В ожидании прошлого

– Летний дождь, летний день, летнее море… небо, солнце, дома, города, страны и планеты… Вокруг меня всё такое летнее и все такие обожатели лета.  А вот я, а вот я… Я не люблю лето! Нет, я его даже в некоторой степени ненавижу… С его пыльными дорогами, знойным солнцем, высохшими от пекла листьями на деревьях. Собаки лежат в маленьком лоскутке тени, жадно вдыхают сухой воздух, выставив на показ свои розовые языки. Люди лениво передвигаются из-под навеса под навес. В бесконечном множестве поглощаются холодные напитки. Люди потеют, злятся, снова потеют, толкаются в маршрутках: то открывают люк, то закрывают… Накаляется асфальт, а потом давит жаром на ноги, даже через подошву обуви! Неужели всё это можно любить?
Странного вида старик сидел летним вечером на лавочке. Это был не парк, а всего лишь аллея роз, но всё же деревья там тоже были. Дед любил деревья – они отбрасывают длинные тени вечером, которые танцуют перед его глазами, отвлекая от дум. Он был совсем скрюченный, прижатый мыслями к земле.  Эта аллея каждый год засаживалась розами, и воздух тут благоухал. Только вот последние пару лет здесь посажены просто кусты. Правда, за ними ухаживают – красиво выстригают, но они не так прекрасны, как розы…
Солнце сжалилось, и к вечеру сложило оружие — перестало палить. Земля блаженствовала в вечерней прохладе. Тепло её поднималось к небу, наверное, мечтая согреть постепенно проявляющиеся звёзды.
Старик пальцами аккуратно крутил ромашку. А она вертелась, превращаясь в белое солнышко с ярко-желтой сердцевиной.
— И ты туда же: просто светилась летом от счастья. И имя у тебя летнее — Августина. Помню, как любила ты ромашки, а я тебе однажды принес букет полевых ромашек. Как в той песне, ездил на велосипеде, чтоб собрать их рано утром, пока ты еще спала, милая. (О, Господи, только ты ведаешь, как она была прекрасна и свежа по утру!) Я никогда не видел, чтобы ты хоть когда-то проснулась в плохом настроении, или не выспавшись. Ты не такая, как все: расстроилась, увидев букет. Прижалась к цветам и слёзы катились из твоих глаз, целовала лепестки, просила простить нас обоих. Я ничего не понял. Но с тех самых пор дарил тебе только ромашковые поля. Рано утром привозил на том же велосипеде тебя и смотрел, как душа твоя поёт.
Голос старика дрогнул, он повернул голову и увидел её сидящей рядом на скамейке. Она была всё так же красива, хоть и стара. Даже морщины на лице придавали ей красоту. Теперь она уже бабушка.
— Ты пришла, Августина! — трепетно сказал старик.
— Да.
Он увидел в своих руках ромашку и хотел было спрятать её, чтоб не расстраивать Августину.
— Оставь, не прячь, если тебе так легче.
— А я всё так же ненавижу лето, моя хорошая.
— Я знаю. Ты не хочешь его любить. Знаю, милый.
Августина грустно улыбалась старику. Ему казалось, что она вспоминает его молодым и красивым.
— Да, — сказал он, — а я стар и немощен. И лицо моё высохло от горя. А тебя морщины даже красят. Они придают душевность твоему облику.
Помолчали… Почему-то Августина ничего не ответила на его слова. Хотя, старик бы не принял возражения, чувствовал почему-то свою вину. Ведь она пришла по его просьбе, мольбам.
— Ты знаешь, моя дорогая, а ведь солнце жжет всё сильнее. Оно не щадит мою старую кожу.
— Знаю, милый мой, знаю. Ты просто боишься его ласк.
— А гулять я выхожу только по вечерам, потому что задыхаюсь от пыли, родная моя. Знаешь ли это?
— Знаю, дорогой мой, знаю. Ты перестал дышать полной грудью.
Снова помолчали. Старик всё продолжал крутить ромашку, зажав её большим и указательным пальцем правой руки. Он смотрел на заплёванный тротуар.
— А всем всё так же наплевать на меня. Почему я такой одинокий, Августина?
Она пожала плечами, молча, практически не дыша.
— Молчишь? Да, родная моя, ты права. У нас с тобой есть дети и внуки. Но они так далеко от меня. Дети ворчат, когда я плачу. А внуки смеются и дерзят. Только ты меня понимала. А сейчас?
Августина положила свою мягкую ладонь на его сухую:
— Я всегда буду понимать тебя. Только ты никак не хочешь меня понять, что это не их — твоё отношение.
Старик как будто не расслышал последнего. Молчал, сжимая в ладони её пальцы.
— А ведь когда-то и я любил лето. А потом, когда встретил тебя, лето стало смыслом жизни на земле, а может быть и на небе…
— Ты и сейчас его любишь, родной мой. К чему эти обиды?
— Августина! Но ведь лето нас с тобой разлучило.
— Да, разлучило.
Казалось, старик сожалеет о чём-то. Его беспокоила её покладистость. Он боялся, что она просто больше не придёт.
— Ты ещё ландыши любила. Я только сейчас вспомнил.
— Любила, ты прав.
— Ты что меня боишься?
— Я боюсь твоего отношения к себе самому.
— А-а-а, — протянул старик, — ты боишься обидеть меня. Ох, как же я не люблю лето! Как же я в нем разочаровался. И снова ты уходишь от меня летом с таким же чувством вины, опять боишься обидеть. Ты больше не придёшь, я это чувствую.
— Отпусти меня, ведь меня больше нет, любимый. Я лишь лёгкое облако, лишь прохладный летний сон вечером на лавочке у аллеи роз. Умоляю, прости лето. Позволь ему быть всё таким же близким к тебе, как раньше. Мы были в его власти, как и оно было подвластно нам. Пусть лето будет всё тем же мостиком между нами.
Старик затряс головой, всё крепче сжимая её пальцы.
— Нет! Нет! Я не верю! Я не хочу верить! Я не хочу прощать его! Я не прощу!
— Простишь, я знаю. Уже простил.
— Августина! Мне так не хватает тебя летом. В наше лето…
— Всегда будет нашим… Скоро будет нашим. – ответила она
— Прости меня, что всю нашу жизнь я не замечал… Ничего не понимал, что не говорил с тобой о главном.
— Я знала всё. Знаю и сейчас! Я буду ждать тебя, только ты не торопись, чтобы всё успеть.
Августина снова ушла, оставив после себя запах полевых цветов, прикосновение ветра и жар ладони на его щеке. Теперь вдруг он чётко почувствовал уходящее лето. И захотелось его остановить. Старик встал со скамейки и поспешил догонять его, может, чтобы приглядеться к нему получше, а может, чтобы попросить прощения.

Харьков 13.05.09