Беседа с Софьей Шмулевной о всяком...

БЕСЕДА С СОФЬЕЙ ШМУЛЕВНОЙ КОБЫЛЯНСКОЙ
ОБ ИСКУССТВЕ В СЕБЕ, О СЕБЕ В ИСКУССТВЕ,
И О ЧЕСТНОСТИ В СЕБЕ И В ИСКУССТВЕ

Обсуждали мы как-то с Софьей Шмулевной Кобылянской одно её весьма нескучное произведение, и слово за слово перешли к проблемам психологии творчества. И Софья — девушка пытливого ума — между прочим спросила:

«С одной стороны, я понимаю, что существует множество искусных способов завуалированных изображений, действий и мыслей героев с помощью СЛОВА, с другой стороны - "нечистоты" полезно иногда обрисовать более четко и ясно, а не пытаться заштриховать их беспечной романтикой.

Я умею. Умею делать и то и другое. Но не пользуюсь этим ПРИНЦИПИАЛЬНО. Потому что не терплю неискренности. А всё из-за того, что никак не могу определиться со стилем. Мне непонятно - когда и в какой момент я должна переходить от зашоренности к более грубому и реалистичному? И возможно ли совмещение и того и другого, как в этом произведении? Я пытаюсь вложить в это особенность своего "психе", одновременно затронуть стороны как земной, так и духовной жизни (и то и другое - важно для меня, второе - даже в большей степени, и чем важнее оно становится, тем пошлее и тяжелее всё становится вокруг меня). Это перерастает в такой нелепый контраст, который Вам так неприятен (от себя замечу: он не был мне неприятен, он показался мне излишним, но об этом ниже — Н.П.). И при этом сохранить своё нейтральное отношение к героям. Ведь невозможно описывать только то, что нам нравится, а примешивать сахарку - вообще что-то сродни маленькой подлости?»

 И я ответил:

Давайте начнём сразу с главного — он «настоящем» и «ненастоящем», о правде и лжи. Тем паче, что для меня этот вопрос тоже актуален. Итак.

Вот Вы, Софья, наверное думаете, что я умный, раз имеете такой интерес к моим рецензиям? Что ж, не стану щеголять ложной скромностью: я действительно умный. Возьмите хотя бы любую мою литературную работу и увидите, что это сделал умный человек. Да и то, что я успел Вам понаписать в рецензиях и замечаниях — тоже довольно неглупо, всё по существу, с убедительной, ёмкой аргументацией. Браво мне, аплодисменты!
Но.
Я такой умный СЕЙЧАС. Или когда я веду занятия в студии, или когда меня посещает вдохновение на репетиции (либо в процессе писанины), или когда я очень хочу что-то сделать в окружающей жизни — настолько очень, что сам себя не замечаю, сам себе не мешаю (главнейшее условие успеха!).

А бывают (увы, гораздо чаще, чем хотелось бы) и другие ситуации, когда я дурак дураком, когда вышибает фазу в обоих полушариях, и не то что логического и  образного мышления — элементарного соображения нет о том, что следует делать, что говорить. Когда напрочь отлетает и чувство юмора, и художественное воображение, и здравый смысл. Когда ляпаешь кромешную глупость, за которую потом всю оставшуюся жизнь краснеешь, когда творишь такое, притом из лучших побуждений, что поговорка «Услужливый дурак опаснее врага» оправдывается на 500%. И если судить по тем ситуациям — тупица я безнадёжный, полный отстой и неадекват.

Где правда?

Вот сижу я в данный момент за компом, философствую, а подленький такой червячок (да это я сам и есть, неча на червячков бочку катить) шепчет: «Ну что ты тут перед юной девой мудреца включаешь? Она, может, и поверит, что ты такой и есть, но я-то знаю, что ты — не этот «умный, красивый, в меру упитанный мужчина в полном расцвете лет» ©, а тот болезненно самолюбивый, тормозной и зацикленный на себе рохля, которого так глубоко цепляет чужое мелкое хамство, но который же за счёт собственного мелкого хамства самоутверждается…» И увы, не могу я с собой-червячком не согласиться, ибо нередко бываю именно таким, когда от уязвлённого самолюбия теряю здравую самоиронию и адекватную оценку ситуации…

Так какой всё-таки я? И главное: ведя здесь и теперь с Вами такие задушевные, такие мудрые беседы о тонкостях человеческой души — какое я имею право? Не пудрю ли я Вам мозги? И не «честнее» ли (именно в кавычках), признав «правоту» червячка, вести себя соответственно: пописывать пасквилёчки, мелко пакостить в рецензиях и вообще ходить обиженным на весь мир, по-тихому деградируя? Ведь я «такой» и есть? Ведь это «правда»?..

Но опять же, если только это «правда» — то куда прикажете девать, например, тот факт, что ко мне в студию с упорством (достойным лучшего применения? :о)) ходят молодые люди, чего-то от меня там хотят, и даже когда занятия окончены и я говорю всем «брысь!», некоторые увязываются со мной «за компанию» до остановки, а наиболее наглые лезут со мной в один автобус, и хотя в этот момент у меня выжатого одна мечта: воткнуть в уши плэйер и уставиться рассеянным взглядом в окно — мне приходится слушать их вопросы (не только о театральном искусстве) и как-то на них отвечать. Ну, и каким боком мы приклеим это к тому образу мелочного обидчивого пердунишки?..

Ничего, что я всё о себе, да о себе? Чес-слово, я не только для того, чтобы пописоваться. Просто разбираю общие проблемы на наиболее доступном материале :о)

Ну так вот. Я (как и все люди, ничего особенного во мне нет) разным бываю. Щедрым и жадным, тонким и грубым, великодушным и мстительным, остроумным и тупым, смелым и трусливым, чистым и грязным, возвышенным и пошлым. Но это всё лишь внешние мои проявления (см. нашу беседу под «Гуру»). Кто-то хорошо сказал: нет смысла говорить о том, добрый тот человек, или злой — есть смысл говорить о том, каким он чаще бывает, добрым или злым…

Так где всё-таки правда? А правда — это я В ЦЕЛОМ, это все мои качества вместе взятые, НО И ЕЩЁ СВЕРХ ТОГО НЕЧТО БОЛЬШЕЕ.

Замечательно писал об этом Михаил Чехов, великий русский актёр и театральный педагог (племянник Антона Павловича Чехова):

«Жизнь в контрастах и противоположностях, в стремлении примирить эти противоположности внутри… — всё это создало во мне некоторое особое ощущение по отношению к окружающей жизни и к людям. Я воспринимал доброе и злое, больное и здоровое, великое и малое как некие ЕДИНСТВА (выделено автором). Я не требовал от доброго человека только хороших поступков и не удивлялся злой мимике на красивом лице, не ждал примитивной правды во что бы то ни стало от человека, словам которого привык верить, и как-то понимал его, если он лгал. Наоборот, меня раздражала прямолинейная «правдивость», «искренность до конца», беспредельная «поэтическая грусть» или «презрение к жизни без малейшего просвета». Я не верил ПРЯМЫМ  И  ПРОСТЫМ психологиям (выделено М.Ч.), чувствуя за ними самодовольный лик эгоизма. Обидное чувство возникало во мне, когда я видел такого эгоиста, носящего маску прямолинейного «оптимиста», «пессимиста», «романтика», «мудреца», «простодушного» человека и пр., я видел, что это одни и те же формы одного и того же сентиментального эгоизма, который надевает маску в надежде обмануть или обворожить недалёких людей. И те, кто верили им и находили радость в общении с «масками» — были мне так же неприятны, как и сами «маски». Ни те, ни другие не знали, что такое чувство ЧЕЛОВЕЧНОСТИ (выд. М.Ч.). Они не знали, что быть человечными — это значит уметь примирять противоположности…
Правда, когда мне теперь приходится встречать такую «маску», я понимаю, что она есть не более как временное состояние развивающегося сознания человека…»

Уж кто-кто, а Михаил Александрович в силу своей профессии прекрасно разбирался в искренности и в притворстве.

Ну вот, теперь после столь пространной преамбулы (чуть было не написал «артподготовки» :о)) можно ответить непосредственно на Ваши вопросы.

Когда Вы пишете о том, что ещё не вполне определились со своим стилем и спрашиваете, когда и в какой момент должны переходить от одного способа описания к другому, Вы мне очень напоминаете (надеюсь, такое сравнение Вас не обидит) моих студентов-театралов, вопрошающих: а должен ли я вот в этом эпизоде закричать или сделать вот такой жест, или решить это как-то иначе?.. И я всегда отвечаю: если кричится — кричи, если рождается именно такой жест — делай. Только, умоляю, НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЙ СПЕЦИАЛЬНО. В одном и том же эпизоде один и тот же жест или интонация раз может стать ярким, точным и ёмким штрихом, а другой раз — бледным, надуманным и поверхностным, если ты не дашь ему заново РОДИТЬСЯ, а сделаешь только «в порядке трудовой дисциплины» или потому, что когда-то оно уже «выстрелило».

А если не родится? Тогда родится что-нибудь другое, не менее яркое и точное, только не насилуй себя собственными наработками и достижениями, отпусти себя и — главное — ИДИ ПО СМЫСЛУ того, что ты хочешь выразить. Потому что не приёмы рождают смысл, а смысл сам отбирает для своего выражения необходимые приёмы.

Теперь о нас, писателях :о)

Мы все знаем, что «В начале было Слово». Но не всегда помним, что в греческом оригинале Евангелия от Иоанна слово «Слово» обозначено как «Логос». А Логос — это гораздо более ёмкое понятие, нежели просто лексическая единица. «Слово» — вообще вторичное значение понятия «Логос». А в первичном значении Логос — это МЫСЛЬ, СМЫСЛ! А теперь (прости, Господи, меня еретика) перечтём эти строки: «В начале был Смысл, и Смысл был у Бога, и Смысл был Бог. Он (Смысл!) был в начале у Бога. Всё через Него (Смысл!) начало быть, и без Него (Смысла!) ничто не начало быть…»

Беда наша (да, и моя тоже :о)) в том, что мы порой слишком озабочены СЛОВАМИ (стилем, приёмами и пр.), а ведь если подумать — что такое состояние вдохновения, когда мы сломя голову мчимся за клавиатуру (или хватаем блокнот как сердечник — валидол), и строчим, не особо задумываясь о словах и выражениях, но как раз в этом случае оказываются ИМЕННО ТЕ СЛОВА, ЧТО НАДО, и их ровно столько, сколько надо, и расставлены они именно в том порядке, который нужен? А то это состояние, когда нам удалось увидеть, почувствовать, уловить какой-то СМЫСЛ, и мы стремимся этот смысл выразить ВСЕМИ ДОСТУПНЫМИ НАМ СРЕДСТВАМИ. Да, мы можем быть более или менее мастеровитыми (в плане борзописания), иметь больший или меньший словарный запас, более или менее развитый вкус, больший или меньший объём знаний и др. — но всё, что есть при нас, всё работает на выражение смысла! И нет смысла (pardon за каламбур) пыжиться, пытаясь как-то «по-особенному» передать этот смысл — лучше, чем это можешь ты в данный момент, всё равно не сделаешь, а вот испортить — можно (что и случается, когда мы вдруг захотим как-то «приукрасить» своё творение, начинаем как-то «стараться» и т.п.)

Теперь, суммируя всё вышесказанное о себе, о Михаиле Чехове, о вопросах творчества — лично о Вас, дорогая Софья Шмулевна.

Вы НЕ ОБЯЗАНЫ быть «сахарной», «изяЧной», «романтичной» и т.п. Но Вы же и НЕ ОБЯЗАНЫ быть «грубой», «реалистичной до натурализма», «эпатажной», «распущенной» и пр. ВЫ ВООБЩЕ НИКОМУ НИЧЕМ НЕ ОБЯЗАНЫ. Моё критическое замечание по поводу известного нам эпизода в начале рассказа «Пианино» относилось не к данному эпизоду как таковому — что-де он такой-сякой, — а к тому, насколько он вообще уместен в том рассказе, насколько уточняет, очерчивает, помогает выразить СМЫСЛ, ИДЕЮ Вашего (повторюсь без лести — отнюдь не пустого, а очень даже проблемного, интересного рассказа). И мне показалось, что сей ядрёный эпизод не только не прибавляет ничего к тому смыслу, который Вы выразили в рассказе (я и так прекрасно понял, о чём речь), а наоборот — отвлекает (см. то, что я написал в рецензии по поводу сильнодействующих средств выражения), и вообще мне подумалось, что тот эпизод у Вас возник как раз из желания как-то нарочно позиционировать «свой стиль», заявить себя как автора «резкого», «откровенного до неприличия» и т.п.

Впрочем, это ИМХО. Я мог и ошибиться. Судите по себе. Скажу только в заключение, что у художника есть только один стиль — он сам.

Вот прям так и ответил…