Царапина

               
- Ну, мать, чего у тебя там стряслось? Веди, показывай! – разбитная курносая девица в заляпанном краской и известкой комбинезоне, выросла на пороге темной прихожей. Кивком позвала напарника – здоровенного детину с ведром и кистями в руках.
Ирина Борисовна, смущенно улыбаясь, - неловко, людей от работы оторвала, – повела маляров из прихожей  в комнату.
- О-о! – те замерли в дверях – музей!
Действительно, было от чего остолбенеть: множество полок, полочек, сплошь уставленных статуэтками, гипсовыми головками, стены  в картинах и рисунках… А книг! И вот, беда: прямо над книжным шкафом, почти под потолком, из стены вывалился кусок штукатурки, растеклось по обоям желто-зеленое пятно. Прорвало трубу три дня назад. С аварией справились, теперь надо было стену в порядок приводить.
     Старый дом, в котором жила Ирина Борисовна, подновляли: над тротуаром висела люлька с малярами. Они  работали уже дня четыре. Ирина Борисовна из-за слабого сердца и больных ног не могла много ходить, боялась, и сидела, большей частью, дома, задыхаясь от нестерпимого «аромата» масляной краски, шпатлевки и пыли. Дни стояли жаркие и, чтобы совсем не задохнуться в квартире, приходилось открывать форточку. Тогда слышалось все, о чем говорили маляры.
     Двое, мужчина и женщина, красили, а третий – юный парнишка оставался внизу у ведер и бочек: то ведро наверх подаст, то еще чего, а чаще сидел, курил и оглядывал прохожих.
Появлялись маляры, обычно, рано: начинала визжать лебедка, скрипела люлька, слышались громкие голоса, смех и пение женщины. Пела она почему-то одну и туже фразу: «и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука», далее шло просто «ля-ля-ля», и снова – « …у меня на ладони…». С душой пела, но фальшивила нещадно.
     Ирина Борисовна, пожилая учительница музыки, от хрипловатого ее голоса и от одного того же куплета извелась уже через два дня, решила получше разглядеть певучую маляршу. Не для того, чтобы что-то сказать ей  - старушка была деликатна  - а просто из любопытства. Но разглядеть не удавалось, поскольку люлька висела этажом выше. Когда маляры спустились до второго этажа, Ирина Борисовна окликнула их через форточку, объяснила, что у нее «протекла труба и кусок отпал от потолка, и можно ли поправить...»

     Маляры стояли не двигаясь, лишь глазами – туда-сюда по стенам.
- Ну, бабка-а, да-а…» – произнес, наконец, мужчина, и, не спросясь разрешения, закурил, - Прямо Третьяковка у тебя! Да-а… - пустил клуб дыма в потолок.
- Во первых, она вам не бабка, а во вторых – не курите здесь. У Ирины Борисовны астма, и, если пришли работать – то начинайте»  – В  комнату быстро вошла худая маленькая женщина с черными с проседью волосами и живыми глазами. Приобняла старушку за плечи, что-то шепнула ей, и, грозно глянув на маляров, удалилась.
- Это кто, дочь?  - малярша обернулась к Ирине Борисовне.
- Маргарита? Соседка, но она мне, как дочь, - улыбнулась Ирина Борисовна, опускаясь в кресло, - моя Риточка…
 - Ах, соседка.. – мужчина  приблизился к протечке, вздохнул тяжело, - да-а, бабушка, дел здесь… - и смолк. Снова появилась Маргарита с сумкой через плечо.
- Пошла я, Ирина Борисовна… -  и так глянула на маляра, что тот не выдержал:
 - Чего смотришь, боисся  сопрем чего?
- Кто тебя знает, - буркнула Маргарита, уходя. Строгая, маленькая, как птичка.
- Что ты! Риточка! Как можно! Вы уж извините ее…, - Ирина Борисовна задохнулась, закашлялась, сунула по язык таблетку.
    Между тем, девица взяв на мастерок раствора, встала на табуретку, и в мгновенье ока замазала дыру – хлоп! хлоп! – и чисто. Ирина Борисовна опомниться не успела.
- Готово, - повернулась  ней малярша, высохнет, соседка вам заклеит, обои-то есть?
- Уже?! Спасибо вам большое… спасибо вам… сколько я должна? – засуетилась старушка, роясь в сумочке.
- Ну-ка,  хозяйка…чего у тебя есть-то? – мужчина разглядывал библиотеку, - дай почитать! – вытер руки о штаны, и, бесцеремонно взяв с полки книгу, принялся листать ее толстыми неуклюжими пальцами.
Между тем, отыскав в сумке кошелек, Ирина Борисовна достала из него единственную пятерку, протянула девице:
- Возьмите…
Та взяла и хмыкнула:
- Больше нигде не протекло?
- Нет, слава Богу… недавно только ремонт был и вот… надо же…
- Мать, так я  беру книгу-то, - малый повертел книгой в воздухе и сунул за пазуху, - почитаю и верну.  – Добавил он, словно точку ставил. Маляры медлили с уходом. Ирине Борисовне неловко стало:
- Да вы присядьте…
- А это кто рисовал? – спросила малярша.
- Сын, - улыбнулась старушка.
Мужчина погасил пальцам окурок, сунув  карман.
- И это - сын? - подойдя к шкафу, малярша указала пальцем на гипсовые статуэтки.
- И это…- Ирина Борисовна с усилием поднялась, приблизилась к столу и извлекла из ящика альбом в кожаном переплете, - сейчас… сейчас… я вам покажу, - надела очки, раскрыла альбом, - Вот, взгляните…вот он, Костя… это сразу после школы, перед самой войной…А вот ему всего годик… толстенький какой, правда? Хорошо, когда детишки толстенькие, - она тихонько засмеялась. Маляры переглянулись.
С фотографии на них глядел большеглазый карапуз в кружевной рубашечке, сидящий толстой попкой на коленях молодой миловидной женщины, в которой трудно было узнать Ирину Борисовну.
- Это… вы? – не удержалась женщина.
- Да, я, - ответила Ирина Борисовна, -  сейчас, верно, уж и не узнать… - она перевернула страницу, - А вот ему уже десять… тогда рисовать начал. Как его в студии хвалили! А вот он с одноклассниками… восьмой класс, кажется… - аккуратно поглаживая, переворачивала страницы старушка.
- А вот таким он на фронт…  наказал   рисунки хранить… Будто я их выбрасывать собралась! Вернусь, говорит,  погляжу на них, да порву…Зачем рвать? Наверное, считал, что все это несерьезно…Весь в отца. Тот только точные науки и признавал. Помешан был на математике.
- А где муж? – маляр  разминал новую папиросу, но закуривать не стал.
- Погиб. – Ирина Борисовна замолчала, закрыла альбом.
- А… сын?
- И сын.
На несколько мгновений воцарилась тишина, слышался только шум улицы да чириканье воробьев.
- Вот, несерьезно, а я на стены повесила, - Ирина Борисовна обвела глазами стены,   - Костя бы ругался, если б увидел…А мне Маргарита не велит снимать.  У нее еще больше картин висит…они с Костей рядом в школах учились, дружили. Все годы вместе из дому… - прикрыв глаза, старушка улыбалась.
- Хорошие картины. Талант, – маляр зычно кашлянул, поднял ведро, сгреб кисти.
- До свидания вам. Алла, пошли! – позвал свою напарницу, - Книгу-то занесу, как прочитаю… мы тут еще дня три будем…
Алла встала со стула, смахнула с него белое пятно от комбинезона и вышла вслед за мужчиной, обернувшись в дверях:
- Чего надо будет, – зовите.
- Спасибо вам, - засуетилась Ирина Борисовна, провожая маляров, - спасибо…

     Пройдя пролет лестницы, Алла засмеялась вдруг.
- Чего ржешь? – обернулся напарник,
- Хорошая бабка. Но, ох уж эта интеллигенция… тоже мне! Миллион, что ли, получает? Пенсия, поди, грошовая, а она за эту царапину пятерку дала. Ей-богу – будь десятка неразменная, так и десятку бы…  И не договорила, запнулась, оступилась, едва не упав. – Мужчина резко тормознул, обернулся, поставил ведро на ступеньку, поднес к ее курносому носу пропахший табаком кулак, прохрипел:
- А ну отдай деньги…
- Как бы не так! Не ты работал, а я! Все одно – пропьешь! – взвизгнула изумленная малярша, - И убери гирю-то свою! Не на ту напал! – она звонко шлепнула его по руке.
- Я к-кому сказал?! – круглое, веснушчатое лицо его почти вплотную приблизилось к ее лицу. Алла испугалась. «На, подавись! – сунула руку в карман, среди разного хлама, мятых рублей, отыскала пятерку. – Сам книгу-то спер! Читатель, вишь, какой выискался! – не договорила, опомниться не успела, как очутилась у двери, откуда только что вышла. Крепкая рука держала ее за ворот.
- Ей вернешь деньги, гадина,  и извинишься. Нашла, с кого брать!
- Пусти, скот! Пусти… святой какой выискался! – шипела курносая, пытаясь вырваться.
Мужчина позвонил. Постучал, громко, нетерпеливо
- Кто там? Иду, иду… - послышалось из глубины квартиры, зашаркали тапки,  - Иду, иду…сейчас…  Ирина Борисовна долго возилась с цепочкой, замком, открыла наконец. Увидав маляров, обрадовалась:
- Как хорошо, что вернулись… а я уж искать хотела вас…Вот, девушка забыла деньги взять… - она протянула пять рублей, - Вы ушли, гляжу – на стуле лежат.
Мужчина несколько секунд оторопело пялился на старушку, протягивающую деньги, разжал руку, державшую Аллу за ворот и молча, не оглядываясь, тяжело спустился по лестнице. Хлопнула за ним дверь в подъезде, стало тихо.
Алла осторожно отвела руку Ирины Борисовны.
- Деньги, мать, себе оставь, - помедлила мгновенье, улыбнувшись, совершенно по-детски вдруг попросила:
- Разрешите еще хоть разок зайти, картины поглядеть? Мы тут еще будет несколько дней… А книжку он принесет, вы не волнуйтесь, он прочитает и принесет…
- Ну конечно, конечно, - заговорила Ирина Борисовна, и хотела добавить, чтобы даже непременно заходили, что она чаем с вареньем напоит, что у нее книги есть любопытные, что на антресолях много папок с рисунками Кости – можно будет достать и посмотреть…
Но малярша уже, наверное, на улицу выскочила, хлопнула дверь внизу. Покачав головой, Ирина Борисовна в задумчивости прошла в свою комнату, где пахло краской, шпатлевкой. Опустилась на диван, глазами обвела стены, задержала взгляд на небольшой картине: аккуратный, четырехэтажный желто-белый дом словно плыл по бурному морю ярко-зеленой листвы. «Родной дом» – Костя за неделю до начала войны написал. Повесил на стену: «Наш дом, мама. Обещались капремонт сделать в это лето. Таким он и станет – наш дом. Каждым окном, как сетями, будет солнце ловить…»
- Сын, а деревьев, откуда столько?
- Посадим. Сдам последние экзамены и возьмусь. Ребята помогут…
- А где сажать-то? У нас асфальт кругом.
- А мы найдем. Для этого у земли места много!
«Наш дом, мама» - старушка вздохнула, тяжело поднялась и подошла к окну, за которым снова скрипела люлька, визжала лебедка, гремели ведра, слышалась грубоватая перебранка и привычный, невозмутимый женский голос: «И лежит у меня на ладони… незнакомая ваша… рука…»