Караул

                Караул.

   Караул – интересное это слово. Что оно означает? Караулить, значит – охранять? Не только. Если кто-то кричит «Караул!», то это может означать и «Помогите!», и «Спасите!», и «Грабят!», да много ещё чего может означать это слово, ну, например, группу людей, стоящих на страже чего либо. И каких только глаголов не употребляют с этим словом: ходить … в караул, назначить в караул, снять с караула, послать в караул, стоять в карауле, быть в карауле (в наряде), караул … устал ждать (слова матроса Железняка). Караул бывает почётным, зорким, бдительным, усиленным, церемониальным, ночным, дневным - разным. Некоторые утверждают, что слово «караул» по-казахски трактуется как «кара-аул», что в переводе означает «чёрный аул». Утверждение сомнительно, конечно, хотя и весьма правдоподобно! И на аул похоже и на черный тоже. Ладно, каюсь на счёт перевода «Черный аул» - это шутка, её я сам выдумал!
   Большая часть нашего мужского социума не на словах, а на деле испытала на себе его значимость – чуть не сказал «прелести». Кто из служивших в армии не ходил в караул? Вряд ли найдётся таковой.
   Сам я не служил в армии - учился в лётном училище гражданской авиации. Но порядки, царившие там, мало, чем отличались от армейских. Это и понятно, курсантам-выпускникам по окончании учёбы присваивалось звание офицера запаса. Мы тоже периодически ходили в наряд караульными. Чего только не приходилось нам охранять, находясь в карауле – и многочисленные шеренги самолётов, и склады с горючесмазочными материалами, и свинарники, и служебные помещения, и знамя училища. Попасть охранять знамя, или, хотя бы помещение штаба, было не только почётным, но ещё и весьма желанным – в помещении тепло. Но туда так просто не попадали – это надо было заслужить, ну, или, хотя бы быть родственником высокопоставленного чинуши. Простым курсантам – из семей рабочих и крестьян, как правило, доставались наружные посты – пусть пролетариат закаляется! Тяжко им приходилось в морозы под тридцать! Многие курсанты, видя всю эту «караульную арифметику», успешно косили от этой «почётной» обязанности. В сильный мороз они, просто-напросто, прятали карабины в потаённые места и шли спать в казарму, а к сроку смены караула отправлялись снова к охраняемым объектам, рискуя при обнаружении подобного, быть выгнанным из училища. Однажды и мне пришлось стоять в карауле, когда к ночи разразился сильнейший буран, да и мороз был за … . Охранял я тогда древесный склад. Там хранились брёвна, доски, пиломатериалы – всё крупногабаритное, да ещё и под открытым небом. А на территории склада, очевидно для пущей безопасности, ещё и базировалась пожарная часть. Ночь, буран, мороз. Часов шесть я «честно» отстоял, охраняя объект в непогоду, а временами и при неописуемо зверевшей, сильнейшей пурге. Почему-то не появлялась моя смена, которая должна производиться через каждые два часа, а в непогоду и через час. Караул уже … «устал ждать». И тут в свете качающегося фонаря, между очередными порывами-приступами метели, всё же показалась чья-то фигура. Я не стал, как того требовал устав, останавливать его словами: «Стой! Кто идёт?». У меня от холода  уже не двигались челюсти. И, если бы меня кто-нибудь в этот момент слегка толкнул, то я бы упал и просто-напросто не смог подняться. Ко мне подошел один из пожилых  пожарников. «Сынок, ты бы зашел к нам в дежурку погреться!» - предложил он. А, внимательно вглядевшись в моё лицо и все, поняв, он взял меня под руку, перекинул через своё плечо мой карабин и, чуть ли не силой, потащил меня в помещение. Я пытался сопротивляться, насколько мог, но сил на это уже почти не было. Зайдя в здание, я увидел стоявший в полной готовности пожарный автомобиль и хотел остаться здесь – в этом гаражном помещении, но пожарник всё же затащил меня к себе в дежурное отделение. Там было тепло, но темно. Несколько человек спали, где придётся, кто на стульях, а кто и прямо на полу, расстелив матрасы и ещё какое-то тряпьё. Из динамика включенного радиоприёмника тихо лилась приятная мелодия. Меня усадили в кресло напротив топящейся печки. Через некоторое время я отогрелся, и смог членораздельно говорить. Когда стало светать, я отправился снова патрулировать территорию склада. Рассвело, тогда я и решился позвонить в караулку – мне дали распоряжение самостоятельно двигаться в караульное помещение, так как из-за пурги ещё не всех смогли «эвакуировать» с дальних объектов. В военное время за такое «дежурство» в карауле полагался бы трибунал, но в мирное, да ещё в лётном училище, да еще в сильнейший буран …, вообщем, пронесло! Но пальцы ног я всё же немного подморозил! Так что – всяко бывало в карауле даже в мирное время. 
   В лётном училище не было такого «института», как «ГУБА» (далее станет понятным, почему я коснулся и этого слова). Обычно офицерский состав за проступки подвергается домашнему аресту. Но в лётном училище и этого не было, а в качестве «губы» обычно использовали работы в … кочегарке или на стройке. А вот такой «институт», как караул, был в училище, что ни на есть, самым настоящим армейским. Каких только интересных, забавных и, даже, трагичных случаев не случалось в карауле! Вот об одном из них, произошедшим именно со мной самим я и расскажу далее.
   Но сначала хочу поведать и о других случаях. Так, однажды, одному из курсантов подфартило в качестве награды получить отпуск на родину, а лучшего поощрения для курсанта и не придумаешь, ибо каждый служащий знает, как тяготят казарменные порядки. А тут – целые две недели свободы! Дело было так: определили ему охранять тренажёрное помещение – длинный барак с тренажерами. Вход в него был через предбанник – небольшое тамбурное помещение. Обычно на ночь его опечатывали. Караульный, как и положено, с карабином на плече прохаживался вдоль длинного бревенчатого барака, как, вдруг, заметил, что дверь в тамбур слегка приоткрылась. И всё это у него на виду - туда явно никто не входил! Значит, забыли опечатать наружную дверь. Курсант очень осторожно отворил посильнее дверь, и только когда убедился, что внутренняя дверь опечатана, успокоился. Шум поднимать не стал – на дворе зима, а в тамбуре батарея, тепло. Решил он дождаться конца срока своего патрулирования, а уж затем и поднять тревогу. И овцы будут целы … и он в тепле отдежурит. А пока зашел в тамбур, уселся возле тёплой батареи и … так и заснул, сидя на полу с карабином в руках, а затем и вообще – распластавшись на полу. А тем временем, двое служащих тренажера вспомнили о своей оплошности и решили её исправить: придя в помещение тренажёров и не обнаружив часового (подумали что он, как не раз, бывало, ушёл спать в казарму), решили втихаря опечатать дверь, что бы никто не узнал об их оплошности и незамеченными удалиться, но для начала решили проверить – а вдруг и внутренняя дверь тоже не опечатана? Вошли они в предбанник – там темно, и тут же … наступили спящему караульному прямо на живот. Тот, сильно испугавшись во сне, вскочил на ноги, схватил карабин двумя руками за ствол и принялся дубасить прикладом налево и на право – в помещении то окон нет, темно хоть глаз выколи. Короче – уложил он обоих мужиков наземь, вырубив их напрочь в прямом смысле. И только после этого, выскочив наружу, стрельнул в воздух. Тут на звук и смена караула подоспела – она уже направлялась на этот объект менять караульного. Повезло ещё мужикам – хорошо, что он внутри помещения стрелять не стал! Позже, в караульном помещении, курсант-стрелок рассказывал, конечно же, уже свою версию случившегося – до … наоборот! Не буду её пересказывать – нетрудно догадаться и самим. Не знаю, до конца ли поверило ему начальство, но он – часовой и, по сути, действовал правильно! Поэтому и получил в награду две недели отпуска.
А вот в другом случае, вернувшемуся на стоянку самолётов за забытой вещью, авиатехнику, не повезло – был застрелен на месте часовым, ибо был пьян и лез на часового напролом, хотел напугать «салагу» - вот, и кончилось всё трагедией.
   Случались в карауле и хохмы. А что (?), ребята все молодые, пацаны ещё по сути, а тут в наряд, да ещё ни куда-нибудь, а в караул, засунули! И когда (?) - на праздник, на «Седьмое ноября!». А перед этим нас в выходные гоняли на стройку местного элеватора – денег для училища подзаработать – обычная практика советского учебного заведения. Ну, мы и «поработали» там – спёрли целый ящик строительных патронов. И решили их использовать в качестве «праздничного» салюта, в знак протеста – договорились все вместе, одновременно, в 24:00 устроить стрельбу. Устроили. Подняли на ноги не только всё училищное начальство, но и большую часть жителей города. Представляете, да (?), – выстрелы несутся со всех сторон, училище то большое, по площади несколько гектаров занимает, начальство носится из одного угла территории в другие и не знает, что делать и, вообще, что случилось. Патроны, конечно же, хоть и холостые, а шуму от них ещё больше, чем от боевых. Ну а гильзы использованные, мы в землю затоптали и сверху мусором прикрыли – не дураки же, в конце концов. Когда «салют» закончился, нас в полном составе, конечно же, сняли с наряда и доставили всей толпой в оружейку. Там начальство учинило строгое дознание. Допрашивали нас и по одиночке, и группами, и всех сразу вместе. А потом построили в шеренгу, начальник лётного училища прошелся вдоль неё туда-сюда несколько раз и произнёс очень умную речь. «А сейчас – говорит – мы проверим  всё оружие на наличие копоти в стволах и, таким образом, сразу «вычислим» стрелявших!». Так и сделали. Проверили все стволы и все они … оказались в копоти. Начальник училища был в полной растерянности! И решил поступить так: он объявил выдававшему оружие выговор и заставил его лично почистить всё оружие, хотя, обычно, это делают сами курсанты. Так сказать, вышел достойно из сложившегося положения. На том инцидент и был исчерпан.
   Ну а теперь расскажу о том самом случае, о котором и обещал выше по тексту. И так, была весна, месяц май, выходной день. Мне выпал наряд и, именно, в караул. Направили охранять один из самых дальних объектов, это – дальняя приводная радиостанция. Она километра за четыре установлена от торца ВПП – взлётно-посадочной полосы. Это далеко в степи. Рядом, в нескольких десятках метров от приводной, протекает местная речушка с красивым названием «Еруслан», мало кому известная из приезжих, а вот впадает она во всем известную реку «Волга». Речушка неширокая – метров пятнадцать-двадцать, но глубокая. На противоположном берегу расположилась небольшая деревенька, небольшая, но, самая, что ни на есть, настоящая русская деревня, с деревянными избами, крикливыми девками, периодически мелькающими на огородах, и голосистыми петухами. И так захотелось от этих звуков на гражданку, чуть не сказал – на свободу, хотя мысль эта очень недалека от действительности, что тоска зелёная чуть не заела. А тут ещё и смена караула, как назло не идёт – уже срока три отстоял положенных по времени. Глянул на горизонт в сторону училища – никого! А весеннее солнышко так и пригревает, так и пригревает, печёт просто! Пришлось снять шинельку. Снял. Ну, не держать же её в руках – положил на траву, да сам присел на неё. Нашел неподалеку пару высохших веток, сделал из них и своего карабина пирамиду. На ствол повесил патронташ с патронами. Прилёг слегка на шинель, а потом и куртку форменную снял, а заодно и майку, чтоб позагорать слегка. Повесил их сверху на «ружейную» пирамиду. Тепло, май, из деревеньки доносятся ласкающие душу «родные» звуки, а вокруг, насколько видит глаз, степь и жаворонок заливается, и ещё солнце … светит прямо в этот самый глаз – лепота! Ну и сам не заметил, как задремал. Вдруг, слышу почти как во сне, вроде как мотоцикл рокочет. Ну, думаю, приснится же такое! А звук мотора всё громче и громче. Просыпаюсь – метрах в пятидесяти от меня мотоцикл несётся. Прямо на меня, несмотря на огромную лужу, расположившуюся между нами. А в седле сидит … проверяющий, правда, без формы, в гражданской одежде, но я его сразу узнал. Его многие в училище знали – была у него такая привычка – втихую посты проверять, скольких он на этом поймал, многих и отчислили из училища за это! Подглядит издалека за часовым, усмотрит какое-либо нарушение, тихонько подкрадётся к курсанту и поймает его прямо на месте «преступления». А, бывало, и карабин упрёт у постового, если тот его по глупости из рук выпустит, ну, как я, например, в этот раз. Это я не раз от курсантов слышал. Что же делать? Не стал я долго рассуждать, да и некогда было. Стал действовать, как устав велит. Вскочил, схватил карабин, направил его на мотоциклиста и крикнул: «Стой! Кто идёт?». Проверяющий остановился прямо посреди лужи и принялся меня крыть … матами, на чём свет стоит. Это меня здорово обозлило. «Ах, ты …! - думаю – Всё равно теперь из училища выгонят, так я тебе хоть сейчас покажу, кто есть кто!». «Лечь наземь, а то стрелять буду!» - командую я ему, а … сам в майке то, ибо кроме неё ничего больше не успел одеть! Мужик не торопится подчиниться. Тогда я на полном серьезе передёргиваю затвор и направляю на него ствол. Он медлит, я ещё раз передёрнул затвор – не хочет! И только после третьего раза он подчинился, потому, как и я ему крепкое словцо тоже сказал, а также напомнил, что кроме нас здесь никого больше нет, а он без разводящего на объект припёрся, а значит, тоже нарушил инструкцию, поэтому я имею полное право применить оружие.  Однако, подействовало! Проверяющий бросает мотоцикл и плюхается брюхом в лужу. И, это притом, что патронташ с патронами у меня висит на виду у всех, на стволе, да и гильзы при передёргивании затвора не вылетают! Двигатель мотоцикла продолжает работать, хотя он и лежит на боку в воде. Я, тем временем, снял патронташ с дула, зарядил винтовку целой обоймой патронов и потихоньку, пока проверяющий меня не видит, оделся. Мотоцикл поработал минут десять и заглох. Так и пролежал проверяющий в луже около часа, а там уже на горизонте и разводящий со сменой караула показался. Дальше всё было как положено: «Стой! Кто идет? Проверяющий ко мне, остальные на месте».Вообщем, все, как и положено по уставу. Наконец и проверяющий поднялся на ноги. Он снова отборно выматерился и со словами «Ну, салага, я тебя теперь сгною!», кинулся на меня с кулаками. Однако прибывший караул не дал ему это сделать. Скрутили ему руки, а когда он успокоился – отпустили восвояси. Проверяющий с трудом завёл свой мотоцикл и укатил на нём в направлении города. На следующий день меня вызвали в кабинет к начальнику лётного училища. Там уже находилось несколько высокопоставленных чинов. Они плотно «сели на меня» на предмет – «сознайся!». Начальник штаба в процессе «дознания» несколько раз выводил меня в коридор и шепотом уговаривал подписать уже написанное со слов проверяющего моё покаятельное признание, обещая, что меня после этого простят и не выгонят из училища. Однако, я всё прекрасно понимал – выгонят не задумываясь, примеров тому масса. А так – мои слова против его слов, свидетелей нет, а смена караула показала, что на посту я был одет. И что? Крутили-вертели они меня несколько дней. «Ладно, - под конец, говорит начальник училища – я полностью верю словам проверяющего, но и он тоже нарушил устав караульной службы, явившись на охраняемый объект без разводящего, поэтому мы поступим так – тебя не накажем официально, но ты всё же отработаешь на стройке нового этажа военного цикла в течение недели, потаскаешь кирпичи на третий этаж, чтобы в дальнейшем тебе неповадно было! Так сказать - шесть нарядов вне очереди! Согласен?». «Нет!» – ответил я. «И что ты тогда сам предлагаешь?» - спросил меня начальник училища. «Я предлагаю, первое – вызвать моих родителей, втрое – обратиться по этому вопросу в прокуратуру, а также к министру образования, третье … .». «Достаточно! - перебил меня начальник – Ну и вредный! Ну-ка, выйди на минутку в коридор». Я вышел на минуту и … только через полчаса ко мне вышел начальник штаба. «Короче – начал разговор он – ведь ты хорошо рисуешь, не правда ли?». «Правда!» - ответил я. «Тогда давай так – продолжил он – ты в течение недели будешь на военном цикле рисовать плакаты наглядного пособия. И, таким образом, отработаешь свою оплошность - и официально не будешь наказан, и  проверяющий будет доволен, да и ты, рисуя, кое-какие знания почерпнёшь. Соглашайся – так будет лучше!». «Ну, коли я официального взыскания никакого не получу, то, что ж, ладно, поработаем немного на благо нашей родины!» - согласился я. На том всё и закончилось. Правда, рисовал я не неделю, а только три дня, после чего начались полёты и меня отправили летать.  А рисунки мои ещё много лет украшали стены военного цикла, так как рисовал я их на жёсткой грунтованной основе «долговечными» красками.
    И всё же - как мы ни караулили лётное училище - не укараулили! Развалили, растащили его почти полностью! По словам очевидцев (именно мне лично это и говорили!) в училище осталось всего несколько самолётов, а большинство зданий уже разрушено! Видно плохо караулили!

                14.05.2009г. Рубцов В.П. UN7BV. Астана. Казахстан.