Империя под угрозой. р. 1. Ученик. Гл. 1-3

Империя под угрозой. Для служебного пользования.
Рассказ 1. Ученик

Мнение автора может не совпадать с мнением его персонажей.
А может и совпадать.


Глава 1.

Пересматриваю материалы дела. Просто листаю, потому что, кажется, успела их выучить наизусть. Готовлюсь. 

У парня в доме обнаружена библиотека.

Дурачок, право слово, «спрятал» книги за холодильником. Тоже мне тайник! Надо было в полиэтилен их завернуть и закопать где-нибудь в лесочке. А так не найти их было просто грешно. И почему у нас враги Империи в последнее время пошли такие бестолковые? Никакого удовольствия с ними бороться.

Само по себе это не так уж и страшно – многие из нас хранят литературу, но не ту, что в квартире Ланковича. Куда-то его не туда потянуло. Теория прав человека, как врожденных, так и приобретенных, не очень-то в Империи в чести. Да и про разделение властей, возможно, положено знать мне, и то в рамках спецкурса по враждебной идеологии, но уж никак не аспирантам, преподающим на богословском факультете. У нас есть Идея и религия. Подчиняйся властям и верь в Бога, а теоретизировать на эту тему – излишне.

Чему он там мог научить подрастающее поколение, этот мальчишка с забитой черт знает чем головой?

Впрочем, сознательность молодежи в Университете на подобающем уровне. Один из студентов и отправил нам информацию о необходимости спецконтроля. Надо будет отослать благодарность в деканат.

Что тут у нас? С изъятого удостоверения личности на меня смотрит молодое выразительное, круглое лицо. Пожалуй, взгляд излишне вызывающий, для богослова-то. Острый нос, но мягкий рот с пухлыми розовыми губами. Хорошенькая, в целом, мордашка. Содрогаюсь, будто повеяло сквозняком, оглядываюсь, но фрамуга закрыта. Заработалась, наверное, уходить пора на аналитическую работу. Потягиваюсь и снова утыкаюсь носом в документы.

У Ланковича хорошая репутация, коллеги признают его способности. Некоторые, правда, отмечают резковатый характер аспиранта, но разве это грех? Если бы у нас сажали за плохой характер, я бы, наверное, получила пожизненное. А ему ничего особенного не грозит – пять лет каторги, переквалификация, и снова сможет преподавать, если захочет. И если, конечно… если он назовет мне своего поставщика макулатуры.

Вызываю по селектору Андрея:
- Слышь, Андрюха, давай, веди Ланковича в комнату для бесед.
- Есть! – рапортует мой личный помощник, - участие примешь?
- Ага. Минут через десять, как обычно.    

Десять минут нужны для того, чтобы заключенный успел осмотреть комнату для бесед, как мы неофициально, и даже как-то стыдливо, называем пыточную. Человеку, который попадает туда впервые, есть, на что посмотреть, очень любопытные инструменты имеются. Впрочем, большая часть находящегося там барахла используется только для устрашения, я и сама не знаю точного назначения 70 % этих предметов. У меня в Вышке по пыткам, знаете ли, трояк был. У меня специализация другая.

Охранник открывает передо мною дверь и сам проходит первым. Из соображений безопасности. Ланкович сидит на полу (зачем? Там же скамеечка стоит! Жертву произвола из себя, изображает, что ли?), скованные наручниками руки лежат на коленях. Он смотрит на дверь, ну и, соответственно, на меня в ней появляющуюся. Напряжен и испуган. Успел, видимо, ознакомиться с обстановочкой. Это хорошо. Быстро пробегаю взглядом по рукам и лицу, отыскивая следы побоев – таковых не обнаруживаю. Это тоже хорошо. Правильно. Регламент не допускает избиение подозреваемых до начала опроса. Не наши это методы. А первой общаться с ним буду я.

Представляюсь:
- Следователь Святейшей Инквизиции Его Императорского Величества Мастер третьего уровня Майя Дровник. У Вас есть, что сообщить мне до начала опроса?

Молчит. Смотрит на меня снизу вверх темными злыми глазами и молчит. Так, значит сказать ему нечего. Не страшно. Сейчас исправим ситуацию.

Быстро провожу первичный опрос: кто такой, как зовут, кто родители, где работает и так далее. Отвечает, вроде как через силу, но хоть говорит. Перехожу к главному: прошу назвать имя поставщика.
- Я нашел эти книги, - отвечает Ланкович и ухмыляется.

Ну-ну, поухмыляйся, радость моя, пока есть чем. Улыбаюсь ему очень доброжелательно и мягко произношу
- Вы знаете, что я уполномочена применить к вам пытки?

Шикарная фраза – я ее периодически кому-нибудь говорю. Почти всегда действует. Он бледнеет, ухмылка, все еще оставаясь на его губах, теряет выразительность. Ланкович напряженно молчит.
- Пытки, - продолжаю я вкрадчиво, - вплоть до психологического разлома.

И это правда. Преступление, совершенное этим молодым человеком, относится к числу тяжких. Регламент предусматривает возможность применения разлома, но только, когда использованы все остальные методы. Я пристально смотрю в глаза подозреваемого, вижу в нем большой запас неактуализированной силы, потихоньку увеличиваю нажим. Он сопротивляется, но я знаю, что, если будет нужно, справлюсь с ним без труда. Уменьшаю напряженность, перевожу взгляд на лицо Ланковича – оно бледно чуть не до зелени, по вискам катятся капли пота.
- Вы понимаете, - дружелюбно интересуюсь я, - к чему может привести Ваше сопротивление? Разлом безнадежно калечит личность, а информацию я от Вас все равно получу. Назовите мне хотя бы приметы поставщика, где и как Вы на него вышли, если его имя Вам неизвестно.
- Я нашел книги, - повторяет Ланкович.

Упрямый. Теперь я начинаю раздражаться. Регламентом установлено четко: сначала я должна гения этого мягко увещевать, настойчиво рекомендовать вернуться в, хм, лоно Идеи, объяснять неправильность его поведения, и, между делом, вытаскивать информацию о сообщниках. Пытки, в общем-то, допустимы и порою даже необходимы. Бывает ведь порою, что на вопрос нельзя ответить ни да, ни нет, а клиент развернутую информацию давать не желает. Вот тогда они, родимые, и организуются.
Только вот, помимо морального аспекта, есть еще достаточно неприятная (для меня, как инквизитора), процедура. В плане оформления всего этого дела. Это ведь нужно постановление составлять, утверждать его у начальства, врача приглашать, секретаря для ведения протокола, специалиста по этому самому делу. Я, если честно, вообще не имею права сама над подозреваемыми… работать…. Только вопросики задавать.

Долго все это и муторно.

А сейчас мне кроме самого факта наличия запрещенной литературы, парню и предъявить нечего. Свидетели отсутствуют! Не считать же свидетелем того пацана-доносчика. Тот и сам-то толком не понял. Ни того, что ему говорили. Ни того, что он после этого совершил. Неосознанная преданность. Прелесть, что такое.

А других доказательств – упс! Нету. Нашел он книжки, испугался и за холодильник их запихал. Ну так, пролистал чуть-чуть на досуге, и буквально завтра собирался в Инквизицию отнести, потому как добропорядочный очень.

Я эту историю регулярно выслушиваю. С различными вариациями. Вот чистосердечное бы…

- Вы заставляете меня делать то, что я не хочу, - предупреждаю я, глядя на него с укоризной, - если Вы думаете, что пытать Вас доставит мне удовольствие, Вы ошибаетесь. Это очень неприятная процедура.

Знал бы он еще – насколько!

Он снова ухмыляется. Надо же, еще и нервы крепкие. Сейчас подпортим.
- Да уж, - говорит, - надо думать.
- Вы отказываетесь отвечать на поставленный вопрос? – уточняю.
- Я ответил, - он с вызовом смотрит мне в глаза, - я нашел их.

Хорошие глазки – темные, выразительные. Милый, в общем-то, мальчик. Жаль, что такой упрямый.
- Что ж, - вздыхаю, и взгляд у меня при этом такой искренний, - делать нечего.

Я киваю помощникам, которые до этого момента изображали из себя предметы обихода:
- Кладите его на стол.

Пока они раскладывают его, сопротивляющегося, на широком, обитом железом столе, я включаю газовую горелку под жаровней; кладу в жаровню металлический прут, обмотанный на конце изолятором. Мое любимое орудие: просто и страшно. Оно быстро нагревается.

Ланкович на столе, руки и ноги его крепко удерживаются моими мальчиками. Я глянула мельком на прут – уже раскалился. Подхожу к Ланковичу, медленно и со вкусом расстегиваю его рубашку, обнажая грудь и частично живот. Интересуюсь:
- Боитесь?

Молчит. Впрочем, и вопрос был лишь для проформы. Конечно, боится. Подношу раскаленный докрасна прут к его глазам. Он жмурится, но я знаю, что жар ощущается и сквозь сомкнутые веки.
- Поставщик?
- Нашел, - шепчет он. А сам страхом так и полыхает.
- Открой глаза, - приказываю я.

Он слушается. Я медленно подношу прут к его груди. Ланкович затаивает дыхание. В воздухе пахнет паленым – это скручиваются волосы на его теле, но кожи железо еще не коснулось. И не коснется. Хоть Ланкович об этом и не догадывается, но в мои планы не входит калечить его. Главное – психологическая атака. Выдержит – ему плюс. Начнет ломаться – нажим ослабим. В конце концов, это всего лишь небольшое моральное давление. А иначе – нарушение Регламента, выговор, да вплоть трибунала. Оно мне надо?

Пока же мальчик мой жмурит глаза и молчит. Я улыбаюсь и кладу прут обратно на жаровню. Выключаю газ.
- Дмитрий, - зову я, - посмотрите на меня.

Он в ужасе скашивает взгляд на свою грудь, следов ожога там нет, с облегчением вздыхает, потом смотрит мне в лицо, и во взгляде его я неожиданно читаю торжество. Ах ты, щенок! Это злит меня. Я всегда злюсь, когда они заставляют над собой издеваться, но этот еще и полагает, будто у меня не хватит духу продолжить! Что ж, у него будет возможность убедиться в обратном.
- Идем дальше? – интересуюсь.
- Пожалуйста, - вежливо отвечает он. Голос подрагивает, но полон достоинства.

Я смеюсь и сажусь на стул, кладя ногу на ногу.
- Милый Вы мой, ну что ж Вы себя так ведете?

Скашиваю взгляд на Андрея – тот стоит, подпирая стену, и смотрит куда-то вбок. Типа его это не касается.
- Мальчики, отпустите его, - говорю я охранникам.
- Мне кажется, - продолжаю, - что Вы мне пытаетесь нагрубить.

Ланкович садится на стол и смотрит на меня с каким-то болезненным интересом на лице. Забавный субъект.
- Я? – произносит он, - Вам? Никогда.

И даже качает головой, мол мне это показалось.
- С инструментиками, - интересуюсь, - ознакомились уже?
- Да.
- Принцип действия продемонстрировать?
- Спасибо, не надо, - отвечает он.
- Дело Ваше. И что мне с Вами делать? Бить я вас не хочу. Разлом – это вообще, по моему глубокому убеждению, варварство. Да и что мне с Вами после разлома делать? В психушку отправить? Это неинтересно.

Обеими руками Ланкович упирается о край стола, глядит на меня исподлобья. Он явно считает меня каким-то монстром. Это забавляет.
- Партия освобождения прав человека, - медленно произношу я, - это название говорит Вам о чем-либо?
- Нет, – вздрагивает он.
- А газеты Вы, значит, не читаете? – интересуюсь.
- Нет, - повторяет Ланкович и отчего-то озирается по сторонам. Я встаю и подхожу к нему ближе, заглядываю в лицо, фамильярно придерживая его за подбородок.
- Ну что ты, малыш, - спрашиваю, - ты же ничего особенно опасного не совершил. Ты и попал сюда случайно. Будь у тебя штук на пять книг меньше, вообще отделался бы административным взысканием.

Здесь я вру, достаточно было и одной, но ему знать об этом необязательно. Взгляд Ланковича становится непонимающим. Весь он излучает растерянность. Я осторожно поглаживаю его по плечу.
- Успокойся. Успокойся. Давай просто поговорим.

Снова усаживаюсь на стул. По возможности, честно и открыто смотрю на собеседника.
- Партия освобождения прав человека. Ты слышал о ней?

Он утвердительно кивает головой и пытается слезть со стола.
- Нет, ты сиди, сиди, - говорю я ему ласково, - нам так удобнее будет беседовать. Ты не имеешь к ней никакого отношения.

Заминка. Затем:
- Да.
- Однако понимаешь, что люди, распространяющие литературу подобно той, что была обнаружена у тебя дома, должны иметь информацию об этой организации.
- Ну…
- Когда ты нашел книги?

Он мнется и смотрит в пол. Бедный мальчик. Врать – это тоже искусство.
- На той неделе, в среду или четверг.
- Почему не сдал их в отделение СИ? Не успел?
- Да.
- Согласись, подобная литература нечасто валяется на дороге. Ведь так?
- Да, но…
- Вероятность этого чрезвычайно мала. Она мала настолько, что я имею полное право заподозрить тебя во лжи. И я могла бы удовлетвориться лишь подозрениями, если бы ни одно но. Я Мастер, Дима, я чувствую, когда люди говорят неправду.

Я встаю и отхожу ближе к двери. Смотрю на него издалека очень серьезно и снова спрашиваю:
- Так где ты взял эти книги?
- Нашел, - ухмыляется он.

Нет, но это уже оскорбление! Он меня достал! Это уже неуважение к власти. А неуважение к власти должно наказываться. Так гласит Регламент. Откровенно говоря, мы этой формулировкой частенько пользуемся, когда нам врача с секретарем приглашать неохота, или время поджимает, или, как мне сейчас, нужно надолго и всерьез вывести человека из равновесия. 

Смотрю на Андрея – он заинтересованно прислушивается к нашему разговору.
- Подготовьте заключенного к экзекуции, - произношу я сухо.

Руки и ноги Ланковича уже не удерживаются охранниками. Для таких умных как он, в конструкции стола предусмотрены специальные кольца. Что там думает Ланкович об Инквизиции в целом и обо мне в частности – наплевать. Задираю выше его рубашку. Наклоняюсь к нему и шепчу на ухо:
- Порка, Дима, это так унизительно.

Он вздрагивает всем телом, а я утешительно хлопаю его по плечу, мол, не нервничай, все путем. Ловлю на себе настороженный взгляд Андрея:
- Выйди, - говорю ему, - и мальчиков с собой забери. Я справлюсь сама.
- Вы лжете мне, Дмитрий, - добавляю я, обращаясь к подозреваемому, - очень неразумно с Вашей стороны. Я ведь представилась. Мне значок Вам нужно показать, чтобы Вы осознали, насколько глупо себя ведете?
- И что? – буркает Ланкович, опуская глаза в пол.

Я недоуменно пожимаю плечами.
- Ничего. Просто я думала, все об этом знают. Мастера чувствуют неправду, особенно Мастера идеи. Странно, что Вы не в курсе. Вы и дальше будете меня обманывать?
- Я не врал! – отчеканивает он.

Вот подобный идиотизм всегда меня умилял. То ли они мне не верят, то ли подследственные мои все сплошь мазохисты. Так и норовят нарваться. Ну что ж, не будем разочаровывать мальчика.

Зову Андрея, пусть он этим развлекается. В конце концов, не женское это дело. Да и помощник мне тогда на что? 

Ланкович молчит. Велю помощнику остановиться. Смотрю, как там мой подопечный. Молчит и кусает губы. Приказываю увеличить силу и частоту ударов. Мой зам нехотя подчиняется. И вот, слышу первый вскрик, второй…четвертый.
-  Хватит, - говорю я, и Андрей с облегчением передает мне плеть.    
- Отвяжите подозреваемого и отведите его в камеру, - приказываю, складывая орудие наказания в целлофановый пакет – ее еще нужно отдать продезинфицировать.

Освобожденный Ланкович болезненно морщится и смотрит на меня с ненавистью. Даже забавно. Я-то его и пальцем не тронула. Наплевать. Не первый и не последний. Хотя, пожалуй, хорошо, что его сила не актуализирована. Когда за его способности возьмется специалист… держись планета.


Глава 2.

Собираюсь уже уходить, но один из охранников встает у меня на пути. Гляжу на него в недоумении – что за фокусы? И тут замечаю, насколько этот парень похож на Андрюху. Никогда не обращала на охранников внимания – они слишком часто для этого меняются, но уж такого-то я заметила бы. Сам Андрей напряженно глядит в мою сторону и делает шаг вперед.

Я инстинктивно отступаю, лихорадочно пытаясь на него настроиться, но не успеваю. Мой персональный помощник быстро втыкает мне в плечо какую-то странную штуковину, по виду напоминающую дротик. Я ойкаю и валюсь на пол. Быстро понимаю, что не в состоянии пошевелиться или произнести что-либо, могу лишь открывать и закрывать глаза, и то очень медленно. Вижу, как падает второй охранник, а Ланкович и двое оставшихся мальчиков начинают избивать того типа, который похож на Андрея. Тот пытается отбиваться и кричит, но его валят на пол, некоторое время пинают ногами, а потом один из охранников быстрым и точным движением ломает ему шею. Снова и снова пытаюсь произвести хоть какое-нибудь движение. Не могу, но мозг мой на удивление чист и активен. Без труда вхожу в сознание Андрея, читаю в нем опасение и готовность к дальнейшему. Ланкович беспредельно обижен и зол, он нервничает. Просмотр эмоций двух его помощников ничего нового мне не дает – они исполнители, делают свою работу просто и апатично.

Андрей начинает раздеваться. Его офицерский китель напяливается на Ланковича; сам Андрей облачается в форму лежащего на полу трупа. Потом они с Ланковичем снимают одежду с меня. Я наблюдаю это как бы со стороны, поэтому конкретно данный факт меня мало волнует. Андрей аккуратно и бережно одевает мое бесчувственное тело в униформу библиотекарши, которую мы с ним на прошлой неделе отправили на каторгу, а потом два раза ударяет меня ладонью по лицу. Вытирает кровь со своей руки о пиджак библиотекаря. Я понимаю, вижу в его голове, что делается это не для того, чтобы наказать или унизить меня, это нужно для создания образа. Пульверизатором Андрей обрызгивает мои волосы, чтобы они временно поменяли цвет. Тем временем Ланкович упорно запихивает мою форму в мой же портфель. Скомканная кое-как одежда лезть туда не желает. Андрей спокойно отнимает у Ланковича мои вещи, складывает их очень аккуратно, глядит на часы. Правильно, время общения с подозреваемым уже заканчивается. Скоро сюда могут прийти.

Даже не заглядывая в мысли, я могу понять, что со мной собираются сделать. Сейчас через КПП два охранника и незнакомый офицер, вероятно новичок, протащат некую блондинку, еле передвигающую ноги, видимо, избитую во время допроса. Ее посадят в служебную машину и увезут, а через некоторое время, если повезет, то вообще утром, в здании будет обнаружено тело Андрея и одного из его подчиненных. А следователь Дровник исчезнет с горизонта. Объявят розыск, конечно, но…

Похитители стараются не встречаться со мною взглядом. Правильно. Кто-то хорошо их проинструктировал. Никогда не знаешь, что может вычудить Мастер, особенно если он по совместительству является сотрудником СИ. Меня поднимают с пола, подхватывают под руки и ведут к выходу. Представляю, как я выгляжу со стороны: несчастная дамочка, еле передвигающая ноги, светлые слипшиеся волосы падают аж до разбитых в кровь губ. Ланкович уверенно идет впереди. Я вижу, с каким трудом дается ему каждый шаг, и делаю попытку изобразить злорадную ухмылку. К моему глубочайшему сожалению попытка не удается. Мало, мало я ему всыпала. Ланкович оборачивается и смотрит на меня с подозрением. Чувствительный, гад. Я внутренне содрогаюсь – лишь очень одаренные люди способны чувствовать чужие мысли о них без актуализации. Он явно хочет сказать мне что-то «ласковое», но обрывает сам себя и идет дальше.   

Все происходит, как я и полагала. Через КПП пробираемся без осложнений. В машине мне на запястья надевают наручники, на голову напяливают темный мешок из плотной ткани, чтоб не сглазила, наверное. Опасаются, гады. Ну, правильно опасаются. Решаю, что пошли все нахрен, не буду изображать из себя супермена и засыпаю, тем более что ни двигаться, ни ощущать что-либо физически я не могу. Сволочи!

Просыпаюсь оттого, что слышу над ухом чье-то бормотание. Моя голова лежит на коленях Андрея, и именно его голос звучит надо мной. Он оправдывается:
- Я не давал вам оснований для 100% уверенности.
- Нет, - слышу я злобное шипение Ланковича, - ты сам мне обещал, что никаких пыток.
- А пыток и не было.
- Да?!!! – возмущенно кричит Ланкович и болезненно охает.
- Это всего лишь превентивная мера. Регламент допускает, - спокойно отвечает Андрей.

Умница, не зря я его своим замом сделала. Ланкович бормочет ругательства себе под нос. Слышу только «проклятые инки» и снова засыпаю. Опять просыпаюсь. Движение прекратилось, двигатель заглушен. Тихо. Дверь машины открывается, и меня вытаскиваю на свежий воздух, и прислоняют к чему-то. Сыро, зябко. Жалею, что на мне нет моего оливкового кителя с эмблемой СИ на груди – он гораздо теплее насквозь синтетического пиджака библиотекарши. Двое мужчин – я слышу это по шагам, подхватывают меня под локти и снова тащат куда-то. С облегчением понимаю, что уже могу, хотя и с большим трудом, шевелить ногами, но помогать я им не собираюсь. Взялись тащить – пусть тащат сами.

Меня долго ведут куда-то, шаги звучат гулко, открывают передо мною дверь, усаживают на стул. Чьи-то руки снимают наручники. Слышу, что шаги удаляются, и начинаю все еще непослушными пальцами массировать запястья. Медленно поднимаю руку и снимаю с головы мешок. Я одна в ярко освещенной комнате, одну из стен которой полностью занимает зеркало. Догадываюсь, что оно одностороннее. Под потолком видеокамера. Настраиваюсь на общее восприятие. Это трудно, зеркало экранирует мысль, но почувствовать эмоции находящихся за ним людей я все же могу. Сейчас там лишь Андрей. Он встревожен и немного испуган. Через некоторое время в поле восприятия появляются еще несколько персон. Один из них Ланкович – этого паразита я узнаю сразу. Поле Ланковича все еще излучает боль, раздражение и смутную надежду. Еще несколько минут ожидания. Вновь осматриваю комнату. Она прямоугольная, пустая и совершенно белая. Круглая табуретка, на которой я сижу, вертится, но накрепко прикручена к полу. Глаза мои слезятся немного от света, но это не страшно.
- Майя Дровник? -  слышу я откуда-то слева. Голос у говорящего резкий, ломкий, неприятный голос нереализованного человека.
- Да, - отвечаю, - а кто ее спрашивает?
- Вам будут задавать вопросы, Вы должны отвечать на них кратко и емко. Вам все ясно?
- А могут быть разночтения?
- Отвечайте кратко и емко. Вам все ясно?
- О, да!
- Вы являетесь следователем второго ранга Святейшей Его императорского Величества Инквизиции.
- Пока да.   
- Вы имеете разрешение на проведение допроса 4 степени.
- Безусловно, занялась бы Вами с превеликим удовольствием.
- Вы окончили Академию психологической коррекции личности. 22 мая прошлого года Вы стали Мастером. В настоящий момент Вы являетесь Мастером третьей степени.
- Андрюша рассказал? Ну, было дело.

Да, было. Горжусь этим. Не каждому Мастеру удается за год подняться до третьей ступени мастерства. Мне вот удалось. Допрашивающий подозрительно молчит. Мне снова как-то зябко. Признаюсь, неудобно ощущать себя по эту сторону процесса.
- Еще вопросы есть? – интересуюсь.
- Вы знаете, что происходит?
- А то! Группа неустановленных лиц выкрадывает следователя СИ, Мастера коррекции. Эта группа, скорее всего, входит в некую секту, именующую себя Партия освобождения прав человека, сокращенно ПОПЧ. Если бы вы освобождали аистов или ассоциации, звучало бы правдоподобнее – ПОПА. Главное, вам очень подходит. И что любопытно, заметьте, они выкрадывают именно Мастера третьего уровня. Забавно, правда?
- Мы хотим предложить Вам сотрудничество.

Ага, чувствую по голосу – вроде не врет. Хотя слова нынче так многозначны.
- Слушаю вас, что мне еще делать.
- Вы проводите один сеанс психокоррекции по программе актуализации, и мы Вас отпускаем на все четыре стороны.
- Сразу видно, тактику допроса вы не изучали, - издеваюсь я, - кто ж на человека так сразу все вываливает? А, кроме того, Вы, лично Вы, не руководитель ПОПы, и даже близко не стояли. Кто Вы, секретарь? Подай, принеси, иди нафиг, не мешай? Я улавливаю руководителя вашей шарашки где-то в правом заднем углу помещения. Пусть он сам говорит. Его я, быть может, и послушаю.
- Я могу лишь подтвердить уже сказанное, - слышу улыбающийся зрелый мужской голос. Он звучит издалека, - я восхищен Вашим мастерством.
- Спасибо, безумно рада. Пряником вы у меня перед носом уже помахали. А как же кнут?
- А Вы настройтесь на мои эмоции, я пошлю Вам мыслеобраз, - рекомендует голос руководителя. Надо же, осведомленный гад. Ловлю образ и содрогаюсь, видя в подробностях свою долгую и чрезвычайно мучительную кончину.
- Ну как? – интересуется голос.
- Впечатляет, - признаюсь я.
- Вы уже производили актуализацию?
- К чему задавать вопросы, ответы на которые Вы знаете? Да. Один раз. Это был мой пропуск на третий уровень.
- Вот и чудненько. Вы будете актуализировать Ланковича.
- Этого теолога-недоучку? Не могу. Он меня не любит, - веселюсь я, - Ди-има! Ничего не болит?

Где-то за зеркалом слышу эмоциональный отклик Ланковича, в нем столько злобы, аж приятно.
- Он Вас непременно полюбит, - отвечает Босс, - он понимает всю значимость происходящего и готов на некоторые жертвы. Наше дело превыше всего.
- О, да! Наличие жертв, я так понимаю, уже обеспечено. А дайте подумать.
- Думайте, - милостиво разрешает голос, - две минуты.

Делаю вид, что размышляю. Все уже мною решено.
- Хорошо, - говорю, - согласна.

Голос недоволен.
- Вы слишком быстро подумали.
- Я уложилась в отведенное время. Кроме того, Ваш мыслеобраз был очень выразителен.
- Вот и отлично. Завтра приступим к работе.

Свет гаснет, и я остаюсь в полной темноте. Чувствую, народ расходится. Сползаю с табурета. Клубочком сворачиваюсь на полу, в углу комнаты. Спокойной ночи, Майя Дровник.

Глава 3.

Просыпаюсь от шума. В дверь входят три чудика в скафандрах. Ну, это слишком. Один из них прямо от дверей кидает мне форму СИ, мою форму. Быстро прощупываю их эмоциональность. Нейтральная. Ничего, сейчас позабавимся. Медленно расстегиваю пиджак, опускаю юбку. Вскоре остаюсь лишь в черном, лично мною перешитом из полагающегося по должности комплекта, белье и чулках (о, чулки! Это предмет для отдельного разговора. Чтобы их получить, мне пришлось пойти на мелкое должностное преступление. Ну, люблю я себя иногда побаловать! Не ходить же мне в форменных труселях по колено и обвисающем на коленях безобразии с крючочками?) Ловлю первый всплеск. Ага! Не ожидали! Так же медленно, как бы нехотя, надеваю на себя форменную юбку, водолазку. Китель. Поднимаю подол, чтобы задумчиво  поправить резинку у чулок, и наслаждаюсь, наслаждаюсь накрывшим меня водопадом эротически окрашенных эмоций. Теоретически, мне это не нужно, но так забавно и приятно.

Ничто человеческое сторонникам партии, как видно, не чуждо.

Входит Андрей. В руках его синяя коробочка с эмблемой СИ. Он открывает ее и достает два браслета из пластика. Я позволяю их на себя одеть, поскольку меня никто и не спрашивает. Ну, это я так себя утешаю: позволяю, мол. Андрей выглядит хмурым и даже виноватым, когда стоит ко мне лицом, но стоит ему повернуть свою физиономию к «космонавтам», как она приобретает холодное командное выражение. Он отходит ближе к двери и нажимает кнопку на пульте управления, который держит в правой руке. Я падаю на колени. Ужас и боль пронизывают меня. Андрей отпускает кнопку. Мучения прекращаются. С непониманием смотрю на него снизу вверх, не в состоянии уловить даже простейший эмоциональный всплеск.
- Пульт будет у Ланковича, - сообщает Андрей и удаляется.

Вот те на! Я о таком только слышала. Случается, редко, но случается, что Мастера совершают преступления. Для облегчения допросов и для того, чтобы обезопасить следователя, и была выдумана такая штуковина. Она транслирует в мозг Мастера ярко выраженную волну негативных эмоций, блокирующую на время собственные мысли и чувства Мастера и причиняющую ему невыносимые моральные страдания без нанесения физических увечий. Но я только слышала когда-то о таких вещах! Я даже не видела их. В наше управление они точно не поступали.

Интересно, у них они откуда?

Ну вот, теперь я буду прыгать, как маленькая обезьянка  по указке ЗАДНИЦы. Прелесть какая…

Утром (наверное, это было утро) мне приводят ученика. Ланкович стоит посреди камеры и удивленно озирается. Мысленно делю его мозг на сектора. Начинаю напевать. Осторожно затрагиваю его сексуальную сферу (безошибочная тактика с молодыми мужчинами); эмоции его становятся розовыми и теплыми, расслабляется, гад. И вот, когда он уже готов растечься по полу теплой лужей, наношу по его психике несколько резких болезненных ударов. Он охает и хватается руками за голову. Постепенно приходит в себя, нажимает кнопку на пульте, и вот уже я валяюсь на полу в своей замечательной форме. Садист проклятый.
- Дурак, - говорю я, потихоньку приходя в себя, - это первый этап актуализации.

Он смотрит на меня недоверчиво. Ну, здесь я приврала, конечно. Это, действительно, начало первого этапа, однако я могла бы обойтись без внешних эффектов. Хотя ему об этом знать не обязательно.

Прошу его принести мне что-нибудь пожевать. Притаскивает. Какую-то мутно-зеленую гадость.
- Фи, - говорю, - этим что, руки мыть перед обедом?
- Мы этим питаемся, - хмуро объясняет он.

Ну ладно, морщась, запихиваю это себе в рот. Есть можно, орехами отдает. Одно из преимуществ моей работы – великолепная ведомственная столовая. Как мне ее сейчас не хватает! Я нечасто занимаюсь коррекцией, да и допросы 4 степени (разлом и близкие к нему процедуры) в моей работе ну очень большая редкость, но уж если такое случается, аппетит разыгрывается зверский. Зеленая гадость липнет к зубам, с трудом проглатываю ее.
- Сахар нужен, - заявляю, - а лучше – шоколад. Без сладкого меня больше, чем один-два сеанса, не хватит. А ты вообще сразу сдохнешь.
- Да где я тебе сахар найду?! – взвивается Ланкович чуть не до потолка.
- А меня это волнует?

Я с невозмутимым видом пью маленькими глоточками суррогатный кофе из пластиковой кружки.
- Если вы хотите, чтобы я работала, тащите шоколад. Чем больше, тем лучше.  Настоящий кофе.

Ну, без кофе я в работе еще могу обойтись, но вот отсутствие сладкого в процессе актуализации и в самом деле грозит мне полным истощением. Это правда. Вот поднимусь на пару уровней – станет легче. Хотя и тогда полностью обойтись без глюкозы я не смогу. А пока…
- А еще, - говорю я, - нагло глядя прямо в глаза Ланковичу, - мне нужна нормальная постель и ванная. Не хочу я спать, как чумазая собачонка, на коврике. Понял?

Он смотрит на меня, как на монстра – опасного, да еще и ядовитого. Ну что за фокусы! Я не такая! Палец его дергается в опасной близости от пульта. С показным равнодушием отворачиваюсь.   
- А будешь этой штуковиной злоупотреблять, вообще без учителя останешься. А теперь дуй за кофе, пацан. И пригласи ко мне моего персонального помощника. Вали.

Ланкович встает. Лицо у него красное. Не нужно улавливать его эмоции, хотя они из него так и выплескиваются, чтобы понять, что он взбешен. Меня это радует. И для актуализации полезно. И так. Приятно.
- Посуду убери! – говорю ему холодно.

Ланкович послушно удаляется, предварительно пнув ногой стоящую на полу кружку. Остатки так называемого кофе выливаются на пол. Ребенок, блин.
- И тряпку захвати, - кричу в спину уходящему ученику, - пол помоешь!

Часа через два появляется Андрей. Без шоколада. Он выглядит усталым.
- Садись, - уступаю я ему свой единственный предмет мебели, - я буду ходить вокруг тебя и волноваться.

Он присаживается. Я понимаю, что пульта у него нет, и вряд ли кто за него заступится, если я нападу, но мне очень не хочется этого делать. Завожу разговор, изредка поглядываю в угол на камеру. Все нормально, работает.
- И что ж ты, Андрейка, разве нам плохо с тобою работалось?

Он вздыхает.
- Отвечай! – требую я.
- Нет, не плохо, - послушно проговаривает он.
- Я тебя обижала? – вопрошаю, - Впрочем, нет. Сформулирую вопрос по-другому. Неужели я обижала тебя настолько, что ты решил меня сдать вот им?
- Так получилось, - бормочет Андрей и меланхолично разглядывает стену. Да нет там ничего интересного!
- Ты знаешь, зайчик мой, я эту фразу «так получилось» слышала миллион раз. Человек, он ведь сам делает выбор. А, Андрюш?
- Да! – отвечает он и почему-то улыбается.
- Ну и что ты лыбишься? – возмущаюсь я.
- Узнаю тебя.

Он встает, берет рукой меня за левое плечо.
- Что тебе нужно, не для нотаций же ты меня пригласила?
- Они мне кофе нормальный не дают, - бурчу, жалобно заглядывая ему в глаза, - и шоколада нет. Как я могу работать без шоколада?! А этот молокосос еще и хамит.
- Он не молокосос, Майя. Он лишь на пару лет младше тебя. Ланкович, между прочем, последняя надежда ПОПЧ. Неактуализированный гений. Коэффициент его силы превосходит твой на 11 единиц, восприимчивость ниже всего на 19.
- Ну, по восприимчивости мне равных нет, кроме медиков, конечно, - бормочу я, задумавшись, и тут же ужасаюсь – 11 единиц плюс. Это что же за вундеркинд такой! На 11 единиц! Встречала я людей сильнее меня, но не на 11 же единиц! Семь – максимум. Он не слишком восприимчив, но для мужчины это нормально – не расположена их психика к восприятию чужих эмоций. Блин, задача усложняется.
- А измерял кто? – спрашиваю я, встревожено вглядываясь в своего бывшего зама.   
- Есть тут одна, - криво ухмыляется он, - подружка твоя – Татьяна.
- Ах, сучка!

Татьяна Ратова действительно одно время была моей подругой, вернее, знакомой. Познакомились мы еще во время учебы в Высшей школе СИ. Потом встретились вновь в Академии психокооррекции. Каким ветром занесло ее в Академию – не знаю. Способности у нее были, но вот желания как-то их задействовать – никакого. В результате она прошла начальную стадию актуализации и покинула Академию. Благо, связи ее мамани позволяли сделать это почти безболезненно. Она выходила замуж, разводилась, маялась дурью. Незавершенная актуализация оставляет психику неустойчивой, но в случае с Татьяной актуализация, похоже, была не причем. Учебу она не завершила, а вот коэффициент определять умела. И аппарат у нее есть. Что-то сильно их ПОПЧ хорошо снабжается! Впрочем, спасибо, девочка, возьмем тебя на заметку. Хотя, сдать мне ее могли по двум причинам: либо я отсюда никогда не выйду, и информация мне, соответственно, не понадобится, либо она им надоела. Оч-чень интересно.
- Забавно, - говорю, - но дела не меняет. Пригласи ко мне сюда кого-нибудь из руководства. Посоветоваться я хочу, насчет методик актуализации. Но скажи сразу, чтобы без шоколада не появлялись. Загрызу.

Андрей удаляется. Минут через сорок некто в скафандре приносит коробку килограмм на пять кускового сахара и три плитки горького шоколада, а также банку растворимого кофе. Смотрю – «Суси». Фи! Какая гадость. Но все же лучше, чем овсово-соевый суррогат. Впрочем, если быть до конца честной, роскошь все это и безумная редкость. Нам самим выделяли для работы сахару определенное количество на сеанс, а шоколад я видела лишь по особо важным случаям. Сахар давно превратился в Империи в некий эквивалент денег. Все равно, что монеты в стакан бросаешь.

Но: любишь кататься, люби и саночки возить, или, вот еще, искусство требует жертв. С их стороны. Я довольна. Слышу знакомый зрелый голос со стороны зеркала. Босс выходит на связь.
- Вы хотели со мной поговорить?
- Да, спасибо за подарок, с Вас еще постель.
- Устроим, - обещает он, - что еще?
- Море, яхту и никаких Ланковичей под боком. Он противный.
- Хорошо, - улыбается голос, - но позднее.
- Уговорили. Передаю суть вопроса: есть две методики актуализации – классическая и ускоренная. Занятия по классической занимают около трех месяцев, иногда больше, они безвредны и безболезненны. Я прошла классику, как видите, здорова и полна сил. Ускоренная актуализация проводится в чрезвычайных ситуациях – это очень неприятная процедура, включает в качестве одной из стадий полный психологический дисбаланс, но результат практически тот же.
- Практически? – голос встревожен.
- Да тот же! – беспечно отвечаю я, - только показания коэффициентов могут меняться как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения. Никогда не знаешь, что произойдет. Сами выбирайте.

Здесь я ему приврала маленько. Дело в том, что прошедшие ускоренную актуализацию Мастера не способны брать учеников. Но ему об этом знать не обязательно. Пауза. Затягивается.
- Эй, где Вы там? – зову я.
- Каков диапазон изменения? – спрашивает взволнованный голов.
- До десяти единиц.
Товарищ молчит некоторое время, по всей видимости, производит расчеты, а потом заявляет:
- Я дам Вам ответ позже!
- Да, пожалуйста.

Я и забыла, что у них тут демократия. Ну что же, путь посовещаются. Только недолго. Вскоре мною получено добро на ускоренную актуализацию. Бедный, бедный Ланкович! Не берегут они тебя. Впрочем, я его еще пожалела. Я не предложила его работодателям экстренку. Мне кажется, они бы согласились. После экстренки, на проведение которой требуется полтора-два часа, получается Мастер с великолепными рабочими качествами, но вот хватает его ненадолго – от семи часов до пяти суток, в зависимости от показателей ученика, его пластичности, способностей Мастера-актуализатора, ну и ряда других факторов. Хотя, конечно, бывают и исключения… В акунской битве была задействована такая методика. Полтора десятка Мастеров остановили двести танков, но… Видела я потом этих Мастеров в клинике во время учебы. Живут в камерах, сопли по стенам размазывают. Совершенно безумные люди, а уж как фонят! Это – те, которые выжили.

Хоть удовольствия мне это и не доставляет, заявляю, что Ланкович должен 24 часа в сутки находиться вместе со мной. И пусть пульт в это время держит кто-то другой. Я полагаю, сигнал пройдет и сквозь зеркало.

Вскоре приводят недовольного, и, я даже сказала бы, испуганного Ланковича. Чтобы ему стало совсем уж хорошо, ору, чтобы принесли смирительную рубашку, потому что иначе он может себе или мне что-нибудь повредить. И это, кстати, почти правда. Он волнуется, я это чувствую, и мне приятно.
- Что ж, - говорю удовлетворенно, - попался, который брыкался, - подойди ближе, золотце, смотри в глаза.
- Там за зеркалом человек с пультом, - отвечает Ланкович встревожено.
- Знаю. Я не буду тебе вредить. Расслабься.   

Я дотрагиваюсь пальцами до его переносицы, убираю руку и спокойно  и осторожно вхожу в сознание. Тихо говорю:
- Мысленно возьми меня за руку и пошли. Будем чистить все ненужное.

Веду его по памяти, при этом он судорожно хватается за каждое малозначительное воспоминание, но я безжалостно стираю все лишнее. Оставшееся укладываю в жесткую структуру и показываю Ланковичу, как это должно выглядеть. Это писать легко, а на самом деле занимает несколько часов и отнимает уйму сил. Выходим. На Ланковича страшно смотреть – весь зеленый, под глазами круги, глаза мутные, и вообще, того и гляди свалится. Полагаю, я выгляжу не лучше. Насильно запихиваю в него плитку шоколада, сую в руки два куска сахара; жую шоколад и сама, а потом неожиданно даже для меня слабым голосом прошу в микрофон принести мне чайник с горячей водой и чашку. Не дожидаюсь воды и засыпаю прямо на полу. Просыпаюсь я уже на постели, правда, в той же камере.  В другом углу, лежа на матрасе, дрыхнет Ланкович. Андрей, сочувственно улыбаясь, подает мне чашку кофе. Пью и чувствую блаженство непередаваемое. Мне настолько хорошо сейчас, что я даже предлагаю чашку Андрею.
- Ты же знаешь, - говорит он, качая головой, - что я не люблю кофе.
- А зря! – заявляю я, - без кофе – не жизнь. Хороший ты мужик, Андрюха, пожалел бывшую начальницу.
- Лучше Дмитрию предложи, он, наверное, настоящего кофе в жизни не пробовал.

Кидаю взгляд в сторону Ланковича – он уже проснулся и внимательно глядит на меня темными блестящими глазами.
- Вот еще, - говорю, - ценный продукт на него переводить!

И демонстративно допиваю чашку до дна, улавливая со стороны Ланковича волны возмущения, жгучее желание попробовать, а потом – какую-то мелкую мстительность.