наброски под Unheilig

Ассоциативности, возможно, потом они превратятся в рассказ) (За музыку для ассоциаций спасибо моим любимым немцам)

1
Пыль - это время, я хочу жить в мире, в котором нет пыли. В мире, где чувства горят также ясно и ярко, как в момент, когда они появились. В мире, где не приходится притворяться и лгать, в котором все по-честному. В мире, где каждая вещь имеет собственное лицо и не стыдится его показать. Прекрасное прекрасно. Ужасное – ужасно, и этим прекрасно тоже.
В мире, где мне ничего не принадлежит и не нужно, потому оно всегда рядом.
И все же единственное, чего я всегда хотел - быть с тобой... Конечно. У меня никогда не будет тебя.

2
Луч света разваливает душу пополам, как мясник - тушу заточенным ножом, кровь, брызги во все стороны. Неизбежность пряма и ясна, она не оставляет вариантов.
И это тоже вопрос времени. Обратный процесс невозможен.

3
Чужие гостиные просторны, но я не зову никого к себе. Наверное, я плохой хозяин.
Войди в мой угол, где я всегда один, с самого начала времен. Тонкий мост давно разрушен, а я ещё надеюсь, что когда-то дверь распахнется и залу с высоким потолком затопит волна свежего воздуха. Кто-то откроет замок снаружи.
Время идет, а ЗДЕСЬ ничего не меняется.

4
Передо мной на подносе стоит большая тарелка. Сахар блестит на свету, сахарная пудра тает, отчего тесто кажется промасленным. Это так просто - взять с подноса бисквит или кремовое пирожное, погрузить в него зубы. Но это будет значить потерю невинности - для меня, моего языка... и смерть для пирожного. Обкусанное пирожное никому не нужно, разве тем, кто привык подъедать за другими. Пирожные созданы для того, чтобы поедать их?..

Красавица, ты - мое пирожное, которого я никогда не коснусь. И пусть твоя пудра ласкает чью-то ещё кожу, пусть кто-то другой погружает свои зубы, всего себя в тебя...
Мой выбор - никогда не познать тебя. Отказаться. Исчезнув из моего взгляда, ты никогда не разрушишься.
Ты - единственное полное, единственное, что будет иметь цену, когда все остальное падет и исчезнет.
читать дальше

5
Моя голова переполнена, она готова взорваться.
Вокруг тысячи пластинок - они вращаются, и каждая напевает свою мелодию. Маленькую историю. Единственное, что они умеют - это рассказывать свои истории, но как услышать... В этой какофонии совершенно невозможно уловить какую-то общую закономерность. Музыкальный хаос.

Зажимаю руками уши, бегу, спотыкаюсь, надеясь выбраться из этой невозможности в тишину. Забиваюсь в какую-то подворотню, устало стекаю по стене... И слышу глухие удары. Это мое сердце... нет, постойте. Это не сердце, это барабан. Свистящее дыхание врывается в уши затихающей флейтой. Металлофонные палочки перебирают каждую кость в теле. В солнечном сплетении отдается звучный голос органа.

Нет сил улыбаться. Дышу реже, тише, ритмичнее... Остановка. Пауза. Тишина.

6
Что это... такое мокрое на щеках. Слезы?.. Когда плачешь с кем-то - ищешь сочувствия, когда плачешь один - жалеешь себя. Я не собирался... Ведь небрежно вырванные, опадающие серым пеплом, сгорающие в воздухе листки памяти не стоят того, чтобы плакать о них. То, что отделено от тебя, всегда имеет бОльшую ценность, ведь так ты смог это рассмотреть. Как можно позволить, чтобы что-то владело тобой так долго?.. Растираю между пальцами наши фотографии, наши письма, наш не состоявшийся поцелуй. Покойся с миром, мечта, ты была слишком красивой и хрупкой для этого мира. У тебя не было шансов выжить. Ведь мечты умирают тогда, когда мы осуществляем их, забывая о тех чувствах, что их породили... и когда мы отказываемся от этих чувств.

7
Грязная комната с отстающими обоями, потеки на потолке и стенах - вчера шел дождь. Стекло, склеенное непрозрачным скотчем. Жесткий порванный матрас, пришлось его перевернуть. Укрывался курткой, из-за чего приходилось съеживаться в позе эмбриона. Затекли руки, ноги, шея. В груди болело, периодически меня разрывал надсадный кашель. Кончался второй месяц.

Все чаще я задавался вопросом, для чего живу. Мне начинало казаться, что я создан, чтобы меня пристрелил какой-нибудь идиот, возомнивший себя господом богом, которому взбредет в голову попробовать новую пушку. Чтобы меня забили ногами в подворотне уличные отморозки или проломили голову в драке, когда я попытаюсь в очередной раз заработать рискованным образом. Или чтобы, на худой конец, сгнить в тюрьме за то, что кто-то подбросил мне в мусорку окровавленный нож. А может статься, меня доконает болезнь.

Поднявшись с четырех костей на две, я, шатаясь, побрел в ванную. Облокотившись о кафель, посмотрел в зеркало - даже удивительно, каким образом в этой вшивой, раздолбанной ещё до меня квартирке оно осталось абсолютно целым - с аккуратной полочкой для бритвы и умывальных причиндалов. Провел рукой по бритому черепу. Волосы начинали медленно отрастать. Помню, как я появился здесь впервые - тогда у меня был шикарный длинный хайер, но тогда я потерял самое важное, что у меня было - тебя - и выглядеть так, как будто ничего не произошло, казалось преступлением. Тогда я отрезал волосы. Потом, спустя какое-то время, исступленно выбрил остатки, чудом не искромсав себя обыкновенной копеечной бритвой - мне хотелось быть чистым, как младенец, но я не мог. И это выбешивало. Я решил потерять вслед за волосами все остальное - и остался здесь. Мазохистское удовольствие растраты остатков жизни, когда все человеческие привязанности кажутся засохшей коркой на ране - и хочется с наслаждением отодрать их от души. Наверное, родным было стыдно, что я такой, как есть, поэтому они ни разу не навестили меня, даже не прислали дознаться о том, как мне живется. Вернее, как не-живется.

Но и это ведь ещё не дно.
Я приветствовал слякотное весеннее утро красными белками глаз, затрудненным дыханием, пальцами, желтыми от никотина. Я обнимал эту жизнь, нежно сжимая её шею. Я пил её последнее дыхание вместе с вином, пытаясь разглядеть в размалеванной пьяной проститутке богиню, и не мог, словно кто-то нацепил мне на нос дурацкие очки, в которых действительность становилась локальной реальностью, и не было видно горизонта из четырех стен с отстающими обоями. Я мстил самому себе за то, что никак не мог стать счастливым - и выбрал узнать глубину самой глубокой пропасти в мире - отчаяния. Я был виноват только в одном, что, потеряв тебя, я отказался от тебя.

За всю жизнь я точно узнал только одно - всё проходит. Здесь не существует вечности, и я могу не бояться ада или рая на земле. Я обязательно никуда-нибудь приду.
Закашлявшись, сплюнул в раковину кровавый сгусток. Вышел в коридор, натянул косуху.

Да. Я иду... иду.

8
Размеренно... вдох. Выдох. Вздох.
Сидя на высокой горе, я смотрел в небо.
Запретил себе смотреть вниз.
Земля - это Содом и Гоморра теперь, Земля горит пожаром страсти, пылает отчаянием, притягивает воображение - оглянись на эту сцену, и ты не сможешь больше передвигать ноги, превратишься в соляной столп.
Облака так прекрасны. Облака отражают земной огонь, они расцвечиваются в яркие краски.
Вдох. Выдох. Вздох.

9
Босые пятки неприятно холодит камень, почесываю ногой ногу. Макушкой чувствую, как шероховато окно, выпрямиться в полный рост не выходит, а так хотелось бы расправить плечи, потянуться. Поэтому лучше было бы вылезти на крышу, но какой-то умник заварил дверь. А что, если пожар? Гори оно все.

Высоко, но я отчетливо вижу полоску улицы, расчерченную бордюрами, кляксы зелени, медленно бредущих блобов-людей, яркие пятна - зонты, несколько точек - кошки мокнут под моросящим дождем. Все это так уныло и обычно. Если от того, как я вижу, зависит то, насколько я счастлив, то никаких шансов даже подышать на счастье - никто не заставит меня поверить в красоту пейзажа среднестатистической улицы. Находясь среди посредственности, тянешься к ней, опускаешься до её уровня, и когда ощущаешь себя таким же, как они - уже слишком поздно.

Такого они никогда не сделают.
А увидев, они откроют рты, глядя вверх, они заломят брови, они на миг позавидуют, хотя и никогда не признаются в этом. Шагнуть не для того, чтобы снова шагнуть, шагнуть в бездну под ногами - на такое никто из них неспособен. Они ведь все будут думать, что знают, зачем это. Они - всегда умнее, всегда думают, что знают, судят своими обыкновенными, серыми мерками, их сочувствие воняет мочой, потом и углекислым газом. Всё, что выходит за их мерки, они зовут сумасшествием, они купируют, кастрируют это, не допускают в свое сознание. Им всегда нужна причина... и для себе подобных - тоже, они используют свои причины, чтобы понимать.

То, что можно исправить - ненастоящее. Поэтому я фатален. Поэтому разучился жалеть.
Зачем жалеть о времени, когда впереди - вечность. Кричите, плачьте, хватайтесь за сердце, угрожайте, изумляйтесь. А я - отталкиваюсь ногами от подоконника.

10
Меня так много, что я не умещаюсь ни в одной комнате. Даже небо не может вместить всего меня. Мне кажется, что галактика тесна для того, каким я себя создал. Из моих рук и голов растут глаза. В глазах моих глаз - глаза. Я смотрю сам на себя, я удивляюсь, я люблю, я ненавижу, я созерцаю.
Наверное, я все ещё сплю.