Я не могу больше сидеть сложа руки...

          Я не могу больше сидеть сложа руки, обмениваться ничего не значащими взглядами с зеркалом, ронять с рукава на пол чей-то выпавший волос… возможно, впрочем… да скорее всего – ее волос, светлый и длинный. Я не могу больше сидеть в одиночестве. Или ждать, что померещится что-то знакомое, хотя… люди за окном проходят мимо – я не смогу больше смотреть в окно. Мне просто не увидеть: мысли чужих по проводам доходят очень медленно. Меня не узнать: переодетый в луну, я брожу по крышам, потом спускаюсь с небес на землю и становлюсь луной канализационных люков: так, в городе посреди континента я руковожу приливами и отливами. Я идеалист. Поэтому в моих сточных водах нет ни одного утопленника, пусть даже это будет республика без народа, республика крыс, у которых весь эстетизм в жратве. И потом, кто призн;ет короля, когда у него вместо лица дыра, через которую струится свет? Что хорошо, крысы, наверное, полагают, что звезды – это вроде дыр на небе, и в них проникает свет из другого мира. Может быть, им покажется неправомерным то, что я скатился до асфальтовой лирики. Но я заявляю, что это мое пространство, и провозглашаю себя королем. И мне, первому уснувшему Иакову на этой земле, – что сто маленьких слоников спускаются по небесной лестнице, а не ангелы – чтобы убедиться, приходится сосчитать. Моя крысиная республика объявляет войну сахарным звездам.  Погоня за сладким составляет пятьдесят процентов их жизненных устремлений и доставляет им значительное удовольствие. Еще, кажется, не изобретена величина для измерения этих хрупких достоинств, но они, безусловно, определяют извечный характер массовости. По крайней мере, я не веду крестовых походов на спичечные города, но всего лишь чувствую,  к у д а   в е д е т   их     стремление   к    наживе,       к   ч е м у    с к л о н я ю т с я   их несовершенные возможности. Моя подземельная бледность дала им основание считать меня каким-то божеством, вроде Харона, ибо непреодолимая тяга к звездам, которую я обнаружил, обеспечивала мне роль посредника между двумя мирами (на всех я производил впечатление свалившегося с луны).
          Но приходило время похорон. Я надевал маску поэта, печальным взглядом обводил толпу и бросал в разверзшееся небо прощальную песню. В поисках своего божества я не раз запрокидывал голову, но что мог я увидеть, кроме своего собственного отражения? Мне бы забраться туда по лестнице и ухватить себя за нос – вся Вселенная перевернется от одной только мысли о тебе. Но небо повсюду хмурится от  набежавших крыс. Неужто я совершил измену, воспевая не подвиги павших, а руины моих одиноких лет, и в обнаженном остове окна маячила занавеска твоего платья. Наружу из моей груди рвется что-то бетонно-тяжелое, из плеч выползают здания, прорвав грязный лоскут дорог – мне, первому уснувшему Иакову на заплеванной мостовой, мерещатся сотни грузовиков, переехавших меня, пока я бредил от снов, что мы снова вместе. Ангелы черного хлеба с сияющими лицами голубеньких унитазов – и даже до сюда подземные ручьи донесли свидетельство моей незабвенной юности, пусть песня обезглавленного короля прольется из горла его по всей земле! Обезглавила она мой кулак, зажал я в нем всю свою страсть и волю. Высоковольтную волю. Еще провода бровей удивленно вздернуты, еще подперты столбами веки; шурша тяжелым дыханием, ветер облизал проспект, лица, складки платья, черепицу непокрытых голов, ног, хоть босиком, хоть проповедью вывесок, где ровно припаркованные зубы и чей-то поцелуй, забуксовавший в небритой щеке – меня прорывают здания, прожигают глаза кокеток, отделившиеся головы составили хоровод из немигающих глаз, окон, открытых ртов. Весьма обезумевший город – вот он весь я, приполз к тебе на коленях с песней сливных бачков. Обезглавленные трубы, дым из черных ворон, и мне уже не вспомнить той песни, от которой ты так внезапно млела. Отчего эта тяга к звездам?
          Прощальная песнь окончена. Мертвых сталкивают в реку вечности (в водосточную реку слез), я же устало сдергиваю с лица маску поэта, устало бреду в разинувший рот туннель, и мои стада плетутся за мной. Что хорошо, крысы, наверное, полагают, что звезды – это вроде дыр на небе и через них проникает свет из другого мира.