Му-му

Идея и оригинальное название: И. С. Тургенев
Автор текста: П. К. Сапожников
                МУ-МУ

Пасха в тот год выдалась ранней и холодной. То сверкало яркое солнышко, как вестовой далёкого ещё лета, то выпадал снег, напоминая об уходящей старушке зиме. Впрочем, апрель в наших краях редко выдаётся тёплым. Но почки на деревьях неумолимо набухали, кое-где, на пригреве, разваливаясь на молоденькие, салатового цвета листочки. Мышки на вербе стали пушистыми, приятными на ощупь комочками.
Несколько старушек, завсегдатаи двора одной из московских новостроек, с охапками вербы, освящённой батюшкой местной церквушки, возвращались домой. Проходя мимо неподвижно сидящего на лавке огромного мрачного человека, они, улыбаясь, дружно закивали ему: «Здравствуй, Герасим Авдеич, с праздничком тебя, милый, вербное сегодня!». Человек, сидевший зажмурившись, и подставив лицо лучам весеннего тёплого солнца, открыл глаза и молча кивнул в ответ.
Герасим Авдеевич, бывший капитан внутренних войск, контуженный где-то в Чечне, вследствие чего был нем, переживший плен, лишившийся указательного и среднего пальцев на правой руке, три года назад демобилизовался, после выписки из госпиталя в Подольске, и коренным образом изменил свою жизнь. Сменив военный мундир на гражданские одежды, он, используя богатый опыт командования людьми, сколотил небольшую бригаду из узбеков – гастарбайтеров и устроился с этой бригадой в товарищество собственников жилья в Москве, стал старшим дворником. Жильцы товарищества уважали Герасима Авдеевича за доброту и покладистость. Несмотря на немоту, бригадой он управлял умело – двор и подъезды, буквально, блестели, узбеки день и ночь что-то чинили, чистили, мыли, красили. А уж после того как Герасим в одиночку разогнал пятерых пьяных амбалов, пол ночи оравших во дворе, и избивших узбека Мишу, тихого и скромного человека, не способного и мухи обидеть, слава его переросла в народную любовь.
Герасим взглядом проводил старушек, ещё раз взглянул на солнце, тяжело поднялся со скамьи, и вразвалку направился к подъезду, возле которого суетливо работали его узбеки.
- Гера, куда мусор свозить?  - спросил Миша. Герасим остановился, задумался на секунду, и кивком головы указал, куда тому толкать тележку с какими-то поломанными досками, кусками арматуры, осколками стёкол.
– М-м-м-у, му! - Увы, это были единственные звуки, которые мог издавать отставной капитан.
- Эй, Гера, Гера! - послышался крик от первого подъезда. Немой взглянул в ту сторону. Кричал Евгений Арташисович, председатель ТСЖ, низкорослый, полный, лысоватый человечек, на кривых коротких ножках. По двору Евгений Арташисович передвигался всегда быстро, суетливо, как будто всё время спешил, и никогда не успевал куда-то.
- Гера, иди сюда.
- М-му. – подойдя к председателю, кивнул Герасим.
- Привет, привет, Гер. – , и они обменялись рукопожатием. – Гера, такое дело, через неделю субботник общегородской, давай-ка, посмотрим у тебя там, в каптёрке, чего поправить, чего докупить -  грабли, лопаты, тачки. Идём?
И не дожидаясь ответа, развернулся на пятках и засеменил в сторону четвёртого подъезда. Там Герасим жил со своей бригадой: на первом этаже товарищество выделило им трёхкомнатную квартиру, в двух комнатах селились узбеки, а третью занимал сам отставной капитан. Рядом с квартирой, под лестницей, был устроен маленький дворницкий склад. Всю дорогу председатель говорил, быстро и путано, и складывалось

   ощущение, что наличие слушателя не обязательно.
 -Моя-то, Варвара Степановна, вот учудила, а! Заказала в том магазине на диване, ну по телевизору крутят постоянно, серёжки какие-то, браслет циркониевый и ещё чего-то. Так они уже три дня названивают, откладывают доставку – то курьера нет, то ещё чего-то, а Варвара-то женщина нервная, вся извелась, переживает! А как она переживать умеет, знаешь? Тут меня в префектуру вызывали, так она …
   Герасим тяжело ступал рядом с Евгением Арташисовичем, криво ухмыляясь и кивая головой, но было заметно, что погружён он в, какие-то, свои, недоступные никому, мысли. На подходе к каптёрке Герасим обогнал председателя и стал первым спускаться в темноту под лестницей, звеня ключами. Какое-то неуловимое движение внизу, у самой двери, заставило его остановиться. – Чего там!, -послышался из-за спины испуганный голос Евгения Арташисовича. Герасим вскинул вверх правую руку с раскрытой ладонью без двух пальцев, как бы давая понять, что за ним идти не следует, и один спустился вниз. Маленькая чёрная собачка испугано жалась к стенке, подняв взгляд полный ужаса на гигантскую фигуру Герасима. Когда он протянул к ней руки, она жалобно заскулила. Подняв, он внимательно поглядел на пёсика, и, повернувшись к председателю, улыбнувшись, произнёс: «Му-му!». – Фу ты, нечисть, - выдохнул тот, - я уж подумал – крыса, страсть боюсь их! Собачка, меж тем, поняв, что человек, державший её на руках, не имеет к ней враждебных намерений, потянулась к его щеке, ткнулась холодным мокрым носом, и лизнула трёхдневную щетину Герасима. Улыбка капитана стала ещё шире, и он, подняв щенка на вытянутые руки вверх, едва не задев низкий потолок, издал звук, напоминавший радостный смешок.
С тех пор собачка стала жить в комнате Герасима, развеяв его одиночество. Везде сопровождала она этого могучего человека, следуя за ним, как привязанная. Одного взгляда хозяина хватало ей, чтобы понять его настроение, и те слова, которые, увы, не мог произнести капитан.
Прошла весна, наступило лето. Работы по двору заметно поубавилось. Это зимой вставать дворнику надо часов в 5 утра, и до того, как люди пойдут на работу, успеть очистить дорожки от снега, посыпать двор реагентом, расчистить выезд со стоянки, а уж если ночью был хороший снегопад, то ни то, что в 5, а и в 4 подниматься приходится! Летом всё попроще. Семьи разъезжаются в отпуска, нет детворы, разрисовывающей стены подъездов, лифты, день и ночь гоняющей на своих велосипедах, скейтах, роликах. Всё полегче.
Накануне Евгений Арташисович уехал на пару недель в Ростов, на похороны безвременно скончавшегося дяди. Всё своё беспокойное хозяйство он, естественно, оставил на супругу, Варвару Степановну. Женщина она была, хоть и горячечная, вспыльчивая, нервная, но отходчивая. Шумела и ругалась громко и смачно, но долго злиться не умела, прощая обидчику всё.
В тот день Герасим первый раз в жизни проспал. Он, в прошлом, боевой офицер, привыкший вставать ещё затемно и встречать первые лучи солнца за работой, проспал. Видимо, давал о себе знать возраст. Разбудил его Миша: «Гера, вставай, вставай, хозяйка пришла, ругается!» Герасим вскочил и, едва не наступив на собаку, принялся одеваться, по-военному, споро. Му-му металась по комнате и звонко тявкала. Выскочив в коридор, первое, что он услышал, были визгливые крики Варвары Степановны, - Я его ищу, а он спит! Где он, а?! – Му-му!, - почти прокричал капитан. Собачка пулей летала по квартире, зашедшись истошным лаем. – Ты, паразит, чего валяешься, тебе за это деньги платят?! В восьмом подъезде стояк прорвало, аварийка приехала, а ты что? Ну-ка, бегом туда!, - и она, размахнувшись, не сильно, приложила кулаком по лбу Герасиму. Это была её ошибка. Из-за спины хозяина выскочила Му-му и молниеносным, почти незаметным движением, прикусила зубами голень Варвары Степановны. Та на мгновение замолчала, ошалело взглянула вниз и завизжала. А собачка,



сделав своё дело, юркнула за могучую спину хозяина. – Ах, ты, сучка, - и Варвара Степановна бросилась за ней, попытавшись отпихнуть капитана в сторону, - Я убью тебя, шавка! Герасим схватил хозяйку за руку, удерживая возле себя. – И ты туда же?! Инвалид хренов, да я тебя сгною с твоей собакой, падаль! Кожа на ноге женщины посинела, в местах укуса выступили капельки крови. Герасим, сдерживая напор хозяйки, почти зафутболил Му-му в комнату ногой, и загородил вход туда своим телом. Варвара Степановна ещё раз ударилась в могучую грудь капитана и, поняв тщетность своего натиска, отступила. – Ах, так? Ну, я тебе устрою сладкую жизнь., - произнесла она еле слышно, и хромая на укушенную ногу, громко хлопнув дверью, вышла из квартиры. Узбеки, во главе с Мишей, молча стояли в коридоре, а Герасим всё также загораживал проход в комнату.
 Вечером в жилище дворников стояла тишина. Герасим лежал на топчане в своей комнате, заложив руки за голову, и глядел в потолок. Му-му клубком свернулась под кроватью, изредка поднимая голову и настораживая уши. Дверь в комнату медленно отворилась – на пороге стояла Варвара Степановна. Её укушенная левая нога отекла и была забинтована. – Вот, что, служивый, слушай меня внимательно, - сказала она, пройдя внутрь жилища Герасима и сев на табуретку. Собака под кроватью угрожающе зарычала. – Молчи, сучка, - зло и тихо произнесла Варвара Степановна. – Если завтра, - повернувшись к Герасиму, продолжила она, - свою поганку не порешишь, пойду в милицию и сдам узбеков твоих без зазрения совести. Я ж знаю, что половина без регистрации. Капитан сел на кровати. – М-м-м, - произнёс он, медленно качая головой. – Всё, разговор окончен! И хозяйка встала. Собака под кроватью тявкнула. Уже в дверях Варвара Степановна обернулась и добавила, - Поверь, я сделаю это. И хлопнула дверью. Герасим сидел на кровати, раскачиваясь, и также качая головой. Его взгляд блуждал по стенам комнаты: старые обои, кое-где отошедшие от стены, в тёмном углу стремянка, на которой уже несколько лет висел, покрываясь пылью, парадный камуфляж, с двумя орденами и несколькими медалями, на гвозде, вбитом в стену у двери, вещмешок и краповый берет, над маленьким шатким столом у окна календарь с видом на Крымский мост и Парк Культуры. Он опустил руку к Му-му и та принялась лизать ладонь, доверчиво глядя в глаза человеку.
Утро летом приходит рано. В 4 уже светает. Поливальные машины окатывают радугой ледяных фонтанов мостовые, пыльную траву, смывая остатки духоты асфальтовой ночи, придавая всему запах влаги. Просыпаются ветерки, блуждают, хулиганят в переулках, скользя в подворотни, порхая над гладью реки. Небо розовеет, светлеет, звёздочки, сверкавшие холодными бриллиантами всю короткую ночь, медленно растворяются, как кристаллики рафинада в утренней чашке чая.
Герасим стоял у перил Крымского моста, держа на руках Му-му. Одет он был в тот самый камуфляж, в котором когда-то вышел за ворота госпиталя, позвякивая начищенными до зеркального блеска наградами. Собака сидела смирно, пристально глядя в глаза хозяину. Герасим поправил на её шее верёвку, к другому концу которой был привязан белый силикатный кирпич. Му-му, ощущая, что творится что-то недоступное её пониманию, нервничала – поскуливала, но, доверяя человеку, только крепче прижималась к груди капитана. А он прятал глаза от любимицы, то принимался гладить её, нежно прижимая к выбритым щекам, то оттирал огромным калечным кулачищем непонятно откуда скатившуюся, дорогого стоящую, мужскую слезу, скрепя зубами и играя желваками. – Му-му…, - и та преданно завиляла хвостом. Откуда-то, из-за Парка Горького, брызнули стрелы лучей восходящего солнца. Герасим поднял собаку над перилами, и та, поняв, что происходит что-то ужасное, стала извиваться и обречённо




взвыла. – Эй, товарищ капитан, чем это вы тут занимаетесь? – за спиной Герасима, широко расставив ноги и склонив голову к левому плечу, стоял молоденький сержант милиции. Герасим разжал ладони. Раздался визг Му-му и, через бесконечность секунды, всплеск вод утренней Москва-реки. У милиционера округлились глаза, он подскочил к перилам и, перегнувшись через них, взглянул туда, вниз, на расходящиеся концентрические круги и пузыри, поднимающиеся из глубин и указывающие место упокоения собаки. Герасим повернулся спиной к Парку Горького, к восходящему солнцу, и зашагал в сторону метро «Парк Культуры». – Эй, гражданин, остановитесь!, - сержант шёл следом за ним, - Что всё это значит? Капитан остановился и , глядя куда-то себе под ноги, тихо произнёс: «Му-му…, Му-му…». А потом поправил вещмешок, взглянул прямо в глаза изумлённому сержанту, вытер нечаянно накатившуюся слезу и зашагал быстрее.
-А, Му-му!,- тихо произнёс сержант, - Тогда всё понятно! И, подавив незваную улыбку, взял под козырёк.