Перевёрнутое небо

Маленький, будто игрушечный Л-410, покинув заоблачные дали, резво запрыгал по растрескавшемуся асфальту взлётно-посадочной полосы небольшого, расположенного на границе гор и степей городка, и остановился.
Молодая черноволосая женщина, с бледным лицом и роскошными формами, которые не могло скрыть даже мрачно-чёрное, балахонистого вида платье, громко сказала: «Слава Богу!».
Покинув кабину, пилоты первыми сошли на землю. За ними поспешили и немногочисленные пассажиры, среди которых была девушка лет двадцати, с копной русых, отливающих золотом волос. Её, не тронутое загаром, немного скуластое личико, с чуть вздёрнутым носиком и синими озёрами глаз, манящую глубину которых оттеняли тёмные длинные ресницы, было удивительно мило.
Взяв в руки свой нехитрый багаж, состоящий из одной спортивной сумки, она с опаской ступила  на железные ступеньки трапа. Тонкий каблук скользнул по металлу. Испуганно вскрикнув, девушка покачнулась и в тот же миг оказалась в объятьях мужчины лет сорока пяти, одетого в светлый летний костюм и плетёные туфли-мокасины.
В устремлённом на девушку взгляде серо-голубых глаз промелькнула заинтересованность. Растянув в улыбке тонкие губы, он помог ей спуститься на землю и предложил себя в качестве носильщика.
Поблагодарив незнакомца, от услуг она отказалась.
-Жаль! – произнёс мужчина разочарованно и добавил: – Меня ждёт машина. Я мог бы вас  подвезти...
Но, отклонив и это предложение, девушка заспешила к деревянному, одноэтажному, смахивающему на сарай, зданию  аэровокзала.
Проводив оценивающим взглядом её тоненькую, ладную, в лёгком платьице фигурку, мужчина повторил: – Очень жаль! – и подал руку, ступившей на трап брюнетке.
Войдя в пахнущее свежей краской здание, Марьяна – так звали девушку, заглянула в крошечное, больше похожее на вход в мышиную нору окошко автобусной кассы. Ближайший автобус до Кондрашовки ожидался не ранее шести часов вечера.
Раздумывая над тем, как скоротать три часа, девушка вернулась на улицу. Тёплый ветерок шелестел синим парусиновым тентом, натянутым над мини-кафе. За стойкой буфета скучала худая беловолосая молодка, с малиновыми губами.
Внимательно присмотревшись к ней, Марьяна радостно воскликнула: - Раиска, ты?!
Оторвав взгляд от жирной навозной мухи, копошащейся  в вытекшем из недоеденного пончика повидле, буфетчица тупо уставилась на девушку, но, спустя несколько мгновений, в течение которых она, по-видимому, отходила от дрёмы, пронзительно взвизгнула: - Янка!!
Когда возгласы радости наконец-то улеглись, девушки уселись за столик и принялись делиться новостями.
Они не виделись четыре года.
Марьяна, а для близких – просто Яна, жила с родителями в большом городе, но почти каждое лето гостила в деревне у дедушки с бабушкой. Её дед – Василий Захарович, и бабушка – Алевтина Гордеевна, с радостью привечали единственную внучку. С Раисой Яна дружила много лет. За прошедшее с их последней встречи время, Яна уже успела окончить школу и проучиться два года в Медицинской академии. С головой окунувшись в учёбу, она ещё не задумывалась об устройстве личной жизни. Редкие вечеринки в кругу сокурсников были для неё обременительны, но они являлись обязательным атрибутом студенческой жизни, особого желания погружаться в которую, у девушки не было. Имея за плечами маленький, но до сих пор отдающийся болью любовный опыт, она не желала повторения.
Всё произошло в Новый год. Марьяна, тогда ещё ученица одиннадцатого класса, отправилась отмечать праздник в загородный дом, принадлежащий отцу одного из одноклассников – Дениса. Тот был парнем видным и даже нравился ей, как, впрочем, и большинству девчонок в классе. В то же время Яну отпугивала  его развязность и то, с каким пренебрежительным высокомерием он сорил деньгами.
Словно предчувствуя беду, Марьяна долго не соглашалась ехать, но настойчивые уговоры подруг сделали своё дело. А в новогоднюю ночь, когда подвыпившие одноклассники  парами разбрелись по огромному коттеджу, разгорячённый изрядным количеством алкоголя Денис, не обращая внимания на яростное сопротивление девушки, взял её силой.
Обливаясь слезами, Яна поведала матери о случившемся, но заявление в милицию вскоре пришлось забрать. Сделать это посоветовал следователь, потому как обвиняемый приходился племянником одному из высокопоставленных чиновников. В связи с этим, расследование дела неминуемо должно было зайти в тупик. На защиту насильника, естественно, под давлением сверху, встали даже некоторые из учителей. На носу были выпускные экзамены и, обеспокоенные таким поворотом дел родители, решили не рисковать дочериным аттестатом и уговорили Марьяну согласиться на  предложенную компенсацию.
Девушка тяжело переживала  произошедшее, но жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. Яна хорошо окончила школу и поступила в вуз. Поставив перед собой цель, она уверенно шла к ней. В этом году Яна, сдав на «отлично» сессию, вместе с матерью навестила проживающих в Крыму родственников, а оставшийся до начала учебного года месяц решила провести  в деревне.



Жизнь Раисы была более насыщенной событиями. Окончив школу, она поступила на курсы парикмахеров, но, так и не доучившись, скоропалительно выскочила замуж. Её поклонник – Алексей, был старше девушки на десять лет. Оставив прежнюю семью, он сошёлся с Раей и какое-то время работал в совхозе механизатором, а чуть больше года назад, устав от безденежья, подался в город, на заработки. Но за этот год обещанного благополучия и достатка в их семье так и не наступило. Тогда, передав годовалого сынишку на воспитание собственным  родителям, Раиса устроилась буфетчицей и, недолго думая, принялась наставлять рога вечно отсутствующему супругу.
Три часа пролетели незаметно, и Раиса посадила подругу на автобус, пообещав вскоре приехать в Кондрашовку.
Сравнивая с черепахой, готовую рассыпаться на запчасти колымагу, именуемую автобусом, Яна уже и не надеялась когда-либо добраться до места. Но, как ни странно, спустя полтора часа это всё-таки произошло.
Ранние сумерки туманом опустились на деревеньку. К запаху остывающей земли примешивался густой дурман свежескошенного сена и цветущей люцерны. Августовский вечер был тих, но прохладен – чувствовалось приближение осени.
Толкнув калитку, Яна вошла во двор. Старый беспородный кобель, равнодушно взглянув на девушку, зевнул, широко раскрывая беззубую пасть, и, звякнув цепью, снова погрузился в дремоту. Из хлева с полным подойником молока вышла бабушка, но, увидав внучку, чуть не выронила его из рук.
-Яночка, детка моя! – заохала она, отдавая ведро  подоспевшей внучке. – Что ж ты не предупредила нас, что приедешь. Я бы хоть опару поставила…
-Бабуля, не суетись, я не голодна. В аэропорту я встретила Раиску, и за три часа мы с ней успели не только наболтаться, но и хорошенько подкрепиться.
-А к нам ты надолго? – спросила бабушка, всё же уговорив девушку выпить парного молочка.
-Да недели на две, – ответила та, поднимаясь из-за стола и, так и не дождавшись уехавшего за сеном деда, отправилась спать.



Первые три дня Яна бессовестно бездельничала, а на четвёртый, отработав положенные смены, приехала Раиса и в тот же вечер потащила подругу в клуб.
Разглядывая незнакомую юную поросль, постепенно заменившую разъехавшихся по городам и весям одногодок, Яна краем глаза заметила направляющегося в их сторону высокого светловолосого парня.
-Генка! – обрадовалась она, с трудом узнав своего бывшего ухажёра. Этой весной он демобилизовался из армии. Служил в погранвойсках, чем сильно гордился, но, вернувшись в родную деревню и, так и не подыскав работы по душе, стал понемногу, как и основная масса сельчан, попивать.
При виде девушки лицо парня озарила счастливая улыбка. Схватив Марьяну в охапку, он легко, словно пушинку, закружил её.
Пылкие взгляды, что Геннадий то и дело бросал на неё, говорили сами за себя. Но в душе Яны не было места ответным чувствам. Она легко общалась с ним, смеялась шуткам, без смущения принимала оказываемые знаки внимания, но до определённых ею самой  пределов. Он был для неё всего лишь другом детства, добрым приятелем, и не более.
Они расстались, когда чуть забрезжил рассвет, а на следующий  день Раиса, с вернувшимся из командировки мужем, собрались в тайгу по ягоду и пригласили Марьяну с Геннадием составить им компанию.
Яна была совсем не против поездки, но бьющий через край Генкин энтузиазм наполнял её душу сомнениями. Его желание сблизиться, девушку совершенно не вдохновляло. Но Раиса не оставила подруге выбора.



Словно заворожённая, Марьяна, не отрываясь, глядела на огонь. Его оранжевые языки жадно лизали потрескивающие сучья.  Дымок от костра то поднимался вверх, то стелился по земле. Чёрная стена леса плотным кольцом обступала маленький, освещённый пламенем, островок. Тонко звенели комары.
Храбро преодолев дымовую завесу, один из них сел на запястье девушки и, спеша насытиться, вонзил в кожу свой хоботок. Безжалостно прихлопнув кроху-вампира, Яна уткнулась лицом в скрещенные на коленях руки. Слёз не было. Был страх, но она не давала ему прорваться наружу.
Высоко над головой, словно трубы невидимого орг;на, гудели сосны. Где-то вдалеке ухала сова. Лес жил своей, недоступной непосвящённому, жизнью. Мысли девушки, подобно испуганной птице, беспомощно бились в голове. На чём свет кляня себя, она вспоминала прошедший день…



В тишину раннего утра лёгким шумом ворвался ветерок, в два счёта разогнав пелену тумана. Край неба окрасился розово-жёлтой охрой, обещая погожий денёк.
Захватив под ягоду специальные короба, Раиса с Алексеем и Яна с Геннадием на двух мотоциклах отправились в тайгу.
К пункту назначения, носящему красивое имя Кедр;нки, они добрались лишь к обеду и, оставив мотоциклы в густых зарослях кустарника, стали подниматься вверх по крутому склону. Чем ближе к вершине, тем каменистее становился склон. Черничник поредел, а ярко-зелёный бархат мха усыпали коралловые бусы брусники.
Наконец, добравшись до вершины, увенчанной чёрным, устремлённым в небо камнем, похожим на чей-то указующий перст, ягодники устроили привал. Их короба были полным-полнёхоньки. Но прежде чем пускаться в обратный путь, они решили передохнуть и подкрепиться предусмотрительно захваченным из дома провиантом.
Но неожиданно налетевший ветер спутал им все карты. Он принёс с собой косматую тучу, из которой, словно из опрокинутой лейки, хлынул забористый дождь.
Раиса с мужем укрылись от дождя под каменным козырьком, а Генка, набросив на плечи Яны брезентовую куртку, увлёк девушку к, похожему на шалаш, созданному природой из двух сломанных берёзок укрытию. Там было сухо, но тесно.
Глядя в глаза девушки, Генка неожиданно крепко обнял её. Но Марьяне это не понравилось. Лицо мужчины приблизилось. Запах пота и алкоголя невольно воскресил в её памяти до сих пор не дающий покоя эпизод: пустые глаза пьяного Дениса, стыд и боль…
-Пусти! – она попыталась освободиться от объятий, но Геннадий, не догадываясь о посетивших её воспоминаниях, тянулся губами к губам…
С силой оттолкнув его, Яна выскочила из шалаша и бросилась бежать. Куда? Зачем? Об этом она в тот момент не думала. Мокрые ветки хлестали её по лицу, кроссовки скользили по траве. То и дело падая, она вновь поднималась и продолжала свой бег. Её остановила лишь торчащая из земли коряга, оказавшаяся корнем. Не заметив его в густой траве, девушка запнулась и, растянувшись во весь рост, ударилась лбом о пенёк и потеряла сознание.
Дождь закончился так же внезапно, как и начался. С трудом поднявшись с земли, Яна потрогала невероятных размеров шишку, вдруг выросшую у неё на лбу.  На её счастье, пенёк оказался довольно трухлявым, в противном случае всё могло закончиться гораздо плачевнее. Превозмогая пульсирующую в голове боль, она осмотрелась.
Окружающий лес тихо шелестел листвой, обсуждая последние новости.
-Сколько же времени я здесь пролежала? – подумала Яна и зябко повела плечами – давали о себе знать вечерняя прохлада и сырость. Запахнув Генкину ветровку, она сунула руки в карманы и нащупала там неприкосновенный запас каждого уважающего себя таёжника: завёрнутый в полиэтилен спичечный коробок и большой складной нож со множеством различных приспособлений.
В течение нескольких минут со всевозрастающей тревогой  девушка озиралась, пытаясь сориентироваться, но безрезультатно. И тогда она закричала. Вначале негромко, будто стесняясь, а потом во весь голос: – Раиска! Гена! Алексей! Люди! Ау!! Помогите!!!
Забыв о сплетнях, лес настороженно молчал.
Яна кричала, пока не осипла. И тогда, в бессилии опустившись на мокрую траву, горько заплакала.
Быстро темнело. Опомнившись, девушка вытерла слёзы и тронулась в путь. Яне не раз доводилось бродить с дедом по тайге, поэтому паники не было. Трезво оценивая ситуацию, она понимала, что в сгущающихся сумерках выбраться из леса  навряд ли удастся и стала искать место для ночлега.
Возле огромной сучковатой сосны, сплетаясь с ней ветвями, росла пушистая ель. Под ней было относительно сухо. Не давая себе расслабляться, Яна, натыкаясь в темноте на пни и поваленные деревья, принялась стаскивать в кучу всё, что могло пригодиться для костра.  Лес в этом месте был в основном хвойным, и это  в какой-то мере облегчало её задачу.
Соорудив из нескольких найденных сухих веточек подобие домика, Яна чиркнула спичкой. Сухая хвоя вспыхнула и, спустя несколько минут, от костерка повеяло теплом. Присев на приготовленные дрова, девушка протянула к огню озябшие руки.



Излазав практически весь склон в поисках исчезнувшей Яны, Раиса, Алексей и Геннадий сошлись в точке, с которой начали свой поиск.
-Она не могла далеко убежать, - рассуждали они, не подозревая о том, что в этот момент девушка действительно находилась от них метрах в пятистах, предательски прикрытая высокой травой.
Охрипнув от крика, Раиса шёпотом спросила: - Что делать-то будем?
-Искать, - не раздумывая, ответил Генка.
Но Алексей был настроен гораздо скептичнее. – Чего искать? Скоро ночь. Надо вернуться в деревню, собрать народ, и утром продолжить поиск. Причём надо обязательно захватить Янкиного деда – он знатный следопыт. Я уверен, ничего страшного за ночь с девкой не произойдёт. В этой тайге давно нет никакой живности: ни медведей, ни зайцев. К тому же, мне почему-то кажется, что она сама не желает, чтобы её нашли…
-Чушь! – воскликнула Рая. – Янка не дурочка, чтобы по ночам в одиночку шастать по тайге.
-Не, погоди, давай опираться на факты, - заявил Алексей, перебивая супругу. – Этот идиот, - он кивнул в сторону молчащего Генки, - судя по его словам, полез к девке целоваться… Ну, она и дала дёру. И что из этого следует? – Он обвёл вопросительным взглядом слушателей и сам же ответил на свой вопрос: - А то: Янка психанула и никого не желает видеть. Спряталась где-то и сидит, помалкивает, а мы тут бегаем, орём как  блажнЫе…
Споры и рассуждения затянулись, но, в конце концов, всё же было принято предложение Алексея. Взгромоздив на плечи тяжёлые, полные ягоды короба, ягодники двинулись в обратный путь.



Утро было холодным. Костёр давно потух. Окружающий лес тонул в белёсой пелене тумана, сразу напомнив Яне любимый мультфильм. – Я и так-то не знала, в какую сторону идти, а теперь и вовсе заблужусь, как  ёжик в тумане, – невесело думала она, выстукивая зубами дробь. – Одно радует: ночь прошла спокойно и никто меня не съел. А днём я обязательно отыщу дорогу домой, ; дала она себе установку и почувствовала, как при мысли о доме пустой желудок отозвался голодным спазмом.
Подняв глаза, Яна увидела в метре от себя красивую птичку. Покачивая рыжевато-серой головкой, та с любопытством разглядывала девушку. Необычная раскраска крыльев с поперечными ярко-голубыми и чёрными полосками позволила Яне безошибочно узнать её. – Сойка, - улыбнулась она и протянула к храброй гостье руку. Возмущённо пискнув, сойка взмахнула крыльями и унеслась прочь.
-Ну, вот и ты, Брут… – Грустно пошутила она, проводив взглядом сойку, а затем, поднялась и двинулась в путь.
Но путь домой затянулся. Блуждая по тайге, Марьяна уходила всё дальше и дальше от дома. Голод она утоляла ягодой, которой на её счастье этой урожайной осенью было в лесу в изобилии, да жёсткими стеблями переросшей черемши, а жажду –  пахнущей перепревшими листьями водой родников.
Костёр девушка разводила только ночью, экономя спички. Днём же она без устали шагала вперёд, но надежда на то, что её найдут,  таяла с каждой минутой.



Проснувшись, Яна взглянула на наручные часы. Они показывали три часа  пополудни. – Господи, как же я ослабла! – подумала она, с трудом отрывая чугунную голову от жёсткого ложа. Пытаясь размять затёкшее тело, девушка поймала себя на мысли, что производимые ею неуклюжие движения, напоминают танец длинноносого деревянного мальчика по имени Буратино. Но это было совсем не смешно. Как-никак Яна училась на врача, и поэтому, реально оценивая происходящее, понимала, что долго так не протянет. Заставляя себя не думать о еде, она всё же   переживала из-за усиливающихся головокружений и сонливости, но, превозмогая слабость, продолжала идти вперёд.
К исходу четвёртых суток Яна вышла к маленькому лесному озерку.  В зеркальной глади воды отражалось перевёрнутое небо, со всех сторон окружённое вплотную подступившим лесом.
Откуда-то потянуло дымком. Яна принюхалась, но, не доверяя своим ощущениям, обречённо вздохнула. – Померещилось. – И тут послышалось далёкое и вместе с тем совершенно явственное мычание.
Сдерживая  рвущееся из груди сердце, девушка на нетвёрдых ногах устремилась на этот совсем неэстетичный, но показавшийся ей райской музыкой звук. Он повторился. И вскоре Яна вышла из леса. Перед ней простиралась большая, похожая на аэродром поляна, в центре которой стоял бревенчатый дом, окружённый добротным дощатым забором, за которым виднелись хозяйственные постройки. Из трубы стоящей чуть поодаль избушки, по всей видимости, баньки, струйкой вился дымок.
Навстречу девушке, заливисто лая, бросилась тощая беспородная шавка. Ей хрипло вторили две рвущиеся с цепи  лохматые среднеазиатские овчарки.
Не решаясь приблизиться к дому, Яна замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.
Продолжая тявкать, шавка несколько раз обежала  вокруг оробевшей девушки, но тронуть не тронула.
Дверь избы отворилась, и на крыльцо вышла средних лет дородная женщина в тёмной юбке, зелёной шерстяной кофте и цветастом ситцевом переднике. Волосы женщины были покрыты платком, полное лицо с двойным подбородком и толстыми румяными щеками было приветливо.
Марьянино же, искусанное комарьём и гнусом личико, опухло. В длинных, нечесаных волосах застряли соринки, ввалившиеся глаза были обведены тёмными кругами, отчего казались ещё больше. Одежда девушки была перепачкана, а из разорванной штанины ещё недавно новеньких джинсов торчала  в кровь разбитая коленка.
Сделав два шага навстречу женщине, Яна неожиданно  пошатнулась и неловко упала прямо в наполненную грязью дорожную колею. Попытавшись подняться, она ощутила враз навалившуюся усталость. Лицо устремившейся к ней хозяйки потеряло очертания и, превратившись в белое пятно, вдруг растворилось в кромешной тьме – девушка потеряла сознание.



Марьяна проснулась в холодном поту. Ей снились волки. Вчера она слышала их вой, а сегодня они пришли за ней. Взобравшись на дерево, она, дрожа от страха, глядела вниз. Огромный матёрый волчище, обнажив  в оскале острые ржавые клыки, не отрывал взгляда от жертвы. Её уставшие руки отказывались держать тело, и, из последних сил цепляясь за хрупкие ветви, она думала лишь о том, чтобы не упасть, понимая, что в тот же миг будет разорвана на части голодной стаей.
И вдруг, вдалеке, послышался заливистый лай. Волки насторожились. Лай быстро приближался.
-Спасена! – облегчённо вздохнула Яна. Онемевшие от напряжения пальцы разжались, и она, ломая ветви, рухнула вниз….
Солнце клонилось к закату. Заботливо укрытая простяжённым ватным одеялом, она лежала на широкой деревянной лавке. С трудом придав телу вертикальное положение, девушка спустила на пол босые ноги.
В избе было тепло и чисто. У входной двери лежал круглый тканый половичок, рядом стояли большого размера кирзовые сапоги и маленькие стоптанные тапочки.
На печи, побрякивая крышкой, кипел чайник. Возле неё, за неплотно задёрнутой цветастой занавеской, виднелось похожее на нары двухэтажное деревянное сооружение.
Взгляд девушки вернулся к входной двери. Она отворилась, впуская уже знакомую ей женщину.
Скользнув по незваной гостье безразличным взглядом, женщина скинула резиновые сапожки и прошла за занавеску, из-за которой послышалась какая-то возня и невнятный говор. А спустя минуту оттуда вышел босой худощавый мужчина в выпущенной поверх штанов рубахе. Его внешность составляла разительный контраст с внешностью женщины: впалые, покрытые рыжеватой щетиной щёки, глубоко посаженные, неопределённого цвета глаза, крючковатый нос, безгубый ввалившийся рот с редкими жёлтыми зубами.
Приблизившись к Яне, он неприятно ощерился: - Ну, здравствуй, красавица! Как звать-величать-то тебя?
-Яна, - ответила она, невольно отстранившись.
-Имя у тя како-то чудное, - сказал он, откровенно разглядывая девушку, – Стал -быть, Яна? – и представился: - А меня кличут Иннокентием, – и, качнув головой в сторону показавшейся из-за занавески женщины, добавил: - А то – Дарья – жена мово братана Тимохи.
В этот момент в избу вошёл парнишка лет шестнадцати, в куцей куртёшке, с двустволкой на плече. Взгляд его маленьких глаз вонзился в Яну, напомнив давешний сон. У волков были точно такие же глаза – холодные и злые.
Сообщив девушке, что парнишку зовут Михой, мужчина хотел было продолжить разговор, но вмешалась хозяйка. – Чего зенки-то повылупляли на девку. Пошли вон! Дайте ей хучь одеться.
Только сейчас Яна заметила, что на ней надета, выцветшая от частых стирок ситцевая сорочка, размера на три больше требуемого, висящая на ней как на вешалке, волосы заплетены в косу, а левое колено перебинтовано.
Когда за мужчинами закрылась дверь, Яна бросилась к Дарье. – Конечно, я благодарна вам за всё, но мне надо домой. Мои родные уже изволновались! Пожалуйста, помогите мне добраться до Кондрашовки…
-Куды, милая? – перебила её женщина, – в Кондрашовку?
-Да. Там живут мои бабушка и дед…
Женщина молча сняла с печи чайник и, водрузив его на длинный, сбитый из струганных досок стол, принялась нарезать на ломти круглую буханку чёрного хлеба.
-Ну, почему вы молчите?! – вскричала Яна, не понимая странного поведения женщины. – Где я вообще нахожусь?!
-В тайге, - ответила хозяйка, коротко вздохнув. – В глухой тайге.  – И не глядя на девушку, тихо добавила: - Бежать бы тебе отсюдова, милая, без оглядки…. Да некуда. От судьбы не убежишь…
-Странно вы как-то говорите, - встревожилась Яна. – Объясните, что значат ваши слова?...
Дарья с опаской взглянула на дверь: - Запомни хорошенько: я тебе ничего не говорила. Проболтаешься – ханА нам обеим. Усекла? А сейчас живо одевайся – есть будем. Вещи твои я привела в порядок. За печкой они. А о разговоре нашем, коль жизнь тебе дорога, ни-ни….
Так ничего и не поняв, Яна решила до поры до времени молчать.
Вещи действительно оказались за печкой. Постиранные и заштопанные. Скинув сорочку, Яна торопливо натянула на себя футболку и джинсы и, потрогав цветную заплатку на колене, поискала глазами Генкину ветровку. Она висела на вбитом в стену гвозде, но пошарив в карманах, ножа она там не обнаружила.
-Ты скоро? – окликнула её Дарья.
-Да, сейчас. – Отозвалась Яна, выходя.
Бросив на девушку неодобрительный взгляд, хозяйка всучила ей половник. – Разливай похлёбку.



Чувствуя на себе липкий взгляд сидящего напротив Иннокентия, Яна, уткнувшись взглядом в свою чашку, молчала. Рисовая каша, которую раньше она на дух не переносила, теперь казалась ей вкуснейшим деликатесом. Насытившись, девушка отставила пустую чашку и, собравшись с духом, посмотрела на мужчину.
Растянув в улыбке тонкие губы, он спросил: - СытА? Аль ещё добавки?
-Спасибо! СытА. – ответила она.
-Тогда сказывай: откуда ты взялася такая?
-Из лесу, вестимо, - неприязненно глядя ему в глаза, ответила Яна.
-Чо пристал к девке? – встряла Дарья. – Дай ей хучь прийти в себя …
-Цыц, курва! – прикрикнул он, обрывая Дарью, – здеся я говорю! – И повторил вопрос: - Говори, откудава взялась? Да не шуткуй. Не люблю я этого.
 Видя, что хозяйка, не смея перечить, вышла из избы, а за ней последовал и парнишка, Яна украдкой вздохнула. Наглый взгляд Иннокентия вселял в неё безотчётный ужас, и она, нервно теребя косу, стала рассказывать ему, как отстала от ягодников и заблудилась.
Выслушав рассказ, он спросил: – Долго блудила?
-Не знаю, – вздохнула она.
Закурив, Иннокентий выпустил дым прямо в лицо девушки.
Невольно отпрянув, она со всевозрастающей тревогой думала о том, что, выбравшись к людям, по всей видимости, рано радовалась. Они оказались какими-то, мягко говоря, странными. А слова хозяйки и вовсе заставляли сомневаться в скором возвращении домой. Взгляд упал на пальцы мужчины, держащие сигарету. На трёх из них красовались синие наколки в виде перстней, и Яна вдруг вспомнила, как отец, много лет проработавший в колонии, как-то рассказывал, что таким вот образом рецидивисты хвастают количеством ходок на зону, и пожалела, что не придавала большого значения рассказам отца. Возможно, сейчас они были бы ей полезны.



Тревожный вой мчащейся на вызов кареты «скорой помощи», ворвавшись в глубокий, больше похожий на обморок сон, заставил Владислава проснуться и в тот же миг воспоминания волной захлестнули его…

Он, молодой и красивый, удачно попавший в струю только-только зарождающегося, уже не советского, но ещё не капиталистического бизнеса, стремительно поднимается в гору. Прежде преследуемая государством спекуляция становится основой постсоветской экономики. Успевших приобщиться, ждёт процветание, промедливших же – прежнее серое существование.
Начав с обыкновенной фарцовки, он обзавёлся начальным капиталом и, выгодно вложив его, стал постепенно раскручивать собственное дело. Не скупясь, он платил «браткам» за безопасность, оттого и уцелел в творящемся тогда беспределе. Те же, кто экономил на себе, сгинули без возврата.
Влад всегда гордился своей предусмотрительностью, но всего предугадать невозможно.
Он встретил девушку. Роскошную брюнетку. Их бурная связь закончилась браком. Свадебным подарком, что преподнёс молодым отец невесты, стал небольшой ювелирный заводик. Однако страсть быстро прошла, оставив взамен раздраженность, и Влад увидел перед собой избалованную сумасбродку с неустойчивой психикой, требующую от мужа обожания и потакания всем её капризам и прихотям. Но пепел былого костра уже развеял ветер. Не желая быть привязанным, пусть даже таким солидным приданым, он решил расторгнуть брак.  Да не тут-то было! Любовь Ядвиги к красавцу мужу не угасала, а, наоборот, разгоралась всё сильнее. Но предпринимаемые женщиной попытки удержать любимого, не увенчались успехом. Он ушёл.
Прошло некоторое время, и Влад встретил и полюбил другую женщину. Шикарная  свадьба, медовый месяц, проведённый в Европе, рождение сына – всё это наполнило новым смыслом его до этого пустую жизнь.
К тому времени он был уже владельцем двух элитных ювелирных салонов и завода, что сгоряча оставила ему бывшая жена. Он жил без оглядки на прошлое, стараясь урвать у скупой на подарки судьбы как можно больше. Всё рухнуло в один миг. Автомобиль, в котором Владислав вместе с семьёй направлялся в аэропорт, чтобы  лететь на отдых, попал в аварию. Жена, сын и мать Владислава погибли на месте. Он же ни только выжил, но даже не получил каких-либо значительных повреждений.
В ту страшную бессонную ночь он взывал к небесам, требуя от Всевышнего сам не зная чего: то ли собственной смерти, то ли возмездия виновнику аварии, доживавшему в больнице свои последние часы. Забывшись под утро тяжёлым сном, Влад вдруг увидел перед собой Ядвигу. Одетая в траур, с развевающимися по ветру чёрными локонами, она истерически хохотала: – Запомни хорошенько, любимый: это я убила их! Я! Я! Я! – рефреном звучало эхо…

После похорон Владислав запил по-чёрному, однако, спустя три месяца, неожиданно осознал, что происходит нечто непонятное и его, прежде стабильный бизнес, стремительно рушится. Тогда, взяв себя в руки и проанализировав последние события, он пришёл к выводу, что это чья-то хорошо спланированная и отлично разыгранная комбинация, целью которой – его неминуемый крах.
Владислав принялся искать источник своих бед и нашёл. Причём удивительно быстро. Им оказалась Джевецкая Ядвига Генриховна – его первая жена. Её отец – Генрих Джевецкий, являющийся гражданином Израиля и проживающий поочерёдно в обеих странах, имел большие связи в криминальном мире.
Хоть силы были неравны, Влад всё же принял вызов, но следующим шагом в этой нечестной игре стало предъявленное ему обвинение в сокрытии доходов и подкупе должностного лица. Несколько месяцев, проведённых в следственном изоляторе, должны были охладить пыл правдоискателя, коим вследствие сложившихся обстоятельств, стал ранее не привлекавшийся и не судимый гражданин Чегорин Владислав Юрьевич, которому на тот момент исполнилось тридцать два года.
При ближайшем рассмотрении дело оказалось шито «белыми нитками», и его прекратили за отсутствием состава преступления, но преследования брошенной женщины на этом не закончились. Владислав же был непреклонен в своём решении, и возвращаться к бывшей жене не собирался. Тогда Ядвига поклялась отомстить. И в один тёплый весенний денёк Влад бесследно исчез…. Но перед этим, в присутствии свидетелей и адвоката, он передал права на завод и оба салона бывшей жене.
Находясь в здравом рассудке и твёрдой памяти, господин Чегорин В.Ю. подписал все требуемые бумаги. В тот момент ему казалось, что его рукой водит кто-то невидимый, заставляя против воли делать то, чего делать он не должен. Пустым, ничего не выражающим взглядом,  Владислав обвёл присутствующих и, поднявшись из-за стола, в сопровождении незнакомого ему человека вышел на улицу. У крыльца стоял принадлежащий Чегорину белый «Land Cruiser». Незнакомец занял водительское место. В полном молчании они выехали за пределы города.
Состояние Владислава, всё это время находившегося в каком-то ступоре, вдруг резко ухудшилось, стало трудно дышать. Яркой вспышкой мелькнула первая за последние часы здравая мысль: - Зачем я это сделал? – и следом пришла  другая: - Это конец! – Тело мужчины свело судорогой, он захрипел, забился и, спустя короткий миг, окружающий его мир погрузился во тьму…



На следующий день в лесу, в глубоком овраге, неподалеку от загородного дома Чегориных, в искорёженном сгоревшем джипе был обнаружен труп владельца.
Знающие Владислава люди сошлись во мнении, что он преднамеренно лишил себя жизни, не сумев справиться со свалившимися на него несчастьями, а подписание документов в пользу бывшей супруги, по их мнению, явилось ни чем иным, как желанием  загладить перед ней свою вину.
Местная пресса на все лады обсуждала произошедшее, то выставляя погибшего слабаком, то навешивая на него ярлык героя.
Но он об этом не знал. Его, закончившаяся в тот чудесный весенний день жизнь, продолжалась... Однако теперь её трудно было назвать жизнью. Что это было: выживание или доживание, он ещё толком не разобрал. Этого не знали и пятеро бедолаг, разные по возрасту и прежнему положению в обществе, что находились с ним рядом, Их жизни теперь были связаны одной нитью, а тела скованы цепью, но не бутафорской, а настоящей, из крепких стальных звеньев.



Шмыгая носом и, то и дело, вытирая катящиеся по щекам слёзы, Яна крошила лук и вспоминала свой, уже почти месячной давности, разговор с Иннокентием. Её просьба о возвращении домой была отметена им как ненужный сор: вот приедет хозяин и решит, что с тобой делать, а до этих пор сиди да помалкивай. Говоря это, он в упор смотрел  на девушку. Его глаза масляно блестели. Она отвела взгляд.

Тяжело вздохнув, Яна высыпала лук в подготовленный фарш, и в это момент в избу с криком вбежал Миха: - Дядь Кена, Дарья убилася!
Все бросились в хлев. Женщина лежала на земляном полу и громко стонала.
Иннокентий стал поднимать её, приговаривая: - Как же тебя, ядрёна вошь, угораздило так хряпнуться?!
Попытавшись привстать, Дарья дико вскрикнула и опять повалилась на бок.
Оттеснив Иннокентия, Яна опустилась рядом с женщиной и, осмотрев её ногу, со знанием дела констатировала: - Перелом голени.
Удивлённо присвистнув, Иннокентий спросил: - А ты почём знаешь? Фельдшерица что ли?
-Нет. – Ответила девушка, поднимаясь, и солгала: - Я посещала медицинские курсы. – Практически ничего не зная об этих людях, она не собиралась раскрывать и свои карты.
Смачно так, со знанием дела выругавшись, Иннокентий, обращаясь к Дарье, сказал: - Завтра харч везти надо, а ты теперь, что та колода…
-Да погодь ты, не реви, - оборвала она его. – Возьми с собой девку. Она и подмогнёт.
-Ты в своём уме, дура?! – вскричал он.
Но женщина опять перебила его. – А пошто нет? Ей теперь всё едино…
Их взгляды пересеклись.
Не зная, куда надо ехать и чем всё это ей грозит, Яна, тем не менее, ощутила страх. Непонятный, необъяснимый, но вполне осязаемый.
Она жила на этой затерянной в глухой тайге заимке уже более трёх недель и видела, как  каждые шесть-семь дней Иннокентий с Дарьей загружают в старенькую «Ниву» испечённый хлеб, консервы, крупу, канистру со спиртом и уезжают, оставляя девушку под присмотром подростка.
Не спуская с Яны настороженного взгляда, парнишка контролировал каждый её шаг, вплоть до посещения туалета. Это очень сильно напрягало её. Не зная, чего от него ждать, она молча хлопотала по дому, кое-как доила корову, а потом так же молча сидела у окна, дожидаясь возвращения хозяев.
Дарья больше не откровенничала с девушкой, да и вообще они разговаривали очень мало. Каждому был определён свой фронт работ, и на пустую болтовню просто не оставалось времени.
Яну тоже загрузили работой, но в основном по дому. За столь короткий срок она уже научилась ставить опару, варить похлёбку и даже доить корову. Чувствуя, что Иннокентий благоволит к ней, она замечала, что это совсем не нравится Дарье.
Марьяне были непонятны их отношения. Она спала вместе с Дарьей на двухъярусных нарах: хозяйка – внизу, девушка – наверху, и иногда, просыпаясь ночами, слышала доносившиеся снизу, возню и сопение. Иннокентий, в отсутствие брата, судя по всему, «баловался» с его женой. В общем-то, это объясняло замкнутость и неразговорчивость Дарьи – та,  чувствовала в Яне  соперницу. Но, как ни странно, Иннокентий, бросая на девушку  вожделенные взгляды, руками её не трогал. То ли Дарьиного гнева боялся, то ли чего ещё. Но это не могло не радовать Яну.



Прохаживаясь по террасе большого, сложенного из красного кирпича особняка, с мансардой и высокими итальянскими окнами, Ядвига думала о деле, что привело её в этот маленький, никогда не нравившийся ей городок, в котором, однако, она провела своё детство.
Её жизнь была пуста. Все, с кем Ядвиге доводилось общаться, старались сблизиться с ней, но не ради дружбы, а выгоды ради. Отлично понимая это, она, в последнее время, старалась избегать шумных тусовок.

Опознав в обгоревшем трупе бывшего мужа, она пошла на осознанный обман. В то время Владислав, накачанный психотропными препаратами, был уже далеко. Ядвиге с трудом удалось уговорить отца не убивать Чегорина. Но его настоящее местопребывание было строго засекречено, и это являлось одним из условий, по которым отец сохранил жизнь бывшему зятю.
Любовь Ядвиги к Чегорину была сродни умопомешательству. Она не мыслила своей жизни вдали от него и была готова на всё, лишь бы вернуть мужа. Предприняв массу попыток отыскать следы Владислава, Ядвига наконец-то нашла их, но для этого ей пришлось подарить своё роскошное тело Халдееву Родиону Тимофеевичу, являющемуся правой рукой её папаши.

Халдей, как по-свойски называли его знакомые, не любил Ядвигу, но, руководствуясь принципом: «цель оправдывает средства», он уже спал и видел себя её мужем, а в будущем и руководителем ювелирной «империи» Генриха Джевецкого.



Объясняя своё намерение посетить принадлежащую ей собственность желанием «наконец-то заняться делом», чем,  несомненно, порадовала отца, Ядвига, с детства панически боявшаяся самолётов, отринув страх, отправилась в путь, конечная цель которого была известна лишь ей одной. Родион сопровождал её в качестве жениха.

Ведущая на террасу дверь неслышно отворилась, и на пороге появился маленький щуплый хакас. С написанным на плоском лице подобострастием, он сказал: - Изеннер, Сiлiг Чахайах! Зачем звала Ивашку? (Здравствуй, Красивый Цветок!)
Обернувшись на голос, Ядвига улыбнулась. Слова Ивашки вернули её в далёкое детство, туда, где её, хозяйскую дочь, друзья-хакасы называли Красивым Цветком. – Изен , Иван! – сказала она. – У меня к тебе есть дело. Иртiер! Одыр!
(Изен, Иван  - Здравствуй, Иван!
(Иртiер! - Проходи! Одыр - Садись!)

-Слушаю тебя, хозяйка, – сказал хакас, присев на краешек стула и, наклонив голову набок, обратился в слух.

Большая семья Куржибековых, самым младшим отпрыском которой был Ивашка, долгие годы верой и правдой служила Джевецким. И сейчас, обращаясь с просьбой к хакасу, Ядвига рассчитывала не только на  преданность Ивашки, но и на благодарность за некогда оказанную услугу по спасению жизни его, едва не погибшей от криминального аборта, сестры.

Когда же, спустя полчаса, Ивашка покинул террасу, намереваясь тотчас приступить к выполнению порученного дела, его остановил управляющий и, проводив в свой кабинет, предложил: - Ну, Иван, сын Матпыпа, рассказывай, чего она от тебя хотела?
Хакас замялся. – Я не могу сказать… Хозяйка не велела.
-Хозяйка? – усмехнулся Халдей. – Скоро я стану твоим хозяином. Ты улавливаешь, узкоглазый, чем тебе это грозит?
-Не дурак! – вздохнул Иван.
-Тогда говори. Я жду.
-Хозяйка велела устроить побег её бывшему мужу…
-Побег? – удивился Родион Тимофеевич. Несколько минут он сосредоточенно размышлял об услышанном, а затем, со странной улыбкой, произнёс: - Ну, что ж, устрой….
В узких Ивашкиных глазах застыл немой вопрос.
-Да-да, – подтвердил Халдей, – ты не ослышался. Старый Хозяин (так все за глаза называли Генриха Джевецкого), от чьего имени я сейчас говорю с тобой, желает именно этого. Однако тут существует небольшой нюансик, о котором не следует забывать…
-Что? – не понял хакас.
-Я знаю: ты предан хозяину и не станешь огорчать его, и поэтому не только поможешь Чегорину бежать, но и сам поведёшь беглеца через тайгу. А в пути… -  По тонким  губам  Халдея змеёй скользнула усмешка, - …ты убьёшь его.
-Iди килiспес !… - растерялся Ивашка. – Как… (Iди килiспес! - Это невозможно!)
-Как – не моё дело. Но тебе придётся предоставить Сiлiг Чахайах  вещественное доказательство – его труп, на котором не должно быть ни ран от ножа, ни огнестрельных. Ты – охотник. – Сказал Халдей и для пущей убедительности повторил по-хакасски: – Син – азы-зын . И не мне тебя учить, как…
Заметив, что хакас всё ещё сомневается, Родион Тимофеевич добавил: - Запомни хорошенько: этой услуги ждёт от тебя Кирi Ээзi. (Кирi Ээзi - Старый Хозяин)
Его бывший зять не должен вернуться живым. А Ядвига всего лишь глупая баба. Бабам не положено вмешиваться в дела мужчин. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я говорю? А сейчас – чОр ! (чОр! - Иди!)
-Чахсы ,  - согласно кивнул головой Ивашка и с хитрой улыбкой, от которой его узкие глаза совсем исчезли с лица, добавил: - Ивашка сделает так, как велит Наа Ээзi.
(Чахсы - Хорошо.
Наа Ээзi - Новый Хозяин)


-Одевайся потеплее. Сентябрь на дворе. А ночи в сентябре холоднючие. – Заботливо наставлял Яну Иннокентий.
Опираясь коленом сломанной ноги на табурет, Дарья с трудом передвигалась по избе, искоса наблюдая за сборами.
Одетая в джинсы и футболку, поверх которой была надета толстая шерстяная кофта, Яна повязала на голову платок, спрятав под ним волосы и, всунув руки в рукава новенькой куртки, что презентовал ей Иннокентий, посмотрела на мужчину.
Он был экипирован так, словно собирался даже не на охоту, а на войну. В укреплённой ремнями кобуре, на уровне подмышки, находился пистолет, на поясе висел зачехлённый охотничий нож, а на плече – десятизарядный карабин.
-Малокалиберный ТОЗ-78, – почти сразу определила Яна, вместе с отцом частенько посещавшая стрельбища. Она и сама неплохо стреляла и даже знала некоторые приёмы рукопашного боя, однако распространяться на эту тему не собиралась, нарочно прикидываясь беспомощной простушкой.
На этот раз они везли в неизвестное ей пока место не только провиант, но и тёплую одежду: телогрейки, вязаные шапки, отрез фланели на портянки, валенки и сигареты.
Понимая, что ещё очень далека от разгадки того, что творится в этом глухом таёжном углу, Яна и сама затаилась.
Вместе с ними в дорогу собирался и, объявившийся на заимке вчерашним вечером, неопределённого возраста хакас.
Смоля дешёвую «Приму», мужчины весь вечер о чём-то шептались, но как Яна ни напрягала слух, ей так и не удалось расслышать ни слова.



У безымянной таёжной речушки, несущей свои прозрачные воды среди, таящих несметные богатства скал, стоял добротный бревенчатый сруб с плоской крышей, обнесённый крепким палисадом, по верху которого была натянута колючая проволока.
Вид этого, свитого кольцами «украшения», вызвал у Яны яркие ассоциации с тюремной зоной. Она даже попыталась отыскать взглядом вышку с автоматчиками. Но вышки не было. Зато были овчарки, встретившие гостей надрывным лаем.
Мужчина, впустивший во двор «Ниву», был высок и грузен. Его заросшее рыжей бородищей лицо, с длинным крючковатым носом, кого-то Яне напоминало.  Приглядевшись получше, она поняла – Иннокентия.
-Видимо, это и есть Дарьин муж, - решила  девушка, сравнивая внешности мужчин.
Иннокентий подтвердил её догадку: – Знакомься, этот бугай – мой младший братан Тимоха.
Безучастно сидевший рядом с Иннокентием хакас, заметно оживился и поспешил первым выбраться из машины. Иннокентий вылез следом и распорядился убрать собак, после чего помог выйти Яне, так как ей, сидевшей на заднем сиденье и со всех сторон обложенной багажом, сделать это было не просто. К тому же от сильной тряски её слегка укачало.
Проводив её к крыльцу, мужчины приступили к разгрузке.
Оказавшись внутри дома, первым делом огляделась. Его внутреннее пространство было поделено на три помещения. Одно из них, самое большое по площади, соединяло в себе сразу три функции – столовой, кухни и гостиной: длинный дощатый стол, вдоль которого стояли лавки, большой кухонный стол с прибитыми над ним полками, а возле него на каменном фундаменте печка-буржуйка. В стороне, у маленького слепого оконца, стоял ещё один стол, поменьше размером.
Второе помещение, куда, любопытствуя, заглянула Яна, представляло из себя нечто среднее между спальней и тюремной камерой. На эту мысль девушку натолкнули единственное, расположенное под самым потолком зарешеченное оконце, двухэтажные нары вдоль стен, терпкий застоялый запах табачного дыма и грязных портянок, да крепкие запоры, причём с внешней стороны двери.
Рядом находилась ещё одна дверь, но заглянуть туда Яне не удалось, так как она приоткрылась, и в образовавшуюся щель прошмыгнуло худощавое существо неопределённого возраста и пола. Прямая длинная чёлка падала ему прямо на глаза, гладкое, без признаков растительности лицо казалось безликой маской. Равнодушно взглянув на девушку, существо уселось на стоящий у кухонного стола табурет и молча принялось чистить картошку.
Не имея особого желания знакомиться с неприветливым «Оно», Яна направилась к лавке, на которой вальяжно разлёгся полосатый красавец-кот с жёлтыми нахальными глазами.
Спрыгнув с лавки, кот стал тереться о ноги девушки, требовательно заглядывая в глаза: дескать, давай, корми. Нагнувшись, она погладила котяру, отчего его глаза превратились в узкие щёлки, а бока заходили ходуном, выталкивая из розовых ноздрей призывное урчание.
Предложение помочь бесполому существу, имеющему столь же неопределённое имя Шура, поступило Яне от Иннокентия, и она молча подчинилась ему.
Пытаясь успокоить себя, девушка гнала прочь тревогу, поселившуюся где-то под сердцем.
Беспрекословно исполняя указания немногословного «шеф-повара», она покрошила на стол хлеб и сало, и поставила рядом с наполненным дымящейся похлёбкой чаном стопку чистых алюминиевых чашек.
На дворе залаяли собаки.
Яна украдкой взглянула в окно, но сгустившаяся тьма не позволила ей разглядеть, отчего беснуются четвероногие охранники.
С протяжным скрипом отворилась входная дверь и, в сопровождении Тимохи, в дом, тяжёлой поступью, один за другим, вошли шестеро одетых в грязную робу мужчин.
Увидев хрупкую фигурку стоящей у окна девушки, они тут же, переглядываясь, зашумели, отпуская в её адрес двусмысленные шутки, но грозный окрик Тимофея заставил их замолчать.
Широко распахнутыми синими глазами, в глубине которых застыл страх, Яна смотрела на вошедших.
Облегающие джинсы и тонкая маечка девушки, не позволяли мужчинам думать ни о чём другом, кроме этого соблазнительного юного тела. Забыв о еде, они то и дело бросали на неё жадные взгляды.
В избу вошли ещё трое, среди которых был и их недавний попутчик. Эти трое все были хакасами и мало походили на рабочих, так как на поясе каждого висел охотничий нож, а на плече – двустволка.
В душе девушки билось и плескалось неопределённое, труднообъяснимое чувство нереальности происходящего, и она даже украдкой ущипнула себя, но напрасно. Этот дом и эти люди были до невозможности реальны!
Не смея поднять глаз, Яна принялась разливать по чашкам горячую похлёбку и подавать их в поочерёдно протягиваемые руки, вновь и вновь задаваясь одним и тем же вопросом: ; Кто эти люди? Охотники? Старатели? Бандиты, наконец? – Сопоставляя внешний вид и экипировку мужчин, она пришла к странному на первый взгляд выводу: первые смахивают на рабов, ну, а вторые – точь-в-точь надсмотрщики. Но мысль о том, что на дворе конец двадцатого века, сбивала её с толку.
Уже несколько лет, как закончилась эпоха социализма, где все были друзьями и братьями, и наступила другая – разухабистого, дикого беспредела. Именно в такие, вот, переломные моменты и происходит то, что находится за пределами нормальной человеческой сущности. Честность и порядочность загнаны в угол, правят бал беззаконие и преступность. Отсутствие реально действующей правовой базы влечёт за собой безнаказанность, а та в свою очередь порождает вседозволенность. И вот уже человек человеку не друг, а враг. Ступая по головам, а порой и по трупам, люди карабкаются наверх, к власти. Неважно какой: местного царька из задрипанного Новодырска или в краснозвёздные кремлёвские палаты. В этой неразберихе все пытаются урвать кусок пожирнее и побольше хапнуть. Правда теперь это называется мудрёным заморским словечком – «приватизация», которую тут же метко окрестили «прихватизацией», так как сути это не меняет.
В свете этого, происходящее здесь казалось не таким уж и невозможным. Просто кто-то, успевший подняться на десяток ступеней выше остальных и ставший волей случая «крутым», набивает свои карманы, эксплуатируя бессловесную рабсилу.

Подавая очередную чашку, Яна вдруг почувствовала, как сильная мужская рука, словно невзначай, мягко коснулась её руки.
Подняв глаза, она увидела перед собой высокого и, не смотря на непрезентабельный внешний вид, красивого молодого мужчину. Весело подмигнув девушке, он взял из её рук чашку и направился к столу.
Её удивлённый взгляд проводил мужчину до места, невольно отметив его стройную фигуру и гордую осанку.



Яну поселили в ту, третью, комнатёнку, куда ей так и не удалось заглянуть днём.
Комната была узкая, неуютная, с прикреплёнными к стенам  кроватями-нарами и крохотным оконцем, в которое, пригнувшись, заглядывала любопытная луна.
-По-видимому, раньше здесь спали Тимофей и Шура, – решила она, увидев, что хакасы после ужина ушли в стоящую во дворе юрту.
Из-за стены донёсся глубокий, немного хрипловатый мужской голос. Сливаясь со слегка дребезжащим голосом гитары, он пел:

…Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось.
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость…

-Есенин. – Вздохнула Марьяна, пытаясь поудобнее устроиться на жёстком ложе.
Сна не было. Уставший мозг прокручивал события минувшего дня: странный дом, странные люди….
Сегодня она кормила их ужином, то и дело ловя на себе липкие, раздевающие взгляды, но Иннокентий, видя это, предупредил: - Девку не трогать! – и для пущей убедительности приврал: - Хозяин узнает – голову снесёт.
Но трогать и смотреть – разные вещи, и они, изголодавшиеся по женской ласке, глядели на неё во все глаза, раздевали, лапали...
Невесело усмехнувшись, Яна закрыла глаза.
Песня за стеной оборвалась на полуслове. Послышавшийся вслед за этим невнятный говор быстро перерос в непонятный девушке спор, но резкий стук в дверь заставил спорщиков угомониться.
В повисшей тишине раздавались какие-то шорохи и скрипы. Прислушиваясь к ним, Яна ощутила, как постепенно спадает напряжение минувшего дня, позволяя ей немного расслабиться. И тут на дворе завыла собака. Этот поначалу тихий звук становился всё выше и выше и неожиданно оборвался на верхней ноте.
Сердце девушки тревожно сжалось. – Что готовит мне завтрашний день? – подумала она и вдруг вспомнила взгляд выразительных карих глаз. Он был столь откровенен, что её обдало огнём. Лицо залила краска смущения, и она поспешила отвести свой взгляд…
Воспоминание об этом, казалось, пустяковом эпизоде заставило её снова покраснеть.
Незнакомец был красив яркой, вызывающей, как сейчас принято говорить – брутальной красотой. Сверкнув, показавшейся ослепительно белой на тёмном обветренном, заросшем чёрной щетиной лице улыбкой, он игриво подмигнул девушке.
-Кто он? Откуда? Как его зовут? Он не похож на остальных, и, кажется, что попал сюда случайно. – Размышляла она. – Несмотря на въевшуюся грязь, обломанные ногти и сбитые костяшки пальцев, его руки не были похожи на руки рабочего…. – Но мысль так и осталась незаконченной. Девушку сморил сон.



Раннее утро, как, впрочем, и все предыдущие, было безрадостным.
Сырой холодный воздух пробирал до костей, заставляя плотнее кутаться в драные, видавшие виды штормовки, так как тёплой одежды ещё не выдали.
-Суки поганые! – зло сплюнул сквозь зубы Владислав и вместе с надсмотрщиком-хакасом по имени Ивашка залез в клеть. Скрипя и дергаясь, как припадочная, она стала медленно опускаться  вниз.
Этот забытый Богом и людьми, заброшенный прииск до революции принадлежал местному царьку – золотопромышленнику Гордею Бердяеву. Советская власть поступила с ним, как и со многими другими: вначале лишила имущества, а затем и жизни.
Все знавшие о прииске давно сгинули. Но с десяток лет назад один ушлый мужичок набрёл в тайге на заброшенную шахту. Под большим секретом поведав знакомому геологу о находке, он, хорошо понимая, что в одиночку не управится, взял того в долю. Оказавшись у заветной шахты, геолог со знанием дела обследовал окрестности. Радости мужчин не было предела. Находка оказалась не чем иным, как коренным месторождением. Золото было везде: и в кварцевой золотоносной жиле, что пролегала в глубине горного кряжа, и в протекающей рядом речушке, каменистые берега которой были из тех же золотосодержащих горных пород.
Опасаясь спускаться в шахту, подельники принялись извлекать золото примитивной промывкой песка, производя её на щитах, застланных шкурами животных с подстриженной шерстью, что помогало улавливать даже  мельчайшие крупинки.
Только шила в мешке не утаить. О новоявленных старателях узнали местные, и первый выпавший в том году снег окрасился первой кровью.
Сколько народу здесь полегло, знали только скалы да могучие сосны, не один десяток лет с укором  взиравшие на алчных, копошащихся в грязи тварей, гордо именуемых себя людьми.

Владислав поднял голову. Взгляд задержался на корявой израненной сосне, что из последних сил цеплялась корнями за неласковые скалы. Внизу, под скалой, хоронили погибших. За год с небольшим, что он здесь провёл, недосчитались троих. Сколько их было всего, знал лишь Бог.
Клеть опустилась ниже, и он, глядя на удаляющийся квадрат, раскрашенного прозрачно-синей краской неба, вспомнил бездонные синие глаза незнакомой девушки…

Вчера, едва переступив порог избы, он был очарован её естественной, без прикрас красотой. Будучи не в силах отвести  глаз и, не зная как привлечь к себе внимание, он тронул её за руку. Испуганный взгляд синих глаз столкнулся с его взглядом и окрасил румянцем нежное девичье личико. – Кто ты, Василёк? Откуда ты взялась в этой чёртовой дырище? – мысленно спросил Влад, но грубый окрик Тимофея заставил его вернуться к столу.
Клеть остановилась.
А позже, когда Ивашка уже собирался сделать Владиславу чрезвычайно заманчивое, на его непосвящённый взгляд, предложение, над головой Чегорина раздался треск.
Он так и не понял, что произошло. Просыпавшийся на голову песок вдруг сменился камнепадом, и оглушённый, потерявший способность двигаться Владислав оказался заживо погребённым под завалом.



-Собирайся, сейчас поедем, – сказал Иннокентий Яне и, зачерпнув ковшом ледяной, только что принесённой из колодца воды, с жадностью припал к нему.
Из сеней донёсся шум, и в распахнувшуюся дверь протиснулась грузная фигура Тимофея. Тяжело ступая, он  нёс на руках бесчувственное тело мужчины.
Опустив его на лавку, Тимофей стал рассказывать брату о случившемся.
Тихо охнув, Яна испуганно прижала ладошку к губам. Она не сразу узнала в этом перепачканном землёй и кровью мужчине того, о ком думала прошедшей ночью, а узнав, бросилась к нему.
Лоб мужчины, от разбитой брови до виска, наискось пересекала глубокая кровоточащая ссадина. Его ресницы были плотно сомкнуты, а зубы крепко стиснуты.
Профессионально быстро проверив пульс, Яна произвела первичный осмотр пострадавшего и, заметив пропитанный кровью, частично оторванный рукав куртки, не терпящим возражения тоном потребовала: - Нож! Мне нужен нож!
Братья  удивлённо переглянулись, и Иннокентий протянул девушке свой нож.
Вспоров рукав, Яна увидела на предплечье раненого рваную рану и, обращаясь к братьям, распорядилась: – Мне нужна ваша помощь! А ещё горячая вода. Раненого надо обмыть….
Тимофей метнулся было к печурке, собираясь греть воду, но Иннокентий остановил его: - Не суетись, братка! – и исподлобья глянув на Яну, равнодушно обронил: - И ты, шебутная, уймись. Лечить его – пустая трата времени и сил. Проще пристрелить. Нет человека – нет проблемы.
Сердце Яны зашлось от страха. – Что вы такое говорите?! Как можно?! Не убивайте его! Он же человек!
-Не человек он, а тварь дрожащая. Червь. Захочу – раздавлю…
-Нет!! – вскричала она. – Ради Бога, не надо!
-Он здесь, чтобы работать, а не на печи лёживать. Больной – это обуза. Найти ему замену – не вопрос, а лишь дело времени…
-Умоляю вас: разрешите мне помочь ему! Я смогу! Я справлюсь!
Поймав взгляд брата, Иннокентий кивком головы указал ему на дверь. Тимофей молча вышел.
Окинув Яну наглым взглядом, Иннокентий ухмыльнулся. – Возможно я и позволю тебе, - с расстановкой произнёс он, - проявить свои медицинские способности… Но что я получу взамен?
-Всё, что захочешь! – не раздумывая, ответила она.
-Правда? – он шагнул к девушке и обеими руками взял её за груди.
Она отшатнулась, но в это момент пострадавший застонал. Опомнившись, Яна обречённо взглянула в глаза Иннокентия. – Да. Обещаю. – И, не имея желания дальше развивать эту тему, метнулась к раненому. – Мне нужна горячая вода и бинты! И по возможности быстрей. Медлить нельзя! Он теряет кровь…


-Как его зовут? – спросила Яна у Тимохи, заканчивая бинтовать раненого.
-Чегорин. – Ответил тот.
Пострадавшего поместили в комнату Яны, чтобы ей было удобно ухаживать за ним.
Вытряхнув на стол содержимое автомобильной аптечки, она с тоской посмотрела на просроченные лекарства, но других всё равно не было. С помощью Тимофея, разжавшего черенком ложки, крепко стиснутые зубы Чегорина, она влила в рот тому  смешанный с водой толченый аспирин.
Раненый закашлялся, но глаз так и не открыл. БОльшая часть суспензии стекла по его чёрной щетине, оставив на ней белый след.
-Зря стараешься, - угрюмо буркнул Тимоха. – Здесь лекарства не помогут. Лучше дай ему спирта. Это средство завсегда помогает. При всех болячках.
-Глупости! – отмахнулась Яна, но потом, поразмыслив, согласилась. – Хорошо. Давай попробуем.
-Давно бы так! – хмыкнул Тимофей, вливая в род Влада спирт.
Кашель того был долгим и надсадным, но, как с удивлением заметила Яна, после этого дыхание больного стало мягче, нахмуренный лоб разгладился и мужчина заснул.
Но ей было не до сна. То и дело подходя к нему, она проверяла пульс. Былая уверенность в собственных силах уступила место сомнениям.



Иннокентий не хотел оставлять девушку здесь, одну, в окружении стольких мужчин.
Пустив в ход своё обаяние, а главное, пусть и пустые, но обещания, она всё же уговорила его.
-В твоём распоряжении пять дней. – Сказал он, уезжая. – Потом я приеду за тобой. – И наказав брату охранять её, укатил на заимку.
Трое суток Яна не отходила от пострадавшего, но о том, что он жив, свидетельствовало лишь тяжёлое, затруднённое дыхание, вырывавшееся из запёкшихся губ, да неровный пульс.
Чувствуя свою беспомощность, она с надеждой вглядывалась в его лицо, мысленно заклиная: - Пожалуйста, не умирай! Очнись! Ты не можешь умереть! Ты нужен мне!…
Изучив взглядом каждую чёрточку этого красивого, искажённого болью лица, она мысленно касалась губами приоткрытых губ, проводила ладонью по мягким спутанным волосам…
Легко согласившись на выдвинутые Иннокентием условия, она думала лишь об одном: как спасти того, кто вдруг стал ей удивительно дорог.  Мысль о том, что рано или поздно придётся платить по счетам, была для неё сейчас не неактуальна.



Владислав очнулся от странного звука. Словно кто-то царапал ногтём по стеклу или… плакал. Звук шёл из темноты. Несколько минут он напряжённо прислушивался, а затем попытался подняться. Постель качнулась, и мир, перевернувшись, ухнул в звенящую пустоту.
Услышав, что больной заворочался, Яна вытерла ладошками катящиеся по щекам слёзы и зажгла свечу.
Мужчина лежал всё так же, на спине. Одеяло сползло, открыв его мускулистую, заросшую курчавыми волосами грудь, поперёк которой белела марлевая повязка, переходящая далее на плечо и предплечье, где кляксой темнела засохшая кровь.
Приблизившись, Яна осторожно коснулась ладонью его лба, проверяя, нет ли  температуры.
Владислав открыл глаза. Его губы тронула улыбка. – Это ты, Василёк? – спросил он хрипло.
Не понимая, о чём он говорит, она заботливо поправила одеяло и присела рядом, всматриваясь в его лицо.
-Как тебя зовут? – вдруг спросил он.
-Яна, - ответила она, улыбнувшись.
-Янка. Яночка. Василёк. Полевой цветочек, – тихо сказал он и здоровой рукой взял её за руку. Это была она, та, чьё склонённое над ним встревоженное лицо он видел в забытьи. В её синих, обращённых на него глазах плескалось небо.
Сердце девушки сладко замерло.– А почему  василёк? – спросила она.
-Потому что глаза твои синие… как васильки, а ещё… как июльское небо. Но почему они покраснели? Ты плакала?
-Да, – кивнула она и неожиданно призналась: – Я боялась потерять тебя…
-Не бойся, я не умру. Я родился в рубашке.
Спохватившись, что говорит совсем не то, что должна, она строго, как доктор, спросила: – Больной, как вы себя чувствуете?
-Лучше не бывает. – Ответил он, прижимая её ладонь к своим губам.
-Что вы делаете? – смущённо прошептала Яна, отнимая руку.
-Я тебя целую. – Так же шёпотом ответил он.
-Почему?
-Потому что хочу этого. – Его рука скользнула по её щеке. Лицо приблизилось…
Стесняясь собственной неопытности, девушка робко ответила на его поцелуй. Хоровод неосознанных желаний, ощущение чего-то необыкновенного, что непременно должно произойти, захлестнуло её.
-Иди ко мне, - сказал он и задул свечу.
Мысль о том, что она опоздает, не успеет вкусить того запретного, ещё не отведанного ею плода любви, заставила Яну дрожащими от нетерпения руками стянуть с себя маечку.
Рука мужчины нежно коснулась её обнажённой груди. Влад отодвинулся, освобождая девушке место рядом с  собой.
-Тебе не больно? – вдруг встрепенулась она.
-Нет, - ответил он, обнимая её.
То, что произошло потом, показалось Марьяне чем-то нереальным. Сном. Сказкой. Их сплетённые в объятии тела трепетали от немыслимого наслаждения. Прикосновения рук, губ, бьющиеся в унисон сердца и наивысшая точка  блаженства – апогей, когда ничтожно всё, кроме двух растворённых друг в друге сущностей. Инь и Ян. Он и Она.
-Я люблю тебя, Василёк! – шептал он, лаская взглядом её черты: припухшие, зацелованные губы, шелковистые, отливающие золотом волосы, бездонную синь глаз…
-Я люблю тебя! – шептали в ответ её губы.
Сейчас они не могли думать ни о чём другом. Радость, что подарила судьба этим двум затерянным в глухой сибирской тайге влюблённым, была важнее всего на свете.
Сердце Яны переполняли прежде неведомые чувства, а горячее, едва познавшее страсть тело, ждало повторения сказки. – Я люблю тебя, Влад! – повторила она, теснее прижимаясь к нему и мечтая о том, чтобы это счастливое мгновенье длилось вечно.



-Две ночи. Всего две ночи, – с тоской думала Яна, подпрыгивая в холодной «Ниве» на подмёрзших колдобинах  лесной дороги…
Иннокентий вернулся, как и обещал, через пять дней. Узнав о том, что Чегорин уже почти здоров, он криво усмехнулся. – Повезло тебе, паря. В рубашке родился.
-Я знаю. – Ответил тот, украдкой бросив взгляд на Яну.
Её личико было бледным, глаза лихорадочно блестели, будто она, вдохнув в него жизнь, сама заболела. Но болезнь эта незнакома врачам. Она называется любовью. Снедаемая этим, только что открывшимся ей чувством, Яна сходила с ума от мысли, что назавтра ей суждено расстаться с любимым. Понимая, что никто не должен догадаться о гложущей её тревоге, она старательно отводила взгляд, но он снова, против воли, возвращался к Владу, стараясь запечатлеть в памяти любимый образ.
Владислав ловил эти взгляды и прятал свой, не желая подвергать опасности её – единственную женщину, заставившую его вспомнить о том, что он ещё жив, молод, полон сил и желаний. Женщину, которая за эти несколько дней стала для него дороже самой жизни.



Марьяна была в бане. За время её отсутствия накопилось много грязного белья. Сломанная нога, не позволяла Дарье заняться стиркой, и эта неприятная обязанность была перепоручена Яне.
Подпоясав верёвкой старенькое Дарьино платье, чтобы разница в размерах была не столь явной, девушка плеснула в принесённую Михой ледяную воду кипятка, и склонилась над оцинкованной ванной.
Дверь за спиной с грохотом распахнулась, и в полутёмную, освещённую керосиновой лампой банёнку ввалился Иннокентий.
Зашвырнув на полОк кепку, он шагнул к девушке. Ситец прилип к её потному телу, чётко обозначив все его прелести: тонкую талию, округлые бёдра, упругие ягодицы. Судорожно сглотнув, мужчина сзади облапил Марьяну и принялся молча тискать её грудь.
Не помня как, она вырвалась и, вперив в него ненавидящий взгляд, с трудом выговорила: – Нне… Не смей меня трогать!
-Ты чего, дурочка, запамятовала что ль? Обещала рассчитаться, а теперь, значит, в кусты? Так дело не пойдёт! – И он снова схватил её в охапку.
Уворачиваясь от поцелуев, Яна тщетно пыталась оттолкнуть его, и тут её рука нащупала закреплённую на ремнях кобуру. Ни секунды не раздумывая, она выхватила пистолет и  прижала к животу Иннокентия.
Он отшатнулся. – Тю, дура! Совсем рехнулась! Опусти пушку.
-Руки!! – тяжело дыша, она смотрела на мужчину.
В надежде обмануть её бдительность, он сделал шаг назад и, как бы сдаваясь, поднял руки.
Она чуть расслабилась.
Заметив это, он снова попытался схватить девушку. Да не тут-то было. В грудь ему тот час упёрлось дуло пистолета.
-Не убьёшь, -  усмехнулся он, глядя ей в глаза. – Я знаю, об чём говорю. Убить человека в первый раз дело не простое…
-Убью! – Побледнев, решительно произнесла она.
-Спорим: не убьёшь! Кишка тонка! Да и стрелять-то ты, поди не умеешь. Пистолет на предохранителе. – Усмехнулся он, отступая на шаг.
Кичась своим превосходством над глупой девчонкой, он с подчёркнутым пренебрежением, предложил: – Ну, давай, стреляй! Только целься лучше…
Лёгким движением сняв пистолет с предохранителя, она, не целясь, выстрелила в стоящий на полке бидон.
От грохота у обоих заложило уши.
Бидон подпрыгнул и упал к ногам растерявшегося Иннокентия.
-Эй, дядь Кена, - раздался снаружи голос Михи. – Ты тута?
-Тут, - не сводя с девушки настороженного взгляда, ответил тот. – А чо те надо?
-Управляющий прилетел.
-Чо?! – воскликнул Иннокентий, и, матюгнувшись, зло произнёс: – Слышь, Марьяна не шуткуй, отдай пушку, а то хуже будет… Тебе отсюдова всё равно не выбраться. Люди далеко, и никто, окромя меня, тебе не поможет….
Приближающийся стрёкот заходящего на посадку вертолета всполошил собак и на мгновение отвлёк внимание девушки. В тот же миг она была обезоружена.
Не имея времени разбираться с ней сейчас, Иннокентий бросил: – Посиди пока тута, дурёха, - и, выскочив из бани, снаружи подпёр дверь наполненным водой бачком.
-Постереги девку, - приказал он Михе и, засунув пистолет обратно в кобуру, быстрым шагом направился к снижающемуся вертолёту.

Яна опустилась на лавку и, уткнув лицо в ладони, заплакала.
Исходящий от каменки жар быстро заполнял тесное помещение. Дышать становилось всё труднее. Обливаясь пОтом, она почувствовала, что ещё немного – и потеряет сознание. Взгляд упал на болтающийся в бачке ковш. Схватив его, она с силой ударила им по стеклу и, придвинув к окну красное, распаренное лицо, вздохнула полной грудью.
-Ты чо хулиганишь? – спросил Миха, подходя к разбитому окну, но, решив, что масштабы разрушений незначительны, и в такую маленькую дырку выбраться ей всё рано не удастся, успокоился, но для пущей важности добавил: – Ты тут это… того… не буянь! А то я и пальнуть могу. За мной не станется…
-Да пошёл ты!... – неожиданно выругалась  Яна.
-Эй, ты, потише! – угрожающе произнёс он и скинул с плеча двустволку. – Имей в виду: я парень горячий и сиськи твои мне ни к чему. Стрельну, и кранты тебе, кукла…
Прижавшись горячим лбом к уцелевшей половинке стекла, Яна закрыла глаза. Ей был неприятен это прыщавый, с ломающимся голосом юнец, и спорить с ним она не собиралась. Сейчас ей хотелось лишь одного – смыть с себя пот, а вместе с ним и следы, оставленные руками Иннокентия, и оказаться в тёмной, похожей на тюремную камеру комнатёнке, где в жарких объятиях Владислава она познала  любовь.

Яна не знала, сколько времени прошло – час или два, когда дверь, наконец-то, открылась, и в баню, тяжело опираясь на самодельный костыль, вошла Дарья.
Кинув на лавку Марьянины вещи, она сухо обронила: – Одевайся и ступай в дом.
-Отвернись, - попросила Яна.
Скривив в усмешке полные губы, Дарья отвернулась и, чуть помолчав, сказала: – Упредить хочу тебя, девка: не становися у меня на пути. Я тебе Иннокентия не отдам!
-Ты, видно, с ума сошла?! – с нервным смешком ответила Яна. – На кой мне нужен твой Иннокентий? Нашла тоже мужика...
-Заткнись, сучка! – зло оборвала её Дарья, – и ступай в хату. Управляющий прибыл. Ему и решать, что с тобой делать: здеся оставить или по кругу пустить…



Переступив порог избы, Яна увидела сидящего рядом с Иннокентием лысоватого  мужчину лет сорока пяти.
Взгляд, что Иннокентий бросил на Дарью, красноречиво говорил о том, что решение привести девушку в дом она с ним не согласовывала.
Обернувшись, управляющий с удивлением уставился на Яну.
Мысль о том, что она уже где-то видела его, заставила девушку нахмурить лоб. Пытаясь вспомнить, где именно, она не сразу расслышала обращённые к ней слова.
-Как звать тебя, красотка? – спросил Халдей, прищурив наглые глаза. В отличие от Яны, он сразу вспомнил её. Ещё там, на лётном поле, оценив грацию и незаурядную внешность девушки, он готов был немедля, не стесняясь Ядвиги, познакомиться с ней. Но она не удостоила его внимания. И вот здесь, в этой глухомани, вдали от цивилизации, их дороги снова пересеклись….
-Это судьба! – ухмыльнулся он своим мыслям и предложил девушке присаживаться.
Яна молча последовала предложению.
Окинув девушку придирчивым взглядом, Халдей мысленно отметил, что футболка её застирана, потёртые джинсы неумело заштопаны, а кроссовки вот-вот развалятся. Всё это создавало впечатление, что живёт она здесь на птичьих правах. Тогда сразу возникал вопрос: откуда она вообще тут взялась?
Иннокентий упредил готовый сорвать с губ Халдея вопрос: - Родион Тимофеич, звиняйте, не доложил. Эта девица забрела к нам случайно. По её словам, она заблудилась в лесу. Внешний вид соответствовал сказанному…
-Так-так, - протянул управляющий. – Говоришь, заблудилась? А если подослали? Чем чёрт не шутит?
-Да ну, - не согласился Иннокентий, хотя в его душе тоже шевельнулись сомнения. Мозг услужливо напомнил, что беспомощная с виду девушка удивительно ловко управляется с оружием, да и в медицине разбирается… - А ну, как и впрямь подстава? – Погружённый в свои размышления, он не заметил, какими глазами Халдей смотрит на Яну.
Зато это заметила Дарья, сразу смекнув, что к чему.
На крыльце послышался топот, и в дом вошёл Тимофей.
Увидав его, Иннокентий побледнел.
Незапланированный визит брата говорил о том, что на вверенном ему объекте, произошло что-то из ряда вон выходящее.
Забыв о женщинах, мужчины заговорили, причём все разом.
Особо не вникая в их разговор, Яна поняла лишь одно: с прииска сбежал рабочий и за ним снарядили  погоню.
-Но как он смог убежать? – возмущался Халдей. – Это при вашей-то хвалёной охране…
-Чегорин дьявольски хитёр. Выбрав момент, он камнем раскроил череп одному из охранников и дал дёру…
-А собаки? Вы пускали по следу собак?
-Само собой. Но они его быстро потеряли.
-Болваны! Олухи! – ругался Родион Тимофеевич. – Разве можно вам доверить серьёзное дело?!

Отрешённая, уставив в стену отсутствующий взгляд, Яна замерла. – Чегорин? Да ведь это же Влад! – Мысль о том, что ей больше никогда не увидеть его, разливалась в груди огненной лавой, выжигала сердце. К глазам подступили слёзы. – Зачем ты сделал это?! Влад, любимый, зачем?! Хакас отыщет тебя и убьёт… Чует моё сердце… - Но голос управляющего снова проник в её мозг. – Я вообще не понимаю, что у вас здесь происходит?! Как вышло, что заваленный в шахте Чегорин выжил? Кто выходил его?
-Она, - кивнул в сторону девушки Тимоха.
-А кто она такая, вы знаете?
Братья переглянулись и одновременно пожали плечами: мол, не знаем, не ведаем.
-Идиоты! – сквозь зубы процедил Халдей и неожиданно рявкнул: - Пошли вон! Все!
Повторять не пришлось, и только Яна продолжала сидеть, тупо уставившись в одну точку.
Мужчина подошёл к ней и, приподняв её подбородок, заглянул в глаза. – Говори: откуда взялась? Только предупреждаю: не лги мне!
-Оттуда, откуда и вы! – бросив на него неприязненный взгляд, ответила Яна.
-Неужели узнала? – обрадовался он. – Мы ведь и вправду с одних небес спустились.
-Что вам от меня нужно?
-Что может быть нужно мужчине от красивой девушки? – ухмыльнулся он.
-Я хочу домой! – всхлипнула она.
-Ишь, чего вздумала – реветь. А ну, перестань сейчас же!! Я не переношу бабьих слёз!
-Я хочу-у до-о-мой!! – не слушая его, уже в голос зарыдала Яна. – Я не могу-у  больше здесь остава-а-аться!
Он шагнул к столу и, плеснув в стакан водки, протянул его девушке. – На, выпей!
-Зачем? – Яна подняла на него покрасневшие глаза. На её длинных ресницах дрожали слезинки, уголки припухших губ были скорбно опущены.
Его холодный взгляд потеплел. – Выпей! – повторил он. – И собирайся. Поедешь со мной.
В этот момент ей было безразлично, куда ехать и зачем. Её душу переполняла невыносимая боль: она больше никогда не увидит Владислава…
Осушив стакан, Яна поморщилась и поднялась из-за стола. Сняв с вешалки куртку, она равнодушно произнесла: – Я готова.
-Умница! – похвалил Халдей девушку и, выглянув за дверь, распорядился проводить её в вертолёт.
Иннокентий, понимая, что добыча ускользает из его рук, попытался было уговорить управляющего задержаться, надеясь придумать что-нибудь этакое, что позволит ему оставить девушку на заимке.
Но Родион Тимофеевич не собирался задерживаться. Его миссия была выполнена. Он узнал, что Чегорин бежал и что Ивашка идёт по следу. Теперь, со спокойной душой, он мог доложить об этом Хозяину. Что же до девушки, то она чрезвычайно мила, и он был совсем не прочь развлечься с нею. К тому же не мешало бы проверить её «легенду». Так, на всякий случай. Вдруг окажется, что она совсем не та, за кого себя выдаёт.



Ивашка ступал настороженно, неторопливо. Узкая звериная тропа тянулась через труднопроходимую чащу, а дальше, набирая высоту, уходила на узкий карниз скалы.
Остановившись, хакас пристально оглядел горизонт, прикидывая, сколько времени осталось до заката. Над тёмно-зелёным океаном тайги обрывками белой ваты плыли облака. Солнце, набирая скорость, катилось вниз. Над тайгой распростирала дымчато-сизое покрывало надвигающаяся ночь.
-Надо делать привал. Скоро станет совсем темно, – отчего-то вздохнув, сказал Ивашка и, сойдя с тропы, двинулся к небольшой, прилепившейся над обрывом, каменистой площадке.
Стаскав в кучу найденный валежник, мужчины развели костёр.
Перекусив захваченной в дорогу скудной снедью, они запили её водой, после чего хакас вытащил из-за пазухи фляжку со спиртом. Отпив глоток, он протянул её Владу, но тот жестом отказался.
-Тогда ложись, отдыхай. Я покараулю, – предложил Ивашка.
Владислав согласно кивнул. С непривычки, от долгой ходьбы, у него разболелась поясница, саднила стёртая до крови пятка. Перемотав портянки, он прилёг на пихтовые лапы и вытянул уставшие ноги.
После того как Иннокентий увёз Яну, Влад ощутил такую тоску, что оставаться в этом опостылевшем, прОклятом месте больше не мог. Если бы Ивашка не предложил ему бежать, он сам бы подался в бега. И плевать ему было на то, что на многие километры вокруг простиралась глухая тайга. Конечно, шансов выжить в этом случае у него было бы гораздо меньше. Но шанс всё-таки был.
Мысль о девушке, потеснив все остальные, завладела им. Он вспоминал её глаза и губы, её стыдливость и то, с каким самозабвением она дарила ему себя… И Влад мысленно дал себе клятву: – Если я выберусь из этой чёртовой дыры живым, я обязательно найду тебя, Василёк! – Его мысли стали путаться. Голова отяжелела, веки сомкнулись и он, словно в могилу, провалился в чёрную бездну сна.



Ночь прошла спокойно, а как только забрезжил рассвет, мужчины двинулись дальше и, спустившись вниз по крутому склону, наткнулись на ключ. После недолгих раздумий, они отказались от идеи идти вдоль его русла и снова углубились в чащу.  Идти стало трудней.
Прикрываясь грязными лоскутами облаков, небо время от времени побрызгивало мерзким дождичком. Мрачный пейзаж действовал угнетающе.
От усталости каждое движение, шаг, взмах рукой, давались Владиславу с трудом. Конечно, здесь сказывалась и недавняя травма. Но, боясь показаться слабаком, он, превозмогая боль, тащился вслед за Ивашкой.
То и дело поглядывая сквозь узкие прорези глаз на отстающего, хакас сжалился над ним и предложил устроить привал. Чегорин охотно согласился. Однако, не давая расслабляться, Ивашка вскоре поднял его, вынуждая двигаться дальше.
За чащей простиралось редколесье, и, взбодрившись, Владислав прибавил шагу. Ивашка одобрительно хмыкнул. Ему отчего-то был симпатичен этот молодой мужик – бывший муж его хозяйки.
-У бабы короткий ум, – рассуждал охотник, – а память ещё короче, и поэтому она любит того, кто её оставил.
Метящий на место хозяина Халдей, не внушал хакасу  доверия. В его, цвета грязного снега, глазах таилась ложь. Он приказал Ивашке убить беглеца. Сделать это было легко. Этой ночью тот спал безмятежным сном младенца на самом краю обрыва. Одно неловкое движение и… Но Ивашка почему-то не сделал этого. Пожалел? Вряд ли. Он не страдал этим, присущим лишь глупым, по его мнению, бабам недостатком. Он был умён. Он был мужчиной. Потомком  великого алтысарского князя Батура!
Второй день прошёл без особых приключений, а  ближе к вечеру прямо на них из подлеска выскочил заяц. Ивашка сдёрнул с плеча карабин. Доля секунды – и сражённый пулей косой зарылся мордочкой в ковёр из опавших листьев.
-Ну, ты даёшь! – восхитился Влад. – Вот это меткость! Завидую я тебе, хакас!
Только улыбка, промелькнувшая в глубине прикрытых веками раскосых глаз охотника, выдала полученное им удовольствие от похвалы. Ему нравилась открытость и прямолинейность Чегорина. – Он, как открытая книга, – думал Ивашка. – Такой человек теперь редкость. Такой человек не может предать…
Прерывая размышления хакаса, Влад сказал: – Надо делать привал. Сегодня у нас праздник – шашлык из зайчатины.
На землю неслышно опустилась ночь.
Набив пустой желудок постным заячьим мясом, Влад с довольной улыбкой растянулся на пихтовой постели.
Мясная пища благотворно подействовала и на немногословного хакаса. Присев у костра, он, вперив застывший взгляд куда-то вдаль, затянул песню. Гортанный звук, вырывающийся из его горла, поднимался всё выше, заставляя вибрировать окружающую тьму, и, коснувшись чёрного искрящегося бархата неба, опустился на землю.
-Как называется твоя песня? – спросил Владислав.
-Ыр, - ответил хакас.
-Ыр? Что значит это слово?
-Длинная песня.
-Как у вас всё просто! - усмехнулся Чегорин. – Длинная песня, короткая…
-Люди сами создают себе сложности. – Ответил мудрый Ивашка.
-Возможно, ты прав, - согласился Влад. – Но я хочу спросить: почему ты помогаешь мне?
Ивашкины губы тронула усмешка. – А ты сам не догадываешься?
-Нет. Не понимаю, что за выгода тебе от этого? Только не говори мне о бескорыстии и добрых человеческих отношениях. Я уже давно не верю в эту чушь!
-И правильно делаешь.
-Тогда удовлетвори  моё любопытство.
-Чох, – качнул головой Ивашка. – Прости, не могу. (Чох -нет)
-Ну, хорошо, не можешь, так не можешь. Но выгода-то есть?
-Че . – Согласился хакас и, давая понять, что не желает дальше обсуждать эту тему, прикрыл глаза. (Че -да)



Большая, странно стрекочущая птица, быстро снижаясь, заходила на посадку.
Вынырнув из сна, как из бездны, Яна в течение нескольких минут пыталась связать воедино его пёстрые обрывки.
Ей снился Владислав. Он лежал на присыпанной первым снегом пожухлой траве и не мигая смотрел в небо. Пытаясь приблизиться к нему, Яна то и дело натыкалась на невидимую глазом стену.
Не вытирая бегущих по щекам слёз, она молила: – Влад, миленький, ну, пожалуйста, посмотри на меня! Дай понять, что ты жив!
Вдруг кто-то, будто щёлкнув выключателем, погасил день, и в кромешной, наполненной странными звуками темноте раздался до боли знакомый голос: – Не плачь, Василёк! Я не умру. Я родился в рубашке.



Чёрной птицей пролетела ночь.
Любуясь сказочной красотой увядающей природы, Чегорин замедлил шаг.
Не было слышно птичьих голосов. Тишину леса нарушал лишь шорох листьев под ногами. Кудрявые шевелюры берёз почти сплошь были из золотых прядей. Рдели тонкие осинки, рассыпая вокруг себя румянец листьев.
Вдруг, нарушая торжественную тишину леса, над головой затрещала сорока.
-Эй, белобока! – крикнул Влад, следя взглядом за перелетающей с ветки на ветку птицей. – Скажи, что за весточку ты мне принесла: хорошую или плохую?
Ничего не отвечая, сорока махнула длинным хвостом и скрылась в чаще.
Воздух дрогнул. Холодный ветерок неласковой рукой взъерошил разноцветные причёски берёз и осин, с разбега толкнулся в зелёную щетину елей и сосен. Взволнованный лес отозвался лёгким шумом недовольства. По небу поплыли косматые облака.
Ветер окреп. Деревья задрожали, согнулись в полупоклоне. Но беспощадный ветер, закружив в неистовом танце опавшую листву, принялся срывать с деревьев их разноцветные наряды.
Прибавив шагу, Владислав догнал Ивашку.
-Надо торопиться, – сказал тот. – Будет дождь. Здесь неподалёку есть шалаш. Прошлый год мы с братом отсиживались там в непогоду…
И тут же, как бы в подтверждение его слов, озябшее небо пролилось на землю холодным дождём. Померкли яркие краски. Сразу стало сыро и неуютно.
Спрятавшись от дождя в хлипкое убежище, мужчины решили, как следует отдохнуть и выспаться.
Скромно поужинав захваченным в дорогу вяленым мясом, они попытались устроить постель из жёстких, но сухих, с осыпавшейся хвоей, еловых лап.
-Чёрт, ну и постелька у нас нынче! – зло чертыхнулся Владислав, которому никак не удавалось удобно улечься.
Ивашка молчал. Свернувшись клубком, как сытый кот, он приготовился ко сну, но Влад продолжал ворчать. – Скажи, Иван, как долго нам ещё тащиться по этому чёртову лесу? У меня такое ощущение, что мы скоро очутимся за пределами любимой родины. Неужели этот грёбаный прииск находится так далеко от человеческого жилья?
-Ырах нимес . (Ырах нимес - Недалеко)
-Что? – переспросил Влад. За время пути, общаясь с проводником, он уже немного стал понимать по-хакасски, но сейчас не был расположен вникать в тонкости чужого языка. – Говори по-русски! Я ещё не настолько освоил хакасский, чтобы разобрать, чего ты там бормочешь.
-Не горячись! – Сказал Ивашка, переходя на русский. – Он находится в трёх днях пути.
-Так почему же мы ещё не пришли?
-На то есть причины, – с загадочной усмешкой произнёс хакас. – Конечно, я мог бы провести тебя коротким путём,  но сдаётся мне, нас там уже поджидают… Поэтому мы делаем крюк.
-Какой к чёрту крюк?! И кто нас может поджидать? Ты чего-то постоянно не договариваешь. Я хочу знать, что именно! – разозлился Владислав. – В конце концов, я имею на это право!
-Согласен, имеешь. Но я дал слово молчать…
Влад перебил его. – Кому дал слово?! Ты держишь меня за дурака?!
-Нет. Обещаю: скоро ты всё узнаешь. – Сказав это, Ивашка добавил по-хакасски: – Амыр узу! (Спокойной ночи!)
-Амыр! – буркнул в ответ Влад. Бессонно ворочаясь на жёстком колючем  ложе, он какое-то время перебирал в уме имена знакомых, пытаясь угадать своего таинственного покровителя, но безуспешно. Тогда, с завистью поглядывая  на сладко посапывающего хакаса, Владислав стал прислушиваться к бесконечной песне дождя. Мысли вернули его на полтора года назад, в беспечное ласковое лето, где рядом с ним находились родные люди – мать, жена и сын. Боль от той страшной потери уже притупилась и, не желая бередить почти затянувшуюся рану, он вспомнил юную белокурую девушку – такую же узницу, как и он сам, подарившую ему надежду.
Мысль о Яне, потеснив все остальные, наполнила светом радости окружающую тьму, и, закрыв  глаза, Влад погрузился в воспоминания о нежданном счастье  двух коротких ночей. 


Известие о том, что Чегорин погиб, озвученное самим Халдеем, Ядвига перенесла на удивление стойко. Скорбь, написанная на его холёном лице, не давала усомниться в сказанном. Однако женщина сомневалась. Вместе с Владом пропал и Ивашка.
В городе хозяйничала явившаяся до срока зима.  Всего за пару часов она превратила его в резиденцию Снежной королевы.
Холод, колючей льдинкой засевший в сердце Ядвиги, взывал к отмщению. Она была уверена, что Халдей причастен к этому двойному исчезновению. Кому, как не ему, была выгодна смерть Чегорина. А Ивашка просто попал под горячую руку управляющего.
Пытаясь докопаться до истины, Ядвига решилась ещё на один полёт и,  покинув занесённый снегом город, словно перелётная птица, отправилась к югу.
Оказавшись на месте, она узнала, что Родион Тимофеевич только что отбыл на прииск. Это радовало. В его отсутствие она могла спокойно, без суеты, обследовать дом и опросить прислугу. Как-никак, но хозяйкой здесь была она, а не он. Несмотря на объявленную помолвку, их грядущий союз был ещё под вопросом.
От преданных людей она узнала, что следы Ивашки, а, следовательно, и Владислава, ведут в сторону монгольской границы. Ядвига ломала голову пытаясь разгадать непонятную тактику хакаса. Но это известие, в любом случае,  вселяло в душу женщины надежду на то, что любимый ею мужчина ещё жив.
Халдеев должен был сегодня вернуться. Готовясь к встрече, она настраивала себя на позитив, так как пока не имела  доказательств его причастности к этому делу.
Ядвига, комнату за комнатой, обходила дом, вспоминая проведённое здесь детство. Те далёкие годы не были окрашены радостью. Рано потеряв мать, она, ещё будучи маленькой девочкой, была передана на воспитание многочисленным нянькам.
Сейчас же, достигнув тридцатилетия, она могла с полной уверенностью сказать, что была счастлива лишь четыре коротких года, когда рядом с ней был Владислав – её муж – человек, подаривший ей любовь. Вспоминая непростую ситуацию, которая привела к разрыву их отношений, Ядвига,  наконец-то, стала понимать, что, привыкшая ни в чём не знать отказа, слишком много требовала от него. А он – мужчина до мозга костей, не мог смириться с отведённой ему ролью подкаблучника.
Тогда, по молодости лет, она многое не понимала. Считая, что Чегорин предал её, она стала мстить ему, не задумываясь над тем, что сама себя загоняет в угол. И тогда он ушёл. Но, зациклившись на терзающей сердце обиде, она продолжала бессмысленное преследование, стараясь сполна вернуть ему причинённую боль.
Сейчас Ядвига уже и не помнила, что толкнуло её на тот бесчеловечный поступок, когда нанятый ею подонок создал на дороге аварийную ситуацию. Она не предполагала, что последствия будут столь ужасны. Она как дурочка, радовалась тому, что Чегорин уцелел.
Понадобилось немало времени, прежде чем Ядвига осознала, что всё напрасно и Влад никогда не вернётся к ней.
Глядя на то, что творит ослеплённая ревностью безумица-дочь, Генрих Джевецкий принял решение убрать Чегорина. По-тихому. Без шума и свидетелей.
Ядвига узнала об этом в последний момент, и отец был вынужден пойти на уступки и сохранить Владиславу жизнь. И  Чегорин исчез.
Но сомнения не покидали Ядвигу. Она хотела удостовериться в том, что отец не солгал ей. И удостоверилась.

Толкнув дверь, ведущую в потайную комнату, где когда-то любила прятаться от нянек, заставляя их переворачивать весь дом в поисках воспитанницы, Ядвига удивилась. Дверь была заперта.
-Жаль, - вздохнула она, собираясь уходить, и тут услышала донёсшийся из-за двери стук.
Как назло ключей от комнаты нигде не было и  пришедший на зов хозяйки охранник, вынужден был взломать дверь.
Вызволенная из заточения девушка, смотрела на спасительницу синими, полными слёз, глазами.
-Ты кто? – охнула хозяйка. – Откуда ты здесь взялась?!
 Узница молчала.
Это была Яна. Нервное напряжение и страх, которые ей довелось испытать, на некоторое время лишили её дара речи.
-Ты что, немая? – спросила Ядвига, вглядываясь в бледное лицо «узницы».
Яна отрицательно качнула головой.
-Хорошо, идём отсюда, - предложила хозяйка, легонько подтолкнув девушку к лестнице, ведущей наверх.
Приказав прислуге накормить девушку и помочь ей привести себя в надлежащий вид, Ядвига поднялась в свою комнату. Мысль о том, что эта юная затворница – заложница низменных страстей Халдея, не давала ей покоя. – Подонок! Скотина! – повторяла она, нервно вышагивая из угла в угол. Неожиданно возникшая в чёрством сердце дочери ювелирного магната жалость к этой  беспомощной жертве заставила её на какое-то время забыть о цели своего визита в этот провинциальный городишко.


Спустя час перед хозяйкой предстала очаровательная светловолосая девушка с печальными глазами. На запястьях и предплечьях её рук виднелись сине-зелёные следы сходящих синяков, от подбородка к уху тянулась длинная короста.
С жалостью осмотрев её, Ядвига спросила: - Кто тебя так? Халдей?
-Я не знаю, о ком вы говорите, - чуть слышно вымолвила Яна.
-Да о нём и говорю! – вскричала женщина. – Об этом подонке – Родионе!
-Родионе Тимофеевиче? – переспросила Яна, наконец-то догадавшись о ком идёт речь. Она знала лишь имя и отчество своего тюремщика.
-О ком же ещё, как не о нём! Что он хотел от тебя?
Усмешка тронула губы девушки. – А вы не догадываетесь?
-Отчего ж нет, догадываюсь. Но хочу услышать это из твоих уст. – Устав ходить, Ядвига села в кресло. – Как давно ты здесь?
-Не знаю, – вздохнула Яна и, щурясь от света яркого холодного, уже зимнего солнца,  посмотрела в окно. Крыши домов и землю устилал искрящийся белый покров. – Уже зима? – удивилась она.
-Почти. Сегодня первое ноября. – Ответила Ядвига и, предложив девушке присаживаться, продолжила допрос: – Как ты попала сюда?
-Родион Тимофеевич забрал меня с заимки.
-Так ты с прииска? – Обрадовалась Ядвига.
-Нет.
-Но ты бывала там?
-Да.
-Тогда это всё меняет! – вскричала Ядвига и снова принялась ходить по комнате.
Наконец, взяв себя в руки, она остановилась напротив девушки. – Как долго ты жила там? Как туда попала? Короче, рассказывай всё, что знаешь!

Эта незнакомая женщина задавала слишком много вопросов. Вопросов, на которые Марьяна не могла, да и не хотела отвечать. И тогда она сказала лишь то, что в любом случае не могло никому навредить. – К сожалению, я не смогу удовлетворить вашего любопытства. Я попала на заимку совершенно случайно, заблудившись в лесу, и прожила там, по моим подсчетам, около двух месяцев. Это всё. Больше мне нечего сказать…
-Ты видела Чегорина? – в лоб спросила Ядвига.
-Кого? – переспросила Яна, холодея.
-А, чёрт! – выругалась хозяйка. – Я не подумала… Откуда ты могла знать фамилии живущих там. – Но вдруг встрепенулась. – Если ты хоть раз видела его, то не забыла бы. Он очень красив. Статный такой, высокий…
-Я жила на заимке, - потупив взгляд, повторила Яна. – Мысль о том, что эта эффектная, чувствующая себя в этом доме полноправной хозяйкой женщина, может иметь к Владиславу какое-то отношение, наполняла её сердце ещё не вполне осознанной тревогой.



Несомненно, "шашлык" из зайчатины прибавил мужчинам сил. Но сегодня, вспоминая уже позавчерашний пир, желудок снова беспокоили болезненные спазмы. Стараясь не думать о еде, Владислав поднял с земли вышелушенную кедровкой шишку. Несколько оставшихся в ней орешков оказались пустыми. – Ну, и умная, стерва! – усмехнулся он, выбрасывая шишку и, запахнув телогрейку,  с грустью подумал: – Вот и закончились тёплые деньки.
Переменившийся к ночи ветер принёс чёрную снеговую тучу, и, проснувшись утром, мужчины увидели, что всё вокруг устлано девственно чистым покровом.
Который уже день они всё шли и шли вперёд. Силы Владислава были на исходе, а вокруг неустанно шумела тайга. Медленно, крупными хлопьями, на землю падал снег.
Заслышав хруст веток под чьими-то тяжёлыми шагами, Чегорин остановился и посмотрел на идущего впереди Ивашку. Тот замер. И в этот момент они одновременно увидели медведя. Зверь был совсем близко. Осторожно вышагивая, он поднимался по тропе.
Глядя на его приземистую фигуру с короткими, чуть вывернутыми наружу передними лапами и низко опущенную лобастую голову, Влад нутром ощущал исходящую от  зверя чудовищную силу. Сердце тревожно ёкнуло.
Медведь перелез через поваленную ель, и уже было собрался скрыться в чаще, как вдруг уловил запах своего главного врага – человека. Забавно прядая округлыми ушами, он испуганно закрутил головой, и тут порыв ветра снова донёс до него запах человека. В маленьких глазках зверя отразился невыразимый ужас. И в тот  же миг тишину леса разорвал громкий, гортанный, вырвавшийся из щуплой Ивашкиной груди крик. Медведя охватила паника. Не разбирая дороги, он рванул сквозь чащу, оставляя за собой лишь треск ломающихся веток.
Бросив на Ивашку взгляд, в котором удивление смешалось с разочарованием, Владислав увидел, что хакас смеётся.
Засмеялся и Влад, с завистью думая о том, что этот маленький, едва доходивший ему до плеча потомок древнего, с незапамятных времён заселившего эту землю народа, чувствует себя неотъемлемой частью природы. Легко, как бы шутя, он обратил в бегство повелителя тайги. Без устали преодолевая километр за километром, он гордо нёс свою голову, ступая неслышной поступью по земле предков. Рядом с ним Владислав казался себе неуклюжим и беспомощным.
Ночью разыгралась пурга.
Забившись, в созданное самой природой под  вывернутым корнем укрытие, мужчины доели последние, взятые в дорогу сухари, и, запив их глотком спирта, попытались заснуть.
Метель не оставляла попыток добраться до двух дрожащих от холода беглецов, щедро сыпля в щели обжигающий снег. Под протяжные, тревожащие душу, завывания ветра, мужчины, теснее прижимаясь друг к другу, пытались сохранить остатки тепла.
К утру ветер утих, и засветлела холодная просинь неба.
Размяв затёкшие от неудобного положения тел;, они тронулись в путь.
Едва приметная звериная тропа, змеёй петляя меж камней, вела их к вершине хребта.
-Помоги мне, Боже! – мысленно взмолился, не верящий ни в чёрта, ни в Бога Владислав, и уже на пределе сил, вслед за Ивашкой, преодолел последние метры подъёма.
Окинув взглядом простиравшееся во все стороны  безбрежье тайги, он поднял глаза  к небу. Обветренные, растрескавшиеся губы беззвучно шевельнулись. – Спасибо Тебе за то, что я ещё жив!
Полуденное солнце сыпало на посеребрённые снегом макушки гор яркий холодный свет.
Бесшумно приблизился Ивашка, и его неожиданно громко прозвучавший над ухом голос заставил Владислава вздрогнуть. – Этот перевал последний. Сейчас передохнём, и в путь.
Порыв ледяного ветра, забравшись в рукава и прорехи драной фуфайки, перехватил дыхание. Надсадный кашель переломил пополам исхудавшее, окоченевшее тело Чегорина.  Под ногами шумел разбуженный ветром лес. На горизонте толпились свинцовые тучи, время от времени швыряя на землю пригоршни колючей снежной крупы.
-Спускаемся, - тронул его за плечо Ивашка и первым двинулся вниз. Не ощущая прихваченных морозцем пальцев ног, Владислав шагнул следом. Растоптанные кирзачи скользнули по присыпанному снегом ледку. Мужчина покачнулся, беспомощно взмахнул руками, тщетно пытаясь восстановить потерянное равновесие, и кубарем скатился по каменистому склону в глубокую расселину.
Оглушённый, он лежал, уткнувшись лицом в снег. Как долго это продолжалось, Влад не знал. Силы оставили его, и, ощутив подступающий к сердцу холод, он осознал, что это – грань между жизнью и смертью. Предпочтя борьбе покой, Чегорин неожиданно почувствовал удивительную лёгкость и спокойствие. Казалось, что душа, покинув бренное, ставшее обузой тело, словно птица воспарила над грешной землёй, уносясь туда, где нет боли и страданий.
Яркий, слепящий глаза свет стал меркнуть, и, уже проваливаясь в чёрную бездну небытия, он увидел перед собой лицо Яны. Её васильково-синие глаза глядели на него с укором. И тогда, неимоверным усилием воли прогнав безразличие, Владислав принялся барахтаться в рыхлом снегу. Снег  был везде: во рту, в носу, в ушах, под одеждой. Кряхтя и отплёвываясь, он наконец-то нащупал ногами твёрдую опору и, встав на четвереньки, стал карабкаться вверх, но, с трудом преодолев половину пути, скатился обратно. Следующие несколько попыток также не увенчались успехом. Подняв глаза, Влад встретился взглядом с наблюдавшим за ним сверху хакасом и почти беззвучно выдохнул: – Чох, Иван! Я больше не могу… Парыбыс! Уходи! Оставь меня… (Чох - нет)

-Можешь! – уверенно произнёс Ивашка. – Попытайся дотянуться до моей руки. Я вытащу тебя. Син – ир кiзi! Ты должен дойти. (Син - ир кiзi - Ты - мужчина!)
И тогда, собрав последние силы, Влад сделал рывок и ухватился за протянутую руку.
-Ну, и живучий ты, однако! – одними губами улыбнулся хакас, вытягивая Владислава из расселины.
Чуть позже, спрятавшись от ветра в небольшое, похожее на пещерку углубление в скале, Ивашка развёл костёр и заставил Чегорина допить оставшийся спирт.
Привал был коротким, а затем они продолжили путь. Жаловаться Владислав не привык, и поэтому, не ропща, на негнущихся ногах двинулся вслед за проводником.



Устав ждать благосклонности, Халдей предупредил Яну, что намерен перейти от уговоров к действиям. На размышление он дал ей три дня и отбыл на прииск. А чтобы она в полной мере осознала ожидающую её в случае неповиновения участь, запер девушку в тесной тёмной комнатушке, запретив прислуге давать ей что-либо, помимо воды. Он надеялся, что таким образом заставит её одуматься и принять его условия.
Незнакомая женщина, назвавшаяся Ядвигой, освободила Яну из заточения. Её попытка сблизиться с девушкой не вызвала у последней особого энтузиазма.
 Мысль о том, что эта властная, черноволосая женщина каким-то образом связана с Владиславом, не давала Яне покоя, заставляя вести себя насторожено.
Понимая, что ей уготована роль подсадной утки, с помощью которой Ядвига хотела вывести на чистую воду развратника-управляющего, Яна мечтала поскорее вырваться из этих почти дружеских объятий. Отрешённая, живущая в последние месяцы вне времени и пространства, она равнодушно взирала на разворачивающуюся перед ней пьесу.
Халдей, чувствуя, что власть ускользает из его загребущих рук и налаженная жизнь вот-вот развалится точно карточный домик, всеми силами пытался вернуть утерянные позиции.
Совершенно  случайно узнав от охотников, что в крохотном хакасском аале  под названием Малая Киндирла объявился считавшийся пропавшим Ивашка, Халдеев, стремясь опередить Ядвигу, немедля помчался туда. (аал - аул, селение)
Но Ядвига, как он и предполагал, следовала за ним по пятам.

На краю селения, в наполовину вросшей в землю покосившейся избёнке, Родион нашёл того, кого меньше всего хотел видеть – Чегорина. Он был болен. У его постели суетилась дряхлая старуха-хакаска.
Не дрогнувшей рукой оглушив старуху, Халдей приблизился к больному. У того был сильный жар.
По губам Родиона скользнула презрительная улыбка. – Кто бы мог подумать, что этот обтянутый кожей скелет и красавец Чегорин – одно и то же лицо?
Тело больного то и дело сотрясал кашель, лицо пылало, пересохшие губы чуть слышно просили: – Пить! Пить!...
-Ишь, как тебя скрутило, братец! – ухмыльнулся Родион. – Вижу, ты и без моей помощи долго не протянешь, но я, так и быть, облегчу твои страдания.
Нагнувшись к самому лицу Владислава, он громко окликнул его.
С трудом приподняв тяжёлые веки, тот посмотрел на Халдея, и в его, до того пустых и безжизненных глазах вспыхнул живой огонёк, но, спустя мгновение угас.
-Ты считал себя счастливчиком, Влад, думал, что тебе всегда будет везти, – Халдей нарочито громко рассмеялся. – Но ты не учёл одного – шлюха-судьба так непостоянна… Какая жестокая ирония! Кто бы мог подумать, что твоя жизнь окажется в моих руках?!... Она заключена в маленьком кусочке свинца девятого калибра… – Говоря это, он вынул из-за пазухи пистолет.
Приоткрыв глаза, Чегорин равнодушно посмотрел на Халдея. Его губы беззвучно шевельнулись, но так ничего и не сказав, он снова закрыл глаза.
-Я знал, что ты меня слышишь, - обрадовался Родион. – Ты надеялся, выбравшись из тайги живым, вернуть себе былое величие. Но ты немного не подрассчитал. Тебя нет. Ты – труп, что покоится под тяжёлой  гранитной плитой на Николаевском кладбище…
Дверь резко распахнулась, и на пороге возникла фигура женщины: длинные чёрные, рассыпавшиеся по плечам локоны, горящие ненавистью глаза. Это была Ядвига. – Отойди от него! – испуганно вскрикнула она, увидав в руках Халдея пистолет. – Я тебе говорю, отойди!…
Но он перебил её. – Ээ, постой, дорогая! Чегорин – мёртв. Разве тебе нужен труп?
-Ты убил его? – побелевшими губами прошептала она и в изнеможении оперлась на косяк.
В этот момент в сенях послышался какой-то шум. Схватив женщину, Халдеев прикрылся ею как щитом.
Ворвавшийся в дом вслед за хозяйкой охранник, не успев даже охнуть, упал на пороге, получив пулю в лоб.
Сдавленно вскрикнув, Ядвига только сейчас осознала, что её жизнь висит на волоске, который вот-вот оборвётся. Родион наглядно продемонстрировал ей, что шутить не намерен.
Из груди Чегорина вырвался протяжный стон, спустя мгновение перешедший в надсадный кашель. Широко раскрытым ртом, он, задыхаясь, хватал воздух  и вдруг захрипел. Его и без того красное лицо побагровело.
-Пусти меня! – рванулась Ядвига к Владиславу, с радостью сознавая, что тот ещё жив. – Я помогу ему…
Но руки Родиона крепко держали женщину, губы кривила усмешка. – Увы, дорогая, ты ему уже ничем не поможешь! Часы твоего распрекрасного Чегорина сочтены.
-Нет! Врёшь! – снова дёрнулась она, но дуло пистолета упёрлось ей в шею.
Из тёмных сеней раздался голос Ивашки. – Отпусти хозяйку, Халдей! По-хорошему прошу…
Засмеявшись, Халдеев наугад пальнул в темноту.
А мгновенье спустя, из темноты раздался ответный выстрел.
Патрон двенадцатого калибра, которым была заряжена двустволка охотника, попал управляющему прямо в глаз, разворотив череп.
Но на какие-то доли секунды Ивашка всё же опоздал. Рука Халдея успела нажать на спусковой крючок. Хрипло вскрикнув, Ядвига повалилась навзничь.
Бросившись к хозяйке, хакас не сразу понял, куда она ранена. Войдя между плечевой костью и ключицей, пуля, не задев крупных сосудов, засела в позвоночнике женщины, мгновенно обездвижив её.
Глядя в потолок широко раскрытыми испуганными глазами, Ядвига прошептала: – Иван, что со мной?... Я ничего не чувствую…
-Погоди, хозяйка, я сейчас… - вытирая с её лица кровь Халдея, забормотал Ивашка. Он попытался приподнять враз ставшее неподъёмным тело женщины, но безрезультатно.
-Я умираю? – удивлённо произнесла она. – Скажи…
-Чох , хозяйка, чох… - пряча глаза, бормотал хакас. Жалость  к ней переполняла жестокое сердце охотника. – Не волнуйся… Всё будет хорошо…
Но Ядвига перебила его: – Не надо… Я знаю…
Силы оставили её. Взгляд затуманился, и последними словами, что расслышал Ивашка, были: - Спаси Чегорина… Заклина…
Голос оборвался на полуслове.
-Орайлат салдым пыром тастанар ! – вырвалось из груди охотника, и, смахнув скупую слезу, он рукой закрыл глаза женщины. – Анымчох, Сiлiг Чахайах !...

(Орайлат салдым пыром тастанар! - Прости, что опоздал!)
(Анымчох, Сiлiг Чахайах1 - Прощай, Красивый Цветок!)
 




ЭПИЛОГ

Красивый, раскинувшийся на берегах могучей реки город справлял свой день рождения. Утомлённое праздничной суетой солнце, раскрасив лёгкие перистые облачка в золотисто-розовые тона, опускалось за сопку. Слегка подуставшие горожане медленно прогуливались вдоль неоновых витрин центральных улиц, дожидаясь кульминации праздника – фейерверка.
Держа за руку двухлетнего карапуза, важно несущего рвущийся ввысь воздушный шар, Яна медленно ступала по усыпанной конфетти мостовой.
Стрёкот пролетевшего вдалеке патрульного вертолёта неожиданно вернул её мысли на несколько лет назад…

Путь, проделанный ею на борту Ми-8, ничем особенным не запомнился.
Едва ступив ногой на твёрдую землю, она была тут же доставлена в дом, где проживал Халдеев. Однако его желание сделать девушку заложницей своей страсти вызвало у неё столь яростное сопротивление, что он на некоторое время решил оставить её в покое.
Ей никогда не позабыть тех дней и того ужаса, который она испытывала при виде самодовольной ухмылки своего тюремщика. Твердо решив, что лучше умрёт, чем позволит ему дотронуться до себя, она искала способ избежать уготовленной  участи.
К этому времени Яна была уже почти уверена, что носит под сердцем ребёнка. То, что его отцом был Владислав, не вызывало сомнений.
Но свою тайну она не могла доверить никому, даже той, принявшей искреннее участие в её судьбе женщине, что освободила её из рук Халдеева и помогла вернуться домой.
Родители уже и не чаяли увидеть дочь живой.
Их поиски, несмотря на помощь добровольцев из числа сельчан и привлечённых профессиональных спасателей, так и не увенчались успехом. Даже собаки были бессильны отыскать следы беглянки. Их смыл дождь. Тайга умеет хранить свои тайны, и гибель девушки казалось очевидной.
Единственным человеком, который мог бы оказать реальную помощь в поисках, был дед Яны – Василий Захарович, слывший в округе следопытом, но, увы… Известие о пропаже единственной внучки враз подкосило этого, в общем-то, ещё крепкого старика. Сердечный приступ надолго уложил его в постель.
Поэтому, неожиданное появление, спустя три месяца, живой и невредимой девушки, нельзя было назвать ничем иным, как чудом. Оно свершилось! Радости родных не было предела, и поэтому известие о том, что Яна ждёт ребёнка, они восприняли абсолютно спокойно.
Но дни шли за днями, недели за неделями, и Яне стало казаться, что та жизнь, в которую ей невзначай довелось окунуться, существует лишь в её воображении. И только дитя, что толкалось у неё под сердцем, заставляло думать о том, что это ей не привиделось, а было на самом деле.
О трагедии, произошедшей в глухой хакасской деревушке, Марьяна узнала из новостей. Внимание привлекли знакомые фамилии. С наигранным сочувствием корреспондент вещал о том, что тридцатилетняя дочь ювелирного магната Генриха Джевецкого – Ядвига – была смертельно ранена своим женихом – Халдеевым Родионом. Подробности трагедии не сообщались, лишь вскользь было упомянуто, что вышеназванный жених являлся правой рукой отца убитой. Но о том, что делала наследница многомиллионного состояния в такой глуши, так и осталось за кадром.
А неделю спустя местная газетёнка, снискавшая славу сплетницы, опубликовала статью скандально известного московского журналиста, связавшего, правда, лишь косвенно, убийство Ядвиги Джевецкой с нелегальной добычей драгметаллов в глухой Саянской тайге, что уже само по себе являлось преступлением государственного масштаба.



Остановившись у фонтана, Яна с улыбкой наблюдала за сынишкой.
Раскинув ручонки, он неуклюже топал ножками, гоняя голубей. Хлопая в ладоши, мальчик округлял карие глазёнки и комично ругался: – Гули – бяки!
Сумерки медленно опускались на город. Полоска раскрашенного кармином неба становилась всё уже.
Взгляд Яны, едва коснувшись свинцово-серых вод могучей реки, скользнул по сочной зелени островов и остановился на синеющих вдали отрогах Восточного Саяна. Из груди вырвался вздох, предательски защипало в носу, и глаза затуманила печаль. Где-то там, далеко, в Засинегорье, среди островерхих хребтов Западного Саяна навсегда остался единственный, горячо любимый ею человек…
-Влад... – беззвучно шепнули её губы, и по щеке скатилась слеза. Прошло почти три года со времени их разлуки, и надежда на встречу, поначалу гревшая сердце молодой женщины, постепенно сменилась уверенностью в том, что это яркое, нежданное вспыхнувшее чувство, навсегда останется в нём бесконечной болью.
Её взгляд обратился к сыну – единственной ниточке, навечно связавшей их с Владиславом жизни, и, взяв крохотную ручку мальчика в свою руку, она потянула его за собой. – Пойдём, малыш, домой! 
Но, упрямо топнув ножкой, он скривил губёшки, готовясь разразиться слезами.
-Ну, что ты, маленький! - она подхватила ребёнка на руки и закружила его, стараясь отвлечь от птиц. – Завтра мы снова придём сюда. Гули тоже спать хотят. И мы пойдём бай-бай…
Крепко прижимая к груди своё расхныкавшееся сокровище, она, смущаясь, украдкой бросила взгляд на стоящего в нескольких метрах мужчину.
-Пут;! – капризничал мальчишка, выскальзывая из рук матери.
-Разве можно себя так вести?! – тихо увещевая несговорчивого сына, Яна снова взглянула на наблюдавшего за ними незнакомца.
Это был Чегорин.

Исполняя последнюю волю хозяйки, Ивашка отвёз умирающего Владислава к известной в тех краях знахарке. Ей потребовался не один месяц, чтобы излечить мужчину  от двухсторонней пневмонии, быстро перешедшей в его ослабленном организме в чахотку. Но Влад победил болезнь и вернулся в родной город.
Тот встретил его неласково. По всем документам гражданин Чегорин В.Ю. был мёртв. Хождения по инстанциям, где Владислав пытался доказать, что он жив, растянулись на долгие месяцы.
Помогло разрешить эту почти тупиковую ситуацию то, что когда-то он находился под следствием. Повторно снятые отпечатки пальцев подтвердили правоту его слов.
Однако понадобилось немало времени, чтобы восстановить документы и вернуть захваченное хапугами-родственниками имущество.
И только когда многомесячные мытарства закончились, Влад принялся искать Яну.
Лишь мысли о ней придавали ему сил в те тяжёлые дни, когда даже близкие люди отвернулись от него, не желая расставаться с тем, к чему за время его «гибели», буквально прикипели душой.
И тут Владислава одолели сомнения. Ведь он знал о Яне ничтожно мало: лишь то, что они с ней из одного города, и что девушка – студентка медакадемии. Надежду на благополучную развязку вселяло лишь её редкое имя – Марьяна.
Марьян в вузе оказалось четыре, но только одна из них была местной, да и та находилась в академическом отпуске по уходу за ребёнком.
При мысли о том, что это может быть его ребёнок, сердце Владислава бешено забилось, но вслед за ней пришла другая, посеяв в душе мужчины сомнения и неуверенность – возможно, за время его отсутствия Яна просто вышла замуж…
А вот относительно того, что это именно та самая девушка, с которой его свела судьба на затерянном в тайге прииске, он почему-то не сомневался.
 Не собираясь погружаться в неподтверждённую фактами хандру, Влад принялся строить в уме песочные замки, по ходу убеждая самого себя в том, что широкая чёрная полоса, так жестоко перечеркнувшая его жизнь, наконец-то закончилась, и впереди его ждёт долгожданное счастье.
Отложив визит к Яне до понедельника, так как в грядущие выходные должен был состояться грандиозный праздник – юбилей родного города, Владислав второй день кружил по набережной в непосредственной близости от дома девушки.
И тут его внимание привлекла  хрупкая фигурка в летнем платьице. Золотистые волосы волной ниспадали на плечи женщины. Взяв на руки раскапризничавшегося малыша, она закружила его…

Взгляд Яны столкнулся с напряжённо глядящими на неё карими глазами. Светлая рубашка оттеняла загар мужчины, обнажённые до локтей сильные руки нервно мяли пачку сигарет. Она замерла, всматриваясь в это почему-то удивительно знакомое лицо. Остановившееся на мгновенье сердце вдруг забилось как сумасшедшее.
Отброшенная в сторону смятая пачка спугнула нахального воробья, пытавшегося стащить с праздничного голубиного стола внушительную кроху.
-Влад? – еле слышно выдохнула Марьяна, всё ещё не веря своим глазам, и в это мгновение раскат грома, расколов пополам небосвод, разом оттолкнулся от теснящихся на правом берегу гор и левобережных высоток и рассыпался над городом сверкающим звездопадом.
Земля качнулась под её ногами, и в синих глазах на миг отразилось перевёрнутое небо.
-Василёк! – эхом отозвался Владислав, шагнув к ней.
 Их руки соприкоснулись, дыханье смешалось, но требовательный возглас ребёнка вернул их  с небес на землю.
Прочитав в глазах Чегорина готовый сорваться с губ вопрос, Яна поспешила ответить: - Это твой сын…
-И всё-таки, несмотря ни на что, жизнь удивительна и прекрасна! – подумал Владислав и, одной рукой подхватив сына,  другой крепко обнял Яну.

А праздничное небо продолжало сыпать на город разноцветный звездопад.




Повесть вышла в 2006 году в издательстве "Красноярский писатель" (г.Красноярск).