Ни о чём. Почти

Лев Николаевич сидел за рабочим столом вторую неделю, бессмысленно глядя в окно на проливной дождь. «Ростова, Ростова, Ростова…» - проносилось у него в голове. Он покосился на стопку чистой бумаги на столе, поковырял пером в чернильнице и вздохнул. Часы пробили полдень. Откуда-то залетела муха и стала биться в окно. «Глупая, дождь же на улице», - ласково стал уговаривать муху Лев Николаевич. Однако, она, видимо, не расслышала и забилась в стекло с новой силой. Минут десять Лев Николаевич наблюдал эту заранее провальную драму, потом грохнул по столу кулаком: «Хватит, муха, ты разве не понимаешь, что сколько ты ни бейся, стекло тебе не пробить?»
На этот раз муха, видимо, услышала. Остановилась, развернулась ко Льву Николаевичу, уперла две пары лап в бока: «А ты сам-то не понимаешь, что сколько ни пытайся написать свои «Войну и мир» в стихах, все равно не получится?! Тоже мне,… Пушкин нашелся», - фыркнула она на прощанье и унеслась к буфету.
Исписав к вечеру 50 листов в прозе, Лев Николаевич поставил точку и довольно откинулся в кресле. И заметил все туже муху, все так же бьющуюся в окно. С большим уважением к мудрому насекомому, он спросил: «Простите, госпожа Муха, ведь Вы же знаете, что не пробьете стекло, зачем же Вы тратите силы напрасно?» Муха остановилась и закатила глаза: «Ты все равно не поймешь, даже если я скажу».
«Скажите, пожалуйста, я попытаюсь понять», - Лев Николаевич даже чуть поклонился.
Муха взмыла к потолку и, набирая скорость, проносясь к окну мимо уха Льва Николаевича, крикнула со всей силы: «Да нравится мне это,
НРАВИТСЯЯЯЯ!.....»