врать бесстрашно. Нам всё равно ничего за это не будет, а человеку хорошему поможем. Ещё он нам рассказал, что сдала её  тётка со смешной фамилией Пыжик, представитель турфирмы «Спутник». Они-де не поделили руководящую роль в коллективе. Вот Пыжик ей и отомстила. А мы действительно, однажды стали свидетелями малопривлекательной сцены: Перфирьева с Пыжик громко ругались принародно.  И было похоже, что обе готовы вцепиться друг другу в волосы. Пыжик нам была чужой, а  Арина Михайловна своей. Решено, мы её в обиду не дадим. О том, что нас обманули и по большому счёту обокрали, никто не  думал. И это должно быть странно. Во всяком случае, вслух это никто не произносит.  На том и разошлись. Прошло дней десять. Я совсем забыла про большие неприятности Арины Михайловны. Сижу дома с подружкой. Звонок в дверь. Открываю. Стоит молодой человек в сером костюме. На лацкане комсомольский значок. Милый такой, улыбается. Спрашивает: «Вы Кованцева Лина Ивановна?» «Я». «Я к вам», - показывает красные корочки сотрудника комитета государственной безопасности.  «Побеседовать надо. Я пройду?» «Проходите». Мне любопытно. Совсем не страшно. Я не знаю, что такое комитет государственной безопасности. Входит в квартиру, проходит в большую комнату, там видит мою подругу. «А есть ещё комната?» «Да». «Давайте пройдём».  Проходим. Серый костюм садится за письменный стол. У него папка. Открывает. Достаёт бумагу и ручку. «Я буду вам задавать вопросы.  За дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. Распишитесь, что вы об этом предупреждены.»  Меня бодрит эта нестандартная ситуация. Я чувствую себя героиней-заговорщицей. Я ведь за правое дело. Только не понимаю, о какой уголовной ответственности говорит улыбчивый серый костюм. Сказал же Александр Иванович, что нам ничего за наше враньё не будет… Но сомнений нет.  Отступать не намерена. Мне весело. Я смело расписываюсь.   
       - Кто производил обмен рублей на марки?
       - Я не знаю. Мы сдали заранее рубли. Марки получили во Франкфурте.
       - Кому сдали?
       - Александру Ивановичу Лейкину.
       - Кто выдавал марки?
       - Нам - Александр Иванович.
       - Сколько рублей вы обменяли?
Вот он – главный вопрос!
       - Пятьдесят рублей.
Отвечая, смотрю серому костюму в глаза. Честным взором.
        - А сколько это в марках?
Этот вопрос задается не так, как предыдущий. Будто бы это его личный интерес, и к делу особенно не относится. На долю секунды я ухожу в ступор. Чёрт, нам не сказали, сколько это должно быть в марках. Замираю, в раздумье. Но только на мгновение. Получилось даже вполне правдоподобно. Ведь если бы я ответила сразу, то это как раз и было бы подозрительно. 
       - Сто шестьдесят, что-то около того. Точную сумму не помню.
Всё относительно - это абсолютная истина!  О, каламбур.  Бывает так, что субъективное восприятие действительности, меняет эту самую действительность до неузнаваемости. Ведь как посмотреть! То есть, моя ложь о сумме обмена была, разумеется, ложью. Наглой. Но она была классической ложью во спасение. Я была уверена в необходимости этой лжи. И в безнаказанности к тому же. Поэтому, ложь на выходе превращалась в правду. Поэтому взор мой был кристально честным. Думаю, что даже детектор лжи меня бы не раскрыл.
      - А были ли конфликты между Ариной Михайловной Перфирьевой и Валентиной Петровной Пыжик?
      - Конфликты? Не знаю, я не видела.
      - Спасибо. Распишитесь на каждой странице.
Всё? Как просто и быстро! У меня всё получилось! Какая я молодец! Серый костюм улыбается, собирает свои бумажки, закрывает папку. Уходит. Я запираю за ним дверь. Весело пересказываю происшедшее подружке. Смеёмся. Надо же, как просто провести сотрудника комитета государственной безопасности! Интересно, а к кому из наших ещё приходили? Вечером репетиция. Всё узнаем.

        Жуть какая! Вадика Фёдорова  увезли из дома на чёрной «Волге» и продержали в «конторе» четыре часа! Он ВСЁ рассказал. Всё рассказал и Вася Зомин. Васю раскололи в два счёта. Во-первых, тоже в «конторе». Во-вторых, он был в обновках, и это сразу заметили следователи. Они оказались весьма сообразительными. !!! Сначала нашего Васю спросили, сколько денег он обменял. Конечно, он сказал, как и договорились, что пятьдесят рублей. А вот после следующего Вася поплыл…Он не смог объяснить, как на эту ничтожную сумму можно купить брюки и туфли. 
    Что же это получается? А получается, что я, простая советская школьница, дочь коммунистов, Лина Кованцева обманула сотрудника комитета государственной безопасности СССР.  Нагло и цинично. Что же будет? Не могу сказать, что я сильно испугалась за своё ближайшее будущее. Просто потому, что я не знала, что такое КГБ СССР. И, вообще, я много чего не знала. Струсила, конечно. Родителям ничего об этом не рассказала, хотя отец не мог не слышать о больших неприятностях Арины Михайловны. Александр Иванович меня и ещё нескольких лжецов успокоил всё теми же словами, что ничего, дескать, вам не будет. Мы успокоились.
   
    Это всё очень странно. Причины и следствия мне неизвестны. Но скандал продолжения не получил. Инцидент тихо и незаметно сошёл на нет. Перфирьева спокойно работала ещё лет десять, пока с почётом не ушла на пенсию. Заслуженным работником культуры РСФСР. Поездка в Германию стала последней в истории Дворца культуры имени Баранова.
Всё это очень странно. И беседа серого костюма со мной была странной. Это я теперь понимаю. Выглядит слишком формальной. Почему пришли ко мне домой? Почему не раскололи меня? Почему замяли скандал?
И где хранится досье на меня????