Барбос и мировая философия

-Любовь- это что-то вроде обсессивно-компульсивного расстройства. Флорес и другие исследователи с медицинского факультета в Мексике полагают, что любовь не может длиться более 4х лет, что физиология человека так устроена. Четыре года – это предел.
 
-Ну, они ведь, Иван Петрович, не берут в учёт сложные психические процессы и особенности мировосприятия отдельного человека. Они же исследуют только нейрофизиологические процессы.

Двое седовласых мужчин в потёртых костюмах с безвкусно подобранными галстуками беседовали на автобусной остановке. Видимо, педагоги. Они говорили на своём языке, мало понятном окружающим. Молодёжь, слышавшая их речь, многозначительно подмигивала друг другу и хихикала, показывая, что они уж без пустой болтовни разбираются в том, что такое любовь и как ей лучше заниматься.

- Немецкий философ и психоаналитик Эрих Фромм говорил, что для любви мало только одного чувства. Для влюблённости – хватает, а для любви – нет. Потому что чувство – оно временно и периодично. Любовь же включает в себя элемент осознанного выбора. Она потом становится чертой характера, - продолжал Иван Петрович, не замечая хихиканья рядом.
 
-Ой, ты бы ещё этологов вспомнил и связал любовь с генетическими особенностями человека.

-Ну этологи в чём-то правы по-своему, а вот …

Разговор заглушил рёв подошедшего автобуса. Толпа рванулась чуть ли не под колёса, каждый хотел оказаться ближе к открывающимся дверям.
 
- Давай, Василий Петрович, двигай, поднажми,- прокричал Иван Петрович своему собеседнику, подталкивая его в толпу.
 
Молодёжь уже протиснулась вперёд и вваливала в двери, стараясь занять сидячее место, чтобы воткнуть в уши наушники и задремать до своей остановки.

 Но Иван Петрович тоже был не промах. Он стал активно работать локтями, распихав двух старушек, кряхтевших и причитающих о том, «что ж это такое творится –то, куда мир катится», однако же тоже пытающихся не упустить своё место под солнцем, точнее, под крышей подошедшего автобуса.

-Куды ж ты, ирод, прёшь? Не успеешь что ли? – завопила одна из них, хватая Ивана Петровича за рукав итак вытянутого пиджака.

Пиджак грозился разойтись по швам, потому что Иван Петрович всё ещё надеялся занять место. Но и старушка держалась за него, как за спасительную соломинку, увидев возможность быть заброшенной в салон взрывной волной, подпиравшей сзади. Тут на помощь подоспел Василий Петрович, успевший откинуть низкорослую девицу на шпильках, которая, похоже, уже поняла свою обречённость ждать следующий автобус.
 
-Бабуля, сидела бы дома, людям на работу надо, - упрекнул он старушку, державшую его товарища, и стал подталкивать  Ивана Петровича вперёд.

В дверях образовалась пробка, кто-то закричал, кто-то взвизгнул.

-Задавите же....

- Куда прёте?

-Спокойно, все уедем…

Но толпа давила, пока пробка не вкатилась в салон и не разметалась бисером по сидениям. Когда все сидячие места были заняты, народ перед дверями обречённо захмурился и сбавил темп. Оставшиеся ввалили и стали искать по карманам мелочь.

За всем этим зрелищем, повторяющимся каждое утро между семью и восьмью часами, изо дня в день, из месяца в месяц, весь год, наблюдала большая, когда-то бывшая лохматой собака.

Это была худая, с ввалившимися боками, грязная и облезлая собака. Уцелевшая шерсть рваными клочьями свисала с её костлявого туловища. Уши беспомощно торчали и поворачивались при каждом резком звуке. У неё были поразительные глаза. Глубокие, человечьи. В них читались огромное горе и какая-то безмерная тоска, которая, казалось бы, должна скоро вылиться крупными слезами.

Собака просто приходила и смотрела, будто взглядом кого-то отыскивая в толпе. Она не подходила близко, но смотрела внимательно, боясь пропустить какое-то мгновение.

Я каждое утро видела эту собаку. Кого-то она раздражала, тогда на неё топали и прогоняли, кидали камнями и палками. Она всё терпела, даже не огрызалась. Только смотрела умными глазами, будто знала какую-то истину, не доступную людям. И зная её, она прощала им их жестокость и неразумность.

Вечером же, часов около пяти, эта собака снова приходила к остановке, но уже ближе к автобусам. Она ждала, когда выйдут все люди, осматривала их, потом заглядывала в автобус, вопрошая взглядом, все ли вышли, кому надо было. Она заглядывала до сумерек, потом уходила, неизвестно куда, чтобы утром снова прийти на ту же остановку.

Так продолжалось очень долго, не знаю, сколько времени, два года, или три, она всё ходила. В любую погоду, в самый жуткий мороз, дрожа от холода, поднимая по очереди то одну лапу, то другую, пытаясь согреть их в воздухе, она всё стояла и тихо смотрела.

Позже её сбила машина, но не насмерть, повредила лапу. Собака стала ковылять на трёх ногах. Жуткое зрелище. Сердобольные бабушки стали носить ей корки хлеба, но она брала их с неохотой, будто только для того, чтобы заставить себя жить для чего-то. Возьмёт корку, отойдёт поодаль и положит. Проводит автобус, тогда начнёт медленно есть. Потом как-то пропала и больше не появлялась.

А недавно в автобусе я услышала, как одна женщина рассказывала уже знакомому нам Ивану Петровичу  про эту собаку:
 
-Пса зовут Барбос. Он жил у бабы Тани в частном доме. Баба Таня обитала одна, дети разъехались в разные города.  Она каждое утро уезжала на рынок, приторговывать зеленью, овощами и цветами с огорода, а пёс провожал её на автобус. Вечером он знал, в какое время она возвращается и, пробираясь в щель в заборе, шёл её встречать. Умный был пёс, хоть и простая дворняга. Баба Таня ему привозила что-нибудь вкусненького: то кость, то обрезь какую. А он сумку её в зубах нёс. Любила его баба Таня, как с человеком разговаривала. Не было у ней рядом ни детей, ни внуков, вот она с собакой и разговаривала. А он как вроде понимал всё. Да захворала баба Таня, слаба стала. Сын приехал, дом продал её, а мать свою к себе в другой город забрал. Просила она Барбоса взять с собой, да куда им в квартиру дворнягу? Не взяли. Барбос долго выл по ночам, я рядом живу, всё слышала, спать мешал. И каждое утро и вечер он бегал к автобусу, всё хозяйку свою искал. Недавно издох. Видела я его, прямо за остановкой окочурился.
 
- А это у собак рефлексы бывают, - с умным видом, но чтобы было доступно, сказал Иван Петрович, - это ещё профессор Павлов доказал. Он сделал так, что у собаки на включенную лампочку слюна вырабатывалась. Хозяйка Барбосу еду носила, вот он и привык ждать её.

-Эх ты, - подумала я, - это у тебя рефлекс на автобус выработался… , что толкаться и место выбивать себе надо… А  Барбос лучше вас всех знал, что такое любовь и преданность.