Смотрящий

Как много мыслей в голове.

Ленивое спокойствие овевает меня мертвой хваткой.

Мне хорошо.

И эта музыка, что льется в открытое окно с улиц готовящегося ко сну города.

Эта музыка прекрасна.

Она состоит из людских негромких разговоров, шума машин и ветра, начинающейся грозы.

Кажется, все замерло перед первым раскатом грома. Весь город, с его узкими, серыми улочками, каменными кособокими домами перешел на шепот и замер в ожидании.

Душевное спокойствие. И тот парень средних лет. Его окна всегда на распашку, даже в его отсутствие. Да, он беден и одинок, но похоже счастлив.
И пусть его брюки вытерлись и вытянулись на коленках, а рубашка некогда белого цвета приобрела оттенок желтизны, пусть он каждый вечер готовит себе двойную порцию дешевых макарон, которые махом исчезают в его голодном желудке, пусть он за неимением телевизора читает газету перед сном сидя как всегда у распахнутого окна.

Окно. Оно словно олицетворяет его самого. Он прост как трусы по рубль сорок, но его душа на распашку круглые сутки, как и это окно в его единственной комнате.
Возможно, ставни давно отсырели и разбухли, краска на них облупилась, но это все еще окно.

Я наблюдаю за ним каждый вечер. Думаю о том, как мне будет тяжело, если однажды не увижу его, сидящего, как и прежде у этого самого окна с газетой в руках.
По огрубевшим рукам, по одежде и поведению можно понять, что работа у него отнюдь не умственного характера. Он раб, как и все мы. Заложник социального положения. За долгие годы каторжного труда мышцы его разрослись, но лицо осунулось, глаза потухли. Беспросветная будущность – вот, что ждет его дальше. Ничто так не угнетает дух, как бедность. И он это знает. Ведь знает же.
Его монотонные движения говорят сами за себя – все его тело ноет от усталости, но он не спешит пристроить голову на подушку. Отложив газету, он принимается тщательно всматриваться в темное небо. Жизнь других людей его отчего-то не интересует, а вот жизнь маленьких звездочек, которые облипили луну со всех сторон, его заботит больше. Иной раз я ловлю себя на мысли, что хочу встретиться с ним глазами. Возможно поэтому я каждый вечер, выключив лампу, усаживаюсь у своего окна и внимательно изучаю его. Сначала я прятался за занавеской, но позже, поняв, что совсем не интересую его, оставил это унизительное поведение.
Теперь я изучаю его открыто. Не таясь.
Он приходит ровно в восемь. А просыпается... Бог знает во сколько он просыпается!

Пока солнце все еще освещало улицы, его комнату было хорошо видно: она была квадратной и ужасно мизерной. В ней было все: столовая, спальня, кухня. Стены ее выкрашены ужасной желтой краской. Из мебели только большой обеденный стол из темного дуба, который занимал практически все пространство, жестяной стул и кровать. В его вечно распахнутое окно я мог отчетливо разглядеть входную дверь. Она как раз располагалась напротив.
У правой стены стояла старомодная, кованая кровать, на ней громоздилась несвежего вида перина. То, на чем он готовил свой ужин, было скрыто в левом углу комнаты.
В такой тесноте он, высокий и статный, легко лавировал между столом и кроватью.

Мне кажется, что мы с ним виделись в прошлой жизни.

Я бы очень хотел сказать, что наши судьбы переплелись в одну. Хотел бы назвать его своим другом. Думаю, он не был бы против.
Но какое я имею право врываться в его жизнь вот так, сбивать его с толку своим невнятным лепетом, пугать предложениями.


Ровно в десять вечера его свеча совсем догорела. Догорела раньше времени. Он с грустью подумал о том, что теперь ему снова придется разориться на новую. Опершись на подоконник, он внимал уже кричащему раскатами грома небу. Он дышал ровно, его грудь вздымалась и опускалась спокойно, в такт тикающим часам на моем секретере.

В половине одиннадцатого его окно опустело, и комната ослепла от темноты.
До завтрашнего вечера.

Страшные молнии метались по небу над спящим маленьким городом. Узкие улочки пустовали, и лишь начинающийся дождь стучал по кривым мостовым, по крышам серых домов.
Мне не спалось.
Добравшись до своей постели, мои мысли все еще блуждали по мокрым и темным улицам города. Но не выходили дальше седьмого квартала – в тех местах нет ничего хорошего.
Вот они обогнули кирпичный дом, с голубой дверью, прошли мимо лесного парка, с минуту полюбовались на пруд, который был осажден тысячами ударов дождя, постояли у раскидистого дерева и двинулись в обратный путь, смотря под ноги и скорчившись от мокрого холода.

Гроза не унималась, поднялся сильный ветер. Распахнутые ставни парня средних лет из дома напротив стучали, стучали, стучали…
Кажется, одно стекло не выдержало такой пытки и, встретившись в очередной раз со стеной дома, полетело вниз крошечными осколками.

Острые капли дождя жадно стучали теперь в мое окно. Я не люблю не званных гостей.
Свернувшись под тонким одеялом, я стал пережидать грозу.
Минут через двадцать все стихло.

Спокойной ночи.