Горе

  Улица была пуста, шёл дождь, всё стояло неподвижно, как бы слушая этот звук – шум падающей воды.
  Странно как-то, хоть бы один человек появился на улице, но никого не было. Мне до этого момента всё время хотелось быть одному, а тут стало страшно.
  Солнца не было видно, и хоть ещё был день, но всё вокруг еле замечалось – небо тугим ковром охватили тучи.
  Место, где я находился, я никогда не замечал раньше: оно походило на поляну, всю усыпанную деревьями и лишь центр её был пуст. Асфальт кругом уже был залит водою; мне ничего не оставалось делать, как ходить с мокрой обувью. Домой мне не хотелось – он меня давно уже не радовал, даже напротив вызывал какое-то отвращение, но всё равно мне приходилось возвращаться, иначе, где бы мне можно было переночевать.
  Я мок, зонта у меня не было, да он и не нужен был (я иногда любил оставаться без всякой защиты перед природой и испытывать её переменчивый нрав). Я вспоминал, как люди при первом же наступлении дождя прятались от него, боясь замочить свои волосы и одежду. Теперь же можно было наблюдать ту же картину, но почему-то кругом не было ни души.
  Я уже перестал обращать внимание на дождь, он уже казался чем-то естественным и не мешал мне погружаться в свои мысли:
  “Что сейчас с теми, кто страдает, кто мучается, изнывает от боли и холода, нуждается в помощи? Счастливы ли они? Какова их судьба? Что они вообще могут в постоянной борьбе перед жизнью? – А они могут…”
  Идя по переулкам незнакомой улицы, я отмечал для себя характер картин, окружавших меня, старался увидеть что-то новое, то, что я раньше не видел, хотя дома и всё вокруг мне было незнакомо, но оно не выделялось никакой необычностью, а скорее наоборот, было похоже на уже надоевшую мне серую повседневность. Пройдя мимо одного домика, я вдруг остановился: на меня бежала собака, вся чёрная с оскалившимися зубами, грозившая меня укусить. В этот момент я замер, стал медленно отходить назад; собака не унималась, она успокоилась лишь тогда, когда из дома вышла её хозяйка.
   – Ты что на человека лаешь?! – погрозила она своим негромким голосом, – или ты не видишь, что он ничего плохого не сделал?
  Извините, пожалуйста, если она вас испугала, – обратилась она ко мне.
  Наконец то я за этот день увидел хотя бы одного человека; я больше обратил внимание на само присутствие хозяйки, чем на её слова, и мне стало приятно, что кто-то мне встретился.
  – Нет, собака вовсе меня не испугала, – начал я, – это даже хорошо, что она мне встретилась.
  – Это ещё почему же? – возмутилась хозяйка.
  – Знаете ли, я весь день никого не видел, мне даже было страшно от безлюдья, а сейчас я встретил вас, и мне нестрашно.
  – Странный вы человек, боитесь одиночества, а я вот уже четвёртый год одна.
  – Вовсе нет, человеку иногда необходимо быть одному, но сегодня не тот день; а что с вами случилось, что вы четвёртый год одна?
  – Дело в том, что три года назад, когда у нас с мужем родился сын, муж куда-то уехал, даже не попрощавшись. Он не хотел заводить детей; он чего-то боялся и постоянно говорил, что ещё рано и надо подождать. Вскоре после его отъезда мне сказали, что он умер: сел за руль в нетрезвом состоянии и разбился. Через два дня мне привезли изуродованное тело; это было ужасно, бедный мой ребёнок, хорошо, что он ещё ничего не понимает. – Она в это время заплакала; я не пытался её успокоить, не стал вмешиваться в чужое горе и лишь опустил глаза.
   – Вот уже три года я плачу, – продолжала она, заметя на своём лице слёзы, – и никто не может мне помочь; а сейчас ещё сынишка заболел, вот уже как неделю лежит будто мёртвый, врач только развёл руками: “Ничего нельзя тут поделать”, – говорит.
  Чужое горе меня сильно тронуло; дождь к тому времени уже прошёл, и мы стояли в ожидании чего-то. В это время  в  небе  появилось  небольшое  просветление, – мы увидели радугу.

                28-29 июля 2004 г.